Нехорошо забытое старое

По поводу общего Татьяна Александровна как в воду глядела. С "новой" математичкой у нас был общий отвратительный характер, общее прошлое, которое хотелось забыть, и общая такая ненависть друг к другу. Меня даже немного это радовало: отголоски меня знали, что хотя бы в этом мы совпадаем. В том, что наше существование друг другу до тошноты. Но во всё остальном мы были полярно разными, и даже расписание у нас накладывалось только три раза в неделю. Я хотела тогда завязать с математикой и математичкой навсегда. Не ходить на её уроки, не сталкиваться в коридорах, не дышать одним воздухом. Но мы всё ещё были под одной школьной крышей и были друг у друга. В расписании. По вторникам, средам и пятницам. А второе сентября в тот год как раз выпало на вторник. Я проклинала всё на свете тем утром, продираясь через грязь после ночного ливня. В воздухе всё ещё стоял чистый запах воды, а листья багрового цвета тонули в лужах. Я шла в школу в отличительно отвратительном настроении. Мне хотелось сделать математичке какую-нибудь гадость. Я давно уже переросла натирание доски мылом и подкладывание кнопок на стул. Хотя, в принципе, никогда этим и не страдала. Но сейчас было почти непреодолимое желание вылить на неё ведёрко пакостей, чтобы она стояла посреди кабинета. Смотрела на меня. Цедила сквозь зубы фамилию. И ненавидела меня всеми фибрами её души. Но я решила избрать немного другую тактику. Ту, от которой ей бы точно крышу снесло, если бы я ей в подробностях рассказала. Конечно, ведь у меня были такие замечательные учителя. И я такая замечательная выросла, которая не умеет прощать от слова совсем. При входе в школу я столкнулась с Татьяной Александровной. Она рассмеялась от того, как ловко я проскочила вперёд неё и любезно распахнула перед ней дверь. От колокольного перелива её смеха у меня задрожало всё нутро. Я смотрела ей вслед, поднимающейся к своему кабинету, и не могла понять, откуда таких людей вообще берут. Таких неземных, прекрасных, срывающих крышку с без того пустой головы. - Андреева, так и будешь в проходе стоять? — я от голоса инстинктивно отступила. Но шаг назад оказался таким неуклюжим, что я почти впечаталась в обладательницу этого самого голоса. Наталья Владимировна. Спиной я почувствовала, что мне кранты. А когда подняла глаза, изучая её подбородок, поймала себя на мысли, что она ничерта не изменилась. Всё такая же статная, величественная, недоступная. Всё такая же до мозга костей блондинка с веснушками по всему лицу и зелёными, как дремучий лес, глазами. Пока я пялилась на неё, на нас пялилась добрая половина школы. Со стороны картинка выглядела так себе, с моего ракурса, надо сказать, — вполне неплохо. Тогда же я про себя подумала, что, как бы ни относилась к этой женщине сейчас, тело помнило всё. Оно помнило её прикосновения, её объятия, волнение в ногах от её улыбок и вздёрнутых в удивлении бровей. Тело помнило все детали, связанные с ней. Оно будто продолжало всё так же неистово её любить. - Андреева! — Наталья Владимировна наклонилась к самому моему уху и грозно шикнула. Я знала этот тон. От него нужно было бежать, спасать свою шкуру. И я отпрыгнула в сторону, давая ей возможность пройти дальше, а всей школе — киношно выдохнуть повисшее напряжение. × После урока математики я сидела в кабинке учительского туалета и говорила по телефону с Дашей. Даша — моя лучшая подруга — осталась в прошлой школе, радовалась там себе жизни и бед не знала. Хотя изначально задумывалось наоборот. Я предполагала, что именно она будет страдать, сражаясь с Натальей Владимировной за пятёрки, а мне потом будет докладывать, как там школа, стоит-не стоит. В общем, прогорела я в этом смысле. Даша хохотала в трубку, как полоумная. Успокоить её было практически невозможно. Ещё бы! Им на математику поставили молодую прекрасную учительницу, за которой приходилось по сто раз пересчитывать, а страдала я! Попыталась сбежать от своих ночных кошмаров, а, в итоге, снова на них напоролась. На неё. Я рассказала Даше, как утром впечаталась в Наталью Владимировну, чем сильно её вдохновила. Подруга кричала так, что динамик приходилось зарывать в плотную ткань свитера. - Блин, да вы вдвоём всю школу разнесёте, ненормальные, — подруга задыхалась от переполнявших её эмоций, а на фоне звучал гул родных коридоров. Она неслась вниз по лестнице, чтобы первой успеть в столовую. - Я-то нормальная, а вот у неё с головушкой туго, — я похлопала по карманам, думая, есть ли вообще в моём арсенале жвачка, леденец или хоть что-то съедобное. Желудок крутило от голода. А мысль, что любимая подружка расселась в столовой без меня, усиливала это ощущение. - Беды с башкой? — набитым ртом уточнили на другом конце города. - Огромные, — кивнула я. Даша, конечно, этого не видела, зато воздух потрясти над трубкой телефона мне удалось. — Она меня сегодня к доске вызвала. Знания какие-то проверяла. Ну, я и показала ей, что знаю, где дверь. Из кабинета, короче, вышла. Она орала опять. Я вспомнила эту дурацкую сцену, и тепло быстро разлилось от макушки до самых пяток. Так хорошо мне ещё никогда не было. От осознания, что я в первый же учебный день вывела её, за спиной появлялись крылья. Мне было до лампочки, что эмоции-то её, по сути, получились отрицательными. Но у нас говорят: «Чёрный пиар — это тоже пиар», а я говорю: «Отрицательные эмоции — это хоть какие-то эмоции». В этом, наверное, и состоял весь мой план. Я хотела добиться от Натальи Владимировны чего-то, кроме равнодушия, и выбить её из колеи привычной жизни. Хотела, чтобы она вздрагивала при мне, чтобы однажды тоже пролила слёзы над обломками человеческих отношений, чтобы при всей школе выпалила из своего рта какую-нибудь занятную вещь. Мне хотелось, чтобы на неё тоже смотрели и думали, что она просто не умеет совладать с собой. Я не собиралась делать ей больно, не собиралась превращать её пребывание в этой школе в ад. Хотела всеми хорошими и не очень способами добиться падения этой неприступной крепости. Я, конечно, знала, что крепость эта может повалиться и на меня тоже. Но собственная голова тогда меня почему-то не беспокоила. - Дурочка ты. Она же тебя потом порешает за это, — подруга запихнула в себя последний кусок пирога и ринулась наверх. Из телефона прогремел знакомый звонок на урок. - Как уравнение? — я выдохнула. — Хотя нет, не порешает. У меня такая классная руководительница, что мне за такое ещё и грамоту могут дать. - Стоп-стоп. А вот про это ты мне на следующей перемене доложишь, хорошо? — Даша отключилась, когда начала влетать в кабинет, где уже вовсю шёл урок. У нас же урок пока тянулся бесконечно долго. Была физкультура, от которой я была пожизненно освобождена. Это я сама для себя организовала такой досуг. Мы даже не смотрели в сторону этой школы, а я уже тогда решила, что сохраню эту традицию — буду забивать на физкультуру, пока забивается. Мне нравилось это. Можно было не таскать форму, не отжиматься и не потеть, как неизвестно кто, чтобы угодить одному лысому дядьке. Правда, заранее я не знала, что придётся ещё одну традицию сохранять. Так я пришла к тому, что и в новой школе пряталась от математички в учительском туалете. Логики не бывает у того, кто не знает всех подробностей. Учительский туалет был выбран не случайно. В ученическом кабинки не закрываются, перегородки маленькие — сидишь, макушку видно. А здесь всё было практически замуровано, и никто бы никогда ничего не узнал, если бы я сама себя не рассекретила.