Закусив хвосты

В баре было малолюдно, музыка струилась ненавязчивым потоком, едва касаясь слуха. Заняты были всего несколько столов, да у стойки пристроились двое, не считая самого бармена. Сан устало выводил круги по краю тамблера. Каждый раз, когда он приходил сюда, его мысли невольно обращались к минувшим годам. Или Чхве посещал бар как раз для того, чтобы вновь вспомнить свой путь и спросить кое о чём поломанного парнишку из прошлого? «Почему ты пошёл этой дорогой? Почему решил, что я справлюсь с такой ношей? О чём ты вообще тогда думал? И почему я настоящий до сих пор не могу найти ответ?» — Здравствуй, Чхве Сан. Тебе уже лучше? Он кивнул и учтиво поклонился, но парень сразу же вскочил с кресла, жестом указав на диван рядом с собой: — Прошу, забудь все формальности и присаживайся, ты мой гость. Чай, кофе? Сан помотал головой и опустился на предложенное место. Помещение вовсе не было похоже на то, что представлялось ему перед встречей и что было так уже до боли знакомо: подвалы, прокуренные забегаловки, заполненные иностранцами, или вагончики бытовок у полуразрушенных недостроек. Здесь было просторно, приятно пахло чистотой, и не приходилось думать, чьи мозги могли соскребать с кожаной обивки мебели. На стеклянном столике стояла большая пиала с леденцами, а собеседник расслабленно потягивал горячий напиток из небольшой чашки с китайской росписью. Тот, кого Уён называл господином, не был похож на бандита. Во всех его повадках сквозило едва ли не аристократическое благородство. Он невозмутимо сидел перед ним, равный — ни капли презрения к отбросу общества. Словно старый друг, так внезапно пригласивший забежать на пару чашек чая, он вальяжно закинул ногу на ногу, покачивая сползшим со стопы шлёпком, и щурился, когда линзы очков запотевали от пара. — Почему вы помогли мне? — опустив взгляд на свои колени, гость наконец осмелился подать голос. Хозяин кабинета удивлённо вскинул брови, выглядывая на него из-за помутневших стёкол: — Ты доволен своей жизнью? — вместо ответа он задумчиво покрутил в руках чашку, разглядывая синие переплетения узора на ободке. В его тоне отчетливо прозвучал упрёк. — Ради чего ты так смело шагаешь по краю? Сан неловко поёрзал на скрипучей обивке, пристыженно смяв ткань спортивных брюк. Даже несмотря на молодость и благопристойный вид, его собеседник казался тем, с кем спорить явно не стоило. Было в его холодной любезности и пронизывающем до самых костей взгляде нечто устрашающее. — Я просто пытаюсь выжить. Пьяница-сосед расслабленно улыбнулся и попросил себе уже целую бутылку соджу. Судя по количеству пустых рюмок, выпил он и так не мало. Пальцы слушались его плохо, крышка поддалась лишь зубам, а стоило выпивохе попробовать самому себе налить, так минимум целая стопка расплескалась мимо. Его хмельная возня раздражала. Сана бесило наблюдать за тем, как люди вечно бежали от проблем вместо того, чтобы найти в себе хоть каплю мужества и попытаться их решить. Он, конечно, не далеко ушёл, но всегда барахтался, пусть порой в неверном направлении или вовсе не сдвигаясь с места, однако не позволял себе сдаваться. Даже оказавшись на самом дне — брёл в темноте, не разбирая дороги, а не сворачивался трусливой улиткой в надежде, что кто-то вытащит его на свет. Да, луч надежды нашёл его сам, но если бы Сан не продолжил двигаться, то и этот тусклый ориентир мог погаснуть. — Ты совершаешь большую ошибку. Чужой взгляд осколками стекла впился в него. Похоже, слова Сана парень понял по-своему. Его лицо исказило гримасой боли, губы задрожали, а тяжелый и протяжный вздох вышел похожим на мучительный стон: — Да что ты можешь знать об ошибках? — Мой сын не лёг бы на тоджан из-за денег. Убирайся, — тяжёлый пакет громко ударился о дверной косяк. Несколько пачек купюр вывалились на пол. — Оставь свой добок перед уходом, ты больше не имеешь права звать меня учителем. — Этого хватит на аренду до конца года. Как только я попаду в сборную… — Я воспитывал чемпиона, а не продажного труса, — отец поднялся и ткнул узловатым пальцем в плакат на стене. — Ты забыл наши принципы. Забыл, ради чего потратил столько сил. Он подцепил уголок постера и резко дёрнул вниз, разрывая наискось счастливый портрет сына в спортивной форме. Надпись «честность, настойчивость, неукротимый дух, самообладание, почтительность» развалилась на невнятные слоги. Мать, что прежде смиренно стояла за спиной Сана, вздрогнула и испуганно вцепилась в рукав его олимпийки. — Я хотел помочь, — короткие ногти впились в ладони, зажатые в кулаки. — Дай ему время, — прошептала женщина, окутывая его объятиями, — он расстроен тем, что ты вышел из турнира из-за нас. Чхве-старший молча продолжил срывать остатки бумаги со стены, как будто остальные люди в комнате вмиг перестали для него существовать. Сан порывисто ткнулся губами в лоб матери, высвобождаясь из её рук. — Сохрани деньги, не дай потерять школу, — шепнул он на прощание. «Я больше не проиграю». — Знаю. Достаточно. — Вряд ли, — снова разлив алкоголь мимо и придирчиво осмотрев браслет часов на чужом запястье, презрительно фыркнул собеседник. Рядом вновь возник бармен. Он шлёпнул тряпкой по образовавшейся луже и сгрёб пустые стопки за стойку: — Каждый раз одно и то же. Тебе и правда хватит, Пак. Пора домой. Пьяница капризно помотал головой и утёр тыльной стороной ладони покрасневший нос: — Я сам решу, когда мне хватит. — Хён, хватит. Ты завтра даже вздохнуть не сможешь. — Я сам решу, когда хватит, — выдыхая сквозь зубы и дрожа от изнеможения, Сан в очередной раз поднял корпус и отвёл взгляд, стараясь не обращать внимания на беззаботно развалившегося на втором ярусе соседа по комнате. — Мышцы забьёшь и опять как бревно будешь. Ради чего так пыжиться? Давай угощу, легче же станет. Проверки ещё не скоро. Сам так сотни раз делал. — Мне что, позвонить дяде Ли? Не стыдно будет ему в глаза смотреть? — Что ты принял? Откуда взял? — ректор раздражённо постучал ручкой по стопке документов. — Мне позвонить твоим родителям? Не стыдно будет отцу в глаза-то смотреть? Парень ухватился за голову и ткнулся лбом в мокрую столешницу. Он протяжно завыл, содрогаясь всем телом. Сану уже осточертела эта драма: — Позвать охрану? Бармен отрицательно замахал руками. Видимо, ему не впервой было нянчиться с этим гостем. — Я бы так хотел просто сдохнуть, — глотая громкие всхлипы, мямлил парень, — как последняя собака. Только это и заслужил. Сан напряжённо наблюдал за тем, как работник бара похлопал незнакомца по плечу и продолжил убирать: — Жизнь длинная. Всё наладится. — Не хочу я так жить, — сдавленный кашель прервал его, — я едва смирился, закопал свою ебаную гордость и совесть. Я пытался двигаться дальше. Как тут он! Всю душу вывернул, заставил вспоминать. Не хочу… Подтаявший кубик льда треснул и раскололся надвое, утопая в янтаре на дне стакана. — Так сдохни. Две пары глаз вдруг устремились на Сана. Одни — возмущённые, другие — полные слёз и пьяного стекла. Ещё позавчера он пытался убедить какого-то мальчишку в ценности жизни. Только его это не спасло. Даже если отчаянно верить в собственную ложь, правдой она никогда не станет. Истина всегда болезненна, трудна и неприятна, а потому непостижима для многих. — Не ври себе. Сейчас ты пытаешься умереть. Красиво и ярко, чтобы все восхищались твоей отчаянной борьбой, — собеседник поставил чашку на столик и сплёл в замок тонкие пальцы. Он чуть подался вперёд, внимательно изучая чужое лицо. — Но кому нужна история бойца, который, по сути лишь расходный материал для организаторов кровавого шоу? Тебя забудут так же быстро, как и твоих противников. Чхве почувствовал, как вкрадчивый голос собеседника задрожал в голове, сливаясь с его собственными вопросами. Ответы на них он уже стёр из памяти, проживая раз за разом замкнутую петлю длиной в двадцать четыре часа, большую часть из которых рассудок ему не принадлежал. — Возможно, я бы и правда предпочёл, чтобы меня забыли. Чтобы меня никогда не существовало, — голос сорвался на шёпот, руки предательски задрожали, и он спрятал их в карманы. — Чтобы я никогда не причинял боль тем, кто мне дорог. — Какая неудача, ты всё ещё жив, — парень с интересом наклонил голову набок. Яркий отсвет скрыл его глаза за линзами. — Либо тебе не хватает смелости покончить с собой, либо ты всё ещё хочешь ради чего-то выстрадать свою долю. Я больше склоняюсь ко второму. — Если тебя здесь ничего не держит, то просто сдохни, — повторил он. — Хочешь сдаться? Сдайся. Иначе так и будешь крутиться на месте, закусив хвост, пока лапы не отвалятся. Долгая и мучительная смерть безногой и никому не нужной псины. — Держит, — вздохнул пьяница. — Не могу я так просто всё бросить. — Тогда живи и мучайся. Вертись, борись, страдай и утешай себя тем, что делаешь это ради чего-то, — виски неприятно застрял в горле, обжигая и напоминая о том, что с ним шутить не стоит. — Или кого-то. Взгляд собеседника скользнул по фигуре Сана, ненадолго останавливаясь на пыльной обуви и истрёпанных манжетах олимпийки. — Ты получал достаточно много после каждого поединка. Хватило бы не только на наркоту. Тратишь на другое — то, что держит тебя. Я прав? Он наблюдал за ним, наверняка навёл справки. Сложить два и два было несложно, если этот человек узнал, кем был отец Сана, и как сам он вылетел из университета, лишившись шанса стать частью сборной. Новость о скандале с допингом на отборочных разлетелась пять лет назад по просторам сети, где лицо Чхве-младшего закрыли пиксельной мозаикой, а имя заменили на «один из студентов». С тех пор Сан не позволял себе с позором вернуться в Намхэ, сменил номер, но продолжал анонимно отправлять деньги на счёт матери и надеяться, что однажды увидит по телевизору отца рядом с тем самым учеником, которого тот был достоин. Он был прав, его сын — продажный трус. Врать было бы глупо. Перебирая похолодевшими пальцами ткань внутри карманов, Чхве кивнул. Дверь бесшумно приоткрылась, и в кабинет вошёл тот самый «ангел», что притащил спортсмена-неудачника сначала на больничную койку, а затем и на это странное собеседование. Уён покорно устроился возле стены, одиноко подпирая ту спиной и скрестив руки на груди. Поймав чужой взгляд, он тепло улыбнулся и подмигнул Сану в знак поддержки, хотя сам выглядел уставшим и потерянным. В груди мучительно заныло, когда его хрупкая фигура покачнулась, и он резко подобрался, увлекая себя изучением собственных ногтей. Он был пьян? — Удивительно, как долго ты держишься, для того, кто так плотно сидит на стимуляторах. Амфетамин или кокаин? — собеседник скучающе откинулся на спинку кресла. Ответ ему был и без того известен и абсолютно не интересен, но было необходимо, чтобы Сан произнёс его самостоятельно. — Сначала — первое, потом перешёл на второе. Но только перед боями, — слова вязли на языке в присутствии постороннего, снова обратившего беспокойный взгляд к нему. — Придётся завязать. Я помогу и позабочусь о твоей семье. Сможешь начать с чистого листа. Раз ты пришёл сюда, значит, всё-таки хочешь перемен. Но что изменится, если Сан станет работать на этого человека? Да, возможно, жизнь станет чище, но это не повлияет на тот факт, что Чхве всё ещё лишь трусливый лузер, постоянно ищущий лёгкие пути. Ввязаться в сомнительную авантюру казалось не менее опасным, чем вытрясти последние мозги в октагоне. — Что вы хотите взамен? — Тебя, — господин наконец одарил взглядом вошедшего, ответившего ему коротким кивком. — Я готов обменять твою жизнь и смерть на деньги и надежду. Чон вопросительно уставился на нового коллегу. В ярком свете он выглядел очень бледным, похожим на привидение. Казалось, если прижмётся плотнее к стене, то станет совсем прозрачным. — Зачем я вам? — Сан не мог оторвать взгляда от вербовщика, что принялся теперь взволнованно перебирать звенья браслета на своём тонком запястье. — Есть те, кто признают лишь силу, и нам нужен человек, способный разговаривать на её языке. Человек, не побоявшийся опуститься на самое дно и стать там королём, способный восстать из пепла и повести за собой других. Это ты, Чхве Сан. Ты можешь превратить свою борьбу в историю, которой будут гордиться твои родители. Сумасшедший. В его безумном взгляде ясно читалась твёрдая уверенность в собственных словах. Вот только неизвестно было, располагал ли этот ополоумевший хоть чем-то кроме громких слов. — Понимаю, тебе нужны факты. Но пока ты не станешь чист, я не смогу рассказать больше. Лишь пообещаю, что, присоединившись к нам, однажды ты сможешь вернуться в родной дом с гордо поднятой головой. Не спортсменом, не чемпионом, но благодарным и достойным сыном. Разве это не стоит того, чтобы попытаться искупить грехи? Чон замер, с трепетом внимая словам своего хозяина, будто некое божество предстало перед его взором. В лихорадочном блеске глаз читалось настолько всеобъемлющее обожание, что Сан неожиданно для себя почувствовал причастность к какому-то великому таинству, где он, презренный грешник, удостоился чести быть прощённым. Божество, конечно, больше походило на душевнобольного из буржуазных слоёв общества, а сам ангел едва ли отличался от мученика, но и Чхве по иронии судьбы тоже был не Сансином, властителем гор, а лишь грушей для битья, напичканной веществами. И если эта встреча действительно не была его наркоманским бредом, а билетом в хоть сколько-нибудь нормальную жизнь без стыда и боли, то почему бы не попробовать воспользоваться им? — Был, — пьяница задумчиво покрутил рюмку пальцами. — Был тот, ради кого стоило жить и бороться. И нет его больше. — Идиот, а как же дядя? Ты подумай, что с ним станет, если и ты туда же? А родители твои? Прекращайте эти разговоры, — снова встрял бармен, указав на того, кто размеренно потягивал виски. — И вы, господин Чхве, тоже. Сан удивленно взглянул на работника бара: — А я что? У меня есть, кому сопли подтирать, и он меня на тот свет уже не пустит. — Вот и его, — он махнул тряпкой на другого гостя, — не склоняйте. Он нормальный вообще-то, пока не пьёт. Запутался просто. — Охуеть как запутался, — глядя в пустоту, возмутился Пак. — Он меня добить пытается? Или себя угандошить, а меня виноватым сделать? Вот чего он ко мне лезет? Нахуй мне жизнь этого психа подсунула? — Я? — Чхве сердито отодвинул стакан и склонился над столешницей, чтобы лучше слышать невнятное бормотание. — Это я псих? Парень цокнул и отмахнулся: — Нет, другой. Бармен покачал головой: — Ты по Минсу скорбишь или из-за нового напарника с ума сходишь? Или от того в бутылку лезешь, что сам не понимаешь? Там ответ вряд ли найдешь, даже если я на твоих попойках разбогатею. — Оба они мне душу уже всю изъели. Только одного я похоронил, а второй — сам себя угробит, если не перестанет лезть, куда не надо. — А есть ли тебе до этого дело? — безразлично хмыкнул работник бара. Тут и гадать было нечего. Всё было написано на уставшем и раскрасневшемся лице пропойцы. Сан подвинул стакан бармену с просьбой долить ещё алкоголя. — Если он сейчас здесь, то есть, — наполненный тамблер звонко ударился о зелёное горлышко бутылки с соджу. — С ним что-то не так. — Не думал, что ты будешь так озабочен нашим болтуном Чоном, — парень весело закинул ногу на подлокотник кресла и в своей беззаботной манере наклонил голову. — Видитесь только на собраниях, но всё время о нём одном и болтаешь. Мне стоит беспокоиться? — Просто позвольте присмотреть за ним. — На южном берегу у тебя немало забот. Только-только стал свободным человеком, вошёл в курс дел и уже хватаешь чужой кусок. — Он игриво погрозил тонким пальцем. — Жадным быть плохо. Понимаю, ты чувствуешь себя обязанным ему, но не забывай, на кого именно работаешь. «Да, только ещё немного, и тебе придётся переложить все его заботы на меня. Такой умник, а в упор не видишь, что творится под носом, пока ты играешь в своём кукольном домике». Пока Сан пересчитывал чужие зубы, чтобы подмять под хозяина мелкие группировки, Уён становился всё прозрачнее и болезненнее. А этот психопат только довольно шуршал бумажками, не обращая внимания на то, как его близкий человек таял на глазах. — Я справлюсь со всем. В любом случае, мои жизнь и смерть принадлежат только вам, господин. — Хитрый кот, — его холодная улыбка заставляла неуютно ёжиться, напоминая о тяжёлом восстановлении и о том, перед кем Сан был в долгу за своё возрождение. — Ластишься, ешь из моих рук, но всё равно идёшь к тому, кого выбрал сам. Пак зарычал и хлопнул ладонью по столешнице: — Да хуя с два он мне сдался! Такой же на всю голову отбитый, как и прошлый! Если он в то же дерьмо вляпается, я за ним не полезу! Лучше уж сразу в петлю. Я не хочу опять нести в руках рамку с траурной лентой на лице ещё одного идиота. — Долбоёб ты, Чон Уён! Одну хуйню на другую! В груди тревожно кольнуло, но вопреки этому губы дрогнули улыбкой. Сан опустил взгляд на прозрачные грани льда в объятиях терпкого напитка. — Ты волнуешься за меня? Он кивнул. Неуверенно. — И ты хочешь меня защитить? — Да. — От себя самого? — Полезешь. — Нет, — припав к рюмке, отрезал собеседник. — Ему просто интересно со мной играться, как с глупой шавкой. — Пока есть такой человек — ты не безнадёжен. Что-то он в тебе увидел. И ты должен тоже это разглядеть, тогда и подыхать не захочешь. — Да откуда тебе знать-то, лисоглазый? — Просто поверь. Он нужен тебе. «Ты уже сам всё решил. Только признаться боишься». Собеседник язвительно скривился, мотая головой и потирая измазанные сажей запястья. — Проспись и решай свои проблемы. Алкоголь не сделает это за тебя, — залпом осушив стакан, Сан поднялся и хлопнул пьяницу по плечу. — И спасибо. Он наконец вспомнил, ради чего вынужден вынести очередное испытание. Чхве должен любой ценой защитить то немногое, самое дорогое, что осталось в его власти. Хотя бы одну жизнь, отчаянно стремящуюся к пропасти. Жизнь, подарившую ему, Сансину, возрождение. Не воспринимать Уёна как привычный источник проблем. Нет, он обязан бороться, вытащить его из лап этой мрази, играющей чужими судьбами в угоду своим амбициям. *** Минги обиженно выпятил губу, устало разваливаясь за столом. Бездумно кликая по цветным плиткам, он стремился обнулить баланс виртуального счёта, но алгоритм сайта, как назло, в который раз объявлял его победителем. — До сих пор дуешься? — тёплые ладони легли на плечи, массируя напряжённые мышцы. Он дёрнулся, стряхивая с себя чужие руки. — Ну бро-о, — над самым ухом жалобно протянул Юнхо. — Всё равно Эрнайн уделали бы Бучерс, я никак не мог на это повлиять. Серьёзно? Офицер Сон давно не ребёнок, чтобы винить в поражении любимой команды какого-то там Чона Юнхо, наплевавшего на их договорённости. Мало того, что задержался на работе, так ещё и по приезду заявил, что оставил телефон в участке, и необходимо срочно ехать обратно. И всё это когда Минги встретил его с ящиком пива и горячей пиццей, чистенькой пижамой, пушистым полотенцем и трансляцией турнира на экране. Он к Новому году так не готовился, как к самой весёлой ночи в компании лучшего друга. Друга, который его пьяного к родителям спихнул, а к себе якобы потащил едва знакомого чувака, заблевавшегося по самые уши. И это Юнхо, брезгующий даже крошек на диване! Минги ради него каждый уголок дома с пылесосом облазил. И что получил взамен? — Не в этом дело, говнюк. Ещё и спать ушёл в комнату брата, бросив Сона в гостиной одиноко ворочаться на диване. — А в чём? — голову придавило тяжестью. Юнхо навалился на него, зарываясь подбородком в волосы. — В том, что ты, клоун, что-то мутишь за моей спиной. Чон напрягся, стиснув пальцами подлокотники: — Беспочвенные обвинения не принимаются. Объяснишься? — Как её зовут? — Экран снова замигал, счёт в очередной раз увеличился. Внутри закипало раздражение и рисковало вот-вот вылиться прочь. Друг резко отпрянул. Минги был уверен, что сейчас он сделал очень удивлённое лицо, смешно поджав губы. — Кого? — Ту, из-за которой тебе посреди ночи мобила понадобилась, из-за которой меня в гости не зовёшь и к которой мотаешься постоянно, — палец с силой вдавил кнопку мыши, превратив клик в жалобный скрип. Юнхо засмеялся и больно потянул его за уши: — Ревнуешь? «Ревную. Знать бы ещё, к кому». — Не по-братски такие вещи утаивать, — зашипел Сон, откидываясь на спинку стула и возмущённо вглядываясь в неизменно сияющее улыбкой лицо друга. — Даже мама в курсе. А я — нет. В его бесстыдных глазах по-прежнему стоял холод. Снова лживая гримаса. Эта ухмылка — просто привычка, которой Чон прикрывался, когда не хотел отвечать. Настоящая улыбка Юнхо — живая, добрая и солнечная. А эта — пустая. Прокатило бы с кем угодно, кто не знал его так же долго, сколько сам Минги. Он давно заметил, что друг изменился, стал отстранённым, хоть и пытался привычно проявлять заботу. Может, для того, чтобы одинокому товарищу было не так тоскливо? Только из-за этих дурацких недомолвок становилось в разы больнее. — Знаешь, а ведь я тебе ничего не говорю про Сонхва-хёна, — лёд тихим звоном отозвался в его голосе. Щёки тут же загорелись, будто друг отвесил ему звонкую пощёчину. Измученные уши вторили жгучей краснотой и лёгким покалыванием. — А он тут при чём? — Ты с ним такой щеночек, а со мной — бука. Кто ещё ревновать должен? Он не сдержался и двинул надоеде по лбу. Чон залился смехом, и на них обернулись два офицера, беседовавших у кулера. — Тебя рядом никогда нет. Вот возьму и уйду к хёну. Будем с ним холостяцкие тусовки устраивать, — продолжил сердито бубнить Сон, пристыженно сползая по креслу и пряча взгляд в экран. Друг сжал его щёки, опять нависая сверху и не обращая внимания на любопытство других полицейских. Его ладони были горячими, но казалось, что лицо у Минги пылало куда сильнее. — Для тебя плохие новости, Ривер. У Грея уже есть… Он не успел договорить. Вкрадчивый голос заглушил нарастающий рёв из коридора: — Где, мать его, Бордер?! В помещение ворвался Пак, озадаченный и помятый. Его угольно-чёрные волосы были взъерошены, словно он секунду назад отнял припухшее лицо от подушки. Юнхо криво ухмыльнулся, заговорщически косясь на Минги. Он только плечами пожал и, пересилив чужую хватку, повернул голову в сторону вошедшего. — Доброе утро, хён, — просиял Чон. Завидев его, Сонхва смутился и обессиленно покачнулся, выискивая опоры у кулера, от которого сразу же отлепились любопытные бездельники и поспешили ретироваться к рабочим местам. Из глубины офиса донёсся язвительный комментарий: — Опять этот пёс пьяным припёрся? — Сколько он уже не просыхает? — рассмеялся другой офицер. Минги непонимающе оглядел скривившегося от боли старшего. Помощник инспектора сдавил пальцами переносицу, тяжело вздохнул и принялся набирать себе воды, бормоча под нос: — Трезвый я уже, шакалы неугомонные. Вероятно ему большого труда стоило подняться с постели и притащить похмельное тело на работу. Измятая форменная рубашка была криво заправлена в брюки. Ни галстука, ни пиджака или фуражки — на такие мелочи Сонхва явно не обратил внимания во время сборов. Пил он долго, осушая и набирая три стакана кряду. — Хён, что-то случилось? — угрюмо поинтересовался Минги. Юнхо с подобными вопросами явно не торопился, забавляясь своим мыслям. Пак сделал громкий глоток и исподлобья взглянул на него, медленно моргая припухшими веками: — В дерьме мы, вот что. Мелкий придёт — расскажет. На его зов из коридора появился Чонхо со стопкой бумаг. Выглядел он не более воодушевлённым и глубоко задумчивым. — Бордер трубку не берёт, — тихо объявил он, усаживаясь на своё рабочее место и раскладывая документы. — Написал, что задержится. Что-то личное. Старший громко фыркнул, смяв пустой стакан: — Личное, — повторил он, — да что у него личного может быть? Младший безразлично пожал плечами и застучал по клавишам. Юнхо подошёл к нему и взглянул из-за макушки на бумаги: — Что это? — Результаты аутопсии. Ничего необычного: упал, отбил всё, что мог, потерял сознание, утонул. И всё это он сделал сам, без чьей-либо помощи. Расследовать его гибель никто на южном берегу не собирается. — Так быстро? — Минги нахмурился. Не нужно быть гением, чтобы понять, что за сутки невозможно сделать что-либо, кроме вскрытия. Различные пробы и анализы заняли бы ещё какое-то время. — У них прыгунов на неделе по десять человек бывает, ничего странного, — угрюмо пролистывая документы, кивнул Чонхо. — А как же отметины, что видел Бордер? — Юнхо склонился над ним, внимательно вчитываясь в текст. — Эксперт в заключении их не упоминает. Указывает лишь старые травмы, которые подросток мог нанести сам. Отсюда и связь с суицидальным поведением. — Ты тоже их не заметил. Может, хён ошибся? — Чон задумчиво потёр висок. — Он, конечно, ёбнутый на всю голову, но не слепой, — мрачно отозвался Пак. Минги снова обернулся к нему. Сонхва вовсе не выглядел злым, но определённо недовольным. Привалившись к кулеру, он скривил губы и потёр своё запястье. Уже с утра всё казалось тревожным, странным, словно нечто жуткое неизбежно приближалось, а они не только не были готовы встретить его, но и слепо топтались на месте, не зная, куда деть себя и в каком направлении искать хоть какие-то подсказки. За что бы они не взялись, всё в конечном итоге приводило в тупик. Чон Уён не покидал своей квартиры, над школами и домами семей пропавших нависло угрожающее затишье, пугающее вероятностью скорой бури. И тот факт, что доступ к сайту до сих пор был открыт, а вторжения никто будто и не заметил, говорил о том, что злоумышленники залегли на дно или просто играли с полицией, подбрасывая следствию лишь мелкие крошки. Да, шёл всего четвёртый день расследования, но на руках у команды не было практически ничего, намекающего хотя бы на ключ к разгадке места нахождения похищенных и их дальнейшей судьбы. Время неумолимо бежало вперёд, затаптывая торопливыми шагами уверенность в успешном исходе дела. Волнение заставляло Минги то и дело нервно вздрагивать от озноба. Он чувствовал себя среди сокомандников самым бесполезным. До этого момента им с Юнхо приходилось работать только с воришками, дебоширами и мелкими мошенниками, не утруждавшими себя попытками заметать следы и прятать лица. А здесь офицер Сон мог похвастаться лишь тем, что умел складывать единицы и нули в незамысловатый софт, да послушно таскаться следом за трудолюбивым другом и хёнами. Тот же Чонхо, казалось, всё время был в заботах и поисках, оказываясь в самом центре событий. А Сон лишь перебирал пальцами по клавиатуре и был озабочен личными проблемами. Завидовал ли он Чону, которому всегда удавалось быстро включаться в работу и успешно отыгрывать на самых разных ролях? Безусловно. За ним было невозможно угнаться. И внутри всё чётче проступало печальное признание того, что лучший друг давно перерос его, оставил позади и, возможно, лишь по привычке тягал за собой едва ли не за руку. Но, оказываясь совсем рядом, Юнхо уже был очень далеко. Даже сейчас. — Что толку булки мять, пока Бордер соизволит явиться, — Сонхва потянулся, разминая ноги, и отстранился от своего «причала». Он безнадёжно окинул взглядом ряды рабочих столов и лениво двинул в коридор, — свяжусь с родителями Тэуна и попробую уговорить на заявление для повторной экспертизы. Чонхо резко развернулся в кресле, едва не сбив Чона: — Но что, если они не поверят, что там были какие-либо следы насилия? — Я верю Бордеру, а они увидят всё своими глазами, когда приедут за телом. И ещё, — старший остановился, хватаясь за перегородку, — я хочу взглянуть в глаза Хану-старшему. Быть не может, что ему плевать на весь этот пиздец. — Хён, можно с тобой? — энергично откликнулся Юнхо. — Я могу пригодиться. — Лучше помоги Долговязику, а то у него уже глаза на лоб от этих игрушек лезут, — Пак помотал головой и скрылся в коридоре. Минги поймал на себе взгляд друга, и тут же почувствовал, точно внутри кто-то щёлкнул острыми ножницами и отрезал сердце. Оно беспомощно шлёпнулось в желудок и провалилось в пустоту. Только его отдалённое эхо испуганно билось в животе. Показалось ему или нет, но всего на мгновение в глазах Юнхо и во всём его сияющем лице промелькнуло… презрение? Неужели ему настолько невыносимо было тянуть на себе бесполезного напарника? — Тогда я в архив, — громко объявил младший, отъезжая на стуле от рабочего места и вслед за старшим срываясь прочь. Чон проследил за его уходом и обернулся к Минги, медленно отступая к выходу: — Ривер, хочешь кофе? Могу принести. — Ты опять куда-то линяешь. Он рассмеялся, неловко улыбаясь и уже скрываясь за перегородками: — Да нет же, бро. Кофе! Сон ткнулся лбом в стол. Сомнений почти не осталось — друг его сторонится. Но почему? Потому, что лишний? Надоел тем, что так сильно нуждается в нём? Назойливое мерцание на экране только сильнее раздражало вместе с роящимися в голове вопросами. Сжав челюсть до всепоглощающего шума в ушах, он резко выдохнул и подскочил с места, широкими шагами нагоняя неуловимого друга. — Ты меня избегаешь? — пробасил он, ухватив за плечо офицера, размеренно плетущегося куда-то явно не в сторону кофе-машины. Юнхо как ошпаренный отскочил в сторону. Он что-то суетливо начал пихать в карман, снова выдавливая из себя идиотскую улыбку: — Ты о чём? — Опять твой телефон. Ты снова с ней переписываешься? Пинчер нахмурился, отводя взгляд: — Да что ты прицепился? — Зачем скрывать? Мы же друзья. Оторванное сердце в агонии забилось под пупком. Было бы куда проще, сознайся Юнхо уже в том, что Минги его достал своей недееспособностью. — Эй, — Чон обеспокоенно оглянулся по сторонам, — ты сегодня, смотрю, не в духе. Но давай не будем выяснять отношения здесь, ладно? — Юнхо, — собственный голос прозвучал жалко, — я не буду обижаться, если ты скажешь правду. Если надоел, если мешаю… — Да что с тобой такое? — друг перешёл на шёпот и схватил Минги за предплечье, подталкивая к выходу на лестницу. В его кармане громко зажужжал телефон, и что-то у Сона замкнуло, резонансом вибрации всколыхнув последний не дрогнувший нерв. — Меня уже достала твоя мобила! — он вцепился в полу чужого пиджака в попытке нащупать карман. — Так сложно признаться, что у тебя кто-то есть? Я, блин, что, уведу её? Она мне нафиг не сдалась! Чон перехватил его руку, в панике осматривая пустоту коридора и меняя курс в сторону какого-то кабинета. Его ехидная ухмылка совсем поблекла. — Блять, — шикнул он, с силой сжимая запястье Минги, — ты можешь перестать шуметь? Уперевшись спиной в дверь, он нащупал ручку и торопливо провернул её, отступая в темноту и утягивая Сона за собой. Мрак резанул слепотой по глазам, и Минги потерял какой-либо ориентир, как только крупная фигура возникла тенью перед ним и захлопнула дверь. В нос ударил кислый запах, напоминающий уксус. Юнхо дышал часто и громко — в тесном помещении, отрезанном тьмой от светлого коридора, каждый шорох становился ярче, острее. Сон осторожно попятился, на ощупь пробивая путь вглубь каморки. Двигаясь вдоль стола или полки, он наткнулся на пластиковый контейнер, и тот с грохотом свалился под ноги. Юнхо, предположительно стоявший у двери, тут же оказался рядом и пихнул его ещё дальше во тьму. Что-то твёрдое, похожее на большую коробку, упёрлось в спину, и Минги испуганно стал пробовать поверхность неизвестного предмета пальцами. Нечто позади издавало едва различимое дребезжание. — Минги, — шёпот Чона раздался совсем близко, — пожалуйста, ничего здесь не трогай. Это был холодильник. Точно, за его спиной помещался ящик с продолговатой ручкой. Специфический запах, пластиковые ёмкости и темнота — Юнхо затолкал его в фотолабораторию. Сон доверился воспоминаниям, вытянул руку в сторону и сразу же нащупал шершавую стену, а, скользнув ниже, пальцы встретили гладкий пластиковый переключатель. Тусклый красный свет вспыхнул, осветив небольшое помещение и лицо друга всего в нескольких сантиметрах от его собственного. Чон проморгался и накрыл его ладонь своей, снова погрузив помещение в темноту. — Ничего не видно, — проворчал Минги, послушно принимая факт того, что их разговор будет проходить не только в тесноте, но и в темноте. Горячая ладонь накрыла его рот: — Я же просил. Шёпотом, Ривер, ладно? — кивок в ответ. Рука скользнула по шее и смяла воротник. — Зачем мы прячемся? — Слишком много любопытных ушей и глаз. — Так ты специально выскочил, чтобы я за тобой? — Да. — Ты странно себя ведёшь в последнее время, — пытаясь сохранять спокойствие, прошептал Сон. Долгий вздох теплом согрел лицо. — Это ты сцены закатываешь на пустом месте. — Но ты постоянно… — Да нет у меня никого, дурень. Ты, мама, папа и Гунхо. Всё. Некогда мне шашни крутить. — Тогда почему строишь из себя мудака? — держать себя в руках уже казалось чем-то за гранью. Хотелось кричать, злиться, выплеснуть всё замешательство в лицо его причине. Он долго не отвечал, тщательно подбирая слова. Тьма сгустилась, и Минги был готов поклясться, что ощущал её вес на плечах. Слух выцепил шуршание под ухом: пальцы Чона сильнее скомкали ткань, будто друг боялся, что собеседник сбежит. — Ты уже догадался, что я тебя избегаю, — медленно начал он. В пропитанном химикатами воздухе снова повисла напряжённая пауза. Голова закружилась. Сердце провалилось теперь куда-то в пятки — поймать его уже не осталось никакой надежды. Губы словно намертво стянули грубым швом. Одно дело — накручивать себя, и совсем другое — слышать свои же мысли из чужих уст. — Ничего не скажешь? — осторожно поинтересовался друг. — Почему? — наконец пересилив себя, выдавил из себя Минги. Одно простое слово вытолкнуть из глотки оказалось так же трудно, как сложить в голове поведение лучшего друга и хоть одну внятную причину его поступков. Юнхо раздражённо цокнул: — Тебя в моей жизни стало слишком много. Мне… неловко рядом с тобой. И всё-таки Сон оказался лишним. — Я думал, что проще всего будет так, — продолжил он. — Если я буду по-прежнему рядом, ты рано или поздно смекнёшь, что к чему. Заметил же, скандал закатил. Только понял неправильно, и не поймёшь. — Ты мог бы объяснить. — Идиот! — Чон повысил голос, нарушив собственное же условие. — Ты не такой. Слишком чистый, блин, наивный лопух! Нечасто можно было услышать, чтобы Юнхо был чем-то возмущён. Их конфликты за всю совместную историю можно было пересчитать по пальцам одной руки. Да и назвать их настоящими ссорами было сложно. Небольшими неурядицами, когда обоим понравилась одна и та же фигурка из любимой игры или когда в годы академии друг попросил у Сона новые кроссовки и уделался с ног до головы в грязи во время тренировки. Или когда не могли решить, чем пообедать, но не более того. Минги почуял запах знакомого одеколона и ощутил тяжесть на своём плече. Чон потёрся лбом о ткань рубашки, щекоча шею иссушенной чёлкой. Озноб мелкими мурашками прокатился по спине и охватил холодом беспокойно дрожащие пальцы. Ладони стали влажными. — Минги, ты очень хороший. Большой ребёнок, — пальцы отпустили ворот, и тепло его больших рук приятно согрело спину. — А я испорченный, не стоит тебе за мной бегать. Да Чон Юнхо всегда был самым лучистым солнцем в его глазах! Самым добрым, отзывчивым и бескорыстным человеком. Ещё с детства всем от Минги нужны были лишь деньги его родителей, а Чону одному было плевать. Он мог бы подружиться с кем угодно, но выбрал вечно плачущего простака Сона и никогда не просил ничего, что не смог бы купить на свои скромные карманные деньги. Как мог быть испорченным тот, кто безвозмездно бросался на помощь каждый раз, когда Минги оставался один? С учёбой ли, с работой или собственными страхами. Своим светом Юнхо всегда согревал его, как теперь окутывал теплом объятий. Казалось, сейчас это был тот самый человек, которого с недавних пор в Чоне узнать стало практически невозможно. Минги потянулся к стене и нажал на переключатель. Глаза, привыкшие к сумраку, болезненно застелило красной пеленой. Юнхо тут же отступил. — Что ты делаешь? Он зажмурился, торопясь вернуть ясность взгляду. — Хочу видеть твоё лицо. В слабом свете красной лампы его черты остро очерчивали глубокие тени. Это был уже совсем взрослый мужчина. Но в лице этого незнакомца угадывались те самые живые глаза друга. Никакой поддельной улыбки, ехидного прищура, лишь искреннее недоумение. Будто Чона разбудили с утра пораньше, и он удивлённо смотрел в пустоту, пытаясь собрать сонные мысли. Это был Юнхо, которого он прижимал к себе ночами, боясь засыпать в одиночестве, когда был беспокойным подростком. Такой привычный, родной, но Минги чувствовал, что именно таким он не видел друга уже целую вечность. Не веря своим глазам, он потянулся и уложил дрожащие пальцы на его высоких скулах. «Это ты. Настоящий. Почему же говоришь, что испортился, если всё тот же?» Тёмные радужки смотрели на него безо всякого движения. Тишина оглушала, не слышно было даже дыхания Юнхо. Чего он так боялся, раз решил отдалиться от того, кто чувствовал перемены его настроения по одному только отблеску эмоций во взгляде? Что Сон не смог бы понять? — Я хотел сказать, но боялся, что для тебя это слишком дико, — он попытался отвернуться, но холодные ладони крепко держали его голову. — Я правда хреновый друг. Прости, сам всё испортил. Минги нахмурился. Что могло вселить в Чона сомнения в их дружбе? Разве что… — Ты в меня влюбился, что ли? Мимолётное удивление вспыхнуло рубиновыми отсветами в чужих глазах. Его аккуратные губы едва приоткрылись, будто он хотел что-то ответить, но смог лишь шумно втянуть воздух. Сон ляпнул это просто так, озвучив первое, что пришло на ум, но то, как Юнхо смутился, говорило само за себя. И вдруг стало неловко, ведь не раз в голову лезли мысли насчёт того, было ли в их дружбе что-то из ряда вон. Над их трогательными отношениями часто посмеивались ещё со времён старшей школы, шутливо обзывая парочкой. Особенно забавлялись над этим девушки. Они постоянно ехидно перешёптывались за спиной. Несколько раз к Минги даже подходили однокурсницы в попытке узнать, есть ли у них шансы заполучить его диснеевского принца. Да и уже в отделении такие неравнодушные находились. — Такой тугодум, — Юнхо слабо улыбнулся. И каждый раз он врал, что у друга кто-то есть. Не Сон Минги, конечно же, не парень, с которым Чон практически не расставался более чем на несколько дней на протяжении двадцати двух лет. Он объяснял свою ревность тем, что серьёзные отношения с кем-то на стороне испортят дружескую идиллию, навсегда превратив будни двух холостяков в жалкие попытки выкроить время для посиделок за приставкой. Жадина Сон просто не был готов с кем-либо делиться этим драгоценным сокровищем. Кто он без Юнхо? Богатенький задрот без целей и стремлений, оставленный собственной семьёй в свободном плавании на волнах беспечности. А вот Чон был для него всегда и компасом, и парусом, и шальным ветром, наполнявшим лёгкие чувством, что Минги не один, не потерян для мира. Он не смог бы так просто отпустить то единственное, что не давало ему подохнуть от тоски во время своего размеренного дрейфа. Плевать, если это уже не назвать дружбой. Если Юнхо считал, что это нечто иное, то был прав. Заблуждался он только в том, что тот, кто его знает от и до, не поймёт и не примет, а уж тем более — испугается. Он сделал небольшой шаг навстречу, чувствуя, что наконец все сомнения и тревоги стали растворяться в сумраке. Едва не касаясь чужого носа своим, Минги замер, поглощённый дрожащей бездной во взгляде напротив. — Для тебя это нормально? — настороженно прошептал друг. — Нет, но, думаю, если это ты, то всё в порядке. Сон неуверенно коснулся его губ и тут же пожалел, что не попробовал сделать этого раньше. На вкус улыбка Юнхо оказалась такой же тёплой и мягкой, как солнце в конце марта, когда её обладатель отмечал день рождения. Парень дрогнул, и сердце Минги, беспокойно подскочившее в глотку, пропустило удар. Если всё это было ошибкой, то это он, Ривер, только что растоптал остатки той прочной связи между ними, которую оба ковали на протяжении долгих лет. Но секундное замешательство тут же смело уверенным ответом. Юнхо ухватил его за плечи и толкнул назад, прижимая своим крепким телом к холодильной камере. Раздался глухой звон бутылок с реагентами. Поясницу обожгло болью, Чон тут же, будто чувствуя чужой дискомфорт, поспешил сместить горячие руки и заботливо погладил ушибленное место. Он извинялся за грубость, но от его решительных прикосновений сладко заныло в животе, обжигая кожу миллиметр за миллиметром россыпью беспорядочных солнечных зайчиков-мурашек. Неторопливо сминать чужие губы, зализывая небрежные укусы, казалось таким естественным, словно это уже было — мерещилось во сне или пьяном угаре, когда наутро не оставалось и воспоминания о странном наваждении. Минги не ощущал и тени смущения, запуская пальцы в опалённые красным светом пшеничные пряди. И чем дольше метроном пульса отбивал последние секунды их отживавшего прошлого, тем смелее становился Юнхо, бесцеремонно блуждавший руками под выдернутой из-за пояса рубашкой. Стало душно. Тесное помещение давило недостатком кислорода, и в попытке отдышаться Сон первым отстранился. Запрокинув голову, он тут же подавился воздухом и мучительно закусил губу, едва чужой язык оставил прохладный след на шее. Чон не давал ему и мгновения на перерыв, впиваясь очередным бездумным поцелуем под челюстью, спускаясь прикосновениями губ по гортани. — Погоди, — хрипло простонал Минги, зажмуриваясь и перехватывая ладони, скользящие по талии, — а если кто-то зайдёт? — Никто не удивится, — тихий смешок в самое ухо заставил его снова поёжиться. — Просто братская помощь. Два офицера пошли проявить плёнку. У Ривера сломался замок на брюках, и Пинчер, как настоящий друг вызвался его спасти. — Кто в это поверит? Звучит как сюжет второсортной порнухи, — он удивлённо распахнул глаза, кривя губы в ответ на нелепую шутку, и тут же столкнулся взглядом с тёмными глазами напротив, пристально изучавшими его лицо. — К-какой ещё замок? Едва не подавившись слюной, Минги с тихим ужасом ощутил, как молния на брюках разошлась, прохлада прокатилась по бёдрам, и чужая рука по-хозяйски сжала его член сквозь ткань белья. — Тот самый, который тебе очень мешает, — проворковал Чон. Минги уже был готов разрыдаться от смущения, слепо ища опоры у столешницы, заваленной кюветами для проявки. Раскатистый грохот их падения казался едва различимым за шумом в ушах. Если по мнению Юнхо испорченность означала его бесстыдное вторжение в чужие штаны, то, пожалуй, он был прав. Потому что у офицера Сона в голове не укладывалось, как можно было заставлять конечности мелко дрожать от одного только взгляда из-под этой взлохмаченной белобрысой чёлки. И почему его собственные руки так и тянуло прикоснуться к Чону, стянуть с него пиджак и рубашку, впиться в его широкую грудь и позволить делать с собой всё, что только захочется. А безумно хотелось прежде всего, чтобы Юнхо перестал его мучить своим языком, с нажимом скользящим по нижней губе. — Помнишь, как в школе мы сравнивали, у кого больше? — оттеснив его на стол, рассмеялся Чон и потянулся к пряжке на собственном поясе. Короткий звон резанул по слуху. — Да, — судорожно вздохнул Минги, почувствовав тепло на оголённой коже. Он дёрнулся назад, вжимаясь задом в столешницу и ударяясь головой о полку. Красная лампа закачалась, усиливая головокружение бешеной пляской теней перед глазами. Юнхо прильнул к нему, оглушая раскалённым дыханием над ушной раковиной и очередным неуместным комментарием: — Попробуем ещё раз? — резинка боксеров скользнула вниз, и Минги в который раз испуганно икнул, когда что-то твёрдое и горячее коснулось его паха. Ладонь Чона легла на его затылок, мягко заставив пригнуться, чтобы не задеть полку. Ласково коснувшись лба губами, он медленно опустился поцелуями по спинке носа и трепетно отметил родинку на щеке. — Дай мне руку. Минги отнял дрожащую ладонь от стола, не в силах поднять взгляд, когда его запястье поймали и потянули вниз. Холодные пальцы скользнули по напряженному животу и легли на чужой член. Рука Юнхо накрыла его костяшки, и короткий поцелуй снова выхватил из губ очередной вздох. Чон отстранился и боднул его своим лбом, пристально вглядываясь в своё отражение в глазах напротив. — Противно? — он уверенно провёл чужими пальцами по длине. — Хочешь уйти? На самом деле Сон остановился бы ещё на поцелуе. На большее его смелости бы просто не хватило. Юнхо же точно решил свести его с ума, пытаясь доказать, что он не тёплое и лучистое солнце, а какой-то извращенец, от которого другу бы следовало держаться подальше, иначе он прямо сейчас спалит его к чертям, не оставив и горстки пепла. — Нет, — Минги устроил вторую ладонь на его влажной шее, запуская пальцы под воротник, — мне нравится. «Если этого хочешь ты, то и я — тоже». Сгореть с ним вовсе не казалось чем-то страшным. Потому что даже такой Юнхо оставался заботливым и внимательным. Он ни за что не причинил бы вреда тому, кого боялся ужаснуть своей настоящей натурой. — Тогда сделаем это вместе? — Чон чуть отстранился, сжав оба члена. С его губ сорвалась тонкая нить слюны, и он самодовольно ухмыльнулся, наблюдая за её падением прямиком на пальцы. — И больше никаких глупых вопросов. Я — твой, а ты — мой. Поставим точку. Почему это прозвучало как приговор? Будто не Минги хотел привязать друга к своей ноге, закатывая сцены ревности и оправдывая себя тем, что он его единственный близкий человек. Это Юнхо прямо сейчас защёлкнул на его горле строгий ошейник, натягивая поводок до тех пор, пока он не сможет вздохнуть от этой всепоглощающей «братской» любви. Минги припал к его припухшим губам, робко касаясь влажной искусанной кожи. Пальцы быстро и нетерпеливо задвигались, и едва Сон зажмурился, пытаясь удержать в груди протяжный стон, как волосы на затылке болезненно стянуло, вынуждая жалобно проскулить в чужой рот. — Тс-с, — едва сдерживая собственный голос на грани шёпота, парень требовательно привлёк его к себе и заставил запрокинуть голову, открывая шею, — ты же не хочешь, чтобы нам помешали? Ускоряясь, он направлял чужую руку, с непоколебимой сосредоточенностью ловя каждый вздох, перемену в лице, дрожь и неловкие попытки Сона нетерпеливо подбиваться под ритм. Удовольствие, куда большее, чем если бы Минги ублажал себя в одиночку, скручивалось плотным клубком липкой паутины, опутывающей тяжелеющие конечности. От напряжения колени подгибались, пальцы судорожно мяли ткань взмокшей рубашки в попытке ухватиться за сумрачную действительность, что стремительно истлевала в красном свете до жалких сантиметров, разделяющих их тела. Можно было бы простить себе эту глупую шалость, если бы они были всё ещё школьниками, даже студентами. Но не взрослым мужчинам, которым в пору свои семьи заводить и строить собственное счастье. Не двум офицерам, уединившимся в фотолаборатории со спущенными до щиколоток брюками и мастурбирующим прямо на рабочем месте в две руки. Осознание этого лишь сильнее плавило желанием всё естество, пьянило и раззадоривало. — Юнхо, я, — простонал он, но не успел и половину фразы оформить в голове, как Чон прервал его, царапая зубами подбородок. — Заткнись. Ещё немного, ладно? Перед глазами помутнело, и Минги начал тонуть. Тело налилось свинцом, и он безвольно подался назад, зная, что снова встретит головой твёрдую поверхность, но чужая рука крепко держала его на грани реальности, не отпуская в объятия тьмы. Все пять чувств смешались, споря между собой и воюя с голосом разума, пытавшимся вновь отстроить действительность. Алая пелена застелила взор, и всё провалилось в полное беззвучие. Лишь осязание рисовало в воображении тепло чужой кожи, пульсацию жизни под ней и удары сердца в самые губы. Сквозь плотную глухоту слух мог различить лишь чужой сдавленный голос, отрывистый и похожий на капризный плач. Подсознание пробудилось от запаха одеколона и уксуса. Яркие вспышки обожгли рассудок. Самое Солнце в глаза, жар, судорога. Раскалённым металлом по коже. Мокро. И где-то на краю реальности — чувство, что больше всё не будет таким, как раньше. *** Суетливые обрывки видений быстро сменяли друг друга, бросая сознание от перелистывания бумаг к смутному аромату аниса и лакрицы, таявшему в пустоте. Уставший мозг швырял в Хонджуна фрагментами юных лиц, укоризненно смотревших с фотокарточек на пробковой доске в тесном кабинете, неизменно возвращая внимание к опухшему лицу мёртвого школьника и разбухшим складкам на его запястьях. Внезапно кожа человека, черты которого рассыпались угольной крошкой, порозовела, наполняясь жизнью, и откуда-то из бездонного кармана восприятия на неё набросились металлические кольца наручников. Ким ощупал взглядом предплечья, ссадину на локте, рукава тёмной футболки, глубокий ворот, оголявший яремную впадину и продолговатые бугры ключиц. Смуглая шея напряглась, уводя взор вверх по вертикалям жил, линии челюсти, дуге треснувшей нижней губы, излучине верхней — чуть менее объёмной. И следом за ней, бегло минуя прямую, запоздало материализовавшую нос — пара глаз цвета сухого табака, тёмного и горького. Тоска и смятение трепетали в них отражением чужого лица, незнакомого сновидцу. Чёрный дым жёстких волос разметался по плоскости и снова окутал спящего запахом оружейного масла и сигарет. «Не боитесь, что это Пак Сонхва подставит вас?» Его боль была почти осязаема. Она собралась в невнятный ком ржавой глины, формирующий человеческие черты: угрюмо-задумчивые, покрытые непроницаемой тенью скорби и вины. «Если он не будет заводить с членами команды неуставных отношений, то и проблем не возникнет, верно?» — издалека прозвучал знакомый голос. Ехидный, он обращался вовсе не к Паку. Измазанные сажей пальцы сомкнулись на шее. Хонджун попытался вздохнуть, и тут же его рот наполнила грязная речная вода, пробираясь холодом в самую глотку и разрывая грудную клетку. Через толщу волнующейся глубины он разглядел опоры моста, возвышавшегося над ним — куском холодного булыжника, опускавшегося на дно. Он попытался перевернуться, но тело отказалось повиноваться, как будто кто-то накрепко связал руки и ноги вместе. Ещё один отчаянный рывок, и Хонджун больно ударился виском обо что-то твёрдое. Морок развеялся, сменившись мутной завесой света. Рядом дёрнулось и охнуло тёмное пятно. Запахло кофе, корицей, отдушкой и совсем немного ладаном. — Кошмар приснился? — пожилой мужчина успокаивающе похлопал его по бедру. — Скорее бред сумасшедшего, — вяло прохрипел офицер, потирая голову. На колени шлёпнулся большой бумажный свёрток. — Перекуси перед работой. — Мне нужно идти. — Нет-нет, господин Пак сказал, что ты плохо ешь и спишь, так что я бы хотел убедиться, что ты позавтракаешь, — священник протянул большой стакан, заботливо вложив его в ладонь Хонджуна. — Пак? — сонно хмурясь, Хонджун повернул голову к собеседнику, и заметил на заднем сидении бирюзовый всполох. Он подскочил на месте и едва не выпустил из рук стакан, как только остатки дрёмы растворились в новом шокирующем видении. Широко раздвинув ноги и скрестив руки на груди его буравил взглядом угрюмый напарник. — Что ты здесь делаешь? — И тебе доброе утро, Бордер, — высокомерно вздёрнул брови Сонхва. — Ты ешь, ешь, не торопись. Дела подождут. Ким пристыженно отвернулся, шурша обёрткой булки и посылая водителю полные непонимания сигналы взглядом. Мужчина тепло улыбнулся, по-кошачьи щурясь от яркого солнца, и отпил из своего стакана. — Спасибо, отец Рафаэль, но мы и правда пойдём. Я съем это в участке, — чувствуя колючее внимание напарника каждым сантиметром кожи, Хонджун виновато улыбнулся, сгребая в охапку свои вещи и угощение. — Передайте маме, чтобы не беспокоилась. — Было приятно познакомиться, святой отец, — донеслось сзади вместе с хлопком двери. — Взаимно, — довольно кивнул священник. Пак обошёл автомобиль и потянул за ручку со стороны переднего пассажирского, будто Ким был какой-то капризной дамой, а напарник — её галантным кавалером. С самого первого пробуждения помощник инспектора искренне надеялся, что сможет избежать свидания со своим кошмаром. События прошедшей ночи не давали сомкнуть глаз до самого рассвета, и он уже мысленно готовился к чему угодно, но явно не к тому, что проблема сама настигнет его, так ещё и при встрече не вытрясет из него всю душу за потраченные нервы. Но Сонхва как будто, наоборот, издевался, не проявляя и малейших признаков обиды. Как долго он просидел в автомобиле? И о чём они со священником могли мирно беседовать, пока один из пассажиров авто наслаждался беспокойным сном? — Ким Джихун, значит. Это шутка такая? Он твой отец? — вновь обгоняя, надзиратель придержал входную дверь и безразлично оглядел с ног до головы своего спутника. Хонджун чиркнул носком ботинка о ступеньку крыльца. Именно из-за таких глупых вопросов ему не хотелось ни с кем делиться подробностями личной жизни. Теперь у Пака появится новая тема для идиотских подколов, не иначе. — Отец Рафаэль — католический священник, если ты не заметил, — Ким послал ему самый красноречивый взгляд, на который только был способен, и коротким поклоном поприветствовал дежурного. — Ну, если дело касается тебя, то я бы совсем не удивился, — Сонхва отвернулся, демонстрируя свой взлохмаченный затылок. — Пошли, у нас тут вообще-то ситуация пи-сос, а я один жопу рву. Будто в Хонджуне было что-то настолько страшное, рядом с чем один из самых главных для духовенства запретов казался какой-то ерундой. — Эти мелкие, — продолжал брюзжать сокомандник, — разбрелись по участку и на телефоны не отвечают. Ты пропал, и всё по швам затрещало. Тэун теперь суицидник. Для повторной экспертизы нужно требование родителей мальчика, разрешение прокурора и хоть какие-то доказательства того, что он не мог спрыгнуть сам. Я уже позвонил семье Хан, они явятся сюда только вечером. Хотел получить разрешение на просмотр дорожных камер с того моста, откуда предположительно сбросился школьник, но мне отказали. Дело по пизде идёт, Бордер. Сонхва говорил так, будто пытался оправдаться. Половина его рассказа слилась в невнятную кашу, приправленную постоянным одёргиванием рукавов мятой рубашки. — Что ты делал снаружи? — Хонджун едва не впечатался в его спину, не заметив, как они оказались перед дверью кабинета. Если бы не крышка, он бы и кофе облился, а так лишь испуганно отшатнулся, пытаясь не выронить пиджак и булку. — Покурить вышел, а там ты в машине носом окно вытираешь и мирно пускаешь слюни. Хотел разбудить, но подошёл отец Ким. Мы разговорились, и он любезно рассказал мне, какой ты примерный сын. Даже жалко стало тревожить такого ангелочка, — Пак толкнул дверь и взглянул на него из-за плеча. — Заходишь? Хорошим мальчикам нужно хорошо кушать, так что дам тебе фору. Вся эта напускная бравада никак не укладывалась в голове, идя вразрез с образом испуганного Пака Сонхва, что пулей вылетел ночью из кабинета, бросив Кима в замешательстве. Либо он слишком хорошо притворялся, либо по пути поймал головой увесистый кирпич, напрочь выбивший впечатления от их совместных опытов. Заговорить первым о произошедшем было неловко, так что Хонджун даже был рад неожиданной перемене в поведении напарника, хотя язва Сонхва и был далёк от звания приятного собеседника. — Что он тебе наговорил? — подойдя к столу, по-прежнему заваленному хламом и бумагами, хозяин кабинета сгрёб беспорядок в сторону и разложил перед собой поздний завтрак. Взгляд среди знакомых предметов упал на тюбик с мазью от синяков. Когда Ким покидал кабинет, его там точно не было. — То, что ты нехристь, но ходишь в церковь каждую неделю, чтобы проведать мать. И что ты с детства пришибленный, — Пак подвинул стул и развалился на нём, не обращая внимания на чужое недовольство. — Так что один-один, не всё тебе про меня вынюхивать. Он часто моргал, потирал припухшие веки и хмурился. Не привычно злился, а будто лаял и скалился, прикусывая за щиколотки воришку, до смерти напугавшего сонного сторожевого чихуахуа. Хонджун отметил извилистые нити вен на руках напарника, его мелко подрагивающие пальцы и окончательно убедился в том, что странности в поведении — не результат внезапной травмы головы. — Я всё голову ломал, гадая, что у тебя за личные дела. А ты, оказывается, грешки замаливал. — Ты снова пил, — перебил Ким самодовольную тираду сокомандника. Пак замолчал и наконец взглянул ему прямо в глаза, покачиваясь на стуле: — Да, Бордер, я так нажрался, что с трудом припомнил своё имя. Тебя тоже вот будто впервые вижу, такого наглаженного и прилизанного. Куда делся призыватель миньонов? Ким был готов стоя аплодировать его остроумию и актёрской игре. Так нахально сыпать каламбурами, когда самого Хонджуна при одном только взгляде на орудия пыток бросало в жар. У похмельного Сонхва самообладания хватило бы на двоих. — Не помнишь, значит? — опустив взгляд на свои запястья с дорожками кровоподтёков, усмехнулся хозяин кабинета. — Вообще напрочь отшибло, — наивно похлопал глазами напарник. — Слабо помнится, что меня домой отправил один хороший человек. Такой же бедолага, как я, но явно при деньгах, раз незнакомцу на такси раскошелился. — И собутыльником обзавёлся, значит? — Ким устроился за столом, разворачивая остывшую сдобу, усыпанную сахаром и корицей. Прицелившись зубами в её пухлый бок, он ещё раз взглянул на парня, ломавшего перед ним бездарную комедию. Забыл он, как же. Кабинет был открыт, а на столе магическим образом возник тюбик с лекарством. — Приятного аппетита, — заботливо бросил Пак, запрокинув голову и созерцая плитку на потолке. Всего на мгновение в его лице промелькнуло замешательство, и он прикрыл глаза, страдальчески закрываясь руками. — Эксперт твои наблюдения на болту вертел, так что всё, что указывает на связь трупа и нашего дела — это письмо с требованием выкупа да компьютер мальчишки. Прокурор добро может и не дать. Едва не подавившись кофе, Хонджун закашлялся и поспешил раскрыть ноутбук. — Да-да, Чиндо уже внёс в базу материалы. Ты ешь, Бордер, ешь. Мозгам полезно. — Поедем в морг? — залив застрявший в горле кусок теста, Ким пробежал взглядом по строчкам заключения о смерти. — Нам там делать нечего, — в голосе Сонхва проступила издёвка. — Снова хочешь смухлевать? — Если прокурору нужны доказательства, то мы их получим, — Хонджун покивал, прикидывая в уме, как можно было бы добиться желаемого. Судмедэксперт должен был быть слепым идиотом, чтобы не заметить следы на руках подростка. Если бы только Ким мог, он сам бы обследовал тело и докопался до истины. Увы, в компетенцию полицейского это не входило. — Возьмём Чонхо с собой? — он откусил крупный кусок булки и поднял взгляд на напарника. Пак в ответ только ухмыльнулся уголком рта. *** Вентиляция в архиве со своей задачей явно не справлялась. По шее струился пот, а запахи пыли и старой бумаги навязчиво щекотали нос. Чонхо не терпелось поскорее найти доказательства того, что он не зря так измывался над собой. На стеллажах плотными рядами выстроились коробки и папки с делами, когда-то собранные полицейскими вручную. Тут же, по соседству с ними лежали контейнеры с жёсткими дисками. Он перерыл уже, казалось, всё, что мог. Дел с участниками процессов по фамилии Кан было слишком много, но ни одного Кана Ёсана двенадцати лет от роду среди них не нашлось. Пнув картонную коробку с материалами десятилетней давности, Чонхо опустился на раскладной стул и прислонился спиной к одной из полок. — Бардак, — ладонью смахнув налипшие на лоб волосы, он обречённо окинул взглядом комнату и помахал в камеру видеонаблюдения в углу. — Привет, пап. Хорошо ты тут всё подчистил, да? Камера лишь безразлично моргнула красным маячком в ответ. Ёсан был старше всего на год, а значит, когда его похитили, Чонхо было одиннадцать. Чем мог заниматься Чхве-старший восемнадцать лет назад? — Поздравляю с повышением по службе, старина. Или, может, теперь лучше обращаться к тебе суперинтендант Чхве? — мужчина в сером костюме похлопал отца по плечу. Губы Чхве-старшего неприятно изогнулись в подобии улыбки, и он неохотно поклонился. Чонхо прижался к окну автомобиля, пытаясь разглядеть лицо незнакомца, беседовавшего с отцом. Он был похож на Сон Хынмина — самого молодого автора гола в истории «Гамбурга», к которому не так давно присоединился. Только этот Хынмин выглядел старше, да и ростом был значительно ниже, чем оригинал. Он пожал руку отца и вложил в неё конверт. Поймав взгляд Чонхо, Хынмин улыбнулся и подмигнул. Было бы здорово, если бы это был настоящий полузащитник «Гамбурга», но маленькому фанату и этого было вполне достаточно. Наверняка Сон Хынмин улыбнулся бы так же. Отец сел на место водителя и швырнул конверт в бардачок. Чонхо воображал, будто там лежали билеты на матч, автограф или фотокарточка. Он был даже согласен на открытку со стариком Чха Бомгыном. Всю дорогу он представлял, как дома они раскроют конверт, и папа наконец отведёт сына на настоящий матч. Размечтавшись, Чонхо не вытерпел и, пока отец вышел на заправке, перелез на переднее сидение и открыл бардачок. Свёрток был тяжёлым. Осторожно приоткрыв клапан, мальчик заглянул внутрь и разочарованно вздохнул — вместо билетов там были лишь жёлтые бумажки с портретом Син Саимдан номиналом в пятьдесят тысяч вон. Чонхо усмехнулся. Каким же наивным он был тогда: надеялся на то, что отец когда-нибудь одобрит его увлечение футболом. Единственным поощрением было разрешение на вступление в школьную команду. Но только после того, как сын сознался матери в том, что уже три месяца играет в основном составе. Скомкав валявшийся на полу черновик, офицер пнул воображаемый мяч, целясь в красный глаз камеры. Бумажка ударилась о стену и отскочила под стеллаж. Чонхо наклонился, чтобы достать её, и тут же громко чихнул. Под полками лежал толстый слой пыли. В архиве давно никто не убирался — серые границы выделяли контуры стоявших когда-то внизу коробок. Причём переставили их совсем недавно. Чонхо поднялся и растерянно осмотрелся. В дальнем углу пристроился железный шкаф, опечатанный надписью «списать и утилизировать». — Не можешь спрятать — выкинь? Так ты думал? — сердито проворчал полицейский и подошёл к шкафу для хранения макулатуры. Осторожно поддев край бумажной пломбы, Чонхо дёрнул за ручку, но та не поддалась. Хранилище было заперто. Выглянув из-за стеллажей, он ещё раз оценил угол обзора камеры. Шкаф находился вне её поля зрения. Очень удобно, если понадобится скрыть что-то от чужих глаз. На видео было бы видно, как некто перетаскивает коробки, но не выносит их прочь. Значит, они остались в архиве. Замок выглядел не особенно надёжным — похожим на те, что помещают на дешёвые почтовые ящики. Сломать такой мог бы даже школьник. Проблема крылась в другом — хозяин шкафа заметил бы следы вскрытия. Да и к чему запирать и опечатывать мусор? Достав из кармана связку ключей, Чонхо отделил от кольца металлическую пластинку с номерком личного шкафчика. Она была достаточно тонкой и в то же время крепкой, чтобы влезть в замочную скважину и не переломиться от приложенных усилий. Если бы по волшебной случайности при себе полицейский имел хотя бы отвёртку, стало бы куда проще, ведь короткий номерок, легко просунутый в личинку замка, подцепить пальцами было трудно. Попыхтев с минуту в попытке провернуть пластинку, Чонхо услышал победный щелчок — замок сдался. Внутри шкафа был свален различный хлам. Черновые распечатки отчётов, истрёпанные журналы посещений, заклеенные по швам коробки и пустые папки. Он выгреб на пол лишнее и ключом проткнул скотч на одном из картонных ящиков. Старые бумажные обложки с потемневшими шнурками-завязками аккуратной стопкой были подшиты друг к другу. Вытащив одну из пачек документов, офицер развязал ветхий узел и пролистал материалы, датированные шестнадцатилетней давностью. Поначалу ничего примечательного не бросилось в глаза, но как только Чонхо развязал четвёртую папку в связке, то почувствовал, будто отец крупной ладонью отвесил ему тяжёлый подзатыльник: на всех страницах был указан номер удостоверения Чхве-старшего и его подпись. Это были дела об организации подпольного игорного бизнеса группой лиц, неоднократно судимых по схожим статьям. Некоторых страниц не хватало: то тут, то там отчёты прерывались, когда речь заходила о дополнительных деталях расследования. Нетерпение вынудило Чонхо отбросить стопку в сторону и зарыться в короб поглубже. Недостающие страницы отсутствовали и там. Следующая подшивка выглядела старше, бумажная бирка на обложке была сорвана. Развязав шнурок, офицер пролистал очередное собрание бездарных сочинений отца. С первого взгляда можно было увериться в его полной некомпетентности в ведении дел. Чхве-старший писал рапорт хуже младшеклассника. И как этот невежественный человек мог забраться так высоко? Хотя в этом сомнений не было — его всегда двигали по карьерной лестнице такие, как двойник Сон Хынмина. Безликие человечки в дорогих костюмах, вовремя выставившие на поле пешку, которой не жалко пожертвовать ради спасения собственной шкуры. В этой папке были собраны дела о всё тех же азартных играх, отмывании денег и уклонении от уплаты налогов. Некоторые подозреваемые являлись владельцами мелких фармацевтических компаний, но посадили как обычно тех, кто уже не первый раз бывал в местах лишения свободы. — Значит, там были и наркотики, — хмыкнул офицер, закрывая очередную страницу. Пока что он не встретил ни слова о похищениях с целью выкупа или хотя бы заявления о пропаже. Но нераспечатанной оставалась ещё одна коробка, да и в этой собраний дел ещё было предостаточно. Чонхо взглянул на часы и с тревогой обернулся к двери. Он рванул к стеллажу и придвинул стул, закрыл помещение изнутри и достал следующую папку. На ней стоял штамп ОБН. Бинго. Где лекарства, там и наркотики. Материалы дел описывали расследование по делу о контрабанде и сбыте через сети аптек. Совершенно детские махинации, словно их придумал исчерпавший себя автор бесконечного детективного сериала. Хотя, возможно, в то время подобные схемы казались чем-то гениальным. Всё было притянуто за уши к клубам, подконтрольным мелким бандитам, и личностям, которые как будто так же сошли с телеэкрана в образе конченных отморозков. Чонхо не смог удержаться от улыбки. Хотелось думать, что этих людей и вовсе не существовало где-то, кроме бумаги. Суперинтендант Чхве представлял себя героем-детективом, достававшим преступников буквально из своего кармана. Не удивительно, что погоны сыпались на него, как снег в Рождество. Одно тревожило — среди имён, упомянутых в старых документах, неоднократно фигурировал инспектор Ли Гонгсун. — Как же складно ты врал всё это время, — Чонхо покивал, доставая телефон. Нужно было сделать фото хотя бы некоторых страниц. Неизвестно, чем закончится его вторжение в хранилище сочинений отца, так что следовало подстраховаться. Запечатлев самые бездарные страницы, офицер брезгливо отбросил сшитые сборники в сторону. На дне коробки лежали смятые листы и пустые обложки. Вытащив их, Чонхо остолбенел. Одна из картонок со штампом ОБН была совсем новой. Внутри был вклеен лишь один лист. Заполнена была только шапка объяснительной, содержание отсутствовало, а внизу стояла подпись старшего инспектора Пака Сонхва. — Дерзко. Очень в твоём духе, хён, — усмехнулся офицер и осторожно положил обложку обратно. В руках остались лишь разрозненные части каких-то дел. Быстро пролистав их, Чонхо вернулся к одному из отчётов. По пожелтевшей от времени бумаге расползались следы подтёков. Графы, заполненные ручкой, расплылись, но часть напечатанного текста осталась невредима. «Пол: мужской. Возраст: около 13 лет. Причина смерти не установлена. Дальнейшая экспертиза невозможна…уничтожены…процессами гниения». Следующий документ был также сильно подмочен в своё время, но Чонхо смог разобрать размытые очертания цифр и букв. Уши заложило, он покачнулся на стуле. Дату было сложно разобрать, но всё сводилось с тому, что некая госпожа Кан Хаён просила начать розыск её двенадцатилетнего сына, пропавшего в июле накануне семестровых тестов. Так как опекуном ребёнка являлся отец, она не подозревала о том, что сын перестал посещать занятия до тревожного звонка из школы. Офицер поднёс бумагу поближе, пытаясь рассмотреть имя пропавшего, хотя сомнения в том, кто являлся сыном госпожи Кан, улетучились ещё на первых строках рукописи. Это был Кан Ёсан — мальчик, которого собственный отец продал за долги. Ниже под содержанием заявления расплылся синеватый след штампа «Отозвано». Следующей повреждённой страницей был фрагмент дела, в котором Кана Ынчона подозревали в похищении и убийстве сына. Всё встало на свои места. Никто не искал Ёсана — его считали погибшим. А неопознанный труп Чхве-старший хотел пришить к делу Кана Ынчона, но почему-то не смог довести замысел до конца. Учитывая, что главу семейства Кан так и не осудили, следствие скорее всего не нашло достаточных улик, указывающих на причастность отца к смерти сына. Единой картины из остальных страниц не выходило. Это были кусочки совсем других историй. Как и не было целого подшитого дела о пропаже, похищении или убийстве Кана Ёсана. Но почему мать не рассказала доктору о том, что его именем нарекли безымянный труп? Или родители так и не опознали в останках своего сына? Возможно ли, что доктор Кан знал об этом, но не стал рассказывать Чонхо всей правды? Он сделал ещё несколько фотографий и вскрыл вторую коробку. В ней царил хаос: отдельные пожелтевшие листы, так же залитые водой, чаем или кофе, обрывки, выцветшие фотографии без подписей. Как будто Чхве-старший просто сгрёб весь хлам из рабочего стола в старом кабинете, не утруждаясь разобрать этот беспорядок. Вытащив более-менее читабельные бумаги, Чонхо быстро просмотрел их содержимое. Мужчины, женщины, старики, подростки — это были заявления о пропаже со штампом «отозвано». Разные имена, адреса, районы — ничего примечательного, всё это офицер видел и в электронной базе. Вот только масштаб дела теперь значительно возрос. Если сопоставить даты, то «писательская» деятельность отца брала начало едва ли не с того момента, как Чонхо перешёл на третий год начальной школы. Значит, когда ему было одиннадцать, и он стал свидетелем того, как отец получил взятку жёлтыми купюрами, Чхве-старший уже вовсю сочинял истории про пропавших без вести, подставных наркоторговцев и владельцев подпольных казино. Ему впору было дать литературную премию, не меньше. В очередной раз достав телефон, Чонхо обнаружил, что кто-то очень настойчиво пытался дозвониться до него всё это время. Пак Сонхва набрал его номер по меньшей мере пять раз за последние полчаса. Когда он сделал последнее фото? Под снимком цифры показывали, что офицер запечатлел очередную бумажку не менее часа назад. Тогда сколько он провёл в архиве? Пытаясь сложить в голове потерянное время, он тупо смотрел в экран, как тут же на нём высветилось имя другого контакта. Бордер звонил ему здесь и сейчас. Хёны точно потеряли его. Быстро затолкав бумаги обратно в коробки, он попытался придать шкафу с макулатурой первозданный вид. На замке чётко отпечатались царапины, оставленные пластинкой. Смочив слюной край проклеенной бумажки, он приладил пломбу обратно и стряхнул с рук пыль. — Ну и плевать. В следующий раз прячь свои писульки понадёжнее. *** — Нам влетит, — проворчал младший, задумчиво разглядывая реку за оградой магистрали. Сегодня он был непривычно тихим и лишь изредка напоминал о себе тяжёлыми вздохами с заднего сидения. — Всё будет в порядке, мелкий. Все шишки получит наш блистательный кэп. — А если они потребуют бумажки? — Ты же звёздный сынок, пригрози, что им всем ой-ой-ой без вазелина, если будут мешать выполнять указания господина будущего комиссара. Хонджун поймал в зеркале заднего вида умоляющий взгляд Чхве-младшего, поджал губы и нервно постучал пальцами по рулю: — Он прав, Чиндо, нужно просто закатить небольшой скандал. Тебя же пустили на место обнаружения. — Тех, кто осознанно мешает следствию, будет не так просто обдурить, — Чонхо покачал головой. Сонхва обернулся к нему, указав пальцем прямо на нос младшего: — Ты тоже думаешь, что нам палки в колёса втыкают? Чонхо утвердительно хмыкнул. А вот Ким не спешил бы соглашаться с этим. Материала было много, и если бы они не хватали по верхам, то успешно вышли бы на след. Но для глубокого анализа каждой песчинки понадобилось бы слишком много времени, а его было в обрез. Можно было надавить на Чона, отловить всех подозрительных школьников, но оба варианта — неоправданный риск, которому они могли подвергнуть похищенных детей. Пока злоумышленники считают, что полиция топчется на месте, до дня выкупа хотя бы четверо подростков имели шанс остаться в живых. — Возможно, у них есть свои люди на южном берегу, — предположил младший. — Или даже в дорожной инспекции, прокуратуре, а, может, и в нашем отделе. И, кажется, мой отец тоже так считает. — Поэтому он собрал тех, кто никогда не работал в центре над особо тяжкими, — задумчиво протянул Хонджун, пытаясь удержать внимание на дороге. — Кроме собственного сына. Тебе господин Чхве доверяет. — Нет, — взгляд младшего вдруг стал отрешённым, — он осторожен со всеми, включая меня. Я знаю об отце меньше, чем кто-либо в участке. — Но если что-то случится, он бросит все силы, чтобы отмазать тебя, — фыркнул Сонхва. — Мы легко не отделаемся. С последним он обращался прежде всего к Киму. Это «мы» прозвучало так, словно Пак знал наперёд, чем всё могло закончиться. На несколько минут в салоне повисла напряжённая тишина. Мост остался позади, и, миновав загруженную транспортную развязку, автомобиль свернул с главной дороги. — Он поручил мне докладывать обо всём, — неожиданно признался Чонхо. — Ты не такой говнюк, чтобы трепать языком о том, что ему знать необязательно, — усмехнулся старший. — Почему ты так уверен в этом, Грей-хён? — голос Чхве-младшего звучал сухо, будто кто-то надломил кусок чёрствого хлеба. Лицо его оставалось по-прежнему непроницаемым. Пак скрестил руки на груди и взглянул на пассажира через зеркало заднего вида. — Потому что мы всё ещё здесь, а не в его кабинете? *** — Извините, не положено, — молодая женщина в медицинском халате беспомощно осмотрелась по сторонам, сжав в руках планшет с документами. Хонджун натянул на себя слащавую улыбку и опёрся на стойку ресепшена: — Кажется, вы нас неверно поняли. Это приказ сверху. — Без соответствующих бумаг я не могу… — Знаешь, кто этот парень? — Сонхва указал большим пальцем на Чонхо, с важным видом вертевшего в руках карандаш. Ловким движением он переломил стержень пополам и раздражённо цокнул. — Это сын главного генерального суперинтенданта Чхве. Выше него только комиссар, смекаешь? — Папа будет недоволен, — качая головой, проворчал младший и бросил на девушку скучающий взгляд. — Неприятно получится, если сюда заявится инспекция. — К чему вы клоните? — санитарка испуганно прижала планшет к груди и бросила быстрый взгляд себе под ноги. — Чем дальше от центра, тем проще организовать нелегальную трансплантацию. Тут и порт Инчхон под боком, — мечтательно протянул Ким. — Хорошие зарплаты у ваших судмедэкспертов? — Да о чём вы? — она резко закашлялась, будто хотела привлечь чьё-то внимание. — Не притворяйся дурой, — рыкнул Сонхва. В её больших миндалевидных глазах застыли слёзы. Ещё немного, и им пришлось бы успокаивать ни в чём не виновную медработницу. Представление пора было подводить к финалу. Хонджун подмигнул младшему, и тот в мгновение ока сменил холодный гнев на милость: — Нуна, ты ведь хочешь и дальше здесь работать? Так что давай ты покажешь нам, где вчерашние тела, и будем считать, что у вас тут всё чистенько. Молодая женщина растерянно взглянула на офицеров и в сомнении снова опустила взгляд. Похоже, она работала здесь не так давно. Выполнение требования полицейских для неё могло обернуться серьёзными последствиями. Возможно, она едва успела освоиться на новом месте, как вдруг заявляются какие-то три сумасброда, подталкивают к нарушению должностных обязанностей, запугивают и угрожают. Окажись Хонджун на её месте, он бы наверняка тоже основательно взвешивал все за и против. Если прямо сейчас она решит позвонить начальству, то их авантюра обернётся крахом, и горячие головы полетят уже с их плеч. Санитарка снова наигранно прочистила горло. Вокруг никого не было. Значит, она не звала кого-то, на их шум и так сбежались бы все, кто мог. Ким почувствовал, как по ту сторону стойки, что-то глухо стукнулось о стенку. Работница морга резко побледнела и уставилась на него. — Нам нужно хотя бы десять минут, — шепнул он, медленно опуская взгляд. «Кого ты прячешь под своим столом?» Она опасливо взглянула по сторонам и отложила в сторону документы. — Десять минут, — неуверенно повторила медработница, — идите за мной. Оставив троих офицеров у двери секционной, она ещё раз напомнила о недостатке времени и поспешила обратно к стойке в начале коридора. Хонджуна всегда поражало, насколько разнилось представление о морге у обывателя и того, кто хотя бы раз имел счастье оказаться в этом холодном, до неприличия чистом месте. Пахло медикаментами, на столах, вопреки образам из фильмов ужасов, не валялись человеческие внутренности и не текли по полу кровавые реки. Они замерли перед холодильной камерой с двенадцатью дверцами. С одной из них прямо на Хонджуна смотрела табличка с именем Хана Тэуна и датой смерти. Он потянулся к ней, холод обжёг пальцы. Из пасти камеры пахнуло формалином, и тяжёлый поддон, накрытый белым полотном, медленно выехал наружу под усилием постороннего. — Дзынь! Кушать подано, — Ким улыбнулся и оглянулся на товарищей. Ни Пак, ни Чонхо никак не отреагировали на его каламбур. Младший безразлично отвёл взгляд и достал из кармана телефон. — Нужно сделать фотографии всего, что нам может пригодиться, — едва слышно пробормотал он, подойдя поближе, как только старший одёрнул ткань с тела подростка. От самого низа живота и до горла мальчишки тянулся грубый шов, похожий на небрежный рисунок ёлки. Грудная клетка и живот провалились, превратив его и без того по-юношески хрупкое тело в жалкое, истощённое подобие человека. Кожа была на удивление светлой, совсем не сохранившей ту синеву утопленника, что запомнилась Хонджуну. Взгляд тут же обратился к месту, которое не давало его мыслям покоя. Запястья мальчишки. На них по-прежнему красовались взбухшие отметины. Но они были бледными, словно застарелые шрамы, и практически незаметными. — Они не могли проигнорировать это, — прошептал Ким и вцепился в руку трупа. Чонхо тут же пихнул его в плечо. — Хён, не стоит трогать тело. Мы пришли только посмотреть и собрать доказательства. — А собирать нечего, — хмыкнул Пак, рассматривая лицо мальчишки. — Почему он такой…свежий? — Наложили на ночь формалиновую маску, чтобы выглядел прилично, — пояснил младший. — Чтобы выдать родственникам более симпатичную версию трупа, нежели до того, как к нему приложил руку судмед. — Мне по утрам тоже такая маска не помешала бы, — важно покивал Сонхва и покосился на оторопевшего Хонджуна. Он был уверен в том, что отчётливо запомнил разбухшие тёмные складки кожи на запястьях. Ким перебирал варианты, чем их могли оставить. Это просто не могло быть бредом его утомлённого мозга. Чонхо смущённо прокашлялся, убрал телефон в карман и натянул ткань на тело до пояса. — Хён, лучше возьми в морге пару уроков грима. Полезнее, чем травиться всякой гадостью, — на лице младшего сложилась мягкая улыбка, хотя взгляд его по-прежнему остался серьёзным. — А ещё лучше бросай пить. Нет, это не бред. Разум Хонджуна никогда не подводил. Ким, несмотря на предостережение, снова вцепился в руку трупа и принялся растирать холодное запястье пальцами. Чонхо грозно зашипел на него, но сразу же затих, как только на пальцах старшего остались следы косметики, а под ними на коже выступили почерневшие полосы. — Это… — протянул младший, запуская руку в карман. — А я уже было подумал, что ты кукухой поехал, — без особого удовольствия ухмыльнулся Пак. Зачем работники бюро скрыли следы, возможно, подтверждающие то, что над подростком совершалось насилие? Не хотели утруждать себя судебной волокитой? Или кто-то не хотел, чтобы смерть Тэуна «всплыла» иным образом? — Зачем наносить грим на всё тело? — вслух возмутился он и ухватил край полотна, тщательно растирая им кожу трупа. То здесь, то там, под краской проступили зеленоватые прожилки венозной гнили, а как только Хонджун протёр плечо мальчишки, так приметил нечто новое. От подмышки вверх тянулись другие кровоподтёки. Очистив кожу с другой стороны, он отошёл от тела и поражённо уставился на сокомандников. Младший без слов понял его взгляд. Сделав несколько фотографий, он склонился над телом и тут же отшатнулся: — Его тащили за одежду. — Со связанными руками? — Пак нервно постучал носком ботинка по кафелю. — Нет, следы на руках выглядят старше. Как будто его очень долго держали в наручниках. А эти — появились незадолго до смерти или сразу после, — Чонхо пролистал сделанные снимки и нахмурился. — Многие детали мы уже потеряли. — Допустим, — Сонхва накрыл тело тканью и толкнул поддон обратно в холодильную камеру, — ему действительно помогли спрыгнуть. Но зачем, если за жизнь мальчишки злоумышленники могли получить деньги? Младший пожал плечами и вышел из секционной. Хонджун проследил за тем, чтобы Пак закрыл дверцу холодильника, ещё раз осмотрел помещение и собрался было уходить, но напарник преградил ему путь. — Погоди немного, Бордер. Ким вопросительно уставился на него. Сонхва избегал его взгляда, но по-прежнему стоял на проходе, не решаясь продолжить. — Это не может подождать до участка? — Я просто хотел, — он неловко запнулся, его голос дрогнул. Пак громко сглотнул и шумно втянул носом воздух. — Попросить тебя быть осторожнее. Даже не ради дела, а скорее… для тебя самого. — Почему ты сейчас решил об этом заговорить? — То, что мы отсняли. Кто-то пытался спрятать следы, возможно, подстроил самоубийство мальчишки, и наверняка имеет связи не только с руководством бюро. — И? — Чонхо мало что угрожает, мне терять особо нечего. А тебе нужно подумать о себе, — Сонхва наконец осмелился заглянуть ему в глаза. — Я, конечно, шутил, что ты получишь за нас все шишки, но, если честно… не думаю, что стоит лезть дальше. Для безопасности всех и твоей личной. Хонджун усомнился в собственном слухе и помотал головой. Пак Сонхва прямо сейчас предложил бросить дело? Как они выйдут на похитителей, если не продолжат копать? Смогут ли спасти остальных? — То есть ты предлагаешь оставить детей на произвол судьбы? — Он не ожидал, что напарник, бросившийся в самое пекло всего за одним человеком, так просто решит отступиться от всего, над чем трудилась целая команда. — Пусть и дальше наивно лезут в лапы каким-то чудовищам, спускают последние деньги, а потом заканчивают как Хан Тэун? И это после всего, что мы уже наворотили? Его смятение в миг сменилось раздражением. Сонхва свёл брови и вцепился Киму в плечи, сильно тряхнул и прорычал: — Ты даже не представляешь, чем это может закончиться. — И чем же? — Хонджун будто заразился его скверным настроением. Эта угрюмая рожа, его сердитая опека, неуместные замечания и постоянное притворство — всё начинало выводить, казалось бы, непробиваемого циника, из себя. — Стану старшим полицейским или помощником полицейского, какая разница? Тебе ведь и самому не дальше вниз катиться. Ривер с Пинчером не при делах, Чиндо, как ты и сказал, мало что угрожает. Вышвырнут за правду? Бред. — Ты действительно веришь в правосудие, Бордер? — его лицо, похожее на невнятный ком скорби и тоски из сна, болезненно исказилось. — Я верю в мотив, обстоятельства и состав преступления. Найти его субъект — вот моя задача. Правосудие — не моя работа, — Ким грубо оттолкнул напарника и вывалился прочь из секционной. От созерцания этой извечной мученической мины у него началась изжога. Под языком стало кисло. Пак Сонхва слишком много позволял себе для подчинённого. — Храбрецы вроде тебя, Ким Хонджун, долго не живут, — послышалось за спиной. Внутри вихрем скрутилось неприятное ощущение. Жар в груди, висках и руках — это была злость. Лезть в жизни других было привычно для Хонджуна, но когда кто-то так бесцеремонно пытался вторгнуться в его собственную, офицера выворачивало наизнанку. Все, кому не лень, пытались учить Кима жизни: отец Рафаэль, мать, преподаватели, старшие коллеги, а теперь ещё и этот вспыльчивый, двуличный неудачник, поломавший себя из-за порыва высоких чувств к собственному напарнику. Поначалу Сонхва показался ему любопытным, загадочным, но с каждой новой страницей наблюдений этот персонаж становился всё более раздражающим и пресным. Он был из тех, кто думал в первую очередь сердцем — органом, не способным, в отличие от мозга, на работу мысли. Такие, как он, постоянно ошибаются, попадают в хронику, зарезав на почве ревности или личной неприязни собственного собутыльника, зависнув в петле или бросившись под поезд. Слабые, не способные взять эмоции за горло. Он никогда их не понимал. Искал хоть одну логичную причину в действиях и каждый раз оставался гадом в их глазах. Хонджун остановился и перевёл дыхание. Ещё немного, и он сам в Бешеного Пса превратится. У стойки ресепшена на корточках сидел Чонхо. Рядом с ним стояла девочка лет десяти. Это она пряталась под столом, когда трое полицейских запугивали её мать. Ким сглотнул скопившуюся во рту горько-кислую слюну и подошёл к ним. Санитарки рядом не было. — И часто ты бываешь у мамы на работе? — взволнованно поинтересовался офицер Чхве. Девочка смутилась и опустила взгляд. — Иногда, когда болею. Мы с мамой вдвоём. Она боится оставлять меня одну, — её большие глаза блеснули влагой. — Не думайте про маму плохо, я не сижу весь день под столом, тут есть комната. Просто… — девочка виновато глянула на помощника инспектора, закашлялась и смяла кофточку на груди, — у меня не получалось решить одну задачу, и я вышла. Не наказывайте маму, она хорошая. Хонджун опустился рядом с Чонхо: — А ты не боишься? Знаешь, чем тут занимаются? Младший раздражённо цокнул и насупился. Дочь санитарки широко улыбнулась и покивала: — Знаю. Мне совсем не страшно, правда. Куда больше пугают живые, — она наморщила чуть вздёрнутый носик, — они ругаются, дерутся и делают плохо другим. Ким удивлённо поджал губы. Младшеклассница рассуждала о жизни и смерти куда смелее некоторых взрослых. Ещё и невольно упрекнула полицейских в том, что они — тоже те самые «пугающие живые». — Пахнет только иногда не очень, и на вид противно. Некоторые на зомби похожи, как в кино, но мёртвые только в фильмах ходят и едят мозги, — храбро продолжила рассказывать она. С каждым словом Чонхо всё сильнее краснел, пока вдруг резко не поднялся и выбежал на улицу. — А на самом деле такого не бывает! За спиной промелькнул другой силуэт. Пак даже не остановился, ускользая прочь за младшим и на ходу доставая из заднего кармана брюк пачку сигарет. Обиделся. — Как тебя зовут, храбрая принцесса? — провожая его взглядом, поинтересовался Хонджун. — Ли Серим, — совсем раззадорившись, она покачалась на носках и помотала головой в поисках мамы. — А тот дядя боится зомби? — Все мы чего-то боимся, Серим, — Ким захотел потрепать девочку по голове, но, опомнившись, спрятал руки за спину и поднялся, — взрослые тоже. Твоя мама, например, волнуется, что с тобой что-то случится, пока ты одна. — И вы боитесь? Вы же полицейский, — она капризно надула губы, — вам нельзя. — Я боюсь тараканов в голове. Они часто шепчут людям глупости, — он улыбнулся, завидев, как из глубины коридора появилась женская фигура в халате. — А люди их слушают и совершают досадные ошибки. Поэтому нужно давить их, пока не расплодились. — Но тараканы не живут в голове! И разговаривать они тоже не умеют. — Это особые тараканы. Но если в твоей голове большие мозги, то им негде будет поселиться. Поэтому учись хорошо и заботься о маме. Пока она рядом, тебе нечего бояться. Молодая женщина ускорила шаг. Её туфли на низком каблуке звонко отстукивали ритм беспокойных шагов. — Серим! — её высокий голос всколыхнул эхом тишину морга. — Почему ты здесь? Девочка растерянно обернулась к ней и вытянулась, словно побег бамбука. В её глазах заметались суетливые огоньки, губы вытянулись в тонкую линию. — Офицер, прошу, — женщина протиснулась между ними, загораживая собой ребёнка, — не говорите никому. Хонджун кивнул и поклонился: — Вы нам очень помогли. Молчание в обмен на молчание, госпожа Ли. Щёки санитарки едва заметно порозовели. — Если что-то ещё понадобится… — В этом нет необходимости, всего доброго. В салоне авто повисла тяжёлая свинцовая туча. Сонхва отрешённо смотрел в окно, нервно подёргивая ногой. Хонджун повернул ключ в замке зажигания, и когда мотор автомобиля издал глухой рык, старший невольно вздрогнул. — Это неправильно, — вздохнул с заднего сидения младший. — Нельзя ребёнку в морге находиться. Неужели она не понимает? — Когда я был маленьким, то тоже много времени проводил на работе у матери, — безразлично заметил Ким, выруливая на главную дорогу. — Хён, твоя мама тоже работала в бюро судебной медицины? — Нет, — он потянулся за салфеткой в подставке и наконец протёр испачканные руки, пока поток движения замедлился перед светофором, — в приюте. — Это совсем разные вещи. Девочка уже ничего страшного в покойниках не видит. А что будет потом? Это смерть, для человека естественно её бояться. — В них и нет ничего страшного, Чонхо. Люди рождаются и умирают, такова жизнь. — Просто ты бесчувственный, — безразлично бросил Пак. — Эмоции ни к чему хорошему не приводят, Грей, — изжога вернулась с вновь проснувшимся раздражением. Сонхва скептично хмыкнул и больше не проронил ни слова до самого участка. Чонхо иногда возвращался к предмету своего возмущения, сердито ворча что-то наподобие: «Так и вырастают потом психи из-за беспечности родителей». Как только Ким наконец остался один, все неприятные ощущения в теле исчезли. Он вздохнул с облегчением. Перепоручив разбирательства с прокурором и судмедэкспертами младшему и старшему, он устало рухнул на стул и скучающе обвёл взглядом кабинет. С пробковой доски на него смотрели портреты пропавших и Чон Уён. Резко вскочив и подобрав со стола маркер, Хонджун подошёл к фотографиям и поставил жирный крест на лице Тэуна. Внутри было холодно. Живот и голову словно морозило злым сквозняком. «Ты уже переступил черту, Хонджун», — глухо прошелестел внутренний голос. «Один погиб, осталось четверо. Кругом ложь. Чон Уён?» — взгляд упал на фото театрала. «Сидит дома, боится подвести своих друзей, трясётся, ногти грызёт. Может, стоит быть смелее?» «Будет молчать или истерить, нет». «Он уверял, что тоже хочет их спасти». Хонджун вытащил из кармана телефон и набрал номер. По ту сторону спустя пять долгих гудков наконец ответили: — Я так надеялся, что обо мне забыли, — голос Уёна звучал бодро, но заметно дрожал. — Господин Чон, вам удобно сейчас разговаривать? В трубке послышалось шуршание и топот босых ног по полу. Вероятно, он действительно был в своей квартире, шлёпая теперь по роскошному паркету по пути в другую комнату. — Да, — наконец коротко ответил театрал. — Как ваше самочувствие? Вы у себя? Тяжелый вздох. Уён прочистил горло и тихо ответил: — Я в порядке, уже несколько дней сижу дома, вы наверняка в курсе. — Вы сейчас один, господин Чон? — Что вы хотели? — его высокий голос вот-вот был готов лопнуть, будто натянутая струна. — Вы соврали. Ребёнок погиб. Уён долго молчал. Ким уже решил, что он вот-вот бросит трубку, и скучающе покачался на носках, подражая малышке Серим. — Никто никого не убивал, — раздался шёпот в динамике. «Ну, конечно». — Насколько же длинные руки у ваших друзей? И насколько нужно быть наглым, чтобы пытаться усидеть на двух стульях одновременно? Чон снова затих. — Я по-прежнему предлагаю вам сдать своих товарищей, сознаться во всём и получить хоть какой-то шанс встретить старость на свободе. Выберите сторону, пока не стали самой обсуждаемой персоной в СМИ. — Так вы их никогда не найдёте, — его речь стала невнятной. Почему-то Хонджуну живо представилось, как этот худощавый парень, подобно ребёнку, сидел, поджав колени, и нервно грыз палец. — Может, подскажете, где искать? — Ким сорвал фотографию Уёна с доски и прошёл к столу. — Я кладу трубку, — холодно пригрозил собеседник, но звонок не прервал. — Насколько нужно опуститься, чтобы держаться за место пешки, которую так легко могут вывести из игры, господин Чон? По ту сторону разговора воцарилось молчание. — Не думаете, что вас вытолкнут за борт, как только придётся сбросить балласт? Может, вам и удастся сохранить свою никчёмную жизнь, но гнить в тюрьме будете за всех сразу. Как вам такое? Уён раздражённо вздохнул. — И так вы уже точно ничем не поможете обездоленным детям, — мирно покачивая ногой, Хонджун поднёс фото подозреваемого ближе, разглядывая родинку под глазом актёра. — Вмиг станете никому не нужным — вами просто подотрутся и выбросят. — Раньше вы не были так резки в выражениях, — тихо заметил театрал. — Мне было вас жаль. Теперь, когда ваш разум прояснился, я хотел бы задать один очень важный вопрос, над которым нужно хорошо поразмыслить. — Вы и так уже спросили достаточно, — голос Уёна прозвучал совсем вяло, но просто бросить трубку он боялся. — И всё же? — Ради всего святого… — Что сейчас вы можете сделать, чтобы прожить свою жизнь не зря? Кажется, именно об этом мы говорили в допросной. — Я и так делаю всё, что могу. — Что может сделать висельник, стоя на эшафоте с петлёй на шее? Шагнёте, не важно куда, и тут же сорвётесь. Полагаю, сообщники знают о вашей слабой воле. Они в курсе, что вы наверняка сболтнули лишнего, и ждут, когда настанет момент выбить из-под ног приговорённого опору. Все взгляды обратятся к вам, господин Чон, пока вы будете беспомощно болтать ногами. — И? — Но палач может подрезать верёвку, а внизу подстелить солому. — И кто этот палач? Вы? Хонджун смял фотографию и бросил в кучу хлама на столе. — Решать вам, господин Чон. Если что-то надумаете, буду ждать звонка. Палец ткнул в красный кружок на экране. Телефон отправился вслед за помятым лицом театрала. Ким откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Живот скрутило, а по ладоням словно пробегали слабые разряды тока. Учащённый пульс гудел ударами по вискам. Он был слишком возбуждён сегодня — очень много неожиданностей и чужих эмоций внутри. Пора было вытеснить их работой. Хонджун подскочил на ноги, размялся и вышел из кабинета. Но его порыв тут же смело громадой по имени Сон Минги. — Ох, Бордер-хён, извини, — офицер густо покраснел и отвёл взгляд. «Юнхо ему всё разболтал?» — Куда вы с Пинчером пропали? Пак искал вас. Ким даже представить не мог, что человеческая кожа способна мимикрировать под мякоть арбуза. Но Минги был полон сюрпризов. — Мы, — он старательно избегал встречи с глазами Хонджуна, — мы работали, потом пошли перекусить… Красные пятна выступили на его шее и даже руках. Такой яркий контраст с бирюзой формы. — Ты пятно поставил, Ривер, — помощник инспектора ткнул в светлую кляксу рядом с пуговицей где-то над пупком. Младшего как будто током ударило, он отскочил и стыдливо прикрыл пуговицы галстуком. — Не трогайте! — прогремел он и принялся испуганно тереть пятно пальцем. — Это… да, зубная паста! Точно она! Что это ещё может быть? Сон попятился и часто запыхтел, его с головой охватила паника. — Да ладно, я тоже часто пачкаюсь. Ты водой его… Минги не дослушал. Резко развернувшись, он бегом рванул туда, откуда появился, и скрылся за поворотом. Хонджун изумлённо хмыкнул и побрёл туда, где должен был точно найти Чонхо. Интересно, куда делся Юнхо? И почему сегодня все были такими странными? Едва он настиг младшего за рабочим местом, тот обернулся, точно ждал его появления. Ким хотел спросить о том, как продвигается борьба с прокурором за повторное исследование трупа, но офицер Чхве опередил его: — Хён, нам нужно поговорить. Только не здесь. Сегодняшний день можно было смело окрестить праздником откровений. В полном молчании младший вывел его на улицу. На глаза снова попалась одинокая фигура Пака у курилки. Стало жарко, а ещё вдруг захотелось есть. Знакомая закусочная встретила их привычным запахом специй и мяса. Если Чонхо хотел избежать внимания полицейских, то выбрал не самое лучшее место для разговора. — Присядь, Бордер. Лучше обсудить это до того, как начнём есть. Он волновался, то и дело потирая крупные ладони. Его отстранённый взгляд блуждал по столешнице, лишь изредка цепляясь за выставленные официантом закуски. Хонджун не торопил младшего, позволяя собраться с мыслями, но с каждой секундой внутри него самого сильнее разгорались изжога и голод, от которых уже неприятно пощипывало в горле. Наверное, ему стоило поменьше налегать на кофе. — Помнишь, я встретил доктора в одном из игорных клубов? Конечно, Чонхо ведь только его имя спросил и позабыл об остальном. Нужно было нанести визит по другим точкам, главное — не забыть. Хонджун кивнул. — Я хотел рассказать сразу, как только ты вызвал меня, но ты был не один. Это очень личное, не хочу впутывать Пака, — его мягкий голос стал тише. На мгновение офицер Чхве прервался, вновь набираясь уверенности. — Кажется, доктор Кан прошёл через то же, что и наши похищенные. Весь этот кошмар тянется уже очень долго. К его делу, многим другим, а, возможно, и нашему, отец приложил руку. Кое-что он попытался спрятать прямо в архиве.