***
Юнги идёт на подгибающихся ногах, под руку с Намджуном, старается сохранять непоколебимый вид, по итогу, едва не висит на чужой руке, борясь с желанием просто упасть на пол и подобно ребёнку закатить истерику и кричать, что он никуда не пойдёт. Только вот, даже если он это сделает, то не так страшен будет позор от этого действия, как то, что оно не поможет. Намджун его просто поднимет за шкварку и потащит туда, куда ему нужно, плюя на желание омеги сбежать. А сбежать Юнги хочет очень сильно, чувствует, что ему это нужно. Ладони потеют, тело то в жар, то в холод бросает, его мутит, не затыкающийся омега своим скулением, как и поведением в принципе, с ума сводит. С каждым шагом, Юнги чувствует, вот, ещё чуть – чуть и он увидит его, свою погибель в физическом облачении. Того, кто его сердце и душу поглотил, не поперхнувшись и глазом не моргнув, того, кто одним своим взглядом размажет его по этому мраморному полу, того, к кому так нестерпимо хочется. И желание это может посоревноваться лишь с тем, где Юнги настолько же сильно, хочет убежать как можно дальше и больше никогда не видеть этого человека, не слышать его голоса, не чувствовать его прикосновений… В этот момент, это желание снова соревнуется с другим, у которого те же приоритеты, только все эти перечисления, без предлога «не» и Юнги не имеет представления о том, какое же победит, когда увидит его. Сможет ли он выдержать эту встречу и позорно не расплакаться? Сможет ли удержать свои руки при себе, которые сразу потянуться к альфе, в поиске своего особого тепла? Сможет ли удержать на месте ноги, которые поведут его к этому человеку ближе? Сможет ли?... Все вопросы заканчиваются, как и мысли, от того и о желаниях думать кажется не возможным, как и в принципе думать. Намджун останавливается, Юнги слышит его голос, ещё какие – то, но слов разобрать не может, как и разглядеть этих людей, потому что уже увидел того, кого так сильно желал увидеть и настолько же сильно убежать от него. Сейчас же стоит, кажется, даже как дышать забыл. Вокруг всё становится настолько размыто, от того ощущение, что это всё нереальность, очередной сон, где Чонгук стоит вот так, напротив него, и в глазах его, то самое тепло и нежность, от которых у Юнги ком поперёк горла встал. Намджун, все эти люди, слабая музыка, которую он слышал, когда только вышел из лифта, омега по имени Тэри, похороны отца и два месяца боли, словно всего этого нет и не было, кошмарный сон и вот, Юнги, наконец, проснулся от него и готов снова упасть в объятия любимого альфы, который только взглядом своим говорит, что он может это сделать. Может ли?... Юнги прикрывает веки, сглатывает, сжимает пальцы в маленькие кулачки, молит зверя успокоится, но, кажется, что он уже не только его вой слышит, а потому, открывает глаза и поднимает взгляд на Чонгука, у которого тоже пальцы подрагивают и он их, идентично Юнги, сжимает и разжимает. А в голове, точно звуки двух воющих зверей в одно целое смешались, создавая внутри что – то необъяснимое и не поддающееся контролю. Когда рука, сама выскальзывает из чужой не сопротивляющейся хватки, а ноги, сами начинают шагать вперёд, делая этот крохотный, но всё же первый шажок. Юнги мотает головой, просит себя, остановится, и не идти. Поднимает, наружу воспоминая о том, как однажды сделал уже этот первый шаг, как попросил обнять, как сам к чужим губам прикоснулся. И какая потом его ждала мучительная боль, которая до сих пор не отпускает, держит в своих стальных тисках, не давая дышать, своими шипами кожу протыкает, заставляя тело ломаться и прогибаться по неё. Нет, однажды Юнги совершил ошибку, поддался этому теплу, подобно глупому мотыльку, и сгорел в этом огне. Остался лишь каркас и тот весь обгоревший, хрупкий, с каждым шагом осыпается сильнее, и никак ты его не починишь, не отреставрируешь, потому что внутри это всё. А упасть до конца, потерять те жалкие остатки себя, что от него остались и полностью погибнуть, он не хочет. Ни кто на свете не хочет умирать от моральной боли, тонуть в ней, сгорать и всё вместе и плевать, что огонь и вода не сочетаются, Юнги умирает именно так. Он тонет и сгорает одновременно. Его тело горит, а вода, вместо того, чтобы тушить, только глубже на дно его утягивает, говоря, если от огня Юнги не погибнет, то она его потопит, лишит кислорода. Жестоко, люди жестоки и плевать, что Юнги уже говорил так. Тогда он не знал, что люди могут быть жестоки не только физически, но и моральной боли не жалеют друг для друга, а так же, Юнги не знал, что они способны сами себе, эту самую боль причинять. И он не знает, когда был особенно жесток к себе. Когда пришёл в клуб альфы, остался с ним на крыше, в своих чувствах признавшись или сейчас, когда не идёт к нему, хоть и хочется до крика? Уверен так же, что не кажется, и в глазах альфы то же желание видит, ту же боль и те же страдания, как и то, как руки тянуться, но тут же опускаются, не решаются, прикоснутся. Может, стоит?... - Ох, Мин Юнги, здравствуй. Я Чон Сокджин, брат Намджуна, а это Чон Хосок, мой муж. Юнги вырывает из пучины негативных мыслей, в которых он едва не захлебнулся, если бы не, в буквальном смысле, протянутая рука, высокого и невероятно красивого омеги, с лёгким цитрусовым запахом. Омега берёт его ладонь в свою и активно пожимает, выводя Юнги из своего оцепенения, улыбается так доверительно, тепло, словно они всю жизнь знакомы, вынуждая и Юнги приподнять уголки губ. - Юнги, как тебе тут, нравится? – Спрашивает омега, а Юнги рта открыть не может, кивает только. Отчего – то ком в горле только больше становится а так же, появляется ещё одно неуместное на сегодня желание: просто упасть в объятия этого человека, и рассказав о всей боли, по человечески выплакаться. Смотрит в глаза эти и уверен, что этот человек бы не только не оттолкнул его, но и понял бы. - О, начинается, - хлопает в ладоши Джин, и снова поворачивается к Юнги, - Юнги, ты не будешь против, если я украду своего брата на танец? – Не дожидается ответа и, взяв Кима под локоть, уводит его, на последок кинув, - а ты можешь потанцевать с Чон Чонгуком, - улыбается и скрывается из виду, а Юнги, ещё не совсем в себя пришедший, слышит имя, звук которого, его словно к земле придавливает и поворачивается снова к Чонгуку, который, кажется, всё это время в той же позе и стоял, не отворачиваясь от омеги. Юнги смотрит и в голове смеётся истерически. Танец, да вы шутите? Это что, какой – то новый вид издевательства? От вида его не сдох, так давайте в смертельном танце его закружим, чтобы находясь в этих руках, последний дух испустил? Немыслимо, жестоко и так... прекрасно. Омега замечает, как Чонгук вытянул к нему руку и кивает на раскрытую ладонь, сглатывает, хочет свою тут же протянуть, но рука замирает в воздухе. Юнги останавливает себя, сомневается, пока не приходит мысль о том, что смерть, в руках любимого, не так уж и страшна. Более того, в каком – то смысле, можно даже назвать её лучшей, если закрыть глаза на то, что умрёшь ты, именно от этих же рук. Юнги смотрит по сторонам, не замечает рядом с Чоном другого омеги, выдыхает и решается. Вкладывает свою дрожащую ладонь в руку Чона, позволяя ему чуть сжать на ней пальцы, и идёт куда – то в центр зала, ведомый Чонгуком и своими вспыхнувшими с новой силой эмоциями и желаниями, которые жаждали этого прикосновения. Они останавливаются недалеко от танцующих Намджуна и Джина, и тогда Чонгук укладывает свою ладонь на талию омеги, из второй чужих пальцев не выпускает, и начинает медленно двигаться, но, кажется, музыку особо не слыша, потому что в голове совсем другие звуки, которые любую песню заменят. Звуки чужого, но такого родного и любимого дыхания. Чонгук признаёт, что прижал его к себе, несколько сильнее, чем того требовалось, но он так боится, что омега просто выпорхнет из его рук, исчезнет, снова оставит его одного. Юнги же не сопротивляется, но глаз на Чона больше не поднимал, только чуть сильнее сжав кулачок, покоявшийся на чужом плече. Он боится, что больше не выдержит, если ещё раз в его глаза заглянет, он видит там столько всего, во что и верится то с трудом, хоть и хочется до безумия, до дрожи. Но сам себя отговаривает, говорит себе, успокоится, что он видит только то, что хотел бы видеть, а на самом деле, там пустота и нет там ничего общего с так желанной Юнги, любовью. Нет, сейчас, песня, как и этот танец закончатся, он выпустит его руку из своей хватки, уберёт тёплую ладонь с талии, оставив там невидимый ожёг и снова оставит его, даже не обернувшись, когда Юнги грудой пепла на пол осядет. - Ты очень красивый сегодня, - тихо проговаривает альфа, нагнувшись к уху Юнги, вдыхая такой любимый запах, опаляя этот участок кожи. Отстраняется и, на поднявшего взгляд Юнги смотрит, снова пытаясь понять, какие эмоции они отражают, но как это сделать, когда их слишком много? Такое чувство, словно внутри Юнги шторм и ураган, наперегонки с лесным пожаром соревнуются, и кто выиграет, неизвестно, как и результат выигрыша каждой стихии. - Ты тоже, - кое – как собирает себя по кусочкам во что – то, что может двигаться, реагировать и говорить, не выдавая того, что обладатель голоса, уже умер давно. – Тоже не так плох, - добавляет, словно исправляя, сказанный почти комплимент. Чонгук тихо посмеивается. - Ты совсем не изменился, как и всегда найдёшь повод съязвить, - улыбаясь продолжает тихонько двигаться, на самом деле, больше видимость танца создавая, чтобы просто не отпускать, чтобы он не ушёл. Уйдёт и Чонгук уверен, в этом же здании, зале, полу, упадёт замертво и не встанет больше, хоть и будет чувствовать вину перед Джином, всё таки, он очень много сил потратил на проэктировку этого потрясающего воображение, здания. - Говоришь так, словно мы несколько лет не виделись, - тихо отвечает, снова опустив взгляд, и матеря про себя альфу за то, что тот заговорил и себя за то, что отвечает ему. Запомнит ведь его, каждое слово и потом, ночью, будет проматывать их в голове на повторе, и не одну ночь, а все те, которые ему предстоят… с Намджуном. - У меня действительно такое чувство, я очень скучал, - говорит Чонгук, а злится Юнги, особенно после того, как вспомнил о том, кто его сюда привёл и, что он будет делать сегодня ночью. - Это твоё дело, но хотя бы не говори так, будто знаешь меня, - роняет и прикрывает глаза от того, как болезненно это звучало даже для него самого. Чонгук тоже напрягается, даже притормаживает на мгновение, но потом выдыхает и продолжает эту сладостную, но всё же пытку. Хочет продолжать резаться о явные шипы омеги, но не отпустит, пока не скажет всё, что хотел. На самом деле, на это и жизни, наверно, не хватит, но он должен сказать, хоты бы что – то из этого, самое главное. - Я хотел и хочу узнать тебя, - проговаривает, чувствуя, как омега в его руках, задрожал, - почему ты не сказал, что… что Ёнсан, он… - Он мой папа, - твёрдо выговаривает Юнги, - как и Кихён мой отец, - поднимает взгляд на Чона, а у того аж дыхание спирает. Казалось, словно омега в буквальном смысле зубами ему в горло вцепится только за мысли о том, что эти люди ему не родные родители. – И я думал, что ты знаешь, - уже спокойнее добавляет, - когда понял, что это не так, не стал переубеждать. - Но почему? Ты мог просто сказать, но добавить, что они для тебя как родные, я бы понял, - мягко проговаривает, в голове проматывая воспоминания их прошлых разговоров, и вспоминает ту заминку в машине, Юнги хотел сказать, но что – то, остановило его. - Когда ты пришёл в наш дом, я думал, ты уже всё прошарил, а раз это не узнавал, значит… значит, для тебя это было не так важно, - с заминками, проговаривает, умоляя себя собраться и не расплакаться. Чонгук же останавливается, смотрит на омегу, вынуждая его этим действием, поднять на него свой взгляд, и не знает, чего сейчас хочет больше: накричать на Юнги, за такие бредовые мысли или попросить кого – нибудь врезать себе. Как он мог допустить, чтобы в голове Юнги, такие мысли появились? Причем он знает, что омега серьёзен, не шутит и не обманывает и от этого, ещё тяжелее. - Не буду скрывать, я действительно попросил Хосока узнать всё о тебе, как только ты покинул мой кабинет в ту ночь в клубе, - видит, как зрачки омеги расширяются от удивления, но не видит в глазах злости, только обида проскользнула, после упоминания того момента. – Я был зол на тебя, за то, что ты, глупый мальчишка, один, пришёл в это место. К слову, меня не должно было быть там, и что с тобой могло случится, я даже представлять не хочу, потому что мне страшно. Я хотел узнать о тебе, но когда увидел, чей ты сын и где живёшь, я… - Я знаю, ну, что вы с папой не в ладах, - заметив, затянувшееся молчание, со стороны Чона, проговаривает. - Да, - кивает, - я поехал к вам тогда, с целью отругать их и был уверен, что это он подослал тебя ко мне, - признаётся, - а потом, когда привёз тебя в больницу, я хотел дочитать, потому что мне показалось странным то, что папка была весьма увесистой, но так и не стал, но не потому, что мне было всё равно. Я не хотел узнавать тебя таким способом. Юнги, ты мне не безразличен. Я знаю, что ты злился на меня, когда я пропал, после того как ты очнулся, но я просто боялся этой тяги, так как думал, что мы родственники, а тогда на крыше я… я просто обезумел, нет, не так… я… я не знаю, как это объяснить. Сначала у меня в голове были мысли о том, как это всё не правильно и я не должен так поступать, что ты достоин лучшего и нормального будущего, но потом твои слова и всё это, я просто… - Хватит, - задушено выдыхает Юнги, не имея больше сил слушать это, - я понял, - поднимает убитый взгляд на альфу, старается стоять ровно, - ты подумал, что всё это было ошибкой, вот и всё, - проговаривает и достаёт свои пальцы из ослабшей хватки, пока Чон стоит шокированный. Когда же Юнги отходит на пару шагов, то тут же перехватывает его и снова прижимает к себе. – Что тебе ещё от меня нужно? – Дрожащим голосом спрашивает. – Зачем ты мне всё это говоришь? - Потому что хочу, чтобы ты знал, - не даёт Юнги уйти, а тот в прочем и не пытается особо, только в глаза чужие – родные смотрит, запахом этим дышит, желая запереть его в своих лёгких и больше ни одного не вдыхать, и плевать, что задохнётся от него в итоге, лучше так, чем без него, лучше так, чем жить и знать, что не смотря на последствия, всё равно, самый лучший момент, для любимого считается ошибкой. – Я не считаю это ошибкой, ты дорог мне и чрезвычайно важен. Я задыхаюсь без тебя, Юнги, а все мои действия не имеют никакого смысла. Я знаю, что я тот ещё мудак, и причинил тебе боль, но, я прошу… Пожалуйста, скажи, ты ещё чувствуешь что – то ко мне, хоть что – то? Если нет, то хорошо, я уйду и оставлю тебя в покое, но если да, то… - Господиин, - мягкий, но в этот момент, будто режущий обоих голос, словно возвращает их в реальность, где они, как оказалось, не одни. Где у каждого из них, есть пара. - Я обыскался тебя, - чужие ладони кладутся на плечи альфы, вынуждая Юнги, выскользнуть из чужих, объятий, - кстати, твой водитель опоздал, думаю, стоит его уволить. Чонгук не реагирует на слова омеги, который окольцевал его шею и оставил на его щеке, лёгкий поцелуй. Он только и может смотреть на Юнги, в глазах которых, снова буйства эмоций и каждая из них, приносит боль, а потом, все они, резко исчезают, явив взамен себе, льды антарктические, полностью застилая глаза омеги. Он хочет протянуть руку к нему, сказать что – то, умолять посмотреть своим привычным взглядом, вернуть туда тепло, но слышит снова голос чужой, который слышать сейчас не просто не хочется, хочется только повернуть время назад, чтобы как – то предотвратить это всё, но… это реальность. - Благодарю за танец, господин Чон, - холодно произносит Юнги и, склонив голову в лёгком поклоне, разворачивается и уходит. - Юнги, подожди, - Чон догоняет его и хватает за руку, но тот, резко её одёргивает, плюя на то, что на них могут смотреть, Юнги вообще сейчас плевать на всё. - Что вам ещё нужно? Я потанцевал с вами, как меня и просили, а теперь, пришла ваша пара, уделите внимание ему, и хотя бы на людях, ведите себя подобающе. - Выговаривает так, словно скороговорку сдаёт на экзамене, в глаза смотрит так, что Чонгук режется об этот взгляд, но и отвести свой не может, права не имеет, должен выдержать его, потому что, заслужил. Потому что в жизни не проёбывался так, как проебался сейчас. Потому что виноват, потому что должен хотя бы попытаться объяснится, но как это сделать, когда Юнги, за одну секунду, записал его в свой личный список тех, кого ненавидит? Хотя Чон и на ненависть был бы согласен, да только во взгляде этом даже её нет, пустота, заполненная холодом, являвшее собой, тотальное безразличие. А это намного хуже, ненависти, потому что она является чувством, тогда как безразличие, это всё, конец пути, который привёл в тупик и никак ты его не обойдёшь, не перепрыгнешь и стену эту не пробьешь. Можешь годами и столетиями в неё головой биться, всю жизнь у неё провести и у неё же умереть, но даже так, на ней и трещины не появится. - Юнги, я люблю тебя, - шепчет почти, но омега слышит и от этих слов, готов оглохнуть. Хочет думать, что ослышался, что не слышал и не ему вовсе сказано. Стереть из памяти эти три секудны, и не вспоминать никогда, но не выходит, прошло уже секунд десять, но Юнги помнит до сих пор, более того, эти слова эхом звучать в голове продолжают, теснее цепляясь за стенки мозга, обещают, что не уйдут никогда и не забудутся. Чонгук оказался слишком жестоким. – Это правда, - продолжает Чон, заметив таки эту брешь в чужой ледовой стене, - я правда люблю… - Заткнись, - подходит вплотную, выдыхая в лицо. Взглядом теперь не морозит, напротив, сжечь пытается, но Чонгук и на это согласен, только бы были эмоции, пока они живы, человек способен чувствовать, - даже не смей, произносить это, - шипит сквозь зубы. – Лучше ответь, с каких это пор? С тех пор, как трахнул меня и бросил или осознание пришло, когда узнал, что мы не родственники? Или сейчас, пока не пришёл твой омега? – Юнги чувствует, как многие взгляды сейчас обращены на него, но теперь его действительно не волнует, ничего не волнует. Эти люди, Намджун, этот чёртов Тэри, вины которого тут нет на самом деле, и самого Чонгука. Пошёл он просто ко всем чертям и глубочайше похуй на то, что из за этого же Чонгука, он сдохнет сегодня ночью в собственных слезах. Юнги делает шаг назад и достаёт из кармана брюк чёрный платок, который им двоим очень знаком и не только им, и бросает в лицо Чона. - Всем тем, кого трахаешь его даришь? Так держи, подари ещё кому – нибудь, а то вдруг закончатся, - больше, на поймавшего платок Чона не смотрит, разворачивается и уходит, игнорируя перешёптывания в толпе, как и указания пальцем. Юнги двигается в сторону выхода из зала, не собираясь даже возвращаться туда и плевать ему, что после этого будет. Пусть его хоть силой туда тащат, он будет кричать, и вырываться, но тут он больше и минуты не проведёт, достаточно с него этого спектакля, который больше цирк напоминает, в котором он, кстати, сыграл главного клоуна. И пусть чёртов Намджун, хоть что делает, пусть хоть убьёт его, да что там, пусть просто даст пистолет, Юнги его сам к виску приставит и на курок нажмёт, чтобы никому руки марать не пришлось об такой мусор, которым он себя сейчас ощущает. Если на мгновение, когда он увидел чужую руку на плече Чона и до боли меж рёбер, знакомое лицо, он впал в какое – то оцепенение, казалось, словно в нём всё отмерло моментально, то стоило ему услышать слова, наглым образом слетевшие с губ Чона, как его сразу в жар и он был совсем не приятен, как и сейчас. Теперь Юнги, кажется, что он действительно горит и этот огонь, медленно, но выжигает в нём всё живое, что там оставалось. Сейчас Юнги напоминает активированную мину, к которой стоит прикоснуться или сказать одно неверное слово, он тут же взорвётся. Его переполняет такая злость, которая несравнима ни с одной из тех, которые он когда - либо испытывал, казалось, стоит ему кашлянуть, из него тут же столб пламени вырвется. Юнги выходит в какой – то коридор, пройдя лифт, и замечает выход на что – то, вроде балкона, заворачивает туда и усаживается прямо на широкий парапет, не боится соскользнуть и упасть с такой высоты, может тогда, всё, наконец, закончится? Прошло всего, около десяти минут, как он пришёл сюда, но злость начала уже отпускать, снова сменяясь болью и желанием плакать и кричать, а тело, словно резко ослабело и не понятно, чего хочется больше: напиться, с сигаретой меж губ, или на самом деле упасть вниз с этого балкона? - Не возражаешь, если присоединюсь? – Юнги оборачивается на голос и видит, идущего к нему Джина, не отвечает, не знает что сказать. Хочется остаться одному, чтобы его никто не трогал, но и переживать свою боль в одиночестве, уже нестерпимо. Снова эти противоречия, как же надоело… - Мы с тобой не знакомы и это не моё дело, но ты можешь поговорить со мной, - мягко проговаривает Джин, останавливаясь рядом и протягивая пачку сигарет с зажигалкой, - Тэен просил тебе передать. - Оу, спасибо, - теряется немного, но принимает сигареты и, закурив, тяжело выдыхает, словно вместе с этим дымом и остальные травящие его токсины, из него выйдут. Например, такие, как ненужная ему любовь, душащая ревность и просто всё, что с этим связано. - Я видел, то, что произошло, - начинает Джин, на что Юнги только хмыкает, - я могу выслушать тебя. - Ты, брат Намджуна, действительно можешь выслушать меня? – Злость, которая казалось, улеглась, снова поднимается внутри и начинает закипать настолько, что вырывается, хоть Юнги и понимает, что этот человек тут не при чём, но если он пришёл сыпать соли на увеличившиеся раны, а потом ещё и брату об этом доложит, то пусть проваливает. Сейчас, Юнги не верит в это тепло в глазах, участие и доброту, ни во что больше верить не хочет, спасибо, наверился и сейчас, едва снова не доверился, слушая так хорошо приготовленную ложь, которую ему с огромным старанием, пытался навешать Чонгук. Максимально не понятно зачем и понимать это, на самом деле не хочется. Пусть его просто оставят в покое все, кто имеет отношение к нему или Намджуну. Хотя бы ненадолго. - Да, я могу тебя выслушать, потому что очень хорошо понимаю твои чувства, - не сдаётся Джин, - если ты волнуешься о том, что я тут же побегу докладывать Наму, то не волнуйся, мне это не зачем, как бы неубедительно это не звучало. Просто мои слова для него погоды никакой не сделают, более того, он должен был понимать, на что идёт, связываясь с тем, кто уже отдал своё сердце другому. - Ничего я не… - Ну да, рассказывай, - закатывает глаза старший, скрестив руки на груди, - но лучше расскажи о том, как ты сейчас ненавидишь Чонгука и желаешь ему голову открутить, как и любому, кто произнесёт его имя. И в то же время, сжечь того омегу, который прикоснулся к нему, а после уснуть в объятиях Гука с улыбкой на лице, представляя всё это сном. О, и ещё один вариант, просто улететь нахер с этого балкона, чтобы вся эта ебала в твоей жизни, наконец, прекратилась, но ты не настолько слаб, или же наоборот, храбр, чтобы это прекратить вот так, плюсом, ты не привык сдаваться. Джин говорит это всё с такой лёгкостью и простотой, словно сам подобное каждый день переживает и уже абсолютно привык к этим противоречивым чувствам, это даже малость, пугает Юнги. Злость на этого человека проходит, но легче, от того, что его вот так раскрыли, не становиться, а ещё, действительно хочется, просто взять и выложить всё то, что накопилось и плевать уже на последствия. - Я же вижу, как тебя это душит, - между тем проговаривает Джин и, взяв с парапета пачку, выуживает из неё одну сигарету и тоже закуривает. - Только не говори об этом Хосоку, - кивает на сигарету, на что Юнги, пускает еле слышный смешок. - Просто забудь о том, кто я и выскажись, увидишь, но немного станет легче, а так же, может какие мысли посетят, которые помогут найти ответы на волнующие тебя вопросы, только уже без топящих тебя с головой эмоций. - Но зачем это тебе? Разве будет кто – то, добровольно, чужую боль выслушивать? – Тихо спрашивает, на самом деле желая знать ответ. - Потому что когда - то, и мне это было нужно, поэтому я отлично понимаю, какого это, когда тебя настолько переполняют эмоции, что ты не можешь их понять. Чувствуешь себя в этот момент маленькой лодочкой в огромном океане во время шторма, когда тебя просто швыряет из стороны в сторону. А по факту, просто лежишь где – нибудь на дороге или в снегу и думаешь, когда же эта боль и физически тебя добьёт, чтобы уже пожать ей руку на том свете, со словами, да молодец, выиграла, а теперь, отъебись. Джин выдыхает дым, толком не затянувшись и поворачивает голову к Юнги, а у того, слёзы в глазах стоят. Вздыхает и подходит ещё ближе, протягивая руку и укладывая её на чужое, маленькое плечико, которое, кажется, сожми чуть крепче и оно переломается, а на самом деле, такой огромный груз на себе носят. - Ну вот, похоже, правду говорю, хоть мне и хотелось бы оказаться неправым, и чтобы ты посмеялся надо мной, но сейчас, даже слепой твою боль увидит, она в воздухе вокруг тебя витает, а ты отрицать её пытаешься. – Качает головой омега и прижимает к себе уже едва не плачущего парня, - я понимаю, что так ты пытаешься быть сильным, но так ты только лишаешься своих сил, тратя их на то, чтобы скрывать, не давать ей вырваться. Так ведь и на самом деле можно потонуть в ней или ещё хуже, настолько сжиться со своими масками, что себя потерять можно. - Разве это хуже? – Хрипит Юнги, уткнувшись в чужое плечо. - Намного, если и умирать, то только собой и верному самому себе и своему сердцу, а то так, всю жизнь во лжи прожил, ещё и умирать в ней, так и не пожив, как того хотел тот Юнги, другой, которого ты где – то там, внутри себя сейчас хоронишь заживо. Нет Юнги, поверь, это намного хуже. - Но Юнги постоянно больно, - отстранившись от чужого тела, хрипит, глядя в глаза. - Кажется, будто у меня на лбу написано, «сделай больно, если не лень» и ведь ни лень никому, каждый почти, кто мимо пройдёт, метнёт в меня свой нож, посмеявшись над тем, как глубоко он в меня вонзился, что не достать. Я чувствую себя ходячим складом металлолома, а Чонгук…. – заикается, нижняя губа снова начинает дрожать, а горло сдавливают, снова просящиеся наружу слёзы и плевать им, на желание Юнги, чтобы они уже закончились. - Сейчас только его имя для тебя апогей этой боли, - прижимает к себе снова парнишку, поглаживая по белым волосам, - я знаю, - мягко шепчет, - как знаю и то, что он же является твоим спасением. Во всяком случае, тебе этого хочется. - Не хочется, пошёл он нахуй, ненавижу его, пусть к своему Тэри катится! Нахуя он ко мне полез опять? Или что, не было сил его дождаться, и нужно было замену найти? Джин не останавливает поток оскорблений и проклятий на голову младшего, молча, слушает, понимая, что Юнги сейчас это нужно, по – настоящему выговорится, дать этому урагану внутри себя выйти наружу. Позже, когда парень немного успокоится, он сможет, в более - менее спокойной эмоциональной обстановке, поговорить с ним и нормально выяснить, что же на самом деле толкнуло его на отношения с Намджуном. Тот факт, что Чонгук, мягко говоря, в чём – то ещё, накосячил и походу, именно с тем омегой, потому что Юнги известно его имя, это понятно, но не верится Джину, что Юнги пошёл на это, только по этой причине. Наверняка было что – то ещё, что – то, что вынудило его, и Сокджину нужно это выяснить, чтобы знать, в какую сторону ему самому нужно будет толкаться.***
Чонгук смотрит вслед ушедшего омеги, сжимает в пальцах свой платок и переводит взгляд на подошедшего к нему Тэри. Светловолосый омега глядит на него с непониманием в своих глазах, склонив голову набок, его розовые губки раскрываются, произнося какой – то вопрос, но Чонгук глух и нем, он даже пытаться, не хочет услышать сказанное, ничего не хочет. - Что ты тут делаешь? – Тем не менее, задаёт свой вопрос, снова опуская взгляд на платок, - я же написал тебе, не приезжать, что потом, мы поговорим, - снова возвращает взгляд омеге, глаза которого сейчас на мокром месте. - Ты бросаешь меня? – Хлопая уже мокрыми ресницами, спрашивает, громко шмыгая носом, точно нарочно привлекая к ним внимание. – Это из – за того омеги? – Кивает в сторону ушедшего Юнги, - он красивее меня? - Тхэ Ри, - прерывает, пока парень не занялся перечислениями, которые у Чона нет желания, и сил слушать. Всё что ему нужно сейчас, это чтобы этот омега ушёл, но даже так, это не вернёт Юнги, он уже сделал в своей голове свои выводы и они на самом деле не далеки от правды. Чонгук пытался заменить Юнги. В тот день, когда он ушёл, не дождавшись его, Чонгук был с течным Тэри, как и потом. И он на самом деле собирался прийти сюда с ним, пока не узнал, что Намджун собирается привести Юнги. Тогда он начал сомневаться в этом решении, а после разговора с Хосоком, все сомнения окончательно покинули его и он не стал приводить его, хотел потом, встретится, с ним и закончить всё, но сейчас… Понятное дело, что он закончит, но что теперь делать с Юнги? Он ведь его теперь и слушать не станет. Он и без того с недоверием относился к его словам о том, что он скучал, а увидев Тэри и этот платок… Почему он так сказал? Что значили эти слова? Он никогда и никому не давал его, только Юнги однажды оставил, как в знак крохотных извинений и того, что Юнги может плакать. Его просто убивало то, что этот омега до последнего пытался сдерживать свои слёзы и называл себя слабым. Слабый не Юнги, слабый Чонгук, который настолько потерялся, что совсем не знает, куда сейчас идти и что делать. - Господин Чон, нам надо поговорить, - проговаривает остановившийся рядом Минхо, даже не глядя на заворчавшего на него Тэри, - это важно, поверьте, - добавляет, когда Чон поднимает на него взгляд. В этот же момент подходит и Хосок, закинув свою руку ему на плечо. - Хорошо, - кивает, - Тэри, - начинает, когда омега снова открывает рот, - пожалуйста, просто возьми водителя и уезжай или хотя бы на глаза мне не попадайся. Видеть я тебя больше не желаю, совсем, - не замечает даже, как с уст слетают эти разрушительные для омеги слова. Понимает, что поступает как поддонок, но утешает себя тем, что изначально ничего ему не обещал, напротив, всегда прямо предупреждал, что между ними, ничего больше секса, быть не может. А потому, почти без зазрения совести, уходит. – Ты с нами? – Обращается к Хосоку. - Насколько я понимаю, то, что тебе должны сказать, относится к Юнги? – Поворачивает голову, к идущему рядом Минхо. - Да, я должен показать вам кое – что, это причина, почему Юнги ушёл из отеля тогда, и его встреча с Намджуном, вы должны увидеть её с других ракурсов, - уверенно проговаривает, на что Чонгук кивает и поворачивает голову в обратную сторону. - Не волнуйся, - треплет за плечо младшего, - за ним пошёл Джин, он не один и Кима к нему сейчас не подпустит, - понимая волнения друга, проговаривает и ведёт его дальше к лестнице, в комнату, откуда они и вышли, чтобы скрыться сейчас подальше от остальных глаз. Пройдя в комнату, мужчины закрываются там, разливают по бокалам виски и присаживаются на диван, где Минхо включает свой планшет, а после и видеозапись. Все принимаются внимательно смотреть в экран. Первым делом они видят крышу, как из палатки выходит Юнги и окликает Чонгука, а после, идёт к лифту, рядом с которым никого не было. Чонгук глядя на это хмурится, ведь помнит, как оставлял человека там, который бы предупредил Юнги о его отсутствии, но решает пока не зацикливатся и смотреть дальше. Вот Юнги выходит из лифта в холле и идёт к стойке регистрации, где перед ним выскакивает Тэри. На этом моменте Чонгук напрягается, и поддаётся вперёд, сильнее сжимая в пальцах бокал. На записи невозможно разобрать, что он говорит администратору, но Чонгук понимает, что он спрашивал о нём, потому что помнит это, а так же, по поведению Юнги. Он видит, как темноволосый на тот момент парень, оседает на пол, как его трясёт, и как колется в груди. Чон прикрывает глаза, шумно вдыхая воздух, отрицательно мотает головой, когда Минхо предлагает остановить пока запись. Открывает глаза, закуривает, продолжая смотреть дальше. Видит, как Юнги собирается уйти, как его останавливает Тэри и что – то вкладывает в его руку. - Останови, - резко проговаривает, беря в свои руки планшет, - что он ему дал? Можешь приблизить? – Поворачивается к Минхо, на что тот кивает и забирает планшет, проводя там свои махинации, после чего проговаривает: - Это похоже на платок, господин, - передаёт планшет с изображением, на котором Чонгук действительно узнаёт свой платок, хоть и не понимает, как он оказался у Тэри. Залпом допивает содержимое бокала, откидывается на спинку дивана, глубже втягивая никотин, желая сейчас задохнуться им. Юнги не собирался уходить, он искал его, он звал его, но нашёл другого омегу. Не удивительно, что он ушёл и с такой злобой и обидой смотрел на него на похоронах. Как и становится понятным, почему он видел такие странные картинки в голове, где Юнги отворачивается от него. Зверь чувствовал, он пытался предупредить Чонгука, а он рукой махнул, придурок, ещё и поверил в предательство омеги. Да самого Чона за это на эшафот отправить мало. Альфа отлепляет себя от дивана, тушит сигарету о пепельницу, которую ему подал Минхо и кивает на планшет, чтобы он включил запись дальше. Юнги уже вышел из отеля и дальше снимает камера на парковке отеля, как он сначала останавливается у парковочного места Чона, а потом убегает. На этом моменте запись обрывается и Минхо включает следующую, эта запись с камеры светофора на перекрёстке, недалеко от отеля. Юнги бежит и его едва не сбивает машина, бокал в руке Чона, начинает трещать от давления и покрываться паутинками. Он не реагирует на слова Хосока, неотрывно смотрит запись, где Юнги лежит на дороге, как к нему подходит водитель, что – то говорит ему, а после в кадре появляется и Намджун, который присаживается рядом с Юнги. Они курят, о чём – то говорят, Юнги видно, очень злой что – то ему выговаривает, после чего замолкает, и говорит уже Намджун и Чонгук чувствует, что эти слова, как – то влияют на омегу, причём, не самым лучшим образом, после чего Ким поднимает его за шкирку и тащит к машине. На фото был такой ракурс, что казалось, что он просто поддерживает его за плечи, а здесь… Бокал всё же трескается, мелкие осколки впиваются в кожу, которых Чонгук и не чувствует, а взгляд его, теряет всякую осознанность. Больно, но не от этого. Больно от того, какую боль он причинил Юнги. Минхо останавливает запись, а Хосок забирает из рук Чона осколки, отправляя младшего альфу за аптечкой. Чонгуку ничего не говорит, даёт ему время, переварить увиденное. Минхо возвращается с аптечкой, Хосок достаёт щипцами мелкие осколки из ладони младшего, обрабатывает и забинтовывает, Чонгук же всё это время словно находился в какой – то прострации, не реагировал ни на что, казалось, даже не дышал. Его взгляд по прежнему был пустым, но если присмотреться, то можно увидеть в нём то, что обычный человек бы, вряд ли выдержал. Это бесконечная боль, переплетённая с сожалением и отвращением, и как Хосок догадывается, это отвращение к самому себе, потому что старшему это, очень знакомо. - Есть ещё что – то? – Закуривая свою любимую сигару, обращается к Минхо, который встал у дивана с виноватым лицом и больше не садится. - Да, - кивает, - это было намного сложнее, но я нашёл две записи. Одна из них, с камеры магазинчика, у которого остановил Намджун, привезя Юнги к дому и ещё одну, с их разговора, перед встречей с вами, господин Чон. - Где он передал ему визитку? – Подаёт хриплый голос, Чонгук, промаргивается и упершись локтями в колени, потирает лицо ладонями. Ему вдруг кажется, что он постарел лет на двадцать. Тело казалось невероятно слабым, голова раскалывалась от многочисленных дум, сил не было ни на что, ни физических, ни моральных. Было только желание упасть замертво и больше не вставать, не смотреть ни одной записи или фото. Он и так уже понял, что в произошедшем, виноват только он один, а Юнги, просто жертва и ему и десяти жизней не хватит, чтобы исправить всё и вымолить прощения. - Да, - кивает на вопрос, - на самом деле эта запись попала ко мне случайно, сегодня кто – то неизвестный отправил мне её по почте, и тут же удалил аккаунт. Думаю, это кто – то со стороны Намджуна. - Показывай, - выдыхая густой дым от сигары, проговаривает Хосок и протягивает младшему свой бокал, - я понимаю, что единственное, чего тебе сейчас хочется, это пустить пулю себе в висок, но проблему это не решит, Чонгук. Посмотри и разберись с этим до конца. Чонгук принимает из рук старшего бокал, смотрит в него, словно пытается разглядеть что – то на дне, будто там увидит ответ на все волнующие его вопросы, явно не находит. Хмыкает, вливая в себя безвкусную в очередной раз жидкость, и кивает. - Включай, - поднимает взгляд на Минхо, - я готов, - сжимает кулаки, смеётся над собой в голове, потому что нихуя он не готов, ни к чему. Уверен, что следующие видео, окончательно размажут его и заставят по – настоящему смерти желать. Это проще, чем жить с этим грузом вины. Минхо находит нужную запись, и передаёт планшет Чону, сам на диван не садится, отходя ещё на шаг. Чонгук включает запись, которая не в очень хорошем качестве, человек, снимавший двоих, явно сильно приблизил картинку, но на удивление, звук был отличным, хоть и было чувство, словно наложен, Чона это не волновало, потому что голос Юнги он точно ни с чьим другим не спутает, впрочем как и Нама. Чонгук видит, как к сидящему на земле Юнги, присаживается Намджун, слышит, как он представляется, а после и его предложение… планшет выскальзывает из рук, а из уст рядом сидящего Хосока, который так же внимательно смотрел запись, слетает «охуеть». Хосок подбирает выскользнувший из рук друга планшет и включает дальше остановившуюся запись. Чонгук слышит льющиеся из динамика слова, и поверить не может в то, какой же он на самом деле долбоёб. Он ведь видел, видел же, что с Юнги что – то не так, что его буквально разрывало от чего – то, почему он промолчал? Почему не рассказал? Почему не попросил помощи? Почему, чёрт возьми, Чонгук махнул на это рукой, не придав этому состоянию омеги должного значения? Да, он переживал и даже очень, потому не хотел оставлять омегу одного в тот день, но почему он не поговорил с ним? Почему не расспросил? Просто миллион почему, ответа ни одного. - Ты ведь начал давать ответку, до этого дня? – спрашивает Хосок, после того как запись закончилась. - Да, - сглатывая ком, отвечает, - этот сукин сын наврал ему, воспользовавшись тем, что я ему не рассказал ничего. – Хмыкает, поднявшись с дивана, ходит взад вперёд, не зная, за что бы уцепится. Да, теперь он знает, почему Юнги ушёл, что произошло и так далее, но это знание, не даёт ровным счётом, ничего. Чонгук не знает, как ему разговаривать с Юнги, да что там разговаривать, как ему в глаза то смотреть теперь? Просто подойти и всё объяснить? Поможет ли это на самом деле хоть чем – то? Даже если Юнги и даст ему шанс выговорится, то это ничего не изменит. Он правильно сказал тогда на крыше, то, что Чонгук спас его тогда, сейчас не имеет ни какого значения. И этот его истерический смех на крыше… Он тянулся к нему, к Чонгуку, но так как был уверен в том, что он ему не поможет, не рассказал, не попросил, надеялся, что тот поймёт, а Чон не понял. Безполезная дубина, которая потонула в своей детской обиде на брата, и неосознанно, перекинул её на Юнги, промолчал, ожидая ещё каких – то действий, но Юнги молчал, больше не просил, разве что обнять его и поцеловал, чтобы было о чём сожалеть после. - Что мне делать? – Поворачивается к Хосоку, - как мне это исправить? Я потерял его и это очевидно. Он не поверит мне, не станет слушать, не вернётся. Я для него тот, кто ноги об него вытер… Что мне делать, Хосок? Хосок молчит, он сам понимает, ситуация практически безвыходная, а потому не знает, что ответить. Когда он смотрел на Юнги, он чётко видел по этому мальчику, что он любит младшего, ничуть не меньше, самого Чонгука, вот только одной любви, бывает недостаточно, чтобы быть вместе и простить. Он это отлично знает, потому что тоже из за недоверия едва не потерял самое ценное в своей жизни, того, без кого он никто и ничто, которое непонятно для чего существует на этой планете. Уверен, Чонгук себя так же сейчас чувствует. Хосок тогда просто напролом пошёл, надеясь, что Джин его примет, но пойдёт ли Юнги к Чонгуку? И ведь если не пойдёт, то винить его нельзя. Потому что всю пережитую боль, очень нелегко забыть и отпустить, особенно когда источник этой самой боли, спит с тобой в одной постели. Находится с ним, по - прежнему больно, нужно по новой учится быть с ним без этих, травмирующих счастье воспоминаний и это очень сложно. У Хосока с Джином ушло на это три года, и они продолжают бороться, но смогут ли эти двое? - Не смотря на это, ты должен поговорить с ним, - наконец отвечает старший, стряхивая пепел в пепельницу, - да, шанс в то, что он поверит тебе, практически равен нулю, но ты всё равно должен это сделать, а он, должен будет выбрать. И даже если в итоге он поверит тебе и выберет тебя, вам будет очень сложно, каждому из вас понадобится титаническое терпение и много сил, чтобы пережить этот момент и оставить его в прошлом. К слову, это далеко не у всех получается, я бы даже не сказал, что это получается у нас с Джином. Он уже почти отпустил, но я до сих пор чувствую вину перед ним, из за этого, недостойным его, а потому бывает, сам всё порчу. Но ты должен попытаться. Это всё, что я могу тебе сказать. – Разводит руками, поднимаясь с дивана и наполняя бокал по новой, - дай ему время не много остыть, а потом, поговори. Единственное, чем я могу попробовать помочь, так это попросить Джина, чтобы он настроил Юнги выслушать тебя, а дальше, всё зависит от вас самих. – Сделав глоток, передаёт бокал младшему и похлопывает по плечу. - Я уже и за это буду благодарен, хотя понятия не имею, как мне разговаривать с ним, - опускает взгляд, - я проматываю эти слова в голове, но они кажутся мне такими ничтожными. Я себя чувствую ничтожеством, особенно понимая, для чего Намджун сделал это, он мстит мне, решив использовать Юнги. Поэтому теперь я виноват ещё перед одним человеком, и не говори, что моей вины в случившимся нет, Хосок. - Пойду, напишу Джину, - Хосок выходит из комнаты, а Чон, устало валится на диван. - Ты говорил, есть ещё запись, - тихо подаёт голос, обращаясь к молчащему всё это время, Минхо. - Не думаю, что вам сейчас стоит смотреть её, - так же тихо отвечает, - к тому же, она совсем не содержательна, там только Юнги и он… - Включай уже, - запустив руку в волосы, окончательно сбивает всю укладку и, расстегнув пиджак, снимает его, отбросив в сторону. Минхо присаживается рядом с Чоном, берёт в руки планшет, и находит последнюю запись. Его руки подрагивают от воспоминаний о том, что на ней и на самом деле, видя сейчас состояние Чона, не хотелось бы добивать его ею, но и с другой стороны, может, это как – то поможет? Ага, ну да, когда бы лицезрение боли любимого человека помогало? Нужно было просто промолчать о ней, сейчас, может быть только хуже. - Минхо, чтобы там ни было, я в любом случае должен это увидеть, - видя сомнения парня, проговаривает, на что младший, неуверенно, но кивает и включает запись. Чонгук видит несколько размытую картинку переулка и стоящей в нём, машины Кима, из которой выходит Юнги. Стоит машине отъехать, как он валится на асфальт. Начинается дождь, а он, начинает кричать. Он бьёт руками по мокрому асфальту, матерится, утопает в собственной истерике, и дожде, а Чонгук, тонет прямо сейчас, желая, чтобы этот диван поглотил его и он больше не смог дышать. Потому что слишком больно, потому что невыносимо, но и глаз отвести невозможно. Юнги было больно, очень больно и не понятно, как он вообще это выдержал? Как он всю свою грёбаную жизнь выдерживает и почему ему именно Чонгук встретился, который только больше страданий ему принёс, вместо защиты и тепла? Запись заканчивается, Минхо передаёт ему сигарету, и шепчет извинения, Чонгук на них мотает головой, говоря, что тот ни в чём не виноват. - Но вы тоже не должны винить только себя, - проговаривает, - я не знаю, что происходит между вами и Кимом, и почему он это делает, но я уверен, что ваша вина не настолько сильна. Он слишком жестоко с вами поступает. – Чонгук с одной стороны благодарен младшему, за эти его слова поддержки, но с другой, он только хмыкает на них. - Когда – то, и я забрал его любимого и погубил, - хрипит, после чего затягивается, - поэтому, понимаю его. Единственное, что меня злит в его поступке, это то, что он приплёл сюда Юнги, который ни в чём не виноват, но и этот поступок я понимаю. Больше, он бы не смог меня чем – то зацепить. - В каком смысле, погубили? – Задаёт свой вопрос, хоть и не уверен, что хочет знать ответ на него. - Они поругались, точнее, постоянно ругались. Ким всегда был слишком собственником и его омега в буквальном смысле не мог дышать рядом с ним. Мы много разговаривали на эту тему, его пытались убедить и Джин и Хосок, но он никого не слушал. У Намджуна была чёткая установка, что стоит ему ослабить хватку, Джеху, его омега, уйдёт от него. Но принял он решение уйти, именно из за этого, потому что не выдержал и попросил меня помочь. Мы дождались, когда Нама не будет дома, и я забрал его, на самом деле радуясь такому решению с его стороны, потому что мне было его жаль. Я увёз его в другой город и не сказал Наму, куда. В конце концов, он нашёл его, точнее, его труп в ванной. Он вскрылся в тот же день, как я уехал от него. Намджун винит в этом меня, я был не согласен, сказал ему, что не уедь он, то сделал бы это в его доме, разницы никакой. Потом у нас пошли конфликты в бизнесе и в итоге, он отделился, перед этим повесив на меня ярлык виновника. – Заканчивает свой рассказ и тушит сигарету. - Но ведь вы на самом деле не виноваты, - начинает Минхо, но Чон его перебивает. - Я чувствую свою вину, потому что видел и знал, что парень не стабилен психически, предвидел его намерения, но тем не менее, оставил его одного. Вспоминая это, я пытался найти себе оправдания, но чем больше возвращаюсь в тот момент, тем больше осознаю, что мне было просто плевать. Я только хотел перестать сориться с другом из за этого омеги, а его жизнь, меня на самом деле не волновала. Я знаю, что Намджуну тогда было очень больно, и он возвращает теперь всю эту боль мне, только в тройном размере, так всегда было. Дай Наму что – то, он вернёт тебе больше, чем получил, в независимости от того, что это. Чонгук смолкает, и Минхо тоже голоса больше не подаёт, он до такой степени в шоке от этой истории, что не знает, что сказать. Он пытается понять Намджуна и с одной стороны понимает, но понимает и Чонгука, и по его мнению, в этой истории, не виноват никто из них, разве что в том, что не прислушался к каждому, но это даже не вина, а ошибка, которую на самом деле можно было исправить. - А теперь скажи, зачем ты всё это делаешь? – Вдруг спрашивает Чон, - почему так обеспокоен, судьбой, наших с Юнги отношений? - Серьёзно спрашивает. - Потому что вы любите друг друга, оба. Вам просто нужно было помочь узнать правду, иногда, нужен кто – то третий, кто если и не поможет, то хотя бы поддержит и придаст сил, двигаться дальше, а не бросить это всё, - с явно скользящей в голосе грустью, отвечает, и Чонгук эти нотки, отчётливо слышит. - Говоришь так, словно переживал подобное, - хмыкает беззлобно, и поворачивается к младшему, у того лицо перекошено, а глаза прикрыты. - Мне на самом деле, когда – то, нужна была поддержка, потому что мой выбор, был… он был не правильным, по мнению многих, но я не хотел сдаваться. В итоге сдался, потому что силы бороться закончились, когда и.. у него. Мы оба устали и в итоге расстались, после чего я ушёл сюда, просто чтобы забыться, а уже через пару месяцев работы, увидел вашу ситуацию. Это отвлекало и я… я просто хотел помочь. – Кивает сам себе, и поднимает взгляд на Чона, - он действительно любит вас, даже после всего этого любит. Но у него может не хватить сил, поэтому покажите ему, что вы готовы бороться, не за него, а за вас, но будьте готовы, к сложностям, о которых вам сказал господин Хосок. И хотя бы освободите его от Намджуна, потому что с ним он не по своей воле, а это грязно. - Мне жаль, что тебе пришлось пережить это, будучи в таком возрасте, - сжав чужое плечо, проговаривает, - и спасибо тебе, без тебя, я бы вряд ли справился. - Но я ничего не сделал, - виновато бурчит. - Нет, ты не давал мне забыть о нём, не смотря на мой запрет, не упоминать его, ты всё равно это делал, и я не только про день похорон. Ты часто как - либо намекал на него, в каких – то разговорах, я это слышал, но старался игнорировать, но потом, каждый раз проматывал твои слова в своей голове, а с ними, в мою голову приходил и он. Таким образом, я всегда о нём думал и всё больше ловил себя на мысли, что больше не могу и нужно с этим что – то делать. Поэтому не думай, что ты был бесполезен, ты многое сделал, особенно сейчас, дальше я должен сам. – Чонгук поднимается на ноги и идёт к выходу, останавливается у двери и, обернувшись к Минхо, проговаривает, - а так же, у меня есть просьба к тебе, пожалуйста, найди Тэри и увези его отсюда, я уверен, что он не ушёл. - Да, конечно, но я не на машине… - Тогда попроси Йена, можешь даже пистолетом ему пригрозить. - Я бы это и без разрешения сделал, - поднимаясь, бурчит. - Я не сомневаюсь, - пускает лёгкий смешок и покидает комнату, а Минхо, тяжело вздохнув, думает, кого ему стоит искать первым, омегу или альфу, от которого его перекашивает, и ноги дрожат. Нет, мотает головой, лучше найти омегу и уехать с ним на такси. Не надо ему пересекаться с этим альфой. Он ему не доверяет, он его бесит, он его… сука, манит, как ебучая дарлингтония притягивает насекомых, которые путаются в кувшине, становящемся для них лабиринтом – ловушкой из которого потом невозможно выбраться. Минхо то самое насекомое, которое знает, что этот цветок, как бы, не был прекрасен, как бы, не манил его, опасен. Ему нельзя приближаться, нельзя, садится на него, ничего нельзя. Но как же… как же хочется порой побыть глупой жертвой, которая якобы не знает, что её ждёт.***
Хосок улыбается глядя в экран телефона и отправляет целующийся смайлик, когда врезается в спину Намджуна. Присаживается, чтобы поднять телефон, после чего поднимает взгляд на Кима. Видеть его сейчас не хочется совсем. Он понимает, что он зол и обижен, поэтому мстит младшему, но это переходит все границы. Когда – то, он как и Джин надеялся, что они смогут помирится, и они снова будут вчетвером, тем более, что именно Намджун был тем, кто первый подружился с Чонгуком и присматривал за ним, называя его своим младшим братом, Хосок появился только потом и думал, что ему никогда не стать настолько же близким к этим двоим, как они друг к другу. Когда – то, у Хосока с Намджуном была даже молчаливая борьба за младшего, каждый хотел чему – то научить его, быть примером. А сейчас, глядя на то, как этот человек, потонувший в своей злости и обиде, губит жизнь младшего, Хосоку хочется, как минимум ударить его, чтобы мозги на место встали, и как максимум отвернуться от него, оставить одного. - Смотрю, твой взгляд на меня поменялся, - усмехается Намджун, - что, решил, наконец, выбрать сторону? - Ты сам вынуждаешь сделать это, - спокойно отвечает, хоть и хочется кричать на того, кого до сих пор хочется называть другом. - Ну да, - цокает, - как всегда я всех вынуждаю, - криво улыбается. – Сначала Джиху, потом папу Джина, теперь и Чонгука, - поднимает взгляд на Хосока и в нём одна обида сквозит. - Забыл Юнги упомянуть, - не теряется под этим обвиняющим взглядом, знает, что бьёт сильнее, чем того следовало бы, но нужно же как – то спустить этого человека на землю, - его ведь ты тоже вынуждаешь быть с тобой. – Намджун на эти слова посмеивается безрадостно, взгляд опускает, проводя большим пальцем по подбородку, молчит. Хосоку более, чем знаком этот жест, Намджуну больно или он зол, но в этом случае, скорее всего, оба варианта верны. Сейчас Чону больше всего хотелось бы просто подойти к нему, похлопать по плечу с просьбой остановится, а получив согласие, пойти и как раньше, выпить, и громко посмеявшись над произошедшим, забыть об этом. Да только знает, что как бы, не хотелось, как прежде уже ничего не будет. Даже если Юнги всё - таки вернётся к Чонгуку, а Намджун простит младшего, у каждого внутри ещё будет сидеть этот горький осадок от болезненного прошлого. - Команда Шерлока и Холмса снова всё разгадали, молодцы какие, - саркастически похлопывает в ладоши, - только, что это меняет? Юнги всё равно ему не поверит, а если и поверит, он не вернётся. - Но и с тобой не останется, - делает шаг к Киму, - или ты хочешь погубить ещё одного омегу? Мы ведь оба знаем, почему он на самом деле ушёл, почему тебя не было дома в тот день, и почему он покончил с жизнью, - глядит в глаза пристально, ищет хоть долю какой – то человечности, с которой Намджун, видно, решил окончательно, простится, слившись с образом монстра. – Не думаешь, что Чонгук слишком долго несёт твою вину, а ты ему ещё прибавляешь. - Не я виноват в том, что он не рассказал ему сразу, - шипит, закипающий Нам. - Да, так же, как и не ты сказал Юнги, что Гук ни как за него не вступался и вообще, срать он на него хотел? Или не ты отправил Тэри, в чёртов отель именно в этот день? Ну, или сейчас, ты привёз Юнги сюда не ради того, чтобы он увидел Гука с другим? Скажи, что всё это не так, и я поверю, заберу свои слова обратно и даже извинюсь, хоть ты знаешь, что я этого не делаю, но сделаю, если я оказался не прав. – Не повышает тон, хоть сдерживать себя и крайне сложно. – Скажи, что всё это ебаный бред, и ты не предлагал Юнги стать твоей шлюхой, при этом потрахивая Тэри, которого тебе оказалось недостаточно. Намджун молчит, кусая щёку изнутри до привкуса железа во рту. На Хосока взгляда не поднимает, оба понимают, что второй прав во всех своих словах. - Ни я, ни Джин не вмешивались в ваши разборки, даже тогда, когда вы стали делить территории, но ты Намджун, перешёл все границы и перегибаешь. И ладно бы ты только Чонгуку говно подкладывал, так из за тебя другие люди страдают. Юнги ни в чём не виноват перед тобой, как и его отец, которого из за тебя убили, не виноваты и другие люди в том районе. Не виноват перед тобой и этот чёртов Тэри, который без ума от тебя, а ты продолжаешь его под Гука подкладывать. Не думаешь, что пора бы остановится и задуматься о том, в кого ты превратился? - Мог бы просто сказать, что не рад мне, - прокашлявшись, задирает подбородок, как и всегда, отказывающийся признавать свои ошибки. – Так и быть, уйду, только… - Юнги сейчас с Джином и не в лучшем состоянии, - перебивает, заставляя остановится, - не трогай его, хотя бы сегодня. - Ты будешь мне указывать, как поступать со своим омегой? – Хватает Хосока за вороты пиджака, притянув к себе, на что тот и бровью не ведёт, что бесит Нама ещё больше. - Во первых, это не твой омега и твоим он вряд ли когда – то будет, - скучающе произносит, - во вторых, - отцепляет от себя чужие руки, - не ты ли отдал Тэри платок? – Видит, как на секунду, но в чужих глазах появляется замешательство, Чону этого более чем достаточно, - не признаешь вину перед нами, так хотя бы парня пожалей, в конце концов, больнее всего ему сделал не Чонгук, а ты, Намджун. – Отходит на шаг, замечая, как старший поджал губы, - дай ему время успокоится, потом я отправлю его к тебе. - Знаю я, куда ты его отправишь, - хмыкает Намджун. - Отрицать не буду, сейчас Джин успокаивает его, чтобы подготовить к разговору с Гуком, - разводит руками, - но неужели ты ещё не уяснил, что сила может помочь в любом деле, касательно бизнеса, но не в любви. Если так хочешь превратить его в полуживое приведение, которым едва не стал твой брат, пожалуйста, - пожимает плечами, - но неужели ты сам готов к этому? К тому, что тепла от его рук ты не получишь, как и искренней улыбки? Готов, хорошо, могу сказать номер, в котором они сидят, забирай… - Иди нахуй, - роняет больше уязвимо, нежели со злостью или целью реально послать и, развернувшись, уходит из коридора, в сторону выхода. Хосок провожает его тяжелым вздохом и сочувственным взглядом. Ему пиздецки как надоело ковыряться в грязном белье каждого, хранить их секреты и просто наблюдать за всем бредом, в который они превращают свою жизнь, но и как по – настоящему помощь друзьям, не знает. Надеется только, что Намджун, хотя бы в этот раз задумается над его словами и перестанет творить хуйню. Меньше всего ему хотелось бы, поднимать оружие на брата.***
- Зачем ты притащил меня сюда? – Недовольно бурчит Юнги, пока Джин заводит его в номер, закрывая за ними дверь. - Будем решать проблему, - с улыбкой отвечает. - И как ты собираешься её решать? И какую из? – Пропитанным скептицизмом голосом, Юнги скрещивает руки на груди, глядя на старшим. - Мы будем пить, а там, какая – нибудь, да решится, - весело проговаривает старший, пока Юнги смотрит на него как на человека с диагнозом, умственной отсталости. - Прикалываешься сейчас? – Выгнув бровь, спрашивает Юнги, наблюдая за тем, как Джин спокойно идёт к бару, что – то напевая себе под нос. - Нет, - пожимает плечами, - я абсолютно серьёзен. Просто пошли всё и всех нахуй и напейся сегодня, а там, может и решение какое придёт. Даже если нет, просто дай своему организму оторваться сегодня. - Ага, а потом на мне Намджун оторвётся, - склонив голову набок, напоминает. - Не волнуйся об этом, - махнув рукой, Джин подходит к мини бару, стоящему напротив огромного окна, - сегодня можешь вообще о нём забыть, я бы даже навсегда рекомендовал, но там, как сам решись. Так что, что будешь пить? – Обернувшись, хлопает ладонями друг об друга. - У тебя есть коньяк? – После минуты раздумий, отвечает Мин, проходя за Джином к бару. - Всё для моего особого гостя, - подмигивает и ставит на стойку найденную бутылку коньяка и два бокала, - со льдом, или без? - Без, мы же напиться собираемся, - ухмыляется, присаживаясь на высокий стул, упираясь подбородком в раскрытую ладонь. - Вот это я понимаю настрой, - улыбается во всю, явно довольный Джин и наполняет два бокала. Парни недолго сидят за барной стойкой, непринуждённо болтая, после чего, решают, переместится на балкон, где Юнги смог бы курить, так как в номере могла сработать противопожарная сигнализация. Там Юнги решает спросить Джина об этом здании, его проэктировании и как вообще Джин пришёл к профессии архитектора, тогда как Хосок, владелец казино и как выяснилось в ходе их беседы, не одного. Джин рассказал, что вначале вообще не знал, чему себя посвятить. В его голове было множество идей, много желаний, которые он хотел бы воплотить, как и множество увлечений, которые он на самом деле, очень быстро забрасывал. Он пробовал себя в музыке, рисовании, в спорте, но ничего особо не манило. Было интересно, но не так, чтобы жить этим, а Джин хотел именно этого. Не то чтобы, добиться чего – то, а именно, найти то занятие, которому он мог бы посвятить всю свою жизнь, именно, дело всей жизни. Архитектурой же он начал заниматься случайно, это был период, когда папа увёз его в Китай, после смерти отца Намджуна. После долгих ссор и скандалов с папой о его возвращению в Корею, Джин поверил обещанию Хосока забрать его и на какое – то время успокоился, и решил закончить универ. Там так же была кафедра архитектуры, и как выяснилось, его новый знакомый там, как раз таки был оттуда. Тогда он просто зашёл туда, чтобы они вместе пошли в столовую, но увидел все эти чертежи и макеты зданий, и понял, что влюбился в этот кабинет. Он с невероятным интересом слушал рассказы друга об этой профессии, рассматривал его чертежи, а руки так и чесались, придумать что – то своё. Он был необычайно рад, ведь не только нашёл то, чему мог посвятить себя, но так же, это занятие помогало спасаться от мыслей о Хосоке и вынужденной с ним разлукой. Историю, о которой, Юнги слушал затаив дыхание. - Вы очень многое пережили, - после окончания рассказа, проговаривает, - и я очень рад, что теперь вы всё - таки вместе, ни смотря не на что, - улыбается, но улыбка его уже спустя пару секунд меркнет и он делает глоток из уже шестого бокала. - Юнги, у тебя тоже не всё потеряно, - мягко проговаривает Джин, похлопав его по руке, - я понимаю твои чувства, как и твою обиду на Чонгука, но… - Не надо Джин, пожалуйста, - сморщившись, перебивает, - я ещё недостаточно пьян для разговора о нём. - А по мне в самый раз, - не согласен старший, - понравится тебе то, что я скажу или нет, но выслушай меня, а потом делай выводы, хорошо? – Дожидается, пока Мин подкурит очередную сигарету и кивнёт, после чего продолжает, - я знаю, что ты не веришь, как и отлично понимаю причину этого неверия, но Чонгук действительно любит тебя и с ума без тебя сходит, - игнорирует хмыканье Юнги и продолжает, намереваясь достучаться до парня. – Он допустил ошибку, не поверив тебе сразу, из за своей обиды, но мы все люди и нам свойственно ошибаться. Намджун же, просто воспользовался этой ошибкой и, не смотря на то, что он мой брат, я считаю его действие подлым. Он сказал тебе то, что не являлось правдой, Юнги. - О чём ты? – Очень тихо спрашивает, впервые за этот разговор, подняв на Джина взгляд. - Чонгук не отворачивался от тебя, он просто не знал, как сказать тебе обо всём, боясь, что ты предашь его или он выполнит план брата. В тот же день, как он привёз тебя в больницу, он начал спор с Намом за эту территорию, только из за тебя, а сейчас, это всё превратилось в войну. На твой дом больше никто не нападал, не потому, что Намджун решил дать вам время, а потому, что он охранялся людьми Чона, на вас бы и не напали снова. Он приглядывал за тобой те три недели, что вы не виделись. Уехал он от тебя утром, потому что Нам вскрыл два его склада и саботировал подмену его товара, он хотел разобраться с этим и надеялся, что ты дождешься его. Он хотел вернуться к тебе… - Даже если всё так, - прерывает старшего, потому что слушать всё это больно, - почему он не дал знать о себе потом? Почему только на похоронах объявился, да ещё и так… что лучше бы не появлялся, - опускает взгляд. – Зачем тогда всё это было? И тот омега… - Это действительно, как бы его омега, - проговаривает, скривив лицо, - ему подбросили фото, где вы с Намджуном представлены так, будто мило общаетесь, а потом он собственными глазами увидел, как вы обнимаетесь у твоего дома, после похорон. У Чонгука всегда была проблема крайней эмоциональности и обзор ситуации только с одной стороны, меня даже удивляет, как он ещё ни в одном из бизнесов из за этого не прогорел, - мотает головой и допивает содержимое своего бокала, - из за этого он потерял брата, и наверно, потерял тебя. – Поднимает взгляд на омегу, ожидая, что он что – то скажет на эти слова. - Наверно? – Оправдывая ожидания, переспрашивает, но скорее себя, чем Джина. - Ты же любишь его, Юнги, - положив ладони на чужие плечи, проговаривает, - я понимаю, что для тебя эта просьба может показаться огромной и неуместной, но прошу тебя, поговори с ним, дай ему шанс, хотя бы высказаться, а потом, всё как следует обдумав, примешь решение. - Если бы я ещё мог что – то выбирать, - печально роняет, - даже если я выслушаю его, это ничего не изменит, - мотает головой. - Не думай о Намджуне и о чём – либо ещё, он мой брат и я люблю его, но и тебя обижать не позволю, поэтому не волнуйся об этом. Лучше подумай о Чонгуке и своих чувствах к нему, тебя же на части без него ломает, а каждый, на кого ты смотришь, в голове отбивается, как «не он». Я не буду говорить, что ты не сможешь без него, ты сможешь, но… Хочешь ли ты без него? Точнее нет, хочешь ли ты сожалеть о том, что не дал ему шанса? Вообще считаю, что лучше бы сожалеть о сделанном, но не получившимся, чем, наоборот, о том, чего не сделал. Не думаешь? – Наполняя вновь бокалы, спрашивает. - Я первый поцеловал его, чтобы было, о чём сожалеть, - хмыкает Юнги, принимая в руки бокал. - Вот видишь, мы с тобой одинаково мыслим, - чокаясь своим бокалом, с бокалом Юнги, весело проговаривает. – Выпьем за действия, о которых не страшно сожалеть, - озвучивает тост и, не дав, Юнги возразить, отпивает из бокала, жестом руки, призывая сделать тоже, самое и Юнги, на что тот недовольно ворчит что – то, мило сморщив личико, и отпивает. После они к этому разговору не возвращались, говорили о чём – то, что не заставляло много думать или чувствовать эмоциональный дискомфорт. Джин рассказывал забавные истории из своей подростковой жизни, как он попал в дом Кимов, и как он был единственным омегой, среди трёх альф, с которыми попадал во всякие приключения, и не всегда приятные, но сейчас, кажущиеся забавными. Юнги с удовольствием слушал эти истории, хоть ему и было сложно представить, чтобы эти трое альф, были когда – то, лучшими друзьями. Тем не менее, он старался не заморачиватся об этом и просто хорошо проводить время, в приятной компании Джина, стараясь игнорировать не приятные мысли, которые всё сильнее пытались забрать его внимание. Когда на часах было уже начало второго часа ночи, пьяненький уже Джин сказал Юнги, что ему нужно отойти поговорить с Хосоком, просил не обижаться и в скором времени вернутся. Юнги улыбчиво с ним попрощался и просил сильно не задерживаться, а сам, в какой – то степени радовался тому, что на какое – то время остался один. Ему нужно было обдумать всё, что сказал Джин о Чонгуке, а так же, свои желания. Конечно, Юнги были приятны слова старшего о том, что Чонгук не бросал его, что он пытался помочь и возможно, расскажи бы Юнги о полученном предложении, сейчас, всё могло быть иначе. Возможно, им не пришлось бы проходить эти круги ада, в которых каждый из них страдает и обвиняет друг друга в том, в чём ни кто из них не виноват, но… всегда есть это чёртово «но», которое может всё испортить. Чонгук сказал, что любит его, но тогда… как тогда он мог поверить в то, что Юнги мог по своему желанию связаться с Намом? Как мог так просто взять и поверить в то, что на картинках, при это не поговорив с самим Юнги? Да, конечно, Юнги тоже хорош, тоже молча, сделал выводы и ушёл, но он оправдывает себя тем, что он видел в живую, он видел этого омегу, слышал, как он требовал Чонгука, платок и поведение Чона на похоронах. Юнги тогда даже думать о каких – либо разговорах не мог, но он ждал, он желал, он хотел его поддержки, а Чонгук… Он просто приехал добить его и плевать ему на чувства омеги. Но, ладно, Юнги может понять и это, да, они оба были не в себе, каждый на тот момент гнул свою линию, но, если бы сейчас он поверил в его слова любви, без последствий для папы и себя, ушёл бы от Нама, то, что будет потом? Юнги уже вряд ли будет доверять Чонгуку, как и Чон ему. Каждый будет помнить произошедшее, но извлекут ли они урок из этого? Что если Чонгуку снова что – то подкинут? Или Юнги, снова заметит какого – то омегу, который будет проявлять к нему повышенный интерес? Что будет с Юнги, когда он будет просыпаться один? Когда он снова не сможет видеть Чонгука слишком долго? Каждый раз в такие моменты он сходит с ума, а ведь между ними, кроме одной ночи, ничего не было… Юнги понимает, что не хочет быть настолько зависимым от Чонгука, не хочет, чтобы центром его жизни был один конкретный человек, но пока что, всё происходит именно так и это ненормально. Особенно учитывая то, какой это человек и чем он занимается. Нет, слишком больно, даже думать об этом. Нужно как – то избавляться от этой зависимости, бежать от неё, потому что… Потому что иначе он умрёт, в любом случае. Будет он с Чонгуком или нет, в итоге, эта ненормальная зависимость его погубит. Тяжело вздохнув от этих мыслей, Юнги хочет налить себе ещё бокальчик, так Джин так и не вернулся, но подняв с пола бутылку, обнаруживает, что она уже пуста. - И когда только мы успели вторую угомонить, - бурчит про себя, медленно поднимаясь на ноги, чтобы дойти до бара за ещё одной. К слову, только в этот момент Юнги понимает, что не настолько трезв, как ему казалось, пока он сидел. Ноги тут же подгибаются, и так и норовят Юнги упасть лицом в пол, что он собственно и делает, запутавшись в них и приземлившись пусть и не лицом в пол, как предполагал, но на колени, что не менее неприятно. Попытка встать терпит мгновенный крах и тогда он решает не испытывать судьбу и двигается к бару ползком, чтобы подняться на не слушающиеся ноги, держась за его стенки. Именно эту картину застаёт, прислонившийся, к косяку, тоже, не очень трезвый, но имеющий способность, ровно стоять на ногах, Чонгук. Он, даже не пытаясь сдержать себя, хрипло посмеивается с того, как цепляясь за стойку, парень поднимается на ноги и, держась за неё, матерится, в поисках, нужного ему алкоголя. Юнги же этот смех, отчётливо слышит, но решает не реагировать на него, чего он только не слышал в своей голове, за вторую бутылку с Джином. Там и смех был, и голос Чонгука, который говорил ему слова любви и просил вернуться, этим вымышленным словам подвывал и внутренний зверёк, которого Юнги сегодня, тоже многочисленное количество раз, успел послать. - Помочь? А в этот раз, игнорировать очень сложно. Это либо очень качественная галлюцинация в режиме пять дэ, либо Чонгук действительно стоит позади, посылая волнами тепло от своего тела, и заставляя дышать своим запахом. Юнги сглатывает, его руки замирают. Нет, не может это быть галлюцинацией, не может мозг над ним, вот так издеваться, особенно сейчас, когда он принял решение забыть обо всём. Медленно, но он оборачивается и видит перед собой любимое лицо, на которое падает чёрная чёлка, закрывая собой один глаз. Юнги видит его, но всё равно, отказывается верить в то, что это правда, отчего – то, но ему легче воспринимать это за глюк, потому что если Чонгук и правда здесь, то Юнги может быть снова больно. А галлюцинация не может сделать больно. Не может ведь? Неуверенно, но он тянет руку к лицу альфы и убирает с него мешающую чёлку, открывая для себя полный обзор, на любимые глаза, по которым, как бы он не старался сейчас отрицать, до одури, скучал. Они всё такие же, чёрные, как два бездонных колодца, в которые Юнги, с удовольствием ныряет и в наслаждении, снова, тонет. - Захлебнулся бы тобой, - слетает с уст и Юнги, когда нетрезвым мозгом осознаёт, что сказал эти слова вслух, не хочет даже возвращать их, уверен, потом, он этого никогда не скажет, как и уверен, в том, что в скором времени, захочет, удавится, на одном из галстуков Намджуна, за то, что произнёс их. - Из за тебя в мире может не остаться малины, - отвечает Чонгук, тоже, явно не собирающийся, держать свои мысли при себе, делая ещё шаг к омеге, - потому что я питаюсь только ею, чтобы хоть так, почувствовать твоё, присутствие, но я слишком быстро понял, что это не особо помогает. Я хочу дышать именно тобой и только тобой, и плевать, что могу задохнуться. Начни душить меня своими руками, я приму это как самую лучшую и даже, желанную смерть. Юнги, - мягко уложив свои руки, на чужие румяненькие щёчки и поглаживая их, - я ужасно виноват перед тобой и мне вечности не хватит, чтобы искупить свою вину и получить прощения, но я просто не существую без тебя. Ты нужен мне, необходим, я хочу быть рядом с тобой, всегда. Умоляю, позволь мне это, хотя бы попытаться, сделать тебя счастливым. - Чонгук, - Юнги замолкает, понимая, что кроме имени ничего сказать не может. Копирует жест альфы, поглаживает любимый шрамик, смотрит на родинку, которую сейчас до безумия хочется поцеловать, в глаза, в которых одна любовь и омывающие её, реки сожаления. Не знает теперь, хочет ли, чтобы это всё оставалось обыкновенной галлюцинацией или сном. Нет, после таких снов не просыпаются, потому что реальность тут же размажет, не даст и шанса жить дальше. - «Я тоже скучал и в жизни не ел столько грецкого ореха, сколько за это время. Ты снился мне каждую ночь, я проклинал эти сны, но и весь день, скучал по ним, желая, чтобы ночь по быстрее настала, и я мог снова окунуться в них, потому что там, ты любил меня». – Проговаривает, но только мысленно, не позволяет словам сорваться с уст, чтобы альфа их услышал. Опускает взгляд, собирается, убрать ладони с чужих щёк, но Чон кладёт свои ладони, поверх его, не даёт этого сделать. В глаза глядит так, что Юнги снова растаять готов, чувствует, как пальцы, так нежно оглаживает, перемещается на запястье и к губам его своим подносит, совсем легко касаясь, а Юнги это прикосновение через ткань рубашки чувствует, какое горячее, какое, лично для них, особенное. Чонгук глаз своих, не отводя, отгибает рукав чужой рубашки, видит, как зрачки омеги расширяются ещё больше в этот момент и в запястье упираются, после чего опускаются. Альфа чуть хмурит брови и тоже на запястье омеги смотрит, где чёрными чернилами, тонким почерком красуется тату: a primo radiis solis . Смотрит долго, изучает, кажется, взглядом в себя каждую букву впитать хочет и на сердце себе высечь, поднимает взгляд на омегу и одними губами шепчет: - И пока не погаснут звёзды, - не дожидается ответа омеги и к губам припадает, целует, тянет, ласкает, вкусом их, мягкостью, наслаждается, дуреет, от того, насколько быстро комната стала их запахами заполняться. Отстраняется от податливых губ, только чтобы поцелуй теперь и на тату оставить, продолжение которой, он обязательно и себе набьёт, и снова к губам возвращается. Юнги не сопротивляется, отвечает на поцелуй, потому что тоже хотел, тоже мечтал, всё это время без этого запаха умирал, задыхался, словно дышать полноценно он теперь только Чонгуком может, именно он для него источник, такого жизненно важного кислорода. И пусть те, кто говорят, что невозможно задохнуться от отсутствия любимого человека, к чёрту идут, Юнги именно душой с альфой дышит. Чувствует, словно бы вековая засуха внутри прекратилась, ожил, растаял, может гордо сказать, что живёт теперь, а не кожаной оболочкой существует. Кладёт свои руки на плечи альфы, ближе его к себе притягивает, чтобы чувствовать всем телом, каждой клеточкой, что это правда, альфа здесь, с ним, рядом, это не сон, а реальность, именно его реальность, где Чонгук любит, не исчезает, своё тепло снова дарит. Та самая реальность, где Юнги не боится принять это тепло. - Юнги, - против своего желания, Чонгук отстраняется от чужих губ, видит разочарование в чужих глазах, и улыбнулся бы ему, да только ситуация не та. Он не хочет совершать ту же ошибку, не хочет повторяться, где желание физической близости побеждает, хоть и видит в глазах омеги не меньшее желание. Нет, сейчас, кто – то из них должен остановится, иначе на утро, они оба пожалеют. - Юнги, я должен всё рассказать тебе, - с придыханием произносит, трётся своим носом о чужой, отстранятся, ни на миллиметр не хочет, - я не хочу, чтобы всё было как в прошлый раз, не хочу снова… - Ты прав, - тихо произносит Юнги и отстраняется первым, сгоняя с себя эту волну наплывших на него чувств и возбуждения, - мы не должны, - останавливается на расстоянии двух шагов от альфы, приказывает себе стоять на месте ровно, пусть и выходит с трудом. И сейчас Юнги даже кажется, что в этом нет вины алкоголя, он не чувствует именно этого опьянения, сейчас его разумом только его собственные эмоции правят и самый любимый на свете запах. Но так нельзя, не сейчас, никогда либо. Юнги отходит ещё дальше, достаёт из бара бутылку коньяка, которую искал до того, как Чонгук пришёл и вместе с ней, идёт на балкон. Нужен свежий воздух, нужно дальше от Чонгука, а ещё, потом, убить Джина, который наверняка всё это подстроил. Чонгук омегу не останавливает, только печальным взглядом провожает, вдыхая глубже тянущийся за ним шлейф малины, а после, идёт следом. Пройдя на балкон, он видит, как усевшийся на пол Юнги, открывает бутылку и наполняет свой бокал, делает глоток и отставляет его в сторону, после чего берёт сигареты и закуривает. Альфа хмыкает на эту картину, присаживается рядом и делает глоток из бокала омеги, задержав коньяк на языке. - Я слушаю, что ты хотел сказать? – Выдыхая дым, с прикрытыми глазами, проговаривает. - В первую очередь, я хочу, извинится, - тихо отвечает, - список моих провинностей перед тобой очень длинный, но первоначально я хочу попросить прощения за то, что было на похоронах. Прости меня за то, что сказал тогда, сильно ранив тебя, вместо того, чтобы поддержать. Я знаю о произошедшем с тобой, только со слов, напечатанных на бумаге, но я чувствую, что эти люди действительно тебе очень дороги и как родные для тебя, а смерть Кихёна не слабо подкосила. Мог бы я вернуться во времени, я бы не поступил так, и вообще многое бы поменял. Не допустил бы произошедшего, приехал бы в ваш дом раньше. Но я не могу этого сделать по понятным причинам, это не фильм и не сказка, но я хочу, чтобы ты знал, я чувствую вину перед тобой. Я знаю, что легче тебе от этого не станет, и ничего не исправит, но я не хочу, чтобы ты думал, что меня это ни как не волнует. – Заканчивает Чон и тоже закуривает, исподлобья глядя на молчащего омегу. Сейчас Юнги кажется ему таким маленьким, уязвимым, которого так и хочется прижать к себе, закрыть собой от всего этого жестокого мира, спрятать подальше от его обитателей. Но Чонгук знает, что в этом, казалось бы, таком нежном и мягком мальчишке, внутренней силы хватит на целый легион взрослых альф, он только с виду такой хрупкий, но внутри у него титановый стержень, который сломать очень не просто. Это не смогли сделать не биологические родители, ни обстоятельства их смерти, ни смерть Кихёна и даже сам Чонгук с Намджуном не смогли. Чон смотрит на него и искренне восхищается им, думает, что Юнги даже намного сильнее его самого. Юнги внимательно слушает слова альфы, впитывает в себя каждое слово, по особенным полочкам в памяти раскладывает, чтобы никуда не затерялись, чтобы не забылись, чтобы в любой момент он мог достать каждую фразу и умереть от неё. Юнги верит в эти слова, слышит, чувствует, что альфа искренен, но от этого почему – то больнее. Меньше всего Юнги хотелось бы, чтобы Чонгук нёс вину за то, в чём не виноват. И тот факт, что альфа так же винит себя в произошедшем, сейчас убивает Юнги. Он считал, что словами – кинжалами были те, когда альфа отвернулся от него, но почему же эти, где альфа говорит, что чувствует себя виноватым перед Юнги, впиваются сильнее, глубже, болезненнее? Почему с Чонгуком, при любом раскладе больно? Юнги это не нравится, он считает, что так быть не должно. Да, он был зол на Чонгука, какое – то время считал, что сможет забыть, в какие – то моменты, даже хотел возненавидеть и со зла посылал на его голову проклятия. Чтобы почувствовал, какого это, когда тебя ломает на части, будучи целым, когда тебя наизнанку выворачивает от этой боли, когда ты задыхаешься, в мире, наполненном кислородом. Хотел, но сейчас, понимая, что альфа проходил через подобное, хочет провалится под землю и забрать это всё себе. Он не должен этого чувствовать, не должен нести бремя несуществующей на себе вины. Более того, это нужно прекратить. Всё это. - Ты не должен извиняться, Чонгук, - тихо отвечает, выдыхая дым, глядя куда – то в небо, через открытое окно. – Ты не обязан был помогать мне, ты не должен был приходить и вытаскивать меня и моего отца, как и не должен был поддерживать меня на похоронах. – Проговаривает такие жестокие слова, даже не заботясь о том, какую боль сейчас альфе причиняет. Чонгук поднимает взгляд на омегу и понять не может, что он слышит из его уст. Неужели злость, хоть не много не сошла? Может, эти слова сарказм или обыкновенная шутка? Чон готов к любому из этих вариантов, только бы это не было правдой, только бы Юнги не говорил эти слова всерьёз. - Юнги, - кое – как произносит любимое имя, но тут же оказывается перебитым, звуком собственного. - Чонгук, - произносит и цокает от того, что не донёс остаток сигареты до пепельницы и пепел упал на брюки. Он сдувает его в сторону, откидывает фильтр и только после этого возвращает взгляд альфе, - ты сказал, что список твоих провинностей передо мной огромен, но я не согласен с этими словами. Во всём, что произошло, твоей вины нет. Ни твоей, ни чьей либо, так получилось. Поэтому, - берёт в руки бокал, мысленно храбрости для слов, которые сказать***
- Оставите его одного? – спрашивает курящего у машины Нама, подошедший сзади Тэён и тоже закуривает, в ожидании ответа. - Не слышу в твоём голосе радости, - выдыхает беззлобно, хоть и привычной стали из голоса не убирает, - ты ведь посодействовал тому, чтобы всё всплыло, - оборачивается к альфе, пристально оглядывая его лицо, в котором без сомнения видит ответ на свой вопрос, как и то, что Тэён не собирается оправдываться. - Простите, - искренне проговаривает, опустив голову, - но вы сами приказали, защищать его, а самая главная защита, которая была нужна ему, это от лжи и от вас. Я готов к последствиям. - опускается на колени, мысленно уже представляя то, как его мозги размажутся по асфальту этой парковки, отсчитывает секунды до того, как Ким достанет из за пояса свой любимый глок, а после, своим, куда больше обожаемым кинжалом, вырежет на его, не вздымающейся больше, груди крест, который носит название «метка предателя». Но проходит пять секунд, десять, минута, сигарета уже дотлела и обжигает пальцы, отчего альфа выпускает её на асфальт, но не выстрела, не режущей, в буквальном смысле боли, он не чувствует, а потому, осмеливается поднять взгляд на Кима, и то, что он видит в лице своего господина, поражает его. Намджун не выглядит злым, готовым, пролить чужую кровь, нет, даже близко к этому ничего нет на этом уставшем лице, а в его взгляде читается понимание и что самое странное, отблески, благодарности. - Поднимись, - приказывает Нам, что Тэён незамедлительно делает, хоть и продолжает не понимать происходящее с Кимом сейчас, - надеюсь, ты всегда будешь так чётко выполнять мои приказы, - откидывает свою сигарету куда – то в сторону. – Отвезёшь его завтра домой или куда он пожелает, как и продолжишь, приглядывать за ним, - после чего разворачивается, и идёт в сторону своего автомобиля. - Но, - останавливает его альфа, - как же вы? – Намджун на тот вопрос горько ухмыляется. - А я монстр, которого научили чувствовать, попробую выжить, - оставляет хлопок на чужом плече и уходит, больше не останавливаясь, оставив ошарашенного Тэёна, прокручивать в голове сказанные слова. Сегодня Намджун помиловал нескольких человек, один из которых, сейчас спит в его постели, а второй, наверняка ещё долго будет стоять на этой парковке, пытаясь понять, почему его не убили. И вряд ли кто – то из них догадается, что расплачивается за это помилование Намджун, своей болью, которую, обещал себе не чувствовать. Сейчас он поедет к тому, кто наверняка, тоже этой ночью чувствует боль и, возможно, сделает ему ещё больнее, а из его головы так и не уйдут слова Хосока и Юнги.***
- Что теперь будешь делать? – Спрашивает, выдыхая дым, Хосок, поглядывая на сидящего рядом друга, который за час их посиделки, не сказал и слова. Они в принципе не планировали говорить, после ухода Юнги. Хосок просто увёл его из зала в один из номеров, игнорируя тот, в котором сидел Джин с Юнги, чтобы не травмировать Чона ещё больше. И там, устроившись, почему – то, на балконе, они, молча, сидят, курят, запивая терпким виски. Хосок не хотел говорить о Юнги, потому что сначала сам пытался понять мотивы его действий, которые ему, мягко говоря, не понравились, а потом, глядя на морально убитого друга, не мог заставить себя заговорить, думал, что если он захочет, то начнёт этот разговор сам. Но глядя на то, как его состояние становится только хуже, как он в буквальном смысле, потухает на глазах с каждой минутой этого напряжённого молчания, как он распадается на части, Хосок решает всё же начать. Знает, вряд ли чем – то поможет, он и Юнги, должны сами решить свои проблемы, всё, чем могли помочь Джин и Хосок, это устроить им встречу и дать возможность поговорить, дальше, они не помощники. Но, тем не менее, хочет помочь, хотя бы на какую – то, сотую или же тысячную долю, отвлечься, чтобы эти мысли, которые сейчас сидят внутри младшего, не сожрали его изнутри, оставив после себя безжизненный кусок, обглоданной плоти. - Ждать, пока погаснут звёзды, - глухо проговаривает, не поворачивая лица к другу, продолжая неустанно смотреть в небо, на то, как в первых лучах солнца, эти самые звёзды, начинают гаснуть. – Ждать, пока погаснет самая последняя и больше не загорится, потому что только тогда, я разлюблю его. – Опускает голову и усмехается безрадостно, словно и сам в эти слова не верит. Чонгук более чем уверен в том, что даже когда погаснут эти чёртовы звёзды, взорвётся это, всегда холодное на рассвете солнце, и исчезнет весь мир, его душа, вечно будет тянуться только к одной, только к Юнги. Он его свет, он же тьма. Он заставляет его дышать и задыхаться. Он его всё и то, что превращает его в ничто. Пусть глупо, пусть звучит банально, но Чонгук искренне верит в это, как и верит в то, что такие чувства не бывают не взаимными. - Долго же тебе придётся ждать, - тяжело вздыхает Хосок, откидывая докуренную сигарету, - нужно, чем – то заполнить время этого ожидания, иначе, и свихнутся, можно. - Я давно сошёл с ума, с той самой, секунды, как этот черноволосый ангел, зашёл в стены моего клуба. - Разве бывает черноволосые ангелы? – Усмехается старший, и отпивает из своего бокала. - Бывают, и они самые настоящие, - как – то странно вздыхает и укладывает подбородок, на сложенные на парапете руки, продолжая наблюдать за разгорающимся рассветом. Чонгук не хочет просто ждать, он готов и сейчас подорваться с места и поехать за своим омегой, ведь он даже точно знает, где тот находится, мешает только одно «но», этот самый омега, не хочет признавать того, что он принадлежит Чонгуку, целиком и полностью. Только по этому Чонгук продолжает стоять неподвижно, ждать и вдыхать в себя, витающие в воздухе, нотки малины, которые уверен, чувствует только он сам и его зверь. Готовится к тому, как совсем скоро его начнёт ломать от этого запаха, ведь зверёк Юнги, будет звать его, не смотря на все протесты его хозяина, а Чонгуку, будет крайне сложно проигнорировать этот зов.