***
Юнги недовольно мычит сквозь сон, и начинает шарить рукой по одеялу в поисках разрывающегося телефона, но когда скудные попытки найти его не увенчались успехом, как и телефон не перестал звонить, омеге всё же приходится открыть глаза и теперь по – настоящему пытаться найти его. Хотя бы ради того, чтобы отключить его. Найдя телефон в кармане своих брюк, которые запутались в многочисленных одеялах, Юнги уже готов был нажать на боковую кнопку, и снова уткнуться лицом, в пахнущую альфой подушку, но увидев, что звонит папа, удручённо вздыхает, готовясь к наверняка нелёгкому разговору, и отвечает на звонок. - Папа, прости, ты наверно очень волновался. Я уже… - Сынок, - тихо перебивает Ёнсан, и от этого тона Юнги хочется прикрыть глаза и начать молиться о том, чтобы ничего страшного не произошло. Сердце начинает учащённо биться, а внутри заселяется чувство тревоги, с каждой долей секунды молчания родителя, возрастающее до огромных масштабом. - Папа, ты в порядке? – Сглотнув, спрашивает, стараясь держать себя в руках, и оглядывается в поисках Чонгука. - Сынок, мне звонили из больницы сегодня ночью, - вместо ответа на заданный вопрос, проговаривает, а Юнги, который в этот момент пытался начать одеваться, замирает. Он боится, но в тоже время ждёт, когда старший продолжит. Но тот, видно не собирается, продолжает молчать, только тяжело дыша в динамик, заставляя этим, Юнги, нервничать ещё больше. - Как он? – Сжав кулаки, тихо спрашивает, большего выдавить из себя не способен, сжимается весь, боясь, ответ услышать. Отчаянно надеться на то, что папа сейчас просто рассмеётся в трубку и скажет, что всё хорошо и отец очнулся, да только сходящее с ума сердце, чувствует плохое, а мозг кричит, чтобы Юнги уже вышел из своих наивных мечтаний. - Сегодня, его сердце остановилось, - едва различимым шёпотом, бормочет Ёнсан, а Юнги уверен, что в этот момент и его сердце замерло. – Его вернули, но он… - Старший омега всхлипывает, а Юнги жмурит глаза до мушек под веками, не даёт себе жалко расплакаться и не желает верить в происходящее, принимать эту жестокую реальность, в которой отец, совсем скоро, окончательно покинет их. Юнги это и без того знал, но в нём сидела крохотная надежда на то, что отец всё же поправиться, они смогут разобраться со всеми проблемами и весь пережитый ужас, останется в прошлом. Да наивно и глупо, возможно даже безрассудно, но Юнги верил, хотел верить. Он и так слишком много и многих потерял. - Где ты, Юнги? – Снова всхлипывает Ёнсан, отчаянно хрипя, - я едва с ума не сошёл, когда ты не отвечал. Пожалуйста, скажи, что с тобой всё хорошо сынок. - Папа, - едва не плача, выдавливает через мешающий говорить, ком в горле, - со мной всё хорошо. Пожалуйста, не волнуйся. Я сейчас приду домой, подожди не много, ладно? – Ёнсан ещё что – то неразборчиво хрипит и отключается, а Юнги, трясущимися руками, начинает одеваться. - Чонгук, - чуть прикрикивает, выходя из палатки и оглядывая пустующую крышу, - Чонгук, - повторяет омега, но по – прежнему, не слышит ответа, как и не видит альфу. – Может, просто вышел? – Сам себя спрашивает, стараясь не пропускать даже в голову мысли о том, что его вчерашний страх, исполнился и Чонгук, действительно, снова, оставил его. Пройдя в лифт, Юнги чувствует в нём лёгкие нотки грецкого ореха, очень хочет надеяться, что альфа просто ненадолго спустился, и они встретятся внизу. Пытается в этом же убедить своего омегу, который забился куда – то в угол души раненным зверьком и, не поднимая головы, тихо плачет. Юнги хочет верить, что это не конец, что заветное «я рядом», длилось не до восхода солнца, и своим светом, оно стёрло только яркие звёзды, но не сказку, с подаренной в ней любовью. Стоит дверцам лифта открыться, Юнги выходит из него и тут же замирает. В огромном холле, полно людей, которых не было прошлым вечером и теперь, он совсем не знает, как и где ему искать альфу. С переворачивающимся сердцем он доходит до стойки регистрации, где узнаёт, что это место является отелем. Хочет обратится, к тёмноволосому омеге, который что – то активно печатал, не отрывая взгляда от монитора, как его опережает высокий, светловолосый паренёк, с ярким, цветочным запахом. - Скажите, сколько мне его ещё ждать? – Прикрикивает паренёк, нетерпеливо притоптывая тоненькой ножкой, затянутых в ткань чёрных, словно вторая кожа, брюк, - Он не отвечает на телефон, не приезжает, я скоро с ума сойду от ожидания. - Господин Ли, - сотрудник, поднимает уставший, с долей испуга, взгляд на блондина, - господин Чон не указал точного времени, когда вернётся. Пожалуйста, дождитесь его в номере или можете приехать чуть позже, - осторожно проговаривает молодой парень, как омега снова топает ножкой и стучит ладонью по стойке, подобно нетерпеливому ребёнку. - Мне сейчас же нужен Чонгук, вы же можете связаться с ним! У Юнги дыхание спирает. Он расширенными от удивления глазами, разглядывает стоящего перед собой паренька и очень хочет, чтобы речь шла о каком – нибудь другом Чонгуке. Любом, но только не о том, кто полночи со вселенской нежностью обнимал его, целовал раненое запястье и шептал, что он рядом. Нет, не мог он быть настолько жесток. - У меня начинается течка, которую он обещал провести со мной, - ни капли не стесняясь, продолжает парень, даже не подозревая, что своими словами, медленно полосует стоящего позади Юнги, - поэтому вы, либо связываетесь с ним, как его сотрудники или я сделаю всё, но вас уволят. – Зло выговаривает омега, и пока парень за стойкой начинает, суетится, и что – то невнятно бормотать о том, что сделает всё возможное, Юнги медленно оседает на пол, привлекая к себе внимание других людей, в том числе и истеричной омеги. - Эй, ты чего тут расселся? – Блондин опускается на корточки, напротив Юнги и пытается рассмотреть его бледное лицо, в то время как сам Юнги, всё бы отдал, чтобы этого лица не видеть, а так же, научится по – новой дышать. Потому что ему кажется, что прямо сейчас, ему перекрыли дыхательные пути, он просто задыхается от внутренней боли, что начинает пожирать его изнутри. – Тебе плохо? Может врача? – парень тянет руку к плечу Юнги, но тот отшатывается от него, словно от огня и, выставив перед ним свою руку, поднимается на ноги, отрицательно качая головой. – Может я всё таки могу помочь? – Не унимается парень, а Юнги только что – то мычит в ответ, напоминающее «нет» и смахивает с щеки, пробежавшую по ней слезу, что не укрывается от обеспокоенно наблюдающего за ним парня. Юнги разворачивается в сторону выхода, но блондин догоняет его и, схватив за руку, вкладывает в неё что – то. - Слушай, я не знаю что у тебя там произошло, но выглядишь паршиво, слёзы хоть вытри, - парень кивает на руку Юнги, которую он продолжал сжимать и тогда только Мин тоже смотрит на неё, разжимая ладонь. Ещё одна неконтролируемая слеза скатывается вниз, а от внутреннего крика омеги, казалось, оглохнет половина планеты, но по факту, только самого Юнги немного оглушило. Он прикрывает веки, делает глубокий вдох, прося себя успокоится и, как всегда, быть сильным. Но стоит открыть глаза, как взгляд снова впивается в чёрный платок, с вышитым на углу «JK». Юнги сглатывает, нет, не настолько он сильный. Он потерянно смотрит на красивого омегу перед собой, который забирает из его рук платок и сам стирает с его щёк слёзы, что – то говоря при этом, но Юнги не слышит и звука. Он тонет в запахе грецкого ореха, которым пропах платок, и в собственной боли. - Ну, не плачь, - мягко произносит блондин, - чтобы не случилось, я уверен, это пройдёт, - парень ласково улыбается и в этот момент Мину кажется, словно перед ним стоит не тот истеричный омега, за которым он наблюдал, а совсем другой человек. – Меня зовут Ли Тхэ Ри, можно просто Тэри. Как тебя зовут? И может всё таки врача или?... - Нет, - хрипло выговаривает Юнги и через силу, приподнимает уголки губ, - вы правы, господин Тэри, это пройдёт, - Мин кивает собственным словам и делает шаг в сторону от парня. - Подожди, - снова останавливает, схватив за больное запястье, но Юнги кажется, пусть по нему асфальтоукладчик проедется, он не почувствует, потому и на эту боль не реагирует, только притормаживает, - возьми, - протягивает Юнги платок, - мне кажется, сейчас он тебе нужнее, чем мне. – Тэри держит платок в вытянутой руке и мягко поглаживает запястье омеги, а Юнги смотрит на него и желает ослепнуть, только бы не видеть его больше никогда. - Нужен и даже очень, - шепчет, - но он не мой, - пожимает плечами, грустно улыбаясь и, оставив блондина недоумевать, идёт к выходу из отеля, радуясь, что в этот раз, Тэри больше не пошёл за ним, иначе, Юнги бы не вынес. Выйдя на улицу, Мин делает несколько медленных, неуверенных шагов, останавливается напротив того места, где прошлым вечером стоял автомобиль Чона, где он предлагал Юнги руку, чтобы помочь выйти из машины. Прикрывает глаза, чтобы попытаться сглотнуть эту поднимающуюся наружу, боль и, едва открыв веки, срывается с места. Юнги не знает, куда ему бежать, в какую сторону, просто несётся туда, куда наполненные слезами глаза глядят, мечтая сейчас от себя и этой боли, что грудную клетку разрывает, сбежать. Не замечает, как выбегает на дорогу во время красного сигнала светофора и, растерявшись от вовремя затормозившего, прямо перед ним чёрного автомобиля, падает задом на асфальт, не желая на самом деле вставать, что он и не пытается сделать. Сидит и смотрит на то, как дверь авто открывается, но молит про себя водителя, чтобы он обратно в машину сел и, сделав вид, что не заметил, проехался по нему, желательно несколько раз, чтобы наверняка. - Тебе глаза для чего даны, придурок? Что ты тут носишься? Юнги хмыкает на кричащего водителя и вместо того, чтобы ответить что – то или уйти с дороги, меняет положение на лежачее и прикрывает глаза. - Ты чё творишь? А ну пошёл вон отсюда? Или мне по тебе проехаться? Эй, я с тобой говорю, вали с дороги! Мужчина подходит к продолжающему лежать на асфальте Юнги, и слегка подпинывает его ногу, желая хоть как – то обратить на себя внимания, но без успешно, омега даже взглядом мужчину не удостоил. Всюду начинают доносится звуки гудков, не имеющих возможности, проехать машин, мужчина продолжает кричать, а иногда просить Юнги встать и уйти, но тот только приподнимает уголки губ в слабой улыбке и больше не двигается. - Слушай, парень, ты если в самоубийцы записался, то пожалуйста, но ты другим не мешай. Иди с моста прыгни, с крыши, повешайся, что там ещё подростки делают? Короче, или в какое – нибудь другое место, не создавай проблемы другим. Юнги на этих словах сглатывает и сильнее жмурит глаза. «Не создавай проблемы», эти слова он слышал большую часть жизни и когда попал в семью Мин, надеялся больше никогда не услышать их, но как видно, всё возвращается на круги своя. Кажется, ему суждено было прожить именно такую жизнь, где у него никого нет, где ему вечно больно. Да, и Юнги сам виноват в том, что ему настолько больно. Ему нужно было просто смирится с его реальностью, принять её. Не сидеть и не мечтать о чём – то другом, не думать, что счастье в этом мире есть для каждого, нет, как видно Юнги в этот список не входит и никогда не входил. Нужно просто принять, тогда, будет легче. Но как можно принять то, чего совсем не хочется, как можно перестать верить в лучшее? Ответ прост, нужно просто пожить жизнью Юнги, чего он бы сам никому не советовал бы и не желал. Даже тому, кто сделал больно, или… - Что тут происходит? Юнги распахивает глаза от звуков знакомо голоса, и мысли его сбиваются. Он приподнимает голову, смотрит на пятящегося назад, склонившего голову вниз, мужчину, хмурит брови и переводит взгляд дальше. Слух не обманул, этот голос принадлежит тому, кто и был тем, кто отобрал у него его счастье. Может ему он и пожелал бы такой же боли, и плевать, что неправильно. Это ведь именно он во всём виноват. Из – за него Юнги потерял всех друзей, из за него ресторан пришлось закрыть, папа боится выйти на улицу, а отец вообще почти труп. Именно из за него Юнги добровольно пришёл к тому, кто забрал его сердце и сожрал не прожевав, именно поэтому оно продолжает ещё биться, да только в другом совсем теле, в чужом. А Юнги теперь, словно из мясорубки вышедший, весь поломанный, израненный и раны эти, отнюдь не лечатся, всю жизнь кровоточить будут, ни один лекарь не поможет, потому что не снаружи они, а внутри, разрастаются уродливыми язвами и поглощают собой омегу. - Здравствуйте, господни Ким, простите пожалуйста. Вот этот мальчишка, - пальцем на Юнги показывает, стараясь дальше, от монстра находится, - он едва под колёса мне не угодил, и уходить отказывается. Не могу же я по нему проехать… Намджун приподнимает руку, показывая этим жестом, чтобы пожилой альфа замолчал и шагает к глядящему прямо на него, но по факту, сквозь, Юнги. Останавливается напротив него и приседает на корточки, достаёт из кармана пальто сигареты и, закурив, передаёт её Мину, которую тот, молча, принимает, но головы от асфальта больше не поднимает. Нам закуривает новую сигарету себе и смотрит на выдыхающего дым, парня, глаза которого закрыты. - Чем занимаешься? – Не принуждённо спрашивает, не отводя взгляда от чужого лица, пропуская в голову мысли, о которых прежде и не думал. Юнги невероятно красив, когда сжимает меж своих длинных, тонких пальцев, сигарету, когда подносит её к вишнёвым губам, как вдыхает этот отравляющий дым, втягивая щёки, и как делает губки бантиком, когда выдыхает его. Лицезрение этого, приносит какое – то эстетическое удовольствие, хотя до этого, Наму не нравились курящие омеги. Но вот Юнги… - Умираю, - выдыхает омега, вместе с дымом, глаз по – прежнему, не открывает. - Жаль, - цокает Нам и тоже, полностью усаживается на асфальт, - мне бы этого не хотелось, - добавляет, услышав хмыканье парня. - От чего же вам жаль, - со смешком, спрашивает, - это ведь вы меня убили. О, или жаль, что задница пропала? Так вот, не переживайте, другую найдёте, - ядовито выговаривает, отбрасывая окурок, недокуренной сигареты, от которой тошнит на самом деле. Как и тошнит от этого человека, который неотрывно смотрит на него, Юнги чувствует этот горящий, пытливый взгляд на себе. И если ещё вчера, его по – большей степени, он пугал, то сегодня, Юнги больше противно. Он чувствует такую ненависть и отвращение к этому человеку, на которую, был уверен, не способен вовсе. Хочется сейчас просто взять и вылить всю эту желчь, на этого монстра и плевать, что ничего от этого не изменится, более того, может привести к неприятным для него, последствиям, но сейчас, Юнги плевать. Он хочет вылить на кого – то эту боль, что сидит в нём и заставляет желать задохнутся. А на кого ещё это сделать, как не на одного из главных виновников? Да, сейчас Юнги желает потопить в ней Намджуна, хотя бы попытаться, иначе, невыносимо. - По – твоему, я убил тебя? – Чувствует, что омега на пределе срыва, как и запах малины в воздухе, который с каждой секундой становится ярче, хочет послушать, что выговорит ему мальчишка. Юнги поднимает голову от асфальта, присаживается и направляет взгляд, полный ненависти и гнева, на Намджуна. Сам Ким, глядя в эти глаза, понимает, что более живой ненависти, он ещё не встречал. Невероятно красивый, сам Юнги, какой – то невероятный. - А ты хочешь сказать, что нет? – Сохраняя последние крупицы спокойствия, выговаривает. Альфа на это, провокационно спокойно, улыбается. - Как же я это сделал? – Не пытается даже сделать гримасу удивления, более убедительной, напротив, открыто насмехается, вынуждая омегу сорваться. Юнги это отчётливо видит, хоть и не понимает мотивов этих действий, но теперь, ему действительно плевать. Он даже пытаться сдерживаться не будет. Не знает как, но постарается хотя бы малую часть этого дерьма, которое копится в нём, запихать в глотку этой самодовольной мрази и пусть давится. Мин с удовольствием, за этим понаблюдает. - Ты серьёзно спрашиваешь, как? – Едва не рыча, задаёт риторический вопрос, - это ты был тем, кто пришёл в наш район и нарушил всеобщий покой. Из за тебя мои друзья разъехались, из за тебя ресторан пришлось закрыть, из за тебя заболел папа, так как постоянно волновался и переживал. Это ты отправил своих людей в наш дом, которые почти убили моего отца. Это из за тебя, такого монстра, я пошёл к нему! Это из за тебя мне так больно! Всё из за тебя, адское ты существо! Я всем сердцем и душой ненавижу тебя и проклинаю! Хочу, чтобы ты сдох в страшных муках, но даже тогда я не буду доволен, потому что эта ненависть во мне, бессмертна. Я умру, но она останется, и в следующих жизнях будет находить тебя! Ты не можешь и не должен существовать среди людей, потому что только тьму несёшь и страдания! Вечности тебе не хватит, чтобы искупить всё то, что ты натворил, а покалеченные тобой жизни, счёту не поддадутся. Ты чудовище! – Глаза, как и щёки Юнги горят, воздух вокруг них напряжён настолько, что кажется, от одной маленькой искорки, тут всё взлетит на воздух, не оставив ничего живого. Пока Юнги медленно повышал свой голос до крика, а последние слова, едва не хрипел, Намджун молчал, слушал, даже не пытался перебить или возразить, как и сейчас слушает шумное, тяжелое дыхание парня, взгляда своего, от его четвертующих глаз, не уводит, с достоинством, каждый удар выносит. И пока не убедился в том, что парень выговорился, а не просто взял минуту, чтобы отдышатся, снова закуривает, делясь с парнем и спокойно, начинает: - Так значит, ты действительно уверен в том, что я виновник всех твоих бед? - О, так ты хочешь сейчас сказать, что нет? – По – новой, начинает, заводится, Юнги, но смолкает, когда видит перед собой вытянутую ладонь альфы, и красноречивый, не сулящий ничего хорошего, взгляд. Он бы мог и в этот раз его проигнорировать, но пока он кричал, большая часть его злости, ушла, вернулся инстинкт самосохранения. Юнги послушно замолкает, искренне ненавидя теперь ещё и свою, трусливую на самом деле, сущность. Как бы не презирал и не ненавидел он этого человека, страх от него, отнюдь, не так легко игнорировать. Один только его вид, заставляет тело покрываться липкими мурашками, а колени, предательски дрожать. В этот момент, Юнги искренне радуется тому, что они говорят, если это можно назвать разговором, сидя. Иначе, уверен, его ноги, не удержали бы его, позорно подкосились бы. - Я выслушал тебя, и ни разу не перебил, - продолжает Нам, уложив руки на согнутых в коленях, ногах, - теперь и ты, прояви хоть немного воспитанности и выслушай меня. С одной стороны, я согласен с твоими обвинениями, в каком – то смысле, я действительно подпортил твою жизнь, но сейчас ты повесил, точнее, попытался повесить на меня то, в чём моей вины нет. А за чужие провинности, я ответственности, знаешь ли, нести не собираюсь. – Жёстко выговаривает, подняв взгляд от уголька сигареты на Юнги и второму сейчас хочется поежится и обнять себя руками, потому что от концентрации холода в этом взгляде и тоне, можно заледенеть насмерть. - Я признаю, что я нарушил ход твоей привычной жизни, во всяком случае, за последние семь лет, - Намджун прослеживает за тем, как расширились глаза омеги от удивления, и усмехается, - да, мне известно, что семья Мин, тебе не родная. – Кивает, снова закуривая, но не курит, просто наблюдает за горящим угольком. – Так же признаю и то, что именно по моему приказу, в ваш дом пришли, и в своё оправдание могу сказать лишь то, что убивать, я приказа не давал, а отправил я их, именно потому, что ты пошёл к Чону, пытаясь ввязать его в мои дела. – На этих словах, Ким становится ещё жёстче, словно одним своим голосом, Юнги на лоскуты изрезать хочет, будто самих слов недостаточно. – Я прекрасно знал, кем приходится Чон твоему папе, но надеялся, что семя раздора между ними, не даст Чону вмешаться, а ты же, едва всё не испортил. И вот, мы плавно перешли к этому моменту твоей злости на меня. Прийти к Чону, было полностью твоим решением, тебе никто, я ещё раз повторю, никто не вынуждал тебя идти к нему, как и никто не заставлял тебя влюбляться в него, как и идти с ним вчера, особенно после моих слов о том, что у него все одноразовые. Не я виноват в том, что ты почувствовал себя особенным с ним, раз он пришёл и спас тебя, хотя по факту, нихрена он для тебя не сделал! Поэтому, не нужно пытаться скинуть это на меня. Его вини, его ненавидь и ему желай мучительной смерти, в конце концов, он такой же монстр, как и я. Я тоже понесу наказание, но только за свои собственные грехи! А теперь встал и пошёл отсюда! – Нам резко поднимается на ноги и за шиворот куртки, грубо тянет за собой опешевшего, а потому, не сопротивляющегося, мальчишку. Идёт с ним к своей машине и заталкивает в салон на заднее сиденье, громко хлопнув дверью. Только от звука этого хлопка, Юнги на какую – то долю выходит из своей прострации, моргает несколько раз подряд и сглатывает, когда Ким падает на сидение рядом с ним и кивает водителю, после чего машина тут же приходит в движение. Омегу берёт неконтролируемая дрожь. Он отодвигается к дверце, словно пытаясь слиться с ней, или пройти сквозь неё. Намджун же на парня даже не смотрит, достав телефон, он что – то усиленно там печатал, а Юнги в это время, пытался не умереть от страха, который насквозь прошил тело. Омега отводит взгляд от альфы, и переводит его на тонированное окно, говорит себе, что пытается понять, куда его везут, но тут же смеётся над собой в голове, ведь он и не знал, где находится, как и не знает города в целом. Хочет спросить об этом у Кима, но страх, будто пережимает горло. Он открывает рот, но кроме сбитого дыхания из него ничего не выходит, а отвлёкшийся от телефона Намджун, по – прежнему молчит, не считая нужным оповестить омегу о пункте назначения. Просто увалился на спинку сидения и, устало прикрыв глаза, потирает виски костяшками пальцев. В этот момент, Юнги присматривается к чужому лицу и замечает, что оно выглядит каким – то серым, а под глазами альфы, глубокие мешки, что говорило о сильной усталости и явном недосыпе. Юнги вдруг становится немного, но стыдно, за своё поведение на дороге. Альфа и без того устал, а тут ещё и Юнги такое устроил… Нет, мотает головой, готовый по щекам себе надавать. С каких это пор, ему, Юнги, жаль этого монстра? Хочется, разозлится, на самого себя, и напомнить себе о том, кем этот человек является, но в этот же момент, в голове начали воспроизводится недавние слова Кима. И чем дольше он о них думал, тем больше, не хотя, но признавал его правоту. Ведь на самом деле, никто не заставлял Юнги идти к Чонгуку, это было его и только его решение, как и никто не говорил влюбляться в него. Намджун, как бы больно не было это признавать, прав абсолютно во всём. И в том, что отец сейчас доживает свои последние мгновения, целиком и полностью, виноват Юнги. Даже не в самом выстреле, эти люди просто не пришли бы, если бы Мин не пошёл к Чону. - «Хм, а ведь тогда, в кабинете, я сказал ему, что зная наперёд все последствия, всё равно пришёл бы к нему. Какой же я глупец», - думает и кое – как сдерживает себя, чтобы позорно не расплакаться в этой машине, перед этим человеком, а в голове по – новой проигрываются, ещё более болезненные слова: «… как и идти с ним вчера, особенно после моих слов о том, что у него все одноразовые». Юнги не выдерживает и всхлипывает, желая ещё и уши наглухо заткнуть, хоть какую – то попытку предпринять, чтобы этого, рвущего душу, крика омеги, не слышать. Юнги больно, невыносимо больно, казалось, возьмите сейчас нож, начните его резать, он только посмеётся, потому что душа более изранена, как и не принадлежащее ему впредь, сердце. И ни одна физическая боль не сравнится с моральной, не сможет заменить. - Чем же я в прошлой жизни так провинился, что теперь такой болью расплачиваюсь? – Не замечает, как вслух произносит, как и не чувствует, скатившейся по щеке, слезы, которую стирает альфа кончиком своего пальца. Юнги вздрагивает от чужого прикосновения и поворачивает лицо к альфе. - Откуда ты знаешь, что в прошлой жизни, тебе не было больно? - Хотите сказать, что я навеки на одну только боль обречён? – Сглатывая, часто моргает, пытаясь не дать стоящим в глазах, слезам, выйти. Не хочет ещё больше позорится. - Ну почему же на одну, - нажимает на кнопку на дверце, чтобы стекло опустилось, достаёт сигареты и протянув одну Мину, тоже закуривает, но больше двух затяжек не делает, снова на уголёк засматривается. – Боль, она ведь не одна, каждая из них разная и по – своему уникальна. Два разных человека, могут испытывать абсолютно разную боль, находясь в идентичных ситуациях. Более того, может, твоя прошлая жизнь, была ещё хуже и болезненнее? Это только сейчас, пока болит, тебе кажется, что дальше некуда, больнее не может, но я тебя расстрою, боль, это то единственное, что не имеет пределов и рамок. Поэтому не стоит принимать всё плохое, что происходит с тобой, как наказание за что – то. - Если вы таким способом хотели утешить меня, то у вас не получилось, - тихо подмечает и, подкурив сигарету, тоже открывает окно, уложив на него свой подбородок. – Куда вы везёте меня? – Спустя минуту молчания спрашивает. - Что – то ты скачешь, то резко на «ты» переходишь, а сейчас снова выкаешь, - хмыкнув, подмечает, закрывая окно, прислушиваясь к тихому «простите» от Юнги. – Увидишь, - неоднозначно отвечает. – И, пожалуй, отвечу на твой вопрос, - Юнги поворачивается к Наму, смотрит на него недоуменно, а тот, не давая объяснений, продолжает, - у меня действительно полно задниц, и твоя в этой коллекции, прямо скажу, не самая лучшая, но, мне действительно было бы жаль, если бы ты умер. Ровно, как и жаль, что мои люди сделали с твоим отцом и собирались сделать с тобой. Я не буду извинятся за это, потому что мои извинения ничего не изменят, но мне действительно жаль и больно от того, что на мой счёт будет записана ещё одна, невинная жизнь. Я не такой бесчеловечный монстр, коим ты меня считаешь. – Заканчивает и отворачивается к окну, а Юнги просто не знает, что ответить. Он тоже поворачивается к окну и прикрывает глаза, не имея сил, чтобы понять, почему от этих слов, ему больнее. Это ведь именно то, чего он хотел, Юнги ведь так хотел, чтобы Намджун чувствовал вину и боль от того, что натворил, но почему самому Юнги от этого больнее? Всю остальную часть дороги, которая заняла у них около получаса, они провели молча и Юнги даже успел задремать. Всё таки истерика и выливание эмоций, забирает много сил, опустошает, жаль только, что не до конца. Юнги мгновенно просыпается от лёгкого толчка в плечо и, какое – то время, непонимающе озирается по сторонам. Машина перестала ехать, а за окном он видел знакомый район, буквально через три дома, его собственный. Он поворачивается к Намджуну и видит на его лице теперь не только усталость, но и тень сожаления. Жмурит глаза, потому что видеть это, тяжелее, и куда больнее, чем привычную жестокость, безразличие и режущий холод. Не правильно! - Спасибо, - тихо хрипит, взявшись за ручку дверцы и отвернув лицо, - но лучше оставайтесь монстром. Не желаю знать о вашей человечности, - нажимает на ручку и приоткрывает дверь, как слышит, брошенное, подобно ножом в спину: - Как скажешь, - цокнув, произносит, тоном не щадит, заставляя повёрнутого к нему спиной парня, корочкой льда покрыться. – Тогда не забывай, у тебя осталось шесть дней, чтобы дать ответ, касательно моего предложения. - Я помню, - с титаническими усилиями, из себя выдавливает, и на подгибающихся ногах, покидает автомобиль. Стоило Юнги сделать два шага вперёд, как машина тут же уезжает, оставляя его одного в пустынном переулке. Юнги думает, что теперь притворятся не перед кем и обессилено падает коленями на асфальт, не замечая даже боли от столкновения с жёсткой поверхностью. Реальность, в которой он живёт, намного жёстче. Телефон снова начинает звонить, а Юнги кричать. Он кричит на стены окружающих его домов, на себя, на вымышленных перед собой Чонгука и Намджуна. Пытается снова хоть как – то моральную боль, выкричать. Не помогает. Он бьёт кулаками по асфальту, собственное горло ногтями царапает, пытаясь так с них следы поцелуев стереть, которые горят теперь адским пламенем. Остервенело слезы, градом по щекам катящиеся, стирает, но всё безуспешно, ничего не помогает, облегчения не приносит. Хоть голову об этот же асфальт расшиби, всё бес толку будет. А Намджун ещё говорил о том, что в прошлой жизни, могло быть больнее… Да разве такое возможно? Если такое и было, то он точно не естественной смертью этот мир покинул, потому что невозможно выдержать, невозможно справится с этим. Так куда ещё хуже? Насколько ещё может быть больнее? Сколько можно справляться? У Юнги нет больше ни сил, ни желании справляться. Он жить хочет, а не справляться. Снова упав на дорогу спиной, Юнги уставляется в небо и замечает, что солнца на нём больше нет, оно полностью затянуто серыми, почти чёрными тучами. - Сейчас бы снег, - едва слышно хрипит и прикрывает глаза, тут же вздрагивая от упавшей на щеку, капли дождя. Открывает глаза и чувствует ещё одну, только теперь уже на кончике носа, приподнимает уголок губ, хмыкая, ведь на самом деле рад, что тучи заслонили собой солнце. И в эту же секунду, на Юнги обрушивается ливень. Одежда, как и волосы, тут же намокают, но Юнги и не думает вставать, желает, слиться с этим дождём воедино и перестать существовать, ведь в голове мысли теперь только о том, что палатка, намокла, как и всё то прекрасное и уютное место на крыше, теперь наверняка разрушено буйной стихией, которая будто отражение того, что у Юнги внутри. Омега бы не хотел, чтобы это место, где он почувствовал себя не только желанным, но и любимым, где он таял от тепла и ласки, было разрушено. Пусть, со стороны Чонгука всё было не по – настоящему, но Юнги ни капли не был фальшивым. Он целиком и полностью отдавался альфе и не только телом, но и душой. Юнги в чувствах своих признался и не желал принимать того, что альфа ему ни как не ответил. Чонгук просто приласкал его и трахнул, потому что с самого начала этого хотел и в том, что Юнги там себе напридумывал, виноват только он сам. Он сам придал этому такое значение, которому стоило разойтись с реальностью, оно принесло боль. Сейчас же, Юнги этого делать не будет. Он вычеркнет из памяти всё, что связано с этим альфой. Да, конечно останется след, уродливым, невидимым шрамом на его груди, но он постарается спрятать, как можно дальше, все моменты с Чонгуком, которые приносили ему тепло, безопасность и счастье. Он больше не будет вспоминать о том, как альфа спас его и как успокаивал в машине. Не вспомнит и того, как он оберегал его во время подъёма и спуска на крышу. Не будет вспоминать тепло и нежные касания этих рук, как и слова «прости» и «я рядом». Всё, что он будет помнить, это первую встречу, но до того, как они вошли в кабинет, чтобы запомнить только тот, похабный и устрашающий образ альфы. Он запомнит истеричного омегу, требующего его и конечно то, что отныне он ненавидит любое время суток. Потому что ночь, со своими звёздами, прекрасна, да только обманчива через, чур, а солнце… Оно слишком жестоко возвращает из этой звёздной сказки, и каждый раз теперь, оно будет напоминать о том, что его любовь продлилась, только до его первых лучей. Он ведь сможет? Сможет забыть всё остальное и помнить только это? Вырвать из себя с корнями это ненормальное, неправильное, губительное чувство? У Юнги есть ещё шесть дней, он постарается. Снова.***
- Останови, - бросает Намджун, наблюдая за тем, как парень упал на колени, через зеркало. - Прикажете вернутся? – Спрашивает водитель, не поворачиваясь к Наму. - Нет, - спустя пару минут наблюдений за истерикой парня, и даже разбирая некоторые слова из его криков, отвечает. – Ему нужно в одиночестве оплакать свою безрассудную любовь. – Закуривая, выдыхает дым, не отводя взгляда от зеркала, в котором видит отражение разбитого мальчишки. - Что предпримем касательно Чона? Он ведь наверняка подготовит ответный удар. - Нечего, совсем скоро, он выйдет из игры, причём так же резко, как и начал её, - уверенно произносит. - Думаете, он действительно так быстро послал его? – Тоже закурив, пропитанным скептицизмом голосом, спрашивает. - Нет, этот мальчишка, как магнит для главных монстров этого города. Но Чон допустил фатальную ошибку, он не стал толком ничего узнавать о нём, но трахнул его, не смотря на их, как бы кровную связь. Этот глупый малец, всегда действовал на эмоциях. Юнги, который ушёл из отеля в истерике, наверняка пересёкся там с Тэри, и не простит этого Чону, как и вряд ли станет его слушать, если тот даже захочет объяснится. Плюсом, я оставил для него ещё пару подарков, которые окончательно выведут его из равновесия, из за чего он бросит этот район. Так же, он не сможет объективно мыслить в остальных вещах, что тоже будет мне руку. Так что, даже не я погублю его, а его собственные эмоции, которые он так и не научился держать под контролем. - Тэри? – Переспрашивает и получает кивок от Намджуна, - да уж, - цокает, выбрасывая недокуренную сигарету и морщась на чёрное небо, - мне если честно, даже не много жаль мальчишку, - кивает назад, имея ввиду Юнги. - Мне тоже, - закрывает окно, стоит первым каплям дождя, разбиться о крышу машины, - но это дело принципа, а так же, он сам пожелал монстра, он его получит. Поехали, - Нам отводит взгляд от окна и, прислушиваясь к шуму дождя, прикрывает глаза, мысленно Юнги рядом представляя. - «Не вини меня потом, я всего лишь выполняю твоё желание», - обращается к омеге и проклинает своё собственное Я, которое так и порывается остановить машину и побежать успокаивать и просить прощения у омеги. Нет, хватит в этой истории двоих, эмоциями и чувствами живущих. Ким должен сохранять трезвость рассудка, чтобы в итоге не оказаться на месте, потерявшего всё, Чона. Конечно, первое время Юнги будет ненавидеть его, но со временем, он привыкнет к нему. Таким образом, Нам убьёт двух зайцев: спустит с небес на землю заносчивого мальчишку, который искренне верит в то, что ему всё ни почём и кары, за свои деяния, он избежит. Сделает он это, при помощи Юнги, конечно. Ну и сам омега. Если изначально для Нама он был, исключительно оружием против Чона, но с приятными внешними данными, то теперь, у него проснулся истинный интерес, а так же, его монстру, пришёлся по вкусу запах малины.***
- Да можешь ты быстрее ехать, - сквозь зубы, стараясь держать себя в руках, чтобы не придушить сидящего перед ним, водителя, выговаривает. В ответ получает, «я делаю всё возможное, господин», и Чонгук это в принципе понимает, но вот клокочущая внутри злость, перемешанная с гневом, нетерпением и приправленная капелькой мести, создаёт внутри губительный коктейль, который так и просится быть выплеснутым на кого – то. Даже не имеет разницы, на кого именно. Ещё несколько часов назад, он чувствовал себя самым счастливым человеком, прижимая к себе маленькое, хрупкое тельце, с самой прекрасной и плевать, что израненной душой. Чонгук каждый этот невидимый шрамик всю жизнь целовать готов. Всё то, что считал, в нём нет, отдавать без остатка, окутать омегу своими тёплыми чувствами, согревать, защищать. Чонгук хотел остаться в этом, наполненном взаимным теплом и нежностью, мире, навсегда. Но проснувшееся солнце, развеяло этот сказочный блеск, что подарили им звёзды, а лучи его, что больше не грели, напротив, ослепляли только своим холодом, принесли дурные вести, тем самым, заставляя Чонгука, покинуть этот маленький, но такой прекрасный мир. А так же, Чон потерял, идеальную, как ему казалось, возможность, приподнести омеге сюрприз. Сейчас, он отчасти рад, что пока ничего не рассказал, вот только зверь отчего – то рвёт и мечет беспокойно, всё кричит Чонгуку, чтобы он не медля к омеге вернулся. А так же, внутри сидит неясное совсем чувство тревоги, словно он совершает ту же ошибку. Чонгук этого чувства не понимает, он всего лишь не хотел обнадёживать Юнги, или заставлять волноваться, если что – то пойдёт не так, например, как сейчас. Так почему же тогда у него такое чувство, что не так всё, именно потому, что он скрыл свои действия от Юнги? Почему зверь всё на дыбы встаёт и рычит и воет жалобно, чтобы к омеге вернулся? Может, он просто переживает, что Юнги проснулся и, увидев отсутствие Чона, неправильно всё понял? Но это тоже невозможно, он ведь приставил к лифту своего человека и сказал, передать Юнги, чтобы тот дождался его, что Чонгук, вернётся к нему. Так от чего же тогда так тревожно? Может, на зверя так сильно повлияло то, что они родственники и теперь, отсутствие Юнги рядом, как – то по – другому, проявляется? А может?... Да нет, Чон мотает головой. Кто в такое время, в истинность верит? Но… его ведь действительно, словно наизнанку выворачивает, пока Юнги нет рядом и только мысли о том, что он делает это ради него же, не дают ему развернуть машину, и вернутся, пока он не разобрался со всеми делами, которые к слову, пошли, мягко говоря, не очень. Намджун оказался более сильным и упёртым, чем прежде, у него всё слишком продуманно. И приди бы к Чону в ту ночь Ёнсан, он бы вряд ли согласился помогать. Максимум, что он сделал бы для него, так просто помог бы переехать в другой город, говоря, что только ради того, чтобы не делить с ним один город. Тогда как на самом деле, просто вспомнил бы о счастливых моментах детства, которые создавал для него именно брат, пока они не выросли. Но Юнги… Чонгук боролся с собой, всё воскрешал в памяти предательство брата и тот факт, что Юнги, его сын, но ничего не выходило. Он продолжал думать о нём, а когда пытался, как и обычно, забыться с другими, терпел поражение. В эти моменты стоило отдать Юнги должное, ведь после него, у Чона действительно ни на одного омегу не стоял, хотя он даже не успел коснутся его. Просто в памяти всплывал образ, борющегося с альфами, крохотной омеги. Израненной, но не сдающейся, слезинки не проронившей. И давший им волю только тогда, когда Чонгук сказал. После этих видений, желание касаться кого – то, и тем более, чего – то большего, моментально угасало, оставляя внутри только пустоту и потребность в мягком, хрипловатом голосе. Чонгук две недели потратил на то, чтобы найти похожего, но в итоге, каждый вечер он проводил у дома Юнги и начал борьбу с Намджуном. Он предполагал, что понесёт потери, как и то, что быстро это дело не решится, но не думал, что монстр, настолько крепко вонзится своими клыками в этот район, а когтями, ещё и то, что Чону всегда принадлежало, попытается загрести. Начинается настоящая война, и Чон понимает, что ему надо бы поубавить свой пыл, и начать, более трезво мыслить, но чёрт, Юнги. Одно только его имя произнесённое не в слух даже, а где – то там, в голове, напрочь тормоза срывает, а в ноздри забивается запах малины. Вот только эти часы, что они находятся не рядом, Чон не наслаждается этим запахом, как это было ночью и утром, нет, сейчас он им задыхается и не стоит романтизировать это выражение. Чону плохо от него настолько, что можно сравнить с наркотической зависимостью, когда случай уже до ужасного плачевный. Когда человек уже в буквальном смысле, гниёт физически, разлагается заживо, знает и осознаёт, что эта дрянь уже наслаждения не приносит, не окрыляет, убивает только, но он ничего с собой поделать не может. Колит новую дозу только для того, чтобы помереть по - быстрее. Одним словом, зависимость. И сейчас Чонгук чувствует себя зависимым от этого запаха, от Юнги. Знает, что не правильно, недопустимо и даже грязно. Чувствует, что последствия будут огромны, причём для них обоих, но он смирился. После этого «обними меня», в которое Юнги вложил всё то, что недоговорил в палатке, эта фраза окончательно стёрла все барьеры внутри Чона. Теперь он повесил на себя ярлык, «зависимый от Мин Юнги и это не лечится» и гордится этим. Поэтому, сейчас Чонгук постарается сделать всё, чтобы его мальчика, его луну, ничего не пугало и не беспокоило. Он выполнит его просьбу и постарается сделать его счастливым. Но сейчас нужно, хотя бы попытаться, на что – то отвлечься. - Как тебя зовут? – Поворачивает голову к сидящему рядом с ним парнишке, которого утром хотел сбросить с крыши. Не сказать, что сейчас это желание, стало меньше, но Чон старается не воплощать его в реальность. - М.меня? – Заикаясь, показывает на себя пальцем и хлопает напуганными глазами. Чонгук же, глядя на это думает, что парень явно выбрал не ту профессию, слишком пугливый и смазливый. - Ну, если тебя устраивает тот факт, что я обращаюсь по именам ко всем, кроме тебя, то можешь оставаться «эй», - хмыкает Чон и опускает стекло, чтобы наполнить салон воздухом, которого, кажется, тут вовсе нет. - Минхо, я Ли Минхо, господин, - наклонив голову, отвечает, надеясь, что имя у него, не для надгробного камня спрашивали. - Ли Минхо, - повторяет Чон, цокнув, после чего закуривает, - Минхо, ты веришь в истинность? – Вдруг, спрашивает и поворачивает лицо к парню, ожидая ответа. - Истинность? – Переспрашивает и, получив кивок от Чона, лицо его, принимает, задумчивый вид, - мне хотелось бы верить в неё, господин, - спустя пару минут молчания, отвечает, - но больше всего, я верю в любовь. Думаю, что настоящей любви, даже истинность не нужна, а любые преграды, будут ни по чём. – Воодушевлённо рассказывает, на что Чон хмыкает беззлобно, ещё раз задумываясь о том, как этого наивного романтика, занесло сюда, а водитель, посмеивается. - Говоришь, как подростковая омежка, - озвучивает свои мысли Йен и тоже закуривает, когда пришлось остановиться на светофоре, на что Минхо недовольно хмыкает и снова, поворачивает лицо, к задумавшемуся Чону. - А вы господин, верите? – С какой – то, по – детски наивной, надеждой, во взгляде и голосе, спрашивает, словно позабыл совсем, что ещё десять минут назад, дрожал от страха, стоило Чону только повернутся в его сторону. - Почему ты так сильно в это веришь? – Игнорируя вопрос, задаёт свой. - Думаю, это вина моего дедушки, господин, - губы молодого альфы, трогает лёгкая улыбка, стоило упомянуть родственника, а взгляд стал туманным, но тёплым, словно парень предался воспоминаниям в этот момент, - когда я был маленьким, он рассказал мне одну историю, которая очень тронула меня. Она была о двух людях, любовь которых, была запретна, приносила много боли, но они не сдавались, не хотели сдаваться, потому что не представляли своей жизни, друг без друга. Их любовь была окутана мраком, скорбью и ложью, но они всё равно, не могли отпустить друг друга. - Дай угадаю, - подаёт голос Йен, - они прошли все испытания и жили долго и счастливо. Любовь победила, - распевает в дразнящей манере. - Нет, - грустно проговаривает альфа, заставляя этим словом, опустившего в пол взгляд Чона, снова вернуть его ему и теперь, ещё более внимательно слушать. – В конце, эти двое погибли, так и не успев, как следует побыть счастливыми, и прожить свою жизнь без боли. - И как же эта история, заставила тебя верить в любовь? – Тихо спрашивает Чон. - Потому что не смотря на трагичный конец, они до последнего любили друг друга, надеялись и желали спасти. Они погибли, пообещав друг другу встретится в следующей жизни, с надеждой на счастье в ней. Они не сожалели, просто любили. И я искренне надеюсь, что переродившись, они не совершат тех же ошибок, что и в прошлом. - И какие же это были ошибки, - Поддавшись вперёд, Чонгук не обращает внимания на цыканье Йена, а всё свой внимание, посвящает блондину. - Один из них, очень много врал. Он до такой степени боялся ранить любимого правдой, что каждый раз лгал, тем самым, создавая вокруг них, словно какой – то купол из этой лжи, надеясь, что так, сможет уберечь любимого и их любовь от жестокой правды. Хм, дедушка рассказал мне эту историю, как пример того, что любая ложь и недомолвки, могут привести к серьёзным последствиям в будущем. Что даже, так называя ложь во благо, может навредить. А я только о самой этой любви думать могу. Господин Чон, вы в порядке? - Да, - моргнув и резко мотнув головой, отвечает, но взгляд его остаётся потерянным, словно альфу вырвали из глубокой задумчивости и какой – то частью себя, он ещё остался там, в своих мыслях. - Господин, вы уверены? – Недоверчиво переспрашивает, пристально оглядывая альфу. - Да, - кивает, - Йен, сколько нам ещё ехать? – Возвращая голосу твёрдость, откидывается на спинку. - Около десяти минут, господин. Чонгук кивает и отворачивается к окну, больше ни кто заговорить не пытался. Чон целиком и полностью погрузился в свои мысли. История, которую рассказал ему Минхо, не на шутку зацепила. И если бы он услышал о ней месяц назад, то только рассмеялся бы над ней или же, отнёсся к ней так же скептически, как и Йен, но сейчас… Может Чону стоило сразу всё рассказать Юнги? Сказать, что он уже давно начал сражение с Намджуном, что дом Юнги охраняется и ему, как и Ёнсану, больше нечего боятся. Сказать, что Чонгук рядом и защитит, всегда. Может и стоило рассказать, как и поведать о своих странных чувствах к нему, но что – то не давало ему этого сделать. Ладно, Чон знает что это не тот факт, что они родственники. Чонгук изначально, сомневался, что парень пришёл к нему по собственной инициативе. До последнего был уверен в том, что это Ёнсан отправил к нему омегу, только бы спасти собственную шкуру, слишком он спокойно отреагировал на эту новость. Но сейчас, вспоминая Юнги на крыше и его слова… Чонгук не хочет даже верить в то, что его снова используют, только не так, только не Юнги. Может в Чонгуке и не так много человечности, но это совсем не значит, что ему не бывает больно. - Мы на месте, - подаёт голос Йен и Чон тут же готов выйти из машины, чтобы быстро всё проверить и вернуться к Юнги. Но его останавливает вытянутая, к нему рука Минхо, а потом и слова водителя, - тут что – то не так, я проверю, - быстро проговаривает и, достав из бардачка пистолет, выходит из автомобиля. Чонгук смотрит в окно, сжимает кулаки от вновь поднявшейся, клокочущей внутри ярости. Он отшвыривает от себя чужую руку и раскрывает дверцу. Минхо, на мгновение опешивший от резкости действий Чона, порывается за ним. И картина, которую они застают перед собой, заставляют органы скручиваться, едва не до рвотного рефлекса. Это огромный пустырь, на окраине города, справа от них, казалось бы, ветхий ангар, но вот его подвал скрывает, точнее, судя по всему, скрывал, склад с самым мощным и дорогим оружием. На земле лежат люди из охраны этого самого склада, и они не просто убиты, каждый из трупов изуродован лезвием и Чон отлично знает, что это лезвие кинжала и даже знает, кому именно он принадлежит. Почерк Монстров. В прочем, именно из за него они получили такое прозвище, которое намертво приклеилось к ним. Они и не спорили, только убедится, в этом давали. - Господин, - запыхавшись, с перекошенным от ужаса лицом, окликает Йен, выбегая из ангара, - склад пуст, наши люди мертвы. Все. И вот тут Чонгука окончательно прорывает. Из его рта вырывается громоподобный крик, он из за пояса достаёт пистолет, пускает пули в воздух, точно с ума сошёл и едва не попадает в Минхо, который хотел подойти, но его вовремя перехватил Йен. - Хочешь сдохнуть? – Шипит Йен, пытающемуся вырваться, парню, - не лезь сейчас, иначе этот псих не заметит, как пристрелит тебя. - Но это Монстры сделали это, - не оставляя попыток вырваться в сторону Чона, так же шипит. - Ты думаешь, что он похвалит тебя сейчас за эту информацию? Или, что он не в курсе? – Прикрикивая, грубо поворачивает парня к себе, - послушай, ему двадцать семь лет, пять из них он не открыто соперничает с Монстром, так что нового ты ему скажешь, мелкий? - Это не новое, - чуть успокоившись в чужих руках, которые сильно давят на грудную клетку, проговаривает, и чувствует, как хватка ослабляется, - но это будет важно для него, я уверен, - воспользовавшись моментом, вырывается из чужих рук, игнорируя брошенное в спину, «стой». Блондин подбегает к отбросившему пистолет и усевшемуся на землю Чонгуку. - Господин, - остановившись в трёх шагах от Чона, тихо начинает, ближе подойти всё - таки боится. Настолько сейчас переполняет Чона гнев, что чувствуется в воздухе, это чужое желание убивать. Дышать тяжело, говорить тем более, а Чон, как на зло, головы от земли не поднимает, как и внимания на парнишку не обращает, вынуждая, снова заговорить. - Господин Чон… - Проваливай, если жить хочешь, - рычит, не поднимая головы, и Ли кажется, словно земля под ногами, от этого рыка содрогнулась, но вероятнее всего, это его собственные ноги дрожат. - Господин Чон, - не унимается и теряется, когда Чон резко вскакивает на ноги и смыкает свои пальцы на его горле. - Я же сказал, не беси меня. Проваливай нахуй! – - Но господин, - задыхаясь, хрипит уже, пальцами цепляясь за чужую руку, - ваш омега, - кое – как выговаривает и падает на землю от того, насколько резко отпустил его Чон. Но даже не дав толком наполнить лёгкие воздухом, он хватает его за настрадавшийся уже, за этот день пиджак, и поднимает на ноги, сверля своим, огненным сейчас взглядом. - Что с ним? – Шипит, дышит так словно готов пламя изрыгать. - Я не знаю, но Монстры ведь как – то узнали об этом месте, хотя о нём знали только единицы, не считая работников этого склада, значит, вполне вероятно, и о омеге он знает, - хрипит парень, всё ещё пытаясь отдышатся. - Конечно, он знает о нём, точнее, о его существовании точно, - выпуская чужой пиджак из рук, отходит на два шага назад, - подожди, - хмурит брови, задумываясь, и тут же округляет глаза, а зверь внутри, снова начинает утробно скулить, - ты думаешь, он… - Я не знаю господин, но Йен сказал, что у вас давнее соперничество, а сейчас между вами война. Я боюсь, как бы омега не был втянут в это и не пострадал, снова. - Я не позволю, - железно выговаривает, - Йен, - окликает всё ещё стоящего в стороне парня, который, казалось, всё это время не отводил взгляда от Минхо, - сообщи, чтобы тут разобрались, мы возвращаемся. – Направляется к машине и чувствует, как в груди что – то сжимается. Поднимает взор к небу и замечает, что оно затянуто серыми, тяжёлыми тучами. В Чонгуке по – новой расцветает чувство тревоги и какой – то тупой боли. Именно боли, злость ушла, стоило Минхо упомянуть Юнги, но это чувство… слишком болезненно. - Гони как можно быстрее, - говорит, словно режет, когда все уже уселись в машину. Облокачивается на спинку сидения и прикрывает глаза. Под веками моментально всплывает образ Юнги, но не тот, что днём его преследовал, нет, этот Юнги другой. Он холодный, в глазах его нет ни нежности, ни тепла, пустота, которая одним мраком наполнена и именно этим взглядом, Юнги одаривает Чона. Вроде всё тот же, любимый и родной, да только стоит Чонгуку руку к нему протянуть, как тот смеряет его взглядом, брезгливо – ненавистным, в чужого тут же превращается… Открыв глаза, Чон мотает головой, прогоняя такое болезненное и пугающее видение, надеется, что это просто паранойя, и Юнги там, на крыше, в их палатке сидит, закутавшись в одеяла. Сейчас Чон приедет, и тот его снова поругает за такое долгое отсутствие, а Чонгук снова будет извинятся и на все вопросы отвечать, что всё в порядке, просто пришлось задержаться… стоп. - Минхо, - сглотнув, хрипит, обращая на себя внимание блондина, - что именно скрывал от любимого, тот человек? Что заставляло его постоянно врать? - Я точно не помню, - повернувшись к Чону полностью, отвечает, - только то, что он был каким – то преступником, а родители второго погибли именно из за этого. Он боялся ранить его этой правдой. - Думаешь, скрывать, это было ошибкой с его стороны? - Думаю, ему стоило рассказать всё, возможно тогда, им не пришлось бы пережить столько боли, а может, всё было бы только хуже, но я уверен, что врать, в любом случае, плохо. Возможно, вы спасёте от горькой правды сейчас, но что вы будете делать, когда он пострадает именно из за неведения или кто – то воспользуется этим в своих грязных целях? – Серьёзно спрашивает, но не дожидаясь ответа, продолжает, - мне кажется, любовь, это в первую очередь доверие, но как можно доверять тому, кто вечно лжёт? И тут уже не важно, во благо эта ложь или нет, факт есть факт, это при любом раскладе ложь. Конечно, тот, кто вас полюбит, будет верить вам, но ведь только какое – то время. А так же, разве таким образом, вы не лишаете человека, права выбора? То есть, вы строите для него прекрасный, богатый замок, но ведь фундамент его на лжи поставлен, а лжи синонимом всегда песок будет, а потому, как ни старайся, он всё равно, рано или поздно, но рухнет. И больно от этого, будет двоим. И ваш любимый человек, может ему и не нужен был вовсе этот замок, но вы даже не спросили его. Сами решили, что ему следует знать, а что нет, соответственно и с остальным так же. Не смотря, на все ваши благие намерения, вы лишаете его выбора, а значит, и участия в собственной жизни, делая всё так, чтобы вам было удобно, оправдывая это заботой о нём… - Что – то ты разошёлся мелкий, - обрывает, зевающий Йен, но взгляд его в зеркале, словно испепелить блондина хочет, - бред какой – то. Минхо, от замечания старшего надувает щёки, и переводит взгляд на Чона, тут же вжимая голову в плечи, мысленно готовясь к худшему, ведь для себя признаёт, что нарочно сказал это всё Чонгуку и именно в таком ключе, как бы говоря о его омеге, но альфа удивляет. - Знаешь, думаю, ты прав, Минхо, спасибо, - хлопнув ошарашенного, но и в тоже время, радостного парня по плечу, Чон отворачивается к окну и закуривает, прокручивая в голове чужие слова. Если подумать, то Минхо действительно прав. Чонгук не хотел сразу всё говорить Юнги потому что не доверял и потому, что боялся. Боялся, что что – то пойдёт не так, например, как сегодня. Он не хотел разочаровывать или заставлять его волноваться. Он боялся, что Юнги перестанет верить в него, после первой неудачи, подобно Ёнсану и тоже предаст. Нет, Чонгук должен перестать их сравнивать. Юнги искренен с ним, он уверен. Сейчас Чонгук приедет, и всё ему расскажет, попросит не волноваться и ещё не много подождать. В конце концов, они же не персонажи из трагичной истории, они смогут.Amadeus - Esperanza.
Чонгук был уверен, он верил, да только небо, посмеялось над его самоуверенностью. Стоило Чонгуку выйти из машины, как на его голову тут же начали падать крупные капли дождя, а стоило сделать шаг, как на него обрушилась вся стена ливня, а в груди заныло пуще прежнего. Не слушая и не видя никого перед собой, он залетает в здание, едва не сбивая с ног, идущих к нему навстречу людей, не обращает на них внимания, забегает в лифт. Чонгук выбегает на крышу, даже не дожидаясь полного открытия дверей и всё, что он видит перед собой, это дождь. Палатка перевёрнута, едва не улетает, некоторые гирлянды отцепились и теперь рассекают собой воздух, безвольно болтаясь на столбах. Его любимое место разрушено. Его любимого человека, здесь нет. Чонгук падает на колени. Зверь внутри воет от нестерпимой боли, царапает кожу изнутри, словно вырваться пытается, а сам Чонгук, даже встать не может. Сидит на коленях, согнувшись в спине, подставляя её не щадящему дождю, позволяет бить себя, к земле тянуть, потому что иначе ни как и смысла не имеет. Юнги не дождался, он ушёл. Хотелось бы наивно верить в то, что он просто вышел и сейчас, узнав от персонала, что Чон вернулся, омега поднимется сюда и обматерит за то, что под таким дождём сидит, снова тупым назовёт, но… это не сказка. Чонгук чувствует эту потерю и уходя от него утром, чувствовал, весь день с ним провёл, но верить ему не хотел, болван. Зверь пытался его предупредить, а он, упёртый баран, забил, рукой махнул, подумав, что Юнги настолько себя не ценящий. Конечно, проснувшись и не застав Чона рядом, он собрался и ушёл, не дай бог, использованным себя почувствовав. Нет, Чонгук себе этого не простит. Нужно подняться на ноги, нужно лететь к нему и на коленях перед ним стоять, вымаливая прощения, запястья целовать, да только почему сил подняться нет совсем? Почему у него такое чёткое чувство, будто ему некуда идти, будто больше его никто не ждёт? Юнги не ждёт… Нет, даже думать об этом больно, но и не думать, словно отвергать реальность. - Почему же ты не дождался меня, луна моя? Хотя бы ради того, чтобы в лицо мне плюнуть, почему? – Спрашивает, лёжа на спине, а в ответ тишина, перебиваемая только шумом дождя, который подобно пулям в его грудь врезаются. – Я ведь даже не успел сказать… - Господин, он ушёл, примерно, через четыре часа, после нас, - проговаривает, усевшийся рядом Минхо, - и вас просил Йен, ему что – то передали касательно омеги, мне он не рассказал. - Хорошо, - почти шёпотом роняет и поднимается на подкашивающиеся ноги, отказываясь от помощи, и проходит в лифт. Не поднимающий от пола взгляда блондин, семенит следом. Чувствует, что то, что сейчас скажут Чонгуку, совсем его не обрадует, но почему – то не хочет убегать дальше, чтобы не попасть под горящую руку, как это делают остальные, наоборот, хочет, хотя бы попытаться, поддержать своего босса.***
Спустя пять дней. В комнате прохладно и темно, как и весь дом, кажется окутан мраком и холодом. Юнги, с ног до головы завёрнутый в чёрное, стоит напротив окна, смотрит на то, как по стеклу стекают капли дождя, хочет думать, что это небо плачет вместе с папой и за него, потому что самому Юнги, плакать больше не позволено, даже в этот день. Услышав писк часов на руке, Юнги набирает в грудь как можно больше воздуха и отходит от окна, покидая комнату, им пора. Спустившись по лестнице вниз, Юнги застаёт папу, так же одетого в траурную одежду, стоящего напротив стула, во главе стола, опираясь на него рукой. Старший омега весь исхудал и осунулся, даже сейчас, Юнги уверен, тот не устоял бы на ногах, если бы не держался за спинку стула. - Я так верил, что однажды утром, он снова будет тут сидеть, и мы будем спорить, что приготовить на завтрак, а потом от этих наших споров проснёшься ты и предложишь приготовить всё, - едва слышно, почти шёпотом, проговаривает, поднимая взгляд заплаканных глаз на Юнги. – Но вместо этого, мы хороним его, - ноги мужчины подкашиваются, и он начинает оседать на пол, по – новой начиная плакать. Юнги подбегает к нему и пытаясь успокоить, поднимает его на ноги. - Папа, мы должны пойти, проводить его и отпустить. Он должен уйти спокойным, - стараясь держаться, проговаривает, поглаживая спину старшего, параллельно идя с ним в выходу. - Не могу, не хочу его отпускать. Как я буду один? Мне жизнь без него не нужна, я тоже, тоже умереть хочу, за ним отправится, - снова заходясь в истерике, кричит, а Юнги только и может, что повторять себе, держаться. - Ты должен жить, папа, ради него. И ты не один, я всегда буду с тобой, обещаю, - стараясь контролировать и не пропустить дрожи в собственный голос, - я буду рядом и защищу тебя. Мужчина перестаёт вырываться и повисает в руках Юнги, пока тот, волочит почти, его за собой. Он не винит за это Ёнсана, он понимает эту боль. Сам старается быть сильным только ради него, потому что должен. Должен защитить и спасти хотя бы его. Отец умер утром следующего дня, когда Юнги вернулся домой. Он кое – как тогда успокоил папу, помог ему принять лекарства и только когда старший уснул, поднялся в свою комнату, сбросив с себя все маски. Первым делом, он подорвался к подушке и достав из под неё платок, порывался сжечь его и выбросить, в итоге, расплакался сидя на полу, им же зажимая рот, чтобы папа не услышал и не проснулся. Юнги чувствовал, словно его на части режут, кожа покрывается ожогами, а воздух, словно перцем наполнен, пылью, газом, ртутью, иначе невозможно понять, отчего дышать так тяжело, почему лёгкие горят. В ту ночь, Юнги без преувелечения думал, что умрёт, а состояние омеги, который словно в кипящем масле тонул, только подтверждал эту теорию. Но к счастью, или же нет, Юнги выжил, а проснулся снова от звонка, только в этот раз из больницы и был рад, что забрал папин телефон с собой, когда уходил спать, вот только сообщить убийственную новость, тогда как сам толком её не переварил, пришлось теперь, самому Юнги. Папу накрыла истерика, и продолжается она до сих пор, поэтому все обязанности, касательно похорон, легли на и без того уставшие, плечи Юнги. - Приехали, - сообщает водитель такси, и Юнги, расплатившись и поблагодарив, выходит из машины и помогает выйти папе, после, направляется с ним в поминальный дом, напоминая себе, что он сильный и должен держаться. Всю церемонию, папа плачет, а Юнги, не отпускает его рук, и не поднимает взгляда на мужчину в гробу, не смеет, только мысленно, прощения тысячи раз просит и клянётся, что защитит Ёнсана. Радовало, что народу было не много, как бы жестоко это не звучало. У Кихёна родители умерли, когда он был ещё совсем молодым, большинство их знакомых, разъехалось, а Ёнсан… у него был только Кихён и с некоторых пор, появился Юнги. Омега говорил себе, что не надеется и не желает даже, чтобы Чонгук приходил, но тут же смеялся над собой и прикрывал глаза, задерживая дыхание, чтобы не позволить слезам выйти наружу. Ведь стоило только подумать о его имени, как внутри всё сжималось, словно все его органы через мясорубку прокручивают, да только те всё не кончаться, как и кости, которые без остановки ломаются. Так насколько же сломанным и сломленным, может быть человек, при этом, продолжая жить? Юнги очень нуждался сейчас в Чонгуке, хотя бы на минуту его увидеть, но всё, что он мог, так только сжимать в руке его платок. Да, жалко и неизвестно, сколько таких же придурошных омег ходит по свету с его платком, но Юнги это нужно, хотя бы это. Иначе, он уже не сможет, а не смочь, он не имеет права. Ещё бы этот призрачный запах грецкого ореха, что преследует всё утро, убрать. Юнги шепчет не реагирующему почти Ёнсану, что отойдёт и просит рядом стоящего омегу, их соседа, приглядеть за ним, а сам, покидает здание. На улице все эти дни идёт дождь, а потому, от здания омега отойти не может, просто обходит его, чтобы быть с задней стороны и оставаться под козырьком, скрытым от чужих глаз, взгляд которых, так невыносимо давит сейчас, как и эти пропитанные фальшью «соболезную». Омега глубоко вдыхает влажный воздух и, облокотившись на стену здания, достаёт из кармана сигареты и зажигалку, чиркает ею несколько раз, но та ни как не даёт огня. Юнги не хочет верить в то, что в такой неподходящий момент закончился газ, и в этот же момент перед ним вспыхивает огонёк. В воздухе чувствуется лёгкий запах бензина, грецкого ореха и малины. Дыхание напрочь спирает. Юнги смотрит на чужие руки, что держат перед ним, знакомую до боли, раскрытую зажигалку, проходится взглядом по этим рукам выше и останавливается на открытой, мощной шее, краем глаз цепляя подбородок. Дальше не хочет, не может… нуждается. Поднимает голову до конца и смотрит теперь в лицо, такое необходимое, родное, любимое… и такое теперь чужое. Выражение глаз Чонгука сейчас, приносит ещё больше боли, чем если бы он посмотрел на него так же, как в первые минуты знакомства. Юнги готов был принять похоть звериную, но не этот холод антарктический, который до костей, прошибает, вызывая в омеге желание, обняв себя руками, сесть на землю и в бреду повторять, что это не правда, не мог Чонгук смотреть так на него, хотя… от чего? Вот же, стоит и смотрит так, словно это Юнги его предал, растоптал все его мечты и ожидания, сердце разбил на миллиарды крохотных кусочков, которые не собрать, не склеить, а все попытки только изрезанными пальцами заканчиваются. Словно это он Чонгука в живого мертвеца превратил, а не наоборот и Юнги даже не сразу может понять, что чувствует от этого, боль или злится больше? - Мне долго её держать? – Первым нарушает тишину, так же, не отводя взгляда от глаз омеги, понять, пытаясь, что он там найти хочет, тогда, как не совсем ещё понял, зачем подошёл к нему. В последний раз Чонгук видел Юнги спящим в палатке, с этого утра прошло пять дней, а по ощущениям, будто пять лет. Они стоят друг напротив друга, между ними два шага всего и чтобы преодолеть это крохотное, казалось бы, расстояние, и тем самым закончить взаимные теперь, страдания, каждому достаточно только шаг сделать. Но ни кто его не делает, потому что каждый осознает, что не два шага на самом деле между ними, а целая пропасть из лжи, недосказанности и предательства, и где – то под всем этим, на самой глубине, теплится ещё любовь, горит слабым огоньком, да только спасать её как видно никто не хочет. Юнги хочет, но не может сделать шаг к тому, кто уже дважды оставлял его, кто просто воспользовался им, его наивностью, а по итогу, наверняка просто посмеялся над глупым омежкой, который всё всерьёз принял. Ну серьёзно, сколько у Чона омег было, есть и будет? Юнги в этом списке просто очередная цифра, не более, а потому, лучше сдержаться, не подходить, не шагать снова в эту пропасть, где его наточенные колья ждут, нет. Нужно постараться выжить, нужно доказать, что Чонгук для него, тоже не более чем… всё. Чонгук бегает от глаза к глазу, всё найти ответы на свои вопросы, что разрывают собой, пытается, шаг этот сделать хочет, даже все два готов и три и десять, только бы Юнги сказал, что ему это нужно. Дал понять, что Чонгук для него важен, разрушил всё то, что сложилось в его голове, полностью опроверг факт предательства, для этого достаточно только одного слова Чону, любого, только бы звучало оно искренне. Пусть Юнги скажет, что всё остальное ложь, чтобы Чонгук только ему верил и он поверит, только пусть не молчит, не смотрит так, будто его это не волнует. Неужели больно, на самом деле, только Чонгуку или омега снова так мастерски скрывает свои чувства, свою боль. Но зачем? Зачем ему скрывать это от Чонгука, который ещё чуть - чуть и опадёт под ноги омеге, подобно тому самому замку из песка, который Чонгук, судя по всему, сам для себя и настроил, а теперь, погибает в его руинах. - Можешь убирать, - хрипит так словно, впервые за несколько лет, заговорил и чиркнув своей зажигалкой, подкуривает от крохотного совсем, но собственного огонька, - как видишь, не нуждаюсь, - выдыхая дым, завершает, за слова, которые совсем не к зажигалке относились, по лицу надавать себе хочет и в тоже время похвалить. Чонгук, хмыкнув, опускает взгляд, кивает пару раз, губы в какой – то странной полуулыбке растянув, мысленно себя мазохистом называет. Тот, кем он дышать остаток жизни желал, в открытую ему сказал, что не нуждается в нём. Чонгук делает шаг назад, пропасть становится больше, глубже, ведь теперь в неё и надежды падают, рядышком, с любовью укладываются, спасения не ждут. Ведь эти двое, не идут друг к другу, напротив, дальше отходят. Не любовь, тепло и нежность друг другу во взгляде дарят, а лишь боль антроцитовую и пусть бы появился кто – то третий и сказал им, что не отражение собственной, а именно боль друг друга видят, что больно именно сейчас друг другу делают, но нет такого человека, а потому, не докурив, Юнги отбрасывает сигарету, и развернувшись, уходит первым. Замирает у входа, так хочет шаги его услышать, руки тёплые на плечах почувствовать и просто упасть в них, уверенный, что поймают, но по факту, лишь роняет единственную слезу, тут же стирает её с щеки, расправляет плечи и заходит в здание, становясь рядом с папой, свою маленькую ладонь на его плече укладывая. Чонгук же так и не закурил, не хочет, потому что знает, что бес толку. Сколько кури, пей, даже употребляй, ни что запах из лёгких и образа под веками не вытравит. Самая сильная зависимость и самая губительная, потому что, односторонняя. Но Чонгук не хочет погибать один, хочет дать ответ на слова Юнги. В конце концов, он ведь всё равно, всегда, был для него очередным монстром и сегодня подтвердил, что плевать он на него хотел, значит и Чонгук плюнет и выполнит то, зачем пришёл сюда. Стряхнув с плеч капли дождя, Чонгук проходит в глубь зала и, остановившись позади омег, прокашливается, привлекая к себе внимание. Юнги оборачивается первым и удивлённо уставляется на него, не понимает, что альфа задумал, но чувствует, что это будет что – то такое, что снова принесёт боль. Видит это по решительному выражению лица, по твёрдости в надменном сейчас взгляде, который целиком и полностью направлен на Ёнсана. Не уж то, он пришёл как – то навредить именно ему, а Юнги это так, приятный бонус. - Мин Ёнсан, - обращается Чон, и по телу Юнги бегут мурашки от этого тона, настолько он холодный и жесткий. Юнги думает, что ему нужно бы как – то прогнать Чона или увести папу, но как это сделать, не поднимая лишнего шума? Да и позволит ли он, просто взять и уйти, не получив своей дозы боли? Нет, никогда не позволял. - Чонгук, - тихо сипит, повернувший голову на голос, Ёнсан, поднимает взгляд, полный боли и скорби на младшего, а Юнги от одного звука этого имени, подкашивает. Настолько жалобно, с такой концентрацией надежды оно было произнесено, как сам Юнги звал этого человека во снах, как он сам хотел бы прокричать, да только сил нет, быть настолько слабым. - Мин Ёнсан, мой отец, он же, ваш дядя, в своём завещании, просил передать вам это письмо, в случае, если ваш муж, умрёт раньше вас, а так же, его поздравления вам, от избавления жалкого груза, который утянул вас на дно. Искренне надеюсь, что вы не сожалеете даже сейчас о своём выборе, - чеканит, точно воздух режет, а Юнги поверить не может в то, что слышит, не хочет верить. Поворачивает голову к Ёнсану, морально настраивая себя, успокаивать родителя от новой истерики, но посмотрев на бледное лицо, искренне удивляется, ведь это единственный момент, за эти дни, когда Ёнсан не плачет. Мужчина с трудом, начинает подниматься на дрожащие ноги, Юнги помогает ему, а после, наблюдает за тем, как родитель одаривает Чона презрительным взглядом. - Ненавидел его больше жизни, а теперь, его точной копией стал, - шипит, а Юнги глаза только больше округляются, от того, сколько же гнева и яда в этих словах, в этом тоне. Ни разу он не слышал подобного от него. - Зато я никого не предавал, - тем же тоном отвечает и на Юнги взгляд переводит, которому и этих слов было достаточно, чтобы умереть, так Чон его этим взглядом добить решил. – Кстати, всё хотел спросить, ты сказал тогда, что у вас вкусы во многом отличаются, - к Юнги обращаясь, не стирая нахальную улыбочку с лица, - значит тяга к предательству, на генетическом уровне передалась? Или может… Дальше Чонгук не договаривает, а оставшиеся в зале, несколько человек, оборачиваются на звонкий звук пощёчины, а увидев Чонгука, на щеке которого алел отпечаток и Юнги, глаза которого, точно стеклянные, от наполненных в них слёз, начинают перешёптываться. Омега не обращает на них внимания, шепчет папе на ухо извинения и, схватив Чона за локоть, идёт вместе с ним к выходу. - Насколько же ты бесчеловечен? – Выходя под дождь, на ходу роняет. - А с чего ты взял, что во мне может быть человечность? – Разворачивая парня к себе лицом, - ты ведь так и не ответил мне тогда в кабинете, считаешь ли ты меня монстром? - Я на все существующие и нет вопросы, уже ответил тебе, это ты их либо забыл, либо не услышал, - сбрасывает со своих плеч чужие руки, которые тискам сейчас подобны, только сильнее прогнутся заставляют, настолько тяжёлые, - если ты сказал всё, что хотел, то уходи. - А ты, больше ничего мне сказать не хочешь? Юнги склоняет голову вниз, чуть оборачиваясь, просит себя оставаться на месте, пытается не оглохнуть от омеги, что с ума начала сходить, услышав наконец, по – настоящему родной голос, значит, Юнги не показалось и в этом вопросе, он услышал тот самый голос, того самого Чонгука. Да только в этот раз не хочет вестись на глупые хотелки зверька безмозглого, который чуть ласки и защиты получив, тут же несётся к этому человеку, не замечая совсем, что он такой же монстр. Юнги же, не хочет больше быть обманутым, а потому, оставляя вопрос без ответа, уходит, в этот раз не останавливаясь, не дожидаясь, не надеясь. Это похоронный день, в который предали земле не только Мин Кихёна, но и любовь, вместе с надеждой. Жаль только, что последних двоих, погребли заживо.***
- Отдыхай папа, - Юнги поднимается с родительской постели и, прикрыв за собой дверь, покидает комнату, а после и дом. – Ты уже здесь? – Спрашивает стоящего у машины мужчину, что спрятался под зонтом и снова смотрит на тлеющий уголёк. - Мы снова перешли на неформальное обращение? – Хмыкает Нам и, отбросив сигарету, подходит к Мину, закрывая его своим зонтом от дождя, - в прочем, это не важно, я заметил, что это зависит от твоего настроения. Зачем позвал? - Я готов дать ответ, - закуривая, не поднимает глаз, спокойно отвечает. - Уверен? У тебя есть ещё день. - Я уже всё решил, - уверенно произносит. - Точно? Не пойми меня не правильно, - видя, что парень снова хочет его перебить, - но я специально дал тебе неделю для раздумий, чтобы твоё решение было взвешанным… - А если быть точнее, то принятым, ты ведь рассчитывал только на один ответ, - всё же перебивает, одаривая холодом лисьих глаз и сталью в голосе, - ни мне, ни папе ничего грозить не будет и он сможет снова открыть ресторан, я правильно понимаю? - Да, - помолчав около минуты, чтобы убедится в решимости парня, отвечает, - вы не будете в чём либо нуждаться. - И какие конкретно у этого, соглашения, будут правила? - Всё просто, ночью за тобой будет приезжать мой человек, а утром привозить, уверен, что ты бы не хотел, чтобы твой папа знал об этом. Касательно общения с другими альфами, я не против, заметил, что тебе с ними интереснее намного, нежели с омегами, но прошу не забывать, что спишь ты только со мной. – Произносит такой интонацией, что не встреться бы Юнги сегодня с Чонгуком, то непременно сжался бы весь от страха, но сейчас, просто плевать. Он слишком пуст и мёртв, чтобы что – то чувствовать. - Я понял, - выдыхая дым, безэмоционально, отвечает, - но думал, что это свободные отношения. - Свободные, просто каждый, кто коснётся тебя, после будет лежать где – нибудь с вспоротым животом, а так, ты конечно абсолютно свободен, - шипит, наклонившись к уху, подобно змею, но Юнги даже это не задевает и Намджун, отлично это видит. Берёт чужое лицо за подбородок и приподнимает, заставляя смотреть на себя. – Юнги, пойми, если я приму твой ответ, то назад пути не будет. – Серьёзно проговаривает и Юнги бы стоит задуматься, но в мозгу одно только слово вертится, которое является ответом, на все вопросы и сомнения. - Так прими мой ответ, а если передумал, то так и скажи, на остальное мне плевать, - выговаривает и, развернувшись, собирается вернутся в дом, но останавливается, когда чувствует прикосновение чужой руки к плечу. - Значит, я принимаю твой ответ, Мин Юнги, - медленно разворачивает к себе парня, - теперь, ты мой. - Тебе принадлежит только моё тело и то, пока не надоело. - А душа? - Приподняв уголки губ, спрашивает. - А вот её, прости, не получишь. Потому что я сам теперь понятия не имею о том, где она. - Ничего, найдём, - мягко проговаривает и прижимает к себе холодное тельце, отбрасывая зонтик. Юнги бы, возможно, мог удивится этому тону или этим словам. Этим нежным и тёплым объятиям, которые хоть и не греют, но пытаются, но не чувствует ничего, кроме, запаха, обладателя которого, тут быть не может и не должно и омеги, что тихо – тихо, но из последних сил, пытается докричаться до хозяина, говоря, что это не правильно, не в те объятия, человек идёт.