***
По дороге к дому Ёнджуна и Кая тянулся, казалось, нескончаемый в своей длине ряд машин. Автомобильная пробка образовалась по вине какого-то идиота, что возомнил себя великим гонщиком. По итогу он сам наказал себя своею же самоуверенностью, и его машина перевернулась посреди дороги, заблокировав движение. Бомгю тоже в какой-то степени возомнил себя гонщиком. Вот только единственным его вариантом было гнать на собственных ногах. Долго он и не думал: сидеть в такси и ждать возобновления стабильного движения было невыносимым испытанием, и дольше пятнадцати минут Чхве не выдержал. Должно быть странным зрелищем для таксиста, водителей других машин и случайных прохожих стал молодой парень, предпочетший рвануть по тротуару со всей возможной для его неспортивного тела скоростью. Пускай. Бомгю не боится казаться странным. Он боится не успеть. Ночи, проведенные в квартире Субина, всегда действовали на него, как сеанс у психотерапевта, но в этот раз все было несколько иначе. Сначала абсолютно ничего не предвещало странностей и отклонения от привычной ночевки: Субин все так же не лез в душу с расспросами и практически не демонстрировал признаков беспокойства за состояние Бомгю. Они лишь немного поговорили, да и то были только какие-то общие темы, суть которых даже не отложилась в памяти Бомгю. У них есть дурная традиция, которая присуща каждой их ночевки. Субин никогда не разрешал младшему спать на диване, как бы тот не настаивал, и уступал ему кровать, а сам ютился в своей «гостиной». Однако это всегда заканчивалось тем, что Бомгю приходил спустя несколько минут после «отбоя» и тихо просил Субина спать вместе на кровати. Он никогда не отказывал, и практически каждый раз после этого они оба сразу же засыпали, свободные от тревоги в присутствии близкого человека. Но в прошлую ночь Субин внезапно повернулся к Бомгю и серьезно нахмурился. Его глаза блестели, отражая свет, падающий со стороны не зашторенного балкона, ночных огней Сеула. Кажется, тогда Субин решил, что его золотое молчание не стоит и выеденного яйца. — Бомгю, ты веришь мне? — спросил он шепотом, точно не хотел нарушать чудно́е ночное таинство. Неудивительно, что Бомгю опешил от вопроса, но все равно уверенно кивнул. — Все будет хорошо. Что бы между вами не произошло, я уверен: Ёнджун не оставит тебя теперь. Возможно я говорю слишком громкие слова, ведь знаком с ним не так долго… — он вздохнул и поджал уголки губ. — Я просто знаю это. Он не позволит кому-то навредить тебе снова. И не навредит сам. Все наладится. А все вместе мы уже разберемся с компроматом на компанию, — Субин почти невесомо провел ладонью по волосам Бомгю. — Спокойной ночи. И он действительно повернулся на другой бок, не дожидаясь ответа. В любом случае, ответить было нечего. Разве что «спасибо», но, когда это слово всплыло в мыслях Бомгю среди других беспокойных, Субин уже спал. Бомгю придвинулся ближе, уткнувшись лбом между его лопаток, и впервые за долгое время его накрыло безмятежным сном. Утром они разговорились за завтраком, когда мерзкую дрожь от груза ответственности и страха за будущее смыла тихая ночь. У Субина даже получилось уговорить гостя поесть без особых трудностей, и вся эта ситуация также была совершенно новой для их дружбы. Все менялось постепенно, они оба чувствовали это. К обеду Субин был вынужден покинуть квартиру и отправиться на работу, и, хотя он предлагал Бомгю остаться до вечера и чувствовать себя, как дома, тот все же уехал к себе. Это место не оставило ни одного следа присутствия Ёнджуна, даже любые ароматы выветрились за ночь, оставив лишь запах до тошноты знакомого и болезненно давящего на гортань одиночества. Мало кому хотелось бы вновь чувствовать это после теплоты и искренности, которые Бомгю получил от Ёнджуна прошлым днем и от Субина в его квартире. Чтобы не увязнуть, Бомгю решил привести в порядок хотя бы свой внешний вид: душ, крема, легкий макияж. Моделинг заставил его обучиться уходу за своей внешностью, и это (к счастью ли, к сожалению — он не знал), успокаивало. Из года в год приводить в порядок волосы, кожу, тело было гораздо проще, чем мысли. Когда-то давно, будучи совсем ребенком, Бомгю где-то услышал, что любовь — это очень большой труд. В его детское видение мира такой тезис не вписывался от слова совсем. Семья даже не пыталась показать ему, что такое любовь, и маленькому Бомгю верилось в некое волшебство. Он однажды полюбит, и этот человек полюбит в ответ. Ничто не будет значимо, если эти чувства будут сильными. Любовь все победит сама по себе, потому что на то она и любовь. Однако Бомгю больше не ребенок. И теперь он точно знает, что любовь — это очень большой труд. Она не возникает просто так и не выживает, если пускать все на самотек. Все приходит к своему концу поздно или рано, но, если это «рано» — страшно и не хочется, то нет другого решения, кроме как бороться. Собрать всего себя в кулак, передавить в себе страх и сомнения, бросить все силы на спасение. Потому что Бомгю однажды уже полюбил, и его полюбили в ответ, даже кажется, что действительно нет ничего более значимого. Вот только здесь ошибка в его детских суждениях, обусловленная ребяческой беззаботностью: чувства-то сильны, да не одни они. Бесконечное множество обстоятельств может стать непреодолимой преградой для безусловного величия любви. И тогда приходится не просто чувствовать. Время действовать. В его крови бурлит адреналин, пока он пытается отдышаться после своего любительского марафона. Сердце колотится, как сумасшедшее, и Бомгю все же чувствует на языке горечь, а в горле — ком. Кажется, он продумал уже тысячи вариантов развития событий от самых лучших до омерзительных в своей ужасности, но в итоге окончательно не готов ни к одному. Единственное, что Бомгю знает точно: он смирится даже с собственной смертью под дождем из кирпичей, значащих «но» и «нет», если это приведет его в теплые объятия Ёнджуна. Он несколько раз стучит в дверь, шмыгая носом — всего лишь остатки простуды и последствия бега по улице. Ждать приходится недолго, и уже через минуту щелкает замок, а дверь открывается. В первую очередь говорит не Ёнджун и не Бомгю, а глаза старшего, такие тусклые и блеклые, что Бомгю хочется упасть на колени и разрыдаться. Но он обещал себе приложить все усилия и остаться сильным перед Ёнджуном, поэтому дважды хмыкает, прочищая горло, и обнимает себя за плечи. — Привет. — Привет, — чуть хрипло отвечает Ёнджун, не особо стараясь скрывать тот факт, что его взгляд свободно гуляет по пятнам на шее Бомгю. Это длится всего несколько секунд, отразившихся на щеках младшего багрянцем, после чего Ёнджун отходит от двери, позволяя гостю войти, и садится на диван. Бомгю захлопывает дверь за собой и медленно плетется к креслу, собираясь с мыслями. Видимо присутствие Ёнджуна пагубно влияет на его собранность, раз все заготовленные заранее фразы неожиданно испарились из головы. В кресло он садится, чувствуя себя сжатой пружиной. У него никак не получается расслабиться, как бы он не пытался: его спина ровная, точно кто-то привязал к ней швабру, а ладони покоятся на коленях. Ёнджун ничего не предпринимает и не говорит, его глаза прикрыты, голова откинута на спинку дивана, и меж бровей залегла морщинка напряжения. Тем не менее, эта отстраненность позволяет Бомгю осмотреть Ёнджуна с ног до головы, а молчание — собраться с мыслями. — Ты заболел? — спрашивает он несколько ломано, потому что совсем не уверен в своем вопросе. Да и это вовсе не то, что он хотел и должен был сказать. — Просто устал, — кратко отвечает Ёнджун, не шевелясь и не открывая глаз. Бомгю кивает сам себе. Конечно устал. Невозможно сохранить в себе энергию, когда вокруг происходит такое. Столько всего случилось, а Бомгю почти на сто процентов уверен в том, что Ёнджун не позволял себе быть слабым ни разу за пять лет их разлуки и в эти дни после начала съемок шоу. За всем не уследить: ему нужно быть хорошим братом, совершенствоваться в музыке, поддерживать образ под прицелом камер и взглядов тысячи людей. А главное — самые близкие ему люди вредят сами себе и не осознают риска, а он ничего не может с этим поделать. Конечно же он устал. От собственного бессилия в первую очередь. — Бомгю, — зовет Ёнджун, склонив к нему голову и наконец открыв глаза, а тот вздрагивает от собственного имени, которое звучит слишком чуждо, когда слетает с ёнджуновых губ. — Ты хотел поговорить, — напоминает он. — Да… — потерянно произносит Бомгю, рассматривая свои пальцы. — Прости, просто… — он прерывается на середине предложения, так и не сумев подобрать слов, и облизывает губы. В конце концов, у них никогда ничего не было «просто». — Я не могу подсказать тебе, — говорит Ёнджун, и их взгляды встречаются. У Бомгю — с ноткой паники, у Ёнджуна же — абсолютно нечитаемый. — Теперь твоя очередь говорить. Я сказал все, что мог, мне больше нечего скрывать. У меня не осталось больше красивых слов для тебя, а остальное ты и так знаешь. Я открыт перед тобой, поэтому говори уже все, что хочешь. Можешь добить меня, я пойму это. Но это будет конец всего между нами. Я исчезну из твоей жизни и не буду больше пытаться что-то исправить. Бомгю распахивает глаза в немом шоке. Такой вариант развития событий он не продумывал. В его голове даже мысли не возникло о том, что Ёнджун воспринимает происходящее так. — Стой… — говорит он и хмурится. — Нет, все не так. Я о многом хочу сказать тебе, но… я совсем не хочу, чтобы ты уходил. Взгляд Ёнджуна совсем немного смягчается, и в глазах даже словно рождается свет надежды. Тогда Бомгю вздыхает и говорит: — Я просто не знаю, с чего начать. — Начни с того, почему ты ушел после того, как мы переспали, — вопреки своим предыдущим словам подсказывает Ёнджун, чуть вскидывая брови. — Ёнджи… — Бомгю морщится от горечи во взгляде родных глаз и вновь обнимает себя за плечи. — Мне нужно было поговорить с Субином. — А со мной не нужно? — он разводит руки в стороны и печально усмехается, явно не веря в эти слова. — Ты думал, я буду ждать тебя в твоей квартире? Но я же просил тебя не уходить. И ты сказал, что не уйдешь. А в итоге снова сбежал, так толком ничего и не объяснив, — он качает головой. — Так почему ты ушел на самом деле? — Я испугался, — глухо отвечает Бомгю, и этот ответ явно заставляет Ёнджуна растеряться, что отражается в его нахмуренных бровях и чуть склоненной голове. — Я знаю, это звучит странно и бредово, но я испугался того, что все неправильно. Меня не покидало чувство, что каждое мое слово, каждое действие, каждая мысль — ошибка. Я так запутался, Ёнджи, — он переходит на шепот, а его глаза застилает пелена, которую он тут же смаргивает, отведя взгляд в сторону. — Понимаешь, я был уверен, что потерять тебя — это самое худшая вещь, случившаяся со мной. Я даже не подозревал, что давным-давно потерял самого себя и продолжал терять на протяжении этих лет. И это намного страшнее, потому что… — он запинается и закусывает губу. — Потому что, потеряв себя, я перестал понимать, что правильно, что мне нужно, чего я хочу, а главное — что я чувствую на самом деле. И из-за этого я и потерял тебя. — Но… — произносит Ёнджун с ноткой сожаления, и Бомгю прерывает его, быстро качая головой. — Не говори ничего, — просит он. — Я должен сказать это. Давно должен был. Их взгляды вновь встречаются. У Бомгю глаза полны сожалением, у Ёнджуна — переживанием. — Я не знаю, кто я. Не знаю, чего достоин. Не знаю, на что способен. Я прожил практически всю жизнь с явным ощущением того, что я сам — ошибка, а значит все мои действия заведомо неверны и разочаровывающие. Мне всегда было стыдно за мои слова, за мое молчание, за мою злость и за мою доброту. И даже сейчас, говоря это, я вспоминаю о людях, которые пытались и пытаются до сих пор помочь мне чем-то, поддержать, чтобы я не чувствовал себя таким никудышным. Но от этого я чувствую себя лишь бо́льшим ничтожеством. Потому что это не помогает должным образом. Его губы неожиданно трогает улыбка. Едва ли ее можно назвать яркой и веселой. — Ёнджи, только с тобой мне казалось, что я не пустое место, что я чего-то стою. Только тебе я верил, когда ты говорил «люблю». Только ради тебя я хотел стать лучше. Но у меня не получилось, — он поджимает губы и качает головой. — Я был уверен, что моя тоска разрушит наши отношения, поэтому притворялся и прятал все в себе. Оказалось, наоборот. Именно закрывшись, я оттолкнул тебя от себя. Эмоции не трогают лицо Ёнджуна, но Бомгю уверен, что он слушает внимательно и воспринимает каждое произнесенное слово. — Знаешь, я ни о чем так сильно не жалею, как о том, что не приложил достаточно усилий, чтобы сохранить наши отношения. Я виноват перед тобой. Нельзя было перекладывать ответственность за двоих на одного тебя. Любой на твоем месте отстранился бы. Мне жаль, Ёнджи. Я хочу все исправить, — он шмыгает и стискивает зубы, прежде чем сказать главное. И это единственные слова, которые даются ему легко. Только в них он уверен. — Я люблю тебя, Ёнджи. Сохранять спокойное выражение лица более не удается, и Ёнджун распахивает глаза. Бомгю к этому пока добавить нечего, поэтому он пожимает плечами, сглотнув, и ждет ответа. А ждать приходится недолго. Ёнджун протягивает к нему руки и говорит: — Иди сюда. Дважды повторять не нужно. Бомгю подскакивает на ноги и уже в следующую секунду оказывается у Ёнджуна на коленях, обвив его шею руками и прижимая к себе со всей возможной силой, словно пытается впечатать его в себя. — Ты меня сейчас придушишь, — хрипит Ёнджун, но все равно обнимает Бомгю за талию, прижимая, кажется, даже сильнее, чем тот его. Разве что хруста костей не слышно, только чьи-то заглушенные тканью ёнджуновой футболки всхлипы. — Тише, тише, не плачь, все хорошо, — судя по голосу он и сам близок к этому, но всячески пытается успокоить младшего, ласково поглаживая его лопатки. А Бомгю жмурится, пытаясь сдержать слезы до последнего. Он дышит часто, но только потому, что хочет заполнить свои легкие родным запахом ёнджуновой кожи. Его колени ощутимо фиксируют бедра старшего, и тот, наверное, при всем желании не сможет сейчас освободиться от крепкой хватки и встать. Хорошо, что у него и нет желания. — Посмотри на меня, — просит Ёнджун, мягко отстраняя Бомгю за плечи. У того брови сведены, а губы приоткрыты, и, на самом деле, на лице нет ни следа слез, кроме, разве что, покрасневших уголков глаз. Ёнджун улыбается с нежностью и касается его щеки, проводя большим пальцем по скуле, и Бомгю тут же кладет свою ладонь поверх и льнет к пальцам. — Скажи это еще раз. — Я люблю тебя, Ёнджи, — с придыханием говорит он. — Я тоже люблю тебя, солнышко, — улыбка Ёнджуна становится еще ярче, хотя это, наверное, невозможно, и он даже щурится, как будто действительно смотрит прямо на солнце. — Я так сильно люблю тебя, что твое отсутствие причиняет мне почти физическую боль. Как будто кто-то оторвал от меня кусок плоти, — его ладонь ощутимо проходится по ребрам Бомгю, будто он проверяет его на реальность. — И всю твою боль я ощущаю, как собственную. Но это не значит, что я хочу, чтобы ты молчал о ней. Это я виноват. Виноват в том, что не смог достучаться до тебя и помочь. Я должен был сделать это, просто обязан. А вместо поддержки я дал тебе лишь холод, — Бомгю медленно качает головой, но Ёнджун не дает ему возразить, прикладывая палец к его губам. — Это правда. Я зазнался, попав в лучи славы, и просто пустил все на самотек. Думал ли я, что все наладится само собой? Нет, — он горько усмехается. — Я вообще не думал о нас. Поэтому лучшее, что ты мог сделать — это бросить меня. Только потеряв, я осознал, как сильно ты дорог мне. Как я люблю тебя. Он наклоняет голову Бомгю к себе и оставляет легкий, но теплый поцелуй на его лбу. — Поэтому позволь мне взять вину на себя. Ты слишком много тянешь на себе, так нельзя, солнце. Я не смогу потерять тебя еще раз, поэтому сделаю все невозможное, чтобы помочь тебе… — Ни за что, — внезапно твердо заявляет Бомгю, удивляя Ёнджуна. — Не смей брать все на себя, Ёнджи. Мы уже проходили это, даже не думай наступать на те же грабли снова. Если мы вместе, то все делим на двоих. Нежность, боль, радости, потери — все. Только так у нас получится не потерять себя и друг друга. Потому что это и значит «любить». Ёнджун вскидывает брови и тут же тихо смеется, уткнувшись в ключицу Бомгю. — Ты прав, солнце, — он невесомо касается губами одного из пятен его же авторства на шее младшего. — Значит, вместе? — Вместе, — кивает Бомгю и улыбается, перебирая волосы Ёнджуна пальцами. Тот неожиданно вскидывает голову и дует губы, щурясь. — А Чонгук? Бомгю закатывает глаза. — Ты же не серьезно? — спрашивает он, но, к своему сожалению, понимает по выражению лица Ёнджуна: он серьезно. Тогда Бомгю кладет ладонь на его щеки и целует медленно, давая таким образом свой ответ. Ответ, похоже, принят: руки Ёнджуна ложатся на шею младшего, а пальцы поглаживают затылок, прокручивая пряди в одном им понятном жесте. Надолго их неторопливости не хватает, и Ёнджун углубляет поцелуй, настойчиво проходясь языком по зубам Бомгю. Тот жмурится и придвигается еще ближе, когда кажется, что ближе некуда, чем вызывает улыбку в поцелуй на губах Ёнджуна. Они отстраняются, пытаясь привести дыхание в норму, а Ёнджун все не может перестать улыбаться, проходясь взглядом по телу Бомгю. Это не глаза, это настоящие огни или как минимум прямые лучи солнца, иначе как объяснить то, что от них Бомгю ощущает жар? — Ты хорошо смотришься у меня на коленях, — с ухмылкой говорит Ёнджун, облизывая губы. — Думаешь? — Бомгю ерзает, устраиваясь удобнее на бедрах, и ухмылка пропадает с лица Ёнджуна. Он тупит взгляд, прокашливаясь. — Не делай так больше, — просит он. Бомгю озадаченно моргает. — Как? — Никак, — глухо отвечает Ёнджун. Его ладони твердой хваткой фиксируют бедра Бомгю. — Сиди ровно. Наконец приходит осознание, и Бомгю хитро щурится, улыбаясь. Его ладони сползают с щек Ёнджуна сначала на шею, затем на грудь и останавливаются на торсе, неспешно оглаживая через футболку. — Я могу слезть, — предлагает он, но Ёнджун шумно вдыхает, а его руки на бедрах младшего как-то незаметно перемещаются выше. — Не можешь, — парирует Ёнджун, что, в общем-то, правда. Едва ли это возможно. Тогда Бомгю тихо смеется и наклоняется к его уху, опаляя своим дыханием кожу. — Определись, чего ты хочешь, Ёнджи. — Тебя, — выдыхает он куда-то в пятна на шее и проводит дорожку поцелуев к линии челюсти. — Я твой. Бомгю отстраняется только чтобы вновь припасть к губам, и здесь больше нет места неторопливости. Они оба горят и обжигают друг друга резкими касаниями, потому что мало, потому что хочется больше и ближе. Руки Бомгю со знанием дела забираются под футболку Ёнджуна, и уже через секунду им приходится отстраниться друг от друга, чтобы Ёнджун смог избавиться от этого бесполезного куска ткани. Когда футболка отлетает куда-то в сторону кресла, они вновь целуются и синхронно гортанно мычат, стоит Бомгю вновь двинуть свободными от хватки бедрами. А пальцы Ёнджуна хуже справляются с одеждой: пуговицы на рубашке Бомгю совсем не хотят поддаваться и обнажать его, и в один момент слышится треск порванных ниток. — Прости, — на выдохе говорит Ёнджун и совсем не выглядит виноватым, оглаживая теперь оголенный торс Бомгю. Тот скидывает уже не пригодную для носки рубашку с плеч и едва ощутимо касается рисунка солнца на груди Ёнджуна. — Плевать, — запоздало отвечает он, наклоняясь, чтобы оставить поцелуй ровно посередине татуировки. Ёнджун хрипло смеется от щекотки влажных губ на груди, пока Бомгю расстегивает ремень на своих джинсах. Они рвано дышат в унисон, когда Бомгю приходится подняться на ноги, чтобы избавиться от одежды окончательно, и он почти валится от слабости в затекших конечностях, но Ёнджун тут же хватает его за плечи, удерживая на месте. — Я настолько сногсшибательный? — спрашивает он, глядя снизу-вверх, а Бомгю не отвечает, хотя если бы сделал это, то точно согласился. Но он вновь усаживается на бедра Ёнджуна и без лишних вопросов берет его ладонь, обхватывая три пальца своими губами. Он прикрывает глаза на секунду, а когда смотрит вновь из-под полуопущенных ресниц, ловит на себе завороженный взгляд Ёнджуна. Его губы припухли и раскраснелись от поцелуев, а грудь неровно вздымается от рваного дыхания. Бомгю, наверное, в ад попадет только за то, что так желанен. А за то, как желает он сам, ему там выделят отдельный котел. Когда Ёнджун начинает растягивать его и припадает губами к шее, видимо, желая оставить на ней новые пятна, у Бомгю кружится голова от внимания к своему телу и чувствительным зонам. Он хрипло дышит Ёнджуну на ухо, а стоит тому добавить третий палец, как Бомгю срывается на тихий гортанный стон. — Ты издеваешься… — шепчет он. — Тебе же нравится, — отвечает Ёнджун, и его голос отдается вибрацией по телу Бомгю. — У тебя ловкие пальцы, — признается он, сглатывая вязкую слюну, и хмурится с зажмуренными глазами. — Есть, с кем сравнивать? — спрашивает Ёнджун, не особо стараясь скрыть нотки ревности в голосе, и разводит пальцы в стороны, заставляя Бомгю прогнуться в спине. — Нет, — честно отвечает он. — Я всегда делал это сам. Чонгук — никогда. — Он многое потерял. Бомгю неожиданно шипит на движения Ёнджуна пальцами и утыкается лбом ему в плечо. Он весь вспотел, и волосы неприятно липнут ко лбу, а джинсы Ёнджуна почти болезненно трутся о оголенную кожу бедер. — Хватит. Или мы закончим раньше времени, — предупреждает Бомгю, и Ёнджун убирает пальцы. Они наконец отлипают друг от друга, чтобы была возможность избавиться от последнего ненужного элемента одежды, но прежде Ёнджун достает из кармана джинс глянцевый квадратик. — Ты всегда носишь презервативы в кармане? — спрашивает Бомгю, облизывая губы. Ему до одури душно. — Начал после первого съемочного дня шоу, — признается Ёнджун, разрывая упаковку. Ладони плохо слушаются его. — Ты слишком непредсказуемый. — Хочешь сказать, что ты всегда был готов, а мне стоило только попросить? — усмехается Бомгю, наблюдая за действиями старшего. Тот щурится и изображает задумчивость на лице. — Возможно. Он подтягивает Бомгю к себе ближе за колени и помогает ему медленно опуститься, поддерживая за талию. На несколько секунд они замирают, а затем Бомгю утягивает Ёнджуна в мокрый, резкий поцелуй и начинает двигаться, ощущая пальцы на своей талии слишком явно. Точно отпечатки останутся, сомнений нет, преступник слишком беспечен. Не страшно. Бомгю оставит ему такие же, только на плечах. Ему даже вдруг кажется, будто он, оседлав бедра Ёнджуна, контролирует процесс целиком: темп, угол, глубину. И вся ситуация словно в его руках, пока он не отстраняется и не заглядывает в родные глаза, объятые страстью. Лишь тогда Бомгю осознает, что ни черта он не ведет. Даже в такой позиции. Слишком уж Ёнджун любит все контролировать. А в целом… Бомгю всеми руками, ногами и хриплыми стонами «за». У него еще будет много времени, чтобы попробовать, если внезапно захочет. Но когда он прислоняется к торсу Ёнджуна своим, меняя угол, эти мысли совсем исчезают из головы и оставляют после себя лишь слово «еще». — Ты нереальный, — томно шепчет Ёнджун на ухо, оглаживая его бедра. — Ты всегда это говоришь, — замечает Бомгю. Он постепенно ускоряется, и гортанные стоны Ёнджуна становятся для него сладкой мелодией. — Потому что я не перестаю удивляться. Он заканчивает первый, запрокидывая голову, и Бомгю не может сдержаться перед соблазном и аккуратно прикусывает кадык Ёнджуну. Тот словно рефлекторно просовывает руку между их животами и доводит Бомгю до пятен на обратной стороне век. Пока он пытается восстановить дыхание, стараясь уловить ртом хоть один глоток свежего воздуха, которого, к сожалению, в этой комнате не осталось, Ёнджун вытирает ладонь о собственные джинсы, а после принимается растирать затекшие бедра Бомгю. — Кай скоро придет? — спрашивает тот, ощущая свои ноги как нечто инородное, но не предпринимает даже попытки слезть с Ёнджуна. — К ночи. Он у Тэхена, — отвечает он и целует везде, где дотягивается, будучи придавленным горячим телом Бомгю: его ухо, скулу, шею. — Пойдем в душ. Предложение звучит рационально, учитывая то, насколько их тела покрылись липким потом, но Бомгю все равно прижимается ближе, обнимая за шею. — Солнце, у тебя ноги будут болеть, — уговаривает его Ёнджун, и против этой заботы не существует контраргументов. По крайней мере в реальности Бомгю. Они поднимаются на второй этаж, и Ёнджун конечно оказывается прав: ноги Бомгю теряют свою способность гнуться, и ему приходится опираться на плечо старшего, чтобы не свалиться вниз по лестнице. В душе они проводят немного времени, потому что стоять на ногах невыносимо трудно, поэтому уже через двадцать минут они лежат в кровати Ёнджуна в полумраке, и комнату освещают лишь тусклые огни ночного Сеула, а тишину квартиры нарушает одна только стиральная машина, что тихо выполняет свою работу в ванной комнате. Их волосы еще влажные после душа, и голова Бомгю покоится на плече Ёнджуна, приобнимающего его. Их ноги переплетены в причудливом узле. Пальцами Бомгю обводит контур татуировки на ровно вздымающейся вверх-вниз груди Ёнджуна, и хоть она в полумраке не видна, Бомгю точно знает, где рисунок начинается и заканчивается. — Ёнджи, — тихо зовет он, стараясь не нарушать тишину ночи. — Что теперь будет с шоу? — Я настолько плох, что ты думаешь об этом? — театрально обижается Ёнджун, на что получает щипок где-то под ребрами, и тихо ойкает. — Я не знаю. Все слишком неоднозначно. Это надо обсудить с твоим странным менеджером и без Кая. — Субин не странный, — защищает его Бомгю. — Он очень хороший человек и прекрасный друг. — Странный он для друга, — фыркает Ёнджун. — Единственный мой странный друг — это ты, — в тон ему паясничает Бомгю. — Так эффектно меня еще не оставляли во френдзоне. На это он получает легкий поцелуй в челюсть и, кажется, вполне доволен. — Ты думал, что мы встречаемся, — задумчиво говорит Бомгю, и Ёнджун цокает. — Не злись, Субин не мог об этом не рассказать. И, прости, это забавно, — он тихо хихикает. — Почему ты вообще так подумал? — Он заботится о тебе, — нехотя поясняет Ёнджун. — И ты все время убегал к нему, когда чувствовал себя плохо. Даже в прошлый раз… — добавляет он с нажимом, на что Бомгю кладет подбородок ему на грудь и смотрит с сожалением. Ёнджун легонько щелкает его по носу и улыбается. — А еще ты называл его неофициально. — Когда мы начали работать вместе, общались, как и подобает модели и менеджеру, — рассказывает Бомгю. Его ладонь сама собой находит ладонь Ёнджуна, и их пальцы переплетаются. — Но, когда мы сблизились, это стало звучать странно. Я предлагал называть его хёном, но в итоге мы пришли к неформальному общению. И да, мы никогда не испытывали друг к другу никаких романтических чувств. — Это я уже понял, — говорит Ёнджун, перебирая свободной рукой волосы Бомгю. — Субин четко дал мне это понять. Я рад. Осталось что-то сделать с Каем, и я буду вообще счастлив, — добавляет он недовольно. — А что с Каем? — хмурится Бомгю. — Боюсь, он слишком легко может испытать симпатию к любому, кто хорошо отнесется к нему, — откровенничает Ёнджун. — Субин не сделает ему больно, — заверяет его Бомгю, но сталкивается с сомнением в родных глазах. — Брось, Ёнджи, если он меня терпел столько лет, то уж точно не обидит Кая, — и пока Ёнджун не стал возражать, он продолжает: — Тем более, мне кажется, ты зря переживаешь. Думаю, Кай просто рад тому, что нашел человека, который готов помочь ему с безумной идеей. Ёнджун тяжело вздыхает и выворачивается из объятий, чтобы лечь боком, лицом к лицу с Бомгю. — Ты веришь в этот план? — спрашивает он, разминая плечо, на котором до этого лежала голова Бомгю. — Честно? Мне кажется, мы все пострадаем, — признается тот. — Другой вопрос: насколько сильно. Я читал то, что Цзыюй нашла на компанию. Это все имеет смысл, если мы сможем все удачно провернуть, но тебе нужно будет взглянуть самому, — он хмурится, вспоминая кое-что. — Ёнджи, ты знал про наркотики, которые подсовывают трейни в качестве таблеток для похудения? Ёнджун тушуется, отводя взгляд, и Бомгю вскидывает брови. — Ты знал… — Нет, — качает головой Ёнджун. — Только подозревал и хотел надеяться, что это неправда, — Бомгю медленно кивает, поджав губы. — Я почти на все старался закрывать глаза, пока не осознал, как сильно вредят тем, кто не так финансово выгоден и успешен. Как агентство вредит тебе, — он переходит на шепот и нежно касается щеки Бомгю. — Из-за влияния компании с тобой произошло столько ужасных вещей… — Давай не будем об этом, — просит Бомгю и убирает ладонь со своей щеки, чтобы вновь переплести их пальцы. Ёнджун не настаивает. В конце концов ему вполне понятно, почему Бомгю не хочет обсуждать это. — Но ты хорошо справляешься с работой, — признает Ёнджун. — Ты всегда блистаешь. — Мне это неинтересно, — качает головой Бомгю. Неожиданно в его глазах вспыхивает осознание. — Подожди… ты следил за мной? — Наблюдал, — поправляет Ёнджун. — Я уже говорил об этом, и это правда. Я бывал на твоих показах, видел твои фотосессии и съемки. — А я твои песни почти не слушал, — невесело усмехается Бомгю. — Когда вышла… та песня, я посмотрел выступление и следующие несколько дней был в беспамятстве. Я просто не мог слушать твой голос. — Мне жаль, солнце, — шепчет Ёнджун и наклоняется, чтобы оставить поцелуй на его лбу. — Эта песня не должна была стать той, которая будет ассоциироваться у тебя с чем-то плохим. Это же был подарок. — Все в порядке, — он немного лукавит, но в целом не врет. По крайней мере сейчас все в порядке. — Я послушаю потом обязательно другие твои песни. — Мы с Чанбином сейчас готовим новый альбом, но со всей этой ситуацией я даже не знаю, когда он выйдет… — Я слышал часть, — хитро улыбается Бомгю, а Ёнджун распахивает глаза в удивлении. — Мне Чанбин-хён и давал послушать, когда я был у него. Вообще… — он переворачивается на спину, глядя в потолок, и Ёнджун придвигается ближе к нему, а его рука обхватывает торс Бомгю поперек. — Чанбин-хён мне очень помог. Не знаю, что бы я без него делал… — Убегал бы от меня еще очень долго, — не предполагает, а кисло утверждает Ёнджун. Бомгю вынужден согласиться. — Ты в тот день ездил в больницу к подруге? — Да, — кивает Бомгю. — Сана-нуна. У нее расстройство пищевого поведения и соответствующие последствия. Это так страшно, Ёнджи, ты бы знал… — Я не хочу узнавать, — серьезно говорит Ёнджун, выжигая в щеке Бомгю дыру своими глазами. Тот поворачивает голову в его сторону, встречаясь с ним взглядом, и почти невинно целует. — Я буду в порядке, Ёнджи. Правда, я буду очень стараться. Вместо ответа Ёнджун сгребает его в объятия и прижимает к себе, утыкаясь носом в ямочку ключицы. — Хочешь, навестим ее вместе? — Хочу, — отвечает Бомгю и чуть ежится от дыхания на своей коже. По ней бегут мурашки. Столько слов между ними еще не сказано, столько вещей им хочется обсудить. Это их первый адекватный диалог за столько лет, и поговорить обо всем просто нереально, в том числе из-за усталости. Но Бомгю не жалуется и наслаждается тем, что есть сейчас. Он уверен: у них впереди еще много времени, чтобы поделиться друг с другом всем, чем только захочется. В нем действительно теплятся надежда и вера в будущее. Они согревают, как и теплые объятия Ёнджуна. — Ёнджи, — еле слышно зовет он, неуверенный в том, не заснул ли старший. Но тот вопросительно мычит, заставляя поежиться от щекотки. — А… со сколькими людьми ты был за эти пять лет? Ёнджун чуть отстраняется и заглядывает в родные глаза, хмурясь. — Ты хочешь знать, с кем я спал, или к кому испытывал чувства? — Второе, — отвечает Бомгю. Ему честно все равно, сколько мужчин и женщин было в его постели. Другое дело — сколько из них попали в сердце. — Была одна девушка, — отвечает Ёнджун и заправляет прядь за ухо Бомгю мягким движением. — Думаю, она любила меня. А я не мог. Единственное, что я к ней чувствовал — жалость. Я пытался заботиться о ней, но так и не смог даже влюбиться. Это очень глупая и кривая история, солнце. Я поступил очень плохо и воспользовался ее чувствами, как последний ублюдок. — Чем все закончилось? — спрашивает Бомгю, не чувствуя в себе ревности. Напротив, его совесть начинает кусаться, потому что рядом с ней странно вспыхивает мимолетное удовлетворение. — Я нашел в себе силы хотя бы закончить все правильно, — вздыхает Ёнджун. — Объяснил все, как есть на самом деле. Она пыталась держать себя в руках, но по ее глазам было очевидно, как это больно. После этого мы не виделись. Я не знаю, что с ней сейчас. Бомгю ничего не отвечает, потому что сказать, по правде, и нечего. Но Ёнджун и не ждет от него комментариев. Здесь слишком очевидна его ошибка. — А ты? — вместо этого спрашивает он. Бомгю прикусывает губу и вновь ищет подсказку на потолке. — Ничего, — отвечает он. — Даже к Чонгуку я не испытывал никаких сильных чувств. — Ты врешь, — удивляет его Ёнджун. Бомгю хмурится и поворачивает голову, чтобы встретиться с ним взглядом и молча попросить пояснений. — Ты не из тех людей, кто стал бы использовать других. Я не говорю, что ты влюблен в него, но и не думаю, что ты совсем безразличен. — Наверное, ты прав, — он вынужден согласиться. Потому что между ним и Чонгуком было много всякого: и плохого, и хорошего. Бомгю благодарен за тепло и не винит за холод. Потому что есть люди, которые отравляют жизни окружающих одним лишь своим присутствием. Но это был не их случай. Они оба просто хотели быть любимыми, вот только любили не друг друга. Ёнджун зевает, утыкаясь лицом в плечо Бомгю. Тот проводит пальцами по его плечу и говорит: — Давай спать. Ты устал. — А если я сейчас засну, и ты опять уйдешь? — отчасти шутливо, отчасти беспокойно усмехается Ёнджун. Бомгю хмурится и выворачивается из объятий, нависая над старшим, чтобы прислониться лбом ко лбу и взглянуть серьезно. — Я никуда не уйду, Ёнджи. Теперь точно нет. Запри все замки в доме, привяжи меня к батарее, я даже не буду пытаться сопротивляться. Я не уйду, пока ты сам не попросишь. Я полностью твой. Без остатка. Ёнджун долго молчит, глядя в родные глаза, но затем припадает к губам Бомгю, запуская пальцы в его волосы. Их поцелуй ленивый, но чувственный до трепета ресниц. И когда Бомгю снова ложится рядом, Ёнджун на секунду задумывается и легко касается губами его лба, заставляя улыбнуться. — Помнишь, ты спрашивал, почему я согласился быть ведущим на шоу с тобой? — спрашивает Ёнджун. — Да, — кивает Бомгю. — Теперь я понимаю, что ты тогда соврал. — Соврал, — соглашается Ёнджун. — Но ты не все знаешь. Это я настоял на твоем участии. — Что?.. — Не злись только, — просит Ёнджун, переплетая их пальцы, а затем подносит ладонь Бомгю к своим губам и нежно целует костяшки. — Я подумал, что это поможет мне приблизиться к тебе. — У вас с Каем авантюризм в крови, — прыскает Бомгю. Он такой дурак, все же было очевидно… Ёнджун подхватывает его тихий смех и целует еще раз. Усталость и вправду берет верх над ним, и вскоре они оба засыпают, не замечая этого. Ладонь Бомгю он отпускает, но закидывает руку на его талию. По крайней мере так он точно почувствует, если младший решит уйти. Но Бомгю на самом деле не врет. Он не собирается больше сбегать.***
Когда время переваливает за полночь, дверь в квартире тихо открывается, и внутрь тихо проходит Кай. Он старается не шуметь, чтобы не разбудить брата, но, когда натыкается взглядом на знакомые кеды на пороге, чуть не роняет свои собственные. На его лице смешивается удивление и ликование, пока он прислушивается к звукам в квартире: тихо. Видимо все, кто сейчас находятся здесь, уже спят. Кай достает телефон из заднего кармана джинс и открывает диалог с Субином.00:21
Бомгю-хён у нас.
00:21 Они поговорили?00:21
Не знаю. Вроде уже спят. Но его кеды здесь.
00:22 Не зря ты задержался.00:22
Да.
Спасибо еще раз, что разрешил посидеть у тебя.
00:22 Тебе спасибо. Ты нравишься Оди. Когда ты приходишь, он перестает быть таким нервным и вредным.00:22
Мне тоже нравится Оди.
Он очень милый, даже когда нервный и вредный.
Спокойной ночи, хён.
00:22 Спокойной ночи, Кай.