Downtown baby

      Хорошая привычка — иметь дома чай. Может Бомгю было бы не так тягуче некомфортно, будь у него возможность предложить Ёнджуну выпить по кружечке теплого сладкого напитка?       Главное с алкогольным содержанием ровно в ноль процентов, иначе он перестанет обманывать себя.       Ёнджун обводит нечитаемым взглядом квартиру, пока Бомгю пытается придумать хоть что-то, что можно было бы сказать. У него не было и нет ровным счетом никакого плана, его рука будто сама потянулась к ладони Ёнджуна в подъезде, стоило увидеть его. И вот результат: немая сцена, красивый до ужаса Ёнджун и ни одной четкой мысли в голове Бомгю. Если он уже все решил для себя, то почему сейчас пальцы мелко дрожат, а язык точно онемел?       — Ты… — почти шепчет он, не зная точно, каким будет конец предложения. — У тебя сегодня нет дел?       В горле пересохло, и Бомгю нервно сглатывает, когда Ёнджун чуть склоняет голову набок и пробегается взглядом по нему.       — Нет, — слишком явная ложь. Это чувствуется по интонации и ощущается на уровне логики. Точно ли стоит задерживать Ёнджуна в этой квартире? Бомгю не уверен.       Но он же ждал его. И сейчас стоит напротив, такой реальный и прекрасный, совсем не призрак прошлого. А вот его пальцы на ладони Бомгю ощущаются как нечто выдуманное его подсознанием, лишь бы не слететь с катушек окончательно. Но их тепло он действительно чувствует — значит, все правда.       — Это моя одежда? — внезапно спрашивает Ёнджун, и Бомгю удивленно осматривает себя, совсем забыв об этом факте.       — Да, — кивает он и смотрит прямо в глаза. — Тебе… не нравится?       Улыбка трогает губы Ёнджуна, и тот усмехается.       — Все в порядке, — отвечает он. Его рука, свободная от некрепкой хватки Бомгю, поднимается, на секунду повиснув в воздухе, и ложится на плечо младшего. Пальцы плавно проходятся по ткани футболки, а после переходят на шею, оставляя после своих касаний табун мурашек. — Ты прекрасен.       Бомгю хочет возразить. Неужели ёнджуново зрение упало, раз он считает его красивым без макияжа, с мешками под глазами и сухими губами? Но искренность Ёнджуна чувствуется в каждом его вдохе, в его улыбке и пальцах, которые от шеи перешли к щеке Бомгю.       А он к ладони льнет, как кот, вместо благодарностей и ненужных никому возражений.       — Как ты себя чувствуешь? — тихо спрашивает Ёнджун, поглаживая большим пальцем его скулу. — Что случилось вчера?       Бомгю сводит брови к переносице и едва заметно кривит губы, не отстраняясь. Еще вчера здесь был Чонгук, говорящий пугающие вещи, а он глупо верил. Сегодня здесь Ёнджун, и Бомгю глупо верит.       Глупо верит ему.       — У меня были не самые приятные гости, — расплывчато поясняет он. Отчего-то Ёнджун щурится и отстраняется, убирая ладонь с лица, но продолжая держать Бомгю за руку. Тот озадаченно моргает. — Что-то не так?       — Вчера… ты говорил с Чонгуком? — глаза младшего распахиваются в неподдельном шоке.       — Откуда…       — Он приходил сегодня, — Ёнджун недовольно фыркает. — Просил передать, что хочет поговорить с тобой.       Бомгю раздраженно закатывает глаза, делая шаг навстречу Ёнджуну. Тот не реагирует в ожидании каких-то объяснений, и тогда Бомгю приподнимается на носочках, чтобы оставить мимолётный поцелуй у него на челюсти.       — Это не имеет значения, — почти шепчет Бомгю, заглядывая в родные глаза. Те все еще отсвечивают плохо скрываемой ревностью, но смотрят так пронзительно, что ноги подкашиваются.       — Тебе стоит поговорить с ним, — так же тихо говорит Ёнджун и облизывает губы. Этот жест не укрывается от Бомгю, но он быстро возвращается к янтарным глазам.       — Сейчас? — отчего-то игриво спрашивает он, вскидывая брови. Между их губами расстояние равное одной пока не исполненной прихоти.       — Ни за что, — твердо отвечает Ёнджун и хмурится. — Не смей уходить сейчас.       Бомгю шумно выдыхает, свободной рукой хватаясь за плечо старшего. Тот довольно хмыкает. Забавляется, не иначе.       — Не смей отпускать меня.       Его слова становятся спусковым крючком для Ёнджуна, и он вмиг сокращает расстояние между ними. Бомгю приходится отпустить его руку, но лишь для того, чтобы притянуть его ближе за шею и не позволить коленям подкоситься под напором губ. Ёнджун целует его так жарко и при этом так трепетно, что Бомгю остается только сдаться, уступая. Руки старшего аккуратно ложатся на его талию, точно в страхе повторить историю на крыше, но Бомгю уверенно прижимается ближе. Тогда Ёнджун проводит руками по его спине снизу-вверх, приподнимая футболку, и прикусывает его нижнюю губу, на что Бомгю гортанно мычит. Это отражается ёнджуновой улыбкой в поцелуй, и он запускает руки под футболку, проходясь по ребрам, торсу и задевая соски.       Бомгю отстраняется так же резко, как Ёнджун приблизился, и затуманенным желанием взглядом смотрит на него с приоткрытыми губами. Их быстрое, прерывистое дыхание делится на двоих, опаляя своим жаром покрасневшие от поцелуев губы. Ёнджуновы руки застывают на лопатках крепкой хваткой. Похоже, он действительно не собирается отпускать Бомгю.       — Что он тебе сказал? — спрашивает старший, прислоняясь лбом ко лбу и не давая разорвать зрительный контакт. Бомгю хмурится, но даже не пытается отвернуться.       — Чонгук? — кивок. — Ты хочешь поговорить об этом сейчас?       — Я много о чем хочу поговорить, — он проводит дорожку поцелуев от уголка губ Бомгю к его уху и шепчет, заставляя резко втянуть воздух через рот: — Обо всем, что беспокоит тебя.       Забота трогает до глубины души, и Бомгю готов раствориться в этом моменте окончательно, позволив себе забыть обо всем, лишь бы Ёнджун продолжал держать его так. Он совсем не хочет думать о Чонгуке и его словах, но, когда родные глаза смотрят так пронзительно, он просто не может отказать и закрыться вновь.       — Сказал, что ты врешь, — Ёнджун сжимает челюсти до выступивших желваков, и Бомгю убирает руки с его шеи, чтобы большими пальцами провести по скулам, а ёнджуново напряжение испарилось под действием нежности. — Что тебе просто скучно.       — Ублюдок, — бранится Ёнджун, прикрывая глаза, и таким образом не дарит злость во взгляде Бомгю. — Ты поверил ему?       — Не знаю, — честно отвечает младший. Он отворачивается, но Ёнджун тут же поворачивает его лицо к себе за подбородок. Бомгю смотрит с сожалением и безмерной усталостью. — Я не знаю, во что верить.       И в этом вся его проблема. Он понятия не имеет, кто говорит правду. Индустрия, в которой он работает, научила, как мать: верить нельзя никому. А его настоящая мать вбила в голову только одно: Бомгю разочарование. Даже Субину и Чанбину, которые, по сути, ничего плохого ему не сделали (напротив, всегда только хорошее и самое лучшее) верилось с большим трудом и множеством оговорок. И — как парадоксально! — легче верить тем, кто говорит страшные вещи с насмешкой в глазах, чем, казалось бы, искреннему Ёнджуну. Может Бомгю и хочет довериться ему, но его подсознание до сих пор помнит обиду пятилетней давности. Да, время притупило боль и помогло жить дальше, но никак не излечило.       Его мозг спорит с чувствами, и Бомгю не имеет представления о том, как поддерживать хоть какие-то здоровые отношения с людьми.       — Мне так жаль, солнце, — едва слышно произносит Ёнджун и, когда Бомгю смотрит вопросительно, продолжает: — Я так виноват перед тобой. Если бы я не отпустил тебя тогда, все было бы иначе…       Бомгю его слова кажутся отчасти лживыми. Даже если бы они продолжили отношения, даже если бы те остались такими же гармоничными и теплыми, Бомгю от этого не превратился бы в талантливого музыканта. Он все так же был бы той посредственностью, которой является и по сей день. А с большой вероятностью, независимо от наличия или отсутствия поддержки Ёнджуна, так и пошел бы в моделинг. Не то чтобы у него, представителя серой массы, по счастливой случайности родившегося с красивым личиком, есть много вариантов.       Но он ничего не отвечает. Вместо этого он убирает руку Ёнджуна со своего подбородка и укладывает его на плечо старшего, обнимая поперек спины. Тот прижимает к себе так близко, Бомгю даже кажется, что его ребра сейчас треснут и проткнут ноющее сердце. Однако этого не происходит. Он всего лишь пропитывается насквозь ёнджуновыми чувствами, ощущая, как тот невесомо целует его ухо.       В объятиях Ёнджуна так спокойно и хорошо, что Бомгю не хочет думать ни о чем. Когда Ёнджун держит его так крепко, ему кажется, что он дома.       — Пожалуйста, не отталкивай меня, — шепчет Ёнджун в самое ухо. — Не убегай снова. Можешь не верить мне пока, но позволь хотя бы быть рядом.       Бомгю жмурится, не позволяя себе плакать, и отстраняется, чтобы заглянуть в родные глаза. Они смотрят с такой надеждой, что отказать невозможно.       — Хорошо, — говорит он и облизывает губы. — При одном условии.       — Все, что захочешь.       — Поцелуй меня.       Повторять дважды не нужно, но в этот раз Ёнджун целует его медленно, точно стараясь вложить в свои движения все то, что не может передать словами. Бомгю кроет от этого чувства, которое теплом разливается по всему телу, задерживаясь внизу живота, он хмурит брови и водит руками по груди Ёнджуна через футболку, сминая ее. Руки старшего же не так скованны и продолжают блуждать по торсу и спине Бомгю, игнорируя футболку. В один момент обоим становится ясно, что в этом куске ткани нет никакой необходимости, напротив, он лишь мешает.       — Я постираю и потом верну, — зачем-то говорит Бомгю с целью как-то заполнить тишину и отвести внимание от своих покрасневших щек и, что уж скрывать, своего наполовину обнаженного тела. Ёнджун комкает футболку в руках и утыкается в нее носом, не сводя глаз с Бомгю. Тот давится воздухом.       — Не надо. Она пахнет тобой, — хрипло отвечает Ёнджун, вызывая волну возбуждения, проходящую по всему телу и застывающую в паху. Бомгю прикусывает губу и хватает старшего за руку, которая до этого прогуливалась по его ребрам. Он спешно приводит Ёнджуна к кровати, неспособный ждать более. Тот намеки хорошо понимает, поэтому укладывает Бомгю на постель со всей бережностью и нависает сверху, опираясь локтями по бокам от его головы.       Ёнджун зависает в сантиметре от родных губ и смотрит со всей серьезностью.       — Солнце, ты уверен?       — Боже… — шепчет Бомгю, хотя не уверен, что Бог может помочь в сексе. Поэтому он просто запускает руки в ёнджуновы волосы и притягивает его ближе, прикусывая нижнюю губу старшего.       Тот глупых вопросов больше не задает и одной рукой продолжает держаться на весу, а вторую спускает к штанам Бомгю.       — Ты собираешься остаться в одежде? — прерывает его младший, но к руке на своем впалом животе все равно льнет. Ёнджун отчего-то мнется секунду, а после отстраняется и стягивает с себя футболку, откидывая ту в сторону. И тогда Бомгю понимает, почему тот замялся.       У него на груди чертово солнце.       Бомгю приподнимается и осторожно касается татуировки, будто боится, что та сотрется из-за неосторожности его пальцев. Но она самая настоящая и не пропадает, даже когда Бомгю слегка проводит по ней ногтем. Он завороженно рассматривает рисунок, пока Ёнджун как-то напряженно молчит, а после переводит взгляд на старшего.       — Это… — неуверенно произносит он, еще раз касаясь указательным пальцем рисунка. — Как давно?       — Пять лет, — глухо отвечает Ёнджун и нервно сглатывает. — Это был просто глупый порыв.       Наконец Бомгю считывает переживание, закравшееся в сведенные к переносице брови и поджатые губы. Он укладывает ладони на щеки Ёнджуна, целуя мягко.       — Она очень красивая, — наконец комментирует он саму татуировку, проводит по ней в последний раз пальцами и падает спиной на кровать, опрокинутый Ёнджуном. Тот тут же нависает сверху и ловит удивленный вздох в рваный поцелуй.       — Прямо как ты, — отвечает он, и пока Бомгю не успел возразить, вновь целует его, сразу же углубляя поцелуй. А Бомгю и не собирался возмущаться — почему-то комплименты внешности от Ёнджуна звучат приятно, в отличии от тех, что ему делают на работе или фанаты в интернете. Возможно дело в том, что сейчас на нем нет ни грамма косметики и дежурной улыбки, а таким его мало кто видит.       В какой-то момент Ёнджун отрывается от его губ, предоставляя возможность отдышаться, и спускается вниз по челюсти. Когда он невесомо касается шеи Бомгю, тот шумно вдыхает и откидывает голову, открывая доступ к своей чувствительной зоне.       — Ты все так же реагируешь на прикосновения к шее, — со странной улыбкой шепчет Ёнджун и покрывает бледную кожу поцелуями. Бомгю сглатывает вязкую слюну, и его кадык дергается. В этот же момент Ёнджун осторожно прикусывает его.       — Ёнджи…       — Я знаю, — останавливает тот и зализывает место укуса, в конце вновь целуя. — Никаких засосов.       — Нет, — Бомгю качает головой, и Ёнджун в замешательстве заглядывает ему в глаза. Те уже давно покрылись пеленой желания. Впрочем, у Ёнджуна точно такая же, так что они прекрасно подходят друг другу. — Ничего страшного. Я хочу, чтобы ты сделал это.       — Ты уверен? — с сомнением спрашивает Ёнджун, на что Бомгю раздраженно мычит.       — Черт, Ёнджи, клянусь, если ты еще раз это спросишь, я позвоню Чонгуку.       Вмиг взгляд старшего меняется, окрашиваясь черной ревностью, и он, ничего не отвечая, опускается к шее Бомгю, впиваясь губами и втягивая кожу, а его ладонь ощутимо сжимает пах Бомгю. Тот шипит, запрокидывая голову, но Ёнджуну это только на руку — ему все больше свободы.       Спустя полминуты он отстраняется и смотрит на то, что натворил: на шее Бомгю цветет красное безобразие.       — Все еще хочешь звонить Чонгуку? — спрашивает Ёнджун, продолжая ладонью проводить по члену Бомгю через штаны. Тот рвано дышит, но все же находит в себе силы ответить:       — К черту Чонгука… Мне нужен только ты.       Взгляд Ёнджуна смягчается, и он вновь припадает к шее, принимая запрокинутую голову за зеленый свет к продолжению. Его ладонь незаметно для него самого, но достаточно ощутимо для Бомгю, проникает под штаны и нижнее белье и продолжает свои размеренные движения.       Когда Ёнджун приступает к третьему засосу, он чувствует, как пальцы Бомгю крепко сжимают его плечи, а ногти даже царапают кожу. Но это все становится таким ничтожно неважным, когда с губ Бомгю слетает первый несдержанный стон в ответ на манипуляции Ёнджуна в его штанах.       Никогда раньше на шее Бомгю не цвели засосы, несмотря на то, что ему эта сомнительная картина, как и сам процесс, нравились. Шея всегда была его эрогенной зоной, но из-за работы, а ранее — стажировки в качестве трейни, от них пришлось отказаться на таком видном месте. Что заставило Бомгю пойти против требований к моделям? Ответ прост до ужаса: Ёнджун.       Он настоящий художник. Его кисти — губы, его краска — любовь. Он пишет свои чувства на шее Бомгю.       — Какая красота, — шепчет Ёнджун, отрываясь от своего безусловно интересного занятия. Ему не отвечают, зато теперь он в полной мере может насладиться возбуждением на лице Бомгю, который реагирует на каждое движение рукой в штанах: брови подрагивают, щеки раскраснелись, а губы приоткрыты и припухли. Он смотрит на Ёнджуна с таким желанием и так медленно проводит языком по губам, что старший до боли закусывает свои собственные.       — Блять, ты нереальный, солнце.       Бомгю рвано усмехается и сглатывает, когда Ёнджун наконец снимает с него такие ненужные штаны вместе с бельем и тут же продолжает свои медленные, но такие приятные движения рукой. Он для Бомгю выглядит таким желанным, когда нависает над ним и смотрит с нескрываемым желанием. С обнаженным торсом, взъерошенными волосами, тяжелым дыханием…       — Смазка…       — Дай руку, — сбивчиво просит Бомгю, не давая закончить вопрос. Ёнджун отстраняется, дабы была возможность освободить руку, на которую он до этого опирался, и в следующую секунду давится воздухом.       Бомгю обхватывает три его пальца губами и проталкивает их в свой рот, облизывая языком. Приходит очередь Ёнджуна сглатывать вязкую слюну, потому что открывшаяся ему картина доводит до почти болезненного возбуждения. У Бомгю красные щеки и такие же губы, которые слишком прекрасно смотрятся вокруг его пальцев. Вся шея покрыта цветущими пятнами, скромным автором которых является Ёнджун. Его взгляд… от него мурашки бегут по всему телу, и Ёнджун чувствует себя избранным, раз Бомгю смотрит так на него. Он проходится по каждому пальцу отдельно, обхватывая языком, и наконец выпускает ладонь Ёнджуна с хлюпающим звуком. На его губах расцветает самая настоящая дьявольская улыбка. Он доволен реакцией Ёнджуна.       Но когда тот возобновляет движения рукой и начинает его растягивать, Бомгю становится не до веселья: он вновь запрокидывает голову и несдержанно стонет. Это не болезненный процесс с учетом того, что воздержанием Бомгю не занимался, но один взгляд на Ёнджуна заставляет его практически скулить, а от его плавных движений рукой и пальцами хочется разве что не на стену лезть. Он сминает пальцами простыню и прикусывает губу, когда эти самые пальцы Ёнджун разводит в стороны.       — Ты не представляешь, как долго я этого хотел, — говорит тот на удивление спокойно и с улыбкой на лице, очевидно довольный тем, что довел Бомгю до такого состояния. Стоит пальцам или руке стать медленнее, как тот сразу же начинал двигаться сам, буквально насаживаясь.       — Только… этого? — отчего-то тревожно спрашивает Бомгю. Ему не хочется даже предполагать подобный вариант, однако слишком беспокойный мозг сам генерирует пугающие мысли. Видит Бог, будь у Бомгю такая возможность — отключил бы к чертям ту часть себя, которая отвечает за тревогу.       Ёнджун абсолютно серьёзно смотрит на него, замерев, а после убирает руку и пальцы, вновь нависая над Бомгю, глядя прямо в глаза.       — Думаешь, мне нужен от тебя только секс? — с нескрываемой обидой произносит он. Бомгю испуганно распахивает глаза и быстро качает головой. Не то чтобы этот вариант не имеет права на существование, но под таким взглядом Ёнджуна даже его беспокойный мозг в паре с тревожностью сдается.       Он сам притягивает Ёнджуна к себе, впиваясь губами так чувственно, как только может. Его попытка вложить всего себя в этот поцелуй, кажется, становится успешной, потому что старший отвечает охотно и даже улыбается.       — Презервативы в тумбочке, — говорит Бомгю, когда Ёнджун отстраняется. Но он вытягивает средство контрацепции из кармана своих джинс и невесело хмыкает.       — У меня свои.       Оба ранят друг друга этими словами. Оба слишком заняты телами, чтобы задумываться об этом надолго.       Когда Ёнджун наконец избавляется от своих джинс и нижнего белья и разбирается с презервативом, Бомгю в предвкушении вдыхает через рот и, закусив губу, выдыхает через нос. А стоит Ёнджуну подхватить его ноги под колени, придвигая ближе к себе, как сил на такое спокойное дыхание больше не остается. Он цепляется руками за плечи Ёнджуна, боясь отключиться от переизбытка чувств, и тот медленно входит, ловя стон, сорвавшийся с губ, своими.       Бомгю кажется, что его голова сейчас взорвется, как петарда, а тело поплавится следом. Он весь покрылся каплями пота, волосы взмокли и спутались, но впервые ему плевать на свой внешний вид настолько сильно. В его жизни секс был, если говорить откровенно, не редким явлением, однако секс с Ёнджуном — это совсем другое. Сам процесс тот же, чувства совсем другие. И даже не так схожи с теми, что были пять лет назад. То, как Ёнджун двигается внутри; то, как он одной рукой упирается рядом с головой Бомгю, а другой гладит его щеку; то, как он целует его. Все это вроде уже знакомо Бомгю, но все равно он тонет так, будто впервые проходит через секс с Ёнджуном.       Он, наверное, все так же любит Ёнджуна…       — Я люблю тебя, солнце, — шепчет тот на ухо, будто прочитав мысли. Он ускоряется, выбивая из Бомгю рваные стоны и сам же прерывисто дышит. — Можешь ничего не отвечать… я понимаю. Просто хочу, чтобы ты помнил об этом.       Ёнджун отстраняется, закидывая одну ногу Бомгю себе на плечо, тем самым меняя угол проникновения и, как следствие, заставляя того почти вскрикнуть от неожиданного удовольствия.       — …любил тебя все эти пять лет, — продолжает Ёнджун, но Бомгю слышит его как будто через толщу воды, потому что телу слишком хорошо. Он даже не может сосредоточиться на смысле слов, не то что на ответе. — Никогда не забывал… не думаю, что смогу забыть…       Он словно сам не дает Бомгю задуматься над ответом, продолжая вбиваться в его тело и слушая его сбивчивые стоны. Простынь под ним смялась окончательно и превратилась в беспорядочное месиво. Ему плевать. Если бы мог сложить свои чувства в, как минимум, мысли, то точно признался бы хотя бы самому себе в том, что решение привести Ёнджуна сегодня в свою квартиру — это лучшее решение за последние пять лет его жизни.       После того, как Бомгю окатывает волна наслаждения, результат которого — испачканный живот, Ёнджуну хватает еще пары толчков, прежде чем он замирает, оперевшись на колени Бомгю, и рвано дышит.       Для Бомгю все кончается смазано и обрывками. В его голове — белый шум. Он помнит, как Ёнджун осторожно отстраняется, растирает его затекшие ноги, вытирает лежавшими на прикроватной тумбочке салфетками его живот. Ёнджун еще что-то спрашивает, но Бомгю отрицательно качает головой, хотя даже не понимает суть вопроса. Тогда старший ложится рядом, а после отрубается, кажется, даже против собственного желания.       Спустя минут десять бесцельного разглядывания потолка своей квартиры и попыток осознать то, что сейчас между ними произошло, Бомгю наконец тихо встает с кровати. Он окидывает взглядом спящего Ёнджуна, раскинувшегося на постели, и борется с желанием вновь лечь рядом. Вместо этого Бомгю достает из шкафа плед, укрывает им старшего и удаляется в ванную.       Ему начинает казаться, что это все — ошибка. Не Ёнджун, его поцелуи и секс с ним, а сам факт такого «примирения». Кажется, что все должно было сложиться не так. Бомгю путается в сомнениях, а это значит для него лишь одно.       Он обещает себе вернуться к Ёнджуну. Но сначала ему нужно кое-что сделать. Чтобы от самого себя не было мерзко.       Он быстро принимает душ, стараясь экономить время, потеря которого отчего-то теперь ощущается слишком остро. Поэтому же не тратит время на макияж или укладку. Бомгю тихо, не желая тревожить сон Ёнджуна одевается в чистую одежду и находит в комоде дубликат ключей, который ему еще в самом начале проживания в этой квартире дал хозяин, и оставляет его на прикроватной тумбочке. На выходе из комнаты его взгляд в последний раз проходится по спящему Ёнджуну. Бомгю касается своей шеи, которая теперь покрыта пятнами, и произносит тихо, почти одними губами:       — Я тоже тебя люблю, Ёнджи. Ты самое лучшее, что было в моей жизни.       Ёнджун не слышит этого. Как не слышит и закрывшейся за Бомгю входной двери.

***

      — Ты невыносимый, — Бомгю закатывает глаза и раздраженно трет лоб пальцами. — Сколько уже можно?       Ёнджун стоит как вкопанный, не способный сказать и слова. Его горло чешется в желании сорваться на крик, но губы остаются сомкнутыми, несмотря на все попытки хозяина выдавить из себя хотя бы звук.       — Я устал от тебя и твоей вечной работы, — в родных глазах его солнца сплошное презрение и ничего больше. Даже на ненависть не набирается чувств, и от этого, на самом деле, еще страшнее. — С тобой невозможно быть рядом. У тебя всегда есть дела важнее, чем я. Я так больше не могу.       Бомгю разворачивается и уходит, оставляя не способного пошевелиться Ёнджуна наблюдать за удаляющейся спиной. Его глаза разъедают слезы, они стекают непрерывными потоками по его щекам и шее. Он вновь пытается кричать, раздирая свое горло усилиями едва ли не в кровь, и, когда кажется, что слова слетают с губ, Ёнджун…       …просыпается.       Сколько времени прошло с того момента, как он отрубился, Ёнджун не знает. Но его глаза мокрые, как и щеки и даже плед, который он обнимал во сне. В квартире тихо, и нет ни одного знака, дающего понять, что кто-то кроме Ёнджуна здесь есть. Его плечи мелко подрагивают, когда он снова сжимает плед, утыкаясь в него носом.       Бомгю ушел. Снова.