Нехорошо забытое старое

Себя я утешала лишь тем, что это определённо не зависимость. Я покупала таблетки раз в полгода, если не реже. В перерывах не было ломки и мыслей, где бы поскорее достать ещё. И да — в голове не возникало несуществующих образов. Не было галлюцинаций. Собственно, и не этого эффекта я хотела от таблеток. Изначально план был прост: таблетки помогают от неё. От мыслей о ней. Таблетки помогают заглушить её голос и замылить её прикосновения. Таблетки делают всё, чтобы её в моей жизни НЕ было. И они хорошо, в принципе, срабатывали до определённого момента. Весь девятый класс я провела, отлично умозаключая и бесперебойно работая. Я видела её в школе, но приглушённые чувства не волновали моё сознание. Я была чиста хотя бы от этой женщины. Если становилось совсем непросто, номер Дениса был в быстром наборе. Никто тогда даже не спрашивал, как я выстояла в битве с нападками учителей, проблемами дома и экзаменами. Последний раз я звонила Денису в середине мая, точно за пару недель до экзамена по математике. Я пообещала ему, что больше никогда. Вообще. Он промолчал. Вошёл в моё положение, быстро помог с нужным количеством. А я лежала на кровати после звонка классной и рыдала в голос. За экзамен я получила твёрдую четвёрку. Денис даже не удивился моему вчерашнему звонку. Будто бы ждал, молясь, чтобы жизнь в очередной раз переехала меня катком. Он ухмылялся, протягивая мне пакетик с таблетками — жизнь, в которой мы поставили точку, оказалась всего-то на паузе. Намурлыкивал себе под нос «Малый повзрослел», пока я чертыхалась и стряхивала с себя пыль прошедшего дня. Кожа горела от прикосновений, которые на мне оставила Наталья Владимировна. Но препарат никуда, как я ожидала, их не дел. Наоборот, казалось, что ощущения только усилились. Я думала о математичке всю ночь. Всё тёмное время суток провела на грани между бредом и осознанием того, что полёты в бездну — лишь игра воображения. Я ворочалась, подкладывая руку под подушку. На секунду становилось прохладнее, тело расслаблялось, а через пару минут всё начиналось заново. Кинолентой во мне текли кадры, от которых я бегала, в которые ныряла, которые имела неосторожность смазать. Всё смешалось. Я тянула ладонь, чтобы поправить рамку с фото, но промахивалась. И падала в очередной тот день, когда эта женщина, не стучась, ворвалась в меня. Даша помогла мне, взорвав телефонным звонком всё вокруг. И ночные кошмары, конечно, перетекли во вполне себе реальные, обыденные, я бы сказала. Первым делом я умудрилась проспать саму встречу с подругой. Собираться пришлось быстро: краситься и цеплять на себя кольца с браслетами времени не было совсем. Я успела вдохнуть аромат утреннего отцовского кофе, неудобно высоко натянуть джинсы и едва не забыть запереть дверь. Драгоценные секунды потратила, умница такая, на то, чтобы взлететь вверх по лестнице и всё-таки два оборота ключа в скважине оставить. Потом — автобус пролетел мимо, а я, бесновато посмотрев ему в след, подумала о том, что жаль, не по мне. Погода была на троечку, но идти пешком всё равно заставила. С неба крапал мелкий, ужасно противный дождь. Хотя, по сути, в середине ноября уже спокойненько должен был падать снег, чтобы я могла посреди двора стоять и ловить на ресницы первые снежинки. Следующий автобус я застала через две остановки, когда уже собрала капюшоном всю непогоду. Когда собрала натянутой улыбкой все невесомые тычки в спину. Я плюхнулась на место у окна, где надо мной и нависла кондуктор. - Проезд оплатите, — голос у неё был хриплый. Она протянула мясистую руку, но я никак не могла оторвать взгляда от города по ту сторону. — Проезд оплатите, — она потрясла раскрытой ладонью, и я не глядя бросила ей какую-то мелочь. — По городу? — я кивнула в ответ очень спешно, потому что знала — терпение у всех на исходе. Над ухом уже даже не тяжело дышали, а, как из чайника, выдували клубы недовольного пара. Она вернула мне несколько монет, пихнула билет и наконец ушла. А я с головой ушла в себя. Наушников не было с собой, поэтому, казалось, до торгового центра я добралась аж через сто лет. Даша мокла там под узким козырьком. Она, словно маленький ребёнок, оборачивалась на каждого прохожего, пока не выудила моё плечо в толпе. Она схватила меня быстро, бесцеремонно, и я поплыла следом за ней мимо огромного количества людей. Суббота была — определённо — худшим днём для шопинга. × Даша растеклась от счастья, повиснув на Наталье Владимировне. Я равнодушно наблюдала со стороны. Ну да, я же по ней не соскучилась. Хотя бы по причине того, что на этой неделе мы виделись аж три дня на её уроках. В один из таких дней она умудрилась даже морально надругаться над моей психикой. Я вздрогнула, вспомнив её руку под своей рубашкой. - Вас очень не хватает, — подруга отлипла от блондинки, но совсем не отошла. Она так и стояла, пуская на неё слюни снизу вверх и пытаясь заглянуть той в глаза. Наталья Владимировна старалась не избегать зрительного контакта с Дашей. Но всё чаще она натыкалась на меня, отчего всё моё тело била мелкая дрожь. Картинки в моей голове жили своей жизнью: плясали, радовались, щекотали нервы. Я зажималась, насколько могла. Но от Натальи Владимировны деться было просто некуда — воздух, обнимающий нас за плечи, был общим для всех. Я чувствовала себя не в своей тарелке, как никогда раньше. - Ой, Даш, ты даже не представляешь, как МНЕ не хватает тебя. Да и школы, в целом, — женщина нашла рукой собственное запястье и покрутила часы. Сколько себя помню, она носила их всегда. Аккуратные серебряные часы с камушками вместо цифр и стрелками, вечно стремящимися куда-то совсем далеко. Я же своей влажной ладонью нащупала карман и заветный пакетик в нём. Только бы помог он, чёрт возьми, от всего происходящего! Сердце под свитером бесновалось. Ему не было покоя даже тогда, когда я закрывала глаза. Всё моё нутро чувствовало — она здесь. Вот она стоит, смотрит своими блестящими зелёными глазами и знает всю подноготную наших отношений. Никто в этом треклятом торговом центре не был настолько униженным, насколько была я в тот момент. Мы столкнулись с ней совсем случайно. В этом предательски маленьком городе каждый метр может оказаться общим со всеми, кто живёт под боком. А она не то чтобы жила под боком — она была на расстоянии вытянутой руки и иногда бесцеремонно упиралась мне в раскрытую ладонь. Я была против таких контактов. Она же вставала мне за спину, и наша игра, не теряя игроков, продолжалась. Я не смотрела в её сторону, пока толпа огибала их с Дашей диалог. Колени дрожали. Я ощущала, как что-то стучится в сплошную стену рёбер и пытается прорваться. Воздух внутри меня был встревоженным и наэлектризованным. Он торчал где-то посреди горла, будто копьё, и мешал мне сглатывать. Сглатывать приходилось много и часто: Наталья Владимировна улыбалась, наклоняя голову; Наталья Владимировна дотрагивалась ногтями до серёжек; Наталья Владимировна поигрывала в такт Даше бровями. Наталья Владимировна делала всё, чтобы вызвать во мне эмоции. Чтобы заставить меня трястись от неясных чувств, крутящихся в животе. Мне было душно. Мне было так невыносимо душно, что по спине заструились дорожки пота. Я поморщилась, боясь, что рубашка вся насквозь теперь будет влажной. - Любимая ученица, как-никак, — блондинка совсем легко поймала прядь, выбившуюся из Дашкиного крабика и убрала ей за ухо. Подруга ни разу не смутилась. Напротив, ей даже понравился такой жест со стороны учительницы, и она ответно рассмеялась с переливами. Я удивилась, как она сдерживала себя, чтобы ещё пушинку не снять с пальто женщины. Ту я заметила сразу. Меня подмывало протянуть к учительнице, которую я ненавижу, ладонь и снять пушинку с её рукава. Но принципиально я этого делать не хотела. Внутри меня бегущей строкой была мысль — не делай добра, получишь моральное удовлетворение. Даже если там про удовлетворение, на самом деле, и речи нет. Но Даша решила, что к чёрту моральное удовлетворение. Стоило мне завершить мысль, она протянула руку и сделала то, что в своей голове я умоляла её не делать. Да, она сдула с женщины треклятую пушинку. И тут Остапа понесло. Как там в песне? «This place about to blow» /Это место вот-вот взорвётся/? В нашем случае рвануло не место. Не тот клочок земли, на котором мы умудрились встретиться с Натальей Владимировной. И не тот, где она обменивалась нежностями с Дашей. В нашей ситуации рванула я. Рванула так, что ударной волной людей отшатнуло в другой конец зала; кто-то из смельчаков даже покрутил пальцем у виска. Рванула так, что в глазах Натальи Владимировны перекатилась сотня и тысяча совершенно разных эмоций, и вся эта хроника застыла на одной — на ужасе. Ужасе, когда я выпалила всё, что думала в ту самую секунду: - Я вам, блин, не мешаю? Хернёй какой-то занимаетесь. Может, хватит уже любезничать? Переходите к более активным действиям, — я попыталась сбить женщину с ног своим до невозможности диким взглядом, но она устояла. Наверное, ждала того, что будет дальше. Но дальше не было ничего. Буквальной парой шагов я скрылась за углом и, как ошпаренная, понеслась в туалет. Я не хотела больше её видеть, не хотела больше её слышать. Не хотела больше дышать с ней одним воздухом. Мне было так противно от неё, что нужно было обязательно смыть с себя всё, чем она подпитывала меня тогда и сейчас. Её руки, её взгляды, её вот эти по-дурацки вздёрнутые брови. Её отвратительнейшая полуулыбка, за которую я бы, честно говоря, однажды пошла убивать. Всё это оставило во мне такой след, что в жизни его не замазать. Я опустила лицо под холодную воду. Намочила волосы и несколькими каплями размазала тушь с ресниц. Не помогло. Холодная вода жгла кожу так, что можно было лоскутами её с себя сдирать, но даже это не спасло бы меня от неминуемой гибели. Я растёрла щёки рукавами. Образ, застывший в отражении зрачка, не уходил. Мысль, отпечатавшаяся на подкорках сознания, пускала корни глубже. Я старалась, безумно и мучительно пыталась, но сил уже просто не осталось. Я потянулась в карман за тем самым пакетиком. До последнего я клялась себе, что больше не. Что только прямыми дорожками и хорошо освещёнными районами. Обещала, что смогу в любой момент отказаться, только если мозг подаст сигнал бедствия. Мозг сигналил, разум орал, сдирая горло. Но я не реагировала. Я не слышала их в ту же секунду, когда, увеличив дозировку, закинула в себя две таблетки одним махом. Даша дёрнула меня за плечо, и я повисла на раковине, тяжело дыша. В ней, в покрытой коркой ненависти подруге, было всё: от непонимания до желания меня ударить. А я знала, что даже закрываться не буду. Она может хлестнуть меня по лицу, может замахнуться в грудь — я не шелохнусь. Даша смотрела на меня широко распахнутыми глазами, а в руке у меня был зажат пакетик с последней долей моего спасения. - Ты... — Даша поперхнулась словами. Так бывает, когда хотел сказать одно, а, выходит, нужно по ситуации говорить другое. Весь путь до сюда она строила этот диалог внутри себя, подбирала, как кирпичики в фасад, слова, ругала и хвалила меня. Сейчас, увидев всё это своими глазами, по факту, растеряла не только словарный запас, но и уверенность в том, что её появление меня хоть как-то образумит. — Ты... что... Что это такое? — губы подруги задрожали. Мне было стыдно перед Дашей. Не за таблетки или моё идиотское поведение. Мне было стыдно, что она вынуждена наблюдать меня такой. Весь прошлый год я старательно от неё скрывалась, не давала ей повода усомниться во мне. Она знать не знала, как я барахтаюсь в этом болоте, цепляясь за обламывающийся прут. Она спокойно спала, видела добрые сны и улыбалась так искренне, насколько вообще возможно. Теперь перед ней стояли все ужасы моего мира и я сама, которая понятия не имела, как карабкаться дальше. Я стёрла руки в кровь, я так больше не могла. - Что это за таблетки, я тебя спрашиваю? — она схватила меня, зацепившись ногтями за мою куртку. Она тряхнула меня раз, тряхнула два. Я подняла на неё туманный взгляд, и всё будто бы встало на свои места. Сердце в моей груди затрепетало ещё сильнее, когда на лице подруги отразилась гримаса отвращения. Я выскользнула из её рук на грязный пол, где зарыдала в голос. Я всё испортила. × На следующий день я проснулась от стука. Какой-то особо одарённый, видимо, решил, что звонки для простых смертных и лучше будет слегка так подолбиться во входную дверь. Стук продолжался минуту, пару, тройку. Не знаю, сколько там вышло в конечном счёте, но, поняв, что отца тупо нет дома, я пошла открывать. Швейцара мы уволили, поэтому выбора, конечно, другого не оставалось. Каково же было моё удивление, когда на пороге я увидела её. Смерть с косой, наверное, была бы менее неожиданной и более желанной. Бригаду из психушки я бы встретила радушнее, ещё бы и чаю предложила сверху. Но её появление было равно чему-то неземному. И если раньше я возносила её до небес, то теперь она была совершенно точно послана из преисподней. Да, на пороге моей квартиры в то воскресенье стояла Наталья Владимировна. И прежде, чем мы все узнаем, зачем она явилась, не запылилась, стоит сказать, откуда у неё мой адрес. Самый банальный вариант — она меня выследила. Но, поверьте, есть ещё более банальный вариант — Даша. Опять. Ну, или всё же она меня выследила, как в каком-то детективном кино. Но суть даже не в том. Стоящая в моём подъезде, она пробудила в моей голове вереницу воспоминаний. Когда-то в нашей прошлой жизни такие картинки уже бывали и не раз. В более добрые времена наших отношений она занималась со мной математикой дополнительно, хотя, по сути, я её никогда об этом не просила и часто даже старалась отмахнуться. Всегда это была только её инициатива. И занимались мы, где придётся — в школе, в кафе, у неё дома, у меня дома. Охотнее всего, конечно, у меня. Потому что отца вечно в квартире не наблюдалось, а я умела заваривать её отвратительный кофе так, что она шутила — за кофе бы отдалась вся и целиком. Всё это было ещё одной стороной нашего непростого прошлого. В нём было много разных моментов. Иногда я их вспоминала от нечего делать, иногда, как тогда, они приходились к месту. Но, вот честно, если оговаривать все детали, жизни не хватит. В общем, с её приходом я вспомнила, как прекрасно когда-то было. А она в тот момент продолжала стоять на пороге и сверлить меня взглядом. В её уже привычном для меня образе — пальто и высокие сапоги — что-то в ту секунду бесповоротно поменялось. - Может, впустишь? — она нахмурилась и сделала шаг вперёд, как бы намекая, что ей надо дальше. Но я-то знала, что НЕ НАДО. - Может, свалите? — я перегородила ей всё, что можно было. Мне очень не хотелось того, что обещало быть за порогом. Она ведь как только войдёт, я уже не смогу остановить эту фуру, несущуюся на меня. Я буду сбита насмерть и похоронена где-нибудь у неё в огороде. А он у неё ещё остался ли? Тем не менее, отодвинув меня, она спокойно прошла внутрь. Такая наглость и бесцеремонность отправили мою челюсть на пол. Этого поворота я точно предугадать не могла. Любого, кто так додумался бы поступить, я вытолкала бы ногами из квартиры. С ней было по-другому: её мне хотелось вытолкать руками. Ну, или вообще не хотелось. Не знаю. В тот момент, когда эта женщина разувалась в моём коридоре, я ещё не определилась: люблю я её или всё-таки ненавижу. Угадать, зачем она пришла, было несложно. У меня всегда были проблемы с логикой, но не было проблем со всем, что касалось этой женщины. Моя прекрасная Даша Стук-стуковна рассказала ей обо всём, что произошло вчера в торговом центре. А вчера в торговом центре прямо посреди туалета я ревела в плечо подруги и умоляла меня не бросать. Даша терпеливо гладила меня по волосам, вызывая такси. Она притащила меня домой, уложила спать и забрала с собой остатки таблеток вместе с пакетиком. Она не знала, где и смогу ли я вообще достать ещё, но, видимо, понадеялась на мою совесть. Совесть я, как и полагается, просрала ещё в первом классе. Но от нового звонка Денису меня остановило одно очень странное понимание: никому, кроме себя, ни лучше, ни хуже я не делаю. Все вот эти мои выкрутасы по итогу боком выходят только и исключительно мне. А тут ещё и следующим днём Наталья Владимировна прилетела на крыльях гнева. Так что номер Дениса пришлось — пока! — убрать из быстрого набора. - Кофе сваришь? — блондинка обернулась на меня, уже подходя к кухне, и на её лице читалось полное удовлетворение сложившейся ситуацией. Ну а фиг ли, собственно, нет? Пришла тут, ведёт себя, как дома. Да ещё и знает больше, чем я! Интересно, что ей вообще рассказала Даша? А на её вопрос про кофе так и хотелось в привычном стиле ответить «А поебаться не завернуть?». Но я просто представила масштабы катастрофы, и как-то сразу всё желание пропало. Тем более, она еле-еле с головой дружила, могла и согласиться. А я, естественно, на такое, придумывая очередную тупую фразочку, серьёзно не подписывалась. - И чего это не в приказном тоне? — я вошла следом за ней, а она уже успела и за стол сесть, и ногу на ногу закинуть, и с вызовом на меня глянуть. - А ты умеешь приказы воспринимать? — она подала несколько негромких смешков, отчего у меня закололо кончики пальцев на руках. Я стояла, как вкопанная, и думала только о том, что, мать его, опять забыла закрыть входную дверь. - Бляха-муха, читатели помрут от количества вопросительных знаков в нашем диалоге, — женщина среагировала на меня ещё одним смешком, но уже более глубоким и раскатистым. Я смотрела на неё и не понимала, почему из всех людей Даша выбрала именно её. Ну, в плане настучать на меня. Ведь можно было это сделать любому другому человеку. Да хотя бы отцу, например. Он бы, конечно, благополучно забил на то, что дочь у него всеми правдами и неправдами пытается снаркоманиться, но это чисто для меня было бы лучше. И выгоднее. Теперь же по милости подруги мне приходилось не то чтобы с этой женщиной воздухом одним дышать, мне приходилось на неё смотреть и с ней разговаривать. Разговоры с ней в последнее время давались мне всё труднее. Как правило, она орала, обзываясь на меня моей же фамилией, а я язвила и уходила прочь, когда обстановка накалялась до максимума. Никогда раньше за нами такого не наблюдалось. Да, мы конфликтовали весь прошлый год. Но чтобы ораться, как собаки под забором — увольте. Я бы предпочла вообще с ней не пересекаться, чем повышать на неё голос. Для этого было несколько причин. Во-первых, она тупо могла меня переорать, ведь годы тренировок и всё такое. А во-вторых, я просто права морального на это не имела. Она всегда для меня была чем-то особенным, невероятным, а кричать на неё — значит, предать всё, во что я когда-либо верила. - Так ты сваришь или что? — Наталья Владимировна выглядела крайне непоколебимо. Она знала, что если бросить мне острый, как клинок, взгляд и слегка вздёрнуть плечи, то я не смогу пойти против неё. В этом и заключалась вся её опасность. Опасность лично для меня. Она знала меня от макушки до пят, она знала все мои сильные и слабые стороны. Она знала, куда нужно бить, если вдруг развяжется война. И это нас резко отличало: я не знала, куда бить по ней в случае бомбардировки. Лучшим вариантом для меня тогда было сварить ей этот злосчастный кофе, потому что без него она явно не собиралась начинать нелёгкий разговор. Всё произошло достаточно быстро: я откопала запасы зёрен, которые остались с лучших времён, перемолола их и засыпала в турку. Всей этой смеси, пахнущей на огне жутко и так, будто всё нафиг вспыхнет сейчас, понадобилось около шести минут. Я налила ей кофе в ту чашку, из которой она обычно его и пила, взбила до пены сливки и поставила перед ней напиток. Она вдохнула его, всем своим видом показывая, что результатом довольна. На самом деле, мне не нужно было её одобрение. И если бы не сжимающееся при виде неё сердце, я бы действительно вытолкала её из квартиры ещё в самом начале. Она не смотрела на меня. Тихо потягивала кофе и позвякивала ложкой по чашке. Я же не могла сидеть на пятой точке ровно: мне хотелось заглянуть уже на последнюю страницу этой книги. - Ну, давай рассказывай, — я дёрнулась от её слов и даже чуть со стула не свалилась. Она, поняв, что напугала меня, помедлила. Дождалась, пока глаза станут менее дикими, и продолжила: — Как ты докатилась до жизни такой? Как водится, катилась и докатилась я до жизни такой не по своей воле. На моём пути была сотня указателей, которые в какой-то момент привели меня к тому месту, где я обитала и грела руки сейчас. Она была самым главным указателем в дороге, на неё я ориентировалась почти десять из десяти ночей подряд. Но в одну секунду всё пошло по одному знакомому месту: она сбила меня с ног красным сигналом светофора. И я поехала нарушать правила одно за другим. Сначала что-то мелкое, дурацкое. Потом покрупнее и посерьёзнее. И вот я, наконец, оказалась там, где шаг вправо, шаг влево и небо в клеточку. Но ей, естественно, всего это рассказать я не могла. Было бы вполне справедливо вывалить на неё правду и заставить что-нибудь с этим сделать. Но я же не слабачка. Я — гордячка и сраная принципиальная дура. Я буду до последнего стоять на своём, не показывая розу за спиной. Или же всё-таки нож. Как повезёт. Мне хотелось поддержать имидж такой из себя сильной и независимой. Пусть я уже пару раз прямо-таки растекалась от её прикосновений, пусть выходила из себя от её слов. Но признаться, что я не справилась, поддалась соблазну, схватилась за несуществующие миры, я не могла. Не могла. Сжимая руку в кулак, я не нашла там силы на честность. Пресловутую порядочность. Я нашла там горстки вранья, которыми стала бесстрашно сыпать, пуская пыль в глаза этой женщине: - Никуда я не катилась. У меня, если Вашей ужасной математики не считать, всё отлично. Между прочим, я и с ней надеялась справиться, переходя в другую школу. Как бы ставки были сделаны на то, что, избавившись от Вас, я избавлюсь от проблем, — я упиралась поясницей в кухонный гарнитур, а пальцами крепко держала самый его край. Каждое слово бросало охапку земли в мою могилу. Каждый неприкрытый выдох заставлял голову кружиться всё сильнее. - Ты всё ещё под таблетками, поэтому такая смелая? — женщина развернулась ко мне полностью, обнимая одной рукой спинку стула. Она была открыта и вполне заслуживала доверия. Вся её поза обещала мне, что наш разговор не выйдет за рамки этой кухни. И я знала, что она не будет болтать на все юга и запады о моих проблемах. Она ведь не такая. А какая она вообще? Я чувствовала себя перед ней, как перед священником на исповеди. Она — вершительница моей судьбы. И от того, что я скажу, зависело, будет ли моя голова всё так же держаться на плечах. - Какими таблетками? — я не знала, что наиграть удивление или ошеломление, чтоб его, может быть так трудно. Слёзы выдавить — пф, как два пальца обо что-то. Рассмеяться на пустом месте — легко. А вот разыграть прям такое искреннее удивление — это та ещё задачка с двумя неизвестными. Одно из них — я, другое — она. Она, которая, я знала точно, не поверила ни единому моему слову. Говорю же: она слишком хорошо меня знала. Она понимала, что моя язва — защитная реакция. Что моё враньё — попытка залатать дыры на душе. А их было такая тьма тьмущая, что я уже вот-вот была готова упасть в объятия этой женщины, если бы она хотя бы пальчиком меня поманила. - Не придуряйся, — меня едва не сдуло, когда она неожиданно встала и оказалась вплотную ко мне. То, что такие картины происходили между нами всё чаще, начинало напрягать. В принципе, я была не против этой женщины. Я была против того, что она нарушает мои личные границы. Она врывается даже тогда, когда её не просишь — это бесило. — Даша мне рассказала, что ты балуешься какими-то таблетками. Что это? — обе её руки упали на кухонный гарнитур, беря меня в плен. Передо мной, у самого носа стояла она, по обе стороны — её ладони, сзади — разделочный стол. Если бы я и хотела сбежать, то для этого пришлось бы взлетать. Я попала в настоящую ловушку, ключ к которой — правда. Говорить правду я не собиралась. Расстилаться перед Натальей Владимировной? Ну уж нет! Ни за что! Она давно потеряла право копаться в моей душе и быть в моей жизни, занимать в моей голове хоть какую-то комнату. - Рита, — она выдохнула. Наконец-то она смогла выдохнуть из себя моё имя! Я уже кучу раз говорила, что она иногда будто забывала его напрочь. Уже кучу аналогий с этим придумала. Вспомнила каждую ситуацию, где можно было вскрикнуть «Рита!» без «Андреева!». А она вот так просто взяла и просто сказала это. Мои внутренности ликовали. Я вздёрнула ресницы, чтобы удостовериться, что это всё ещё она. Большие зелёные глаза смотрели и смотрели только на меня. В них было что-то такое, за что мне хотелось зацепиться. И, глядя в них, я поняла — я боюсь правды. Я боюсь этой мерзкой, неприглядной правды. Перед Натальей Владимировной, как и перед Дашей, мне было за неё стыдно. За себя было стыдно, что я превратила свою жизнь в песочный замок, разлетающийся каплями на ветру. Поднимая взгляд на математичку, я вдруг поддалась глубоким таким, как её познания в нелинейных уравнениях, мыслям. Вот она здесь, рядом со мной. Лишь потому, что я могу окончательно рассыпаться уже через неделю. Её не было раньше, когда я ненавидела себя каждой клеткой, сидя над учебниками. Не было, когда во снах я видела тот поцелуй, но поступала там совсем по-другому. Не было, когда я тянула к ней руки. Она била меня по ним красной ручкой, двойками в журнал и улыбками. Скалистыми, резкими, холодными улыбками, от которых я подпрыгивала на стуле. Теперь же она хотела, чтобы я доверила ей какие-то свои тайны. Ей ничего не стоило обнимать меня, пробивая мою броню. И она вглядывалась в мои глаза, пытаясь найти там хоть что-то. В моих глазах было пустое поле. Там не было чувств. Всё, что проросло, осталось сожжённым дотла, до состояния пепла, который я иногда растирала между пальцев. Я не хотела ничего. Мне никто не был нужен. И она, как бы сильно моя душа изредка к ней ни тянулась, была не нужна. Она привыкла, что я ныряю в неё с головой, а она своей головой покачивает и смеётся. А сейчас головы у меня не было. Значит, нырять в неё было не с чем. Я была стекла, как трезвышко, что бы за этими словами ни стояло. - Наталья Владимировна, — потягиваясь к её губам, я заранее знала, что неосторожно могу проиграть этот бой. Но бой не война. В себе я была уверена на двести пять процентов из ста — МОЙ флаг будет развевать морозный ветер. — Свалите, пожалуйста, по-хорошему, — я ощутила на спине толпу мурашек. Они прошагали вниз, ещё быстрее прошагали вверх, а потом как посыпались везде, где только можно. Я чуть на месте не рухнула. Как в кино, Наталья Владимировна распахнула глаза широко-широко. Зрачок вдруг стал неприлично чёрным, и я попыталась скрыться от него, спускаясь вниз. Я аккуратно пролезла под её руками и уже через секунду оказалась за её спиной. Я была непостоянной: то бегала К ней, то бегала ОТ неё. Она же отличалась постоянством — она постоянно меня бесила. Я видела, как она сжала кулаки. Значило ли это то, что я победила? Сомнительно. Пока что это значило лишь то, что мне удалось не зацепиться губами за красивый крючок. Рано или поздно она, конечно, могла меня сожрать так, что хребта не осталось бы. Но пусть лучше поздно, и пусть немного потрудится, ловя меня голыми руками. Больше никогда я не сдамся ей лишь из-за прикосновений на моей талии. И она действительно ушла. Вот так просто она повиновалась и ушла, оставив запах духов и кофе, к которому у меня всегда были претензии. После её ухода я не могла думать ещё пару часов. Точнее: не могла думать о другом или других, кроме неё. Она занимала в моей голове постыдно много места. Я гнала её разными способами, но она не гналась вообще. Я надеялась, что, может, мы больше никогда не заговорим, чтобы не дёргать за старые нитки и не расшивать дурацкие шрамы. Мне от неё было и горячо, и холодно, но уже так нахрен не надо. Хотя и плюс в её появлении всё-таки был — с того момента я пообещала себе завязать с Денисом раз и насовсем.