Нехорошо забытое старое

Я знала о ней до неприличия много. Но, вне сомнений, это не было поводом для гордости: такую, как она, было бы лучше не знать вообще. Все вот эти её дурацкие привычки, коронные и коронованные слова и яркие, как вспышки, жесты не имели никакого смысла. Если она была не со мной. Чёрное платье возмездия было её привычкой, которую я сама же в какой-то момент начала. Она на первых порах носила его себе спокойно, чередуя с юбками и брюками. А я возьми да ляпни, что оно прекрасно-волшебно-невероятно. И она возьми да начни носить его лишь тогда, когда между нами такой неплохой дисконнект. То есть, по сути, она понимала, насколько оно мне нравится, и использовала его рычагом давления. Спрашивается, для чего, в принципе, вся эта история про платье? Для того, чтобы все тут узнали: с нашего последнего (для особо впечатлительных — крайнего) диалога она его не носила. Точнее, не так — она его, конечно, носила и с огромным удовольствием. Но лишь в те дни, когда мы не сталкивались взглядами и в расписании. Мне приходилось пролетать мимо неё в коридорах и сворачивать шею. Стоять над сгоревшей выпечкой в столовой, дыша ей в затылок. До банального — смотреться в одно зеркало в учительском туалете. И каждый раз я только успевала засмотреться, как она исчезала, оставляя свой невероятный силуэт в моей голове. Игра в кошки-мышки вызывала во мне дикую любовь, дикую ненависть и слёзы. Оставаясь наедине с собой, я прижималась лбом к холодной стене и крошила кулаки, что было силы. Я не понимала, почему она, не имея права, развязывает свою какую-то дурацкую аркаду. Да, я знала, что она со мной просто играет. В первый раз это можно было списать на совпадение, хотя я, наученная жизнью, в принципе, не верила в совпадения. Во второй раз можно было подумать, что как-то пятьдесят на пятьдесят: вроде и готовый план, а вроде и совершенно случайно получилось. Но в третий раз я чётко поняла: она специально меня дразнит. Когда-то она смеялась, что её наряды — красная тряпка для меня. А я, хоть и не была тем быком, о котором все резко вспомнили, действительно странно реагировала на наличие того же платья. Ещё страннее я, естественно, начала реагировать на его отсутствие. Я маялась. Бродила по школе, заглядывая в замочную скважину кабинета математики и надеясь заметить там Наталью Владимировну. Получалось совсем уж плохо. Я продолжала маяться. И когда до окончания четверти оставалось фиг да маленько, я прозрела. - Надеюсь, запись не изымут раньше, чем ты её скачаешь, — печатала Даша в сети, а в каждой её букве я чувствовала вопрос и смешинку. Она отправила стик следом, как бы намекая, что ситуация — юмор. Но юмора не было совсем. Ни крохи. В общем, придумала я для любимой математички замечательнейший подарок на Новый год. Вот я вроде уже говорила про то, что в телефоне этой женщины на неё компромата днём с огнём не сыщешь. Но кто сказал, что его не было в Дашином, например? Ну да, вот такая вот мразь я была. Сохранила в себя и память мобильного несколько таких вещей, которыми меня подмывало воспользоваться. План был идеален. С единственным «но»: школьный надзор не позволял провернуть эту хрень так, чтобы ни одна душа не стала свидетелем. Мне нужен был доступ в кабинет секретаря, откуда я хотела немного повещать на всё здание. Но там всегда так много было учителей, что проще было под окнами колонки установить. Которые, в принципе, можно было из актового зала притаранить. В секретарскую идти было страшно, но и я же не ссыкло какое-то, верно? Нужно ли в деталях описывать то, как я там в один волшебный миг оказалась? Ладно, пройдёмся по тезисам: во время урока там были только завуч и сама секретарь; завуча я приманила дракой (которая как раз в эту же секунду реально разворачивалась); секретаря приманила таинственным посетителем, не пускаемым охранником на священную территорию школы. Все из секретарской дружненько свалили, а я ввалилась. - За Родину, за Сталина! — хотелось сказать мне, когда дрожащие руки начали устанавливать сложную конструкцию. Но я придержала все комментарии: на посторонние копошения могли слететься коршуны. В ту секунду сильно не хватало Даши, потому что она своим умным математическим мозгом смогла бы прикрепить, подсоединить и запустить всё это раньше, чем я произнесла бы «авада кедавра». В прочем, заклинание помогло: в тот же момент, когда я спиной почувствовала приближение тотального провала, громкая связь заработала. Заорала. По школе прокатился звук моего триумфа, заглядывая во все свободные и несвободные углы. Звук моей хотя бы сейчас победы волной накрыл сначала первый этаж, потом потёк на второй и третий, охватывая и окутывая стоящих, сидящих людей. Он ударился в стены и разбился на капли, которые забрызгали школьное расписание. В этот момент школа, вальсирующая на пороховой бочке, подскочила, встрепенулась, сменила эмоции. Все и каждый почувствовали на себе, как рассыпается под пальцами тишина и мирный уклад чьей-то жизни. Из громкоговорителя, встречающегося во всех кабинетах и коридорах, посыпался голос, который я любила до дрожи. Весь земной шар прислушался к нему и, скорее всего, узнал. Только голос этот не твердил о любви, не критиковал философов или синоптиков. Он, надрываясь, заходясь в истерике, оскорблял. Забивал гвозди в крышку гроба. Стук-стук. В висках пульсировала кровь, которая, как при погоне, ускорялась и ускорялась. За ней летела свора голодных собак, а она хотела дышать. Хотела жить. Я пришла в себя от криков, перебивающих прямое включение с моего телефона. Они вместе с секретарём двигались в мою сторону. Да так быстро, что сердце, ненормальное такое, в груди набрало оборот — теперь это был верный галоп. Выдрав с корнем все провода, которые сто раз прокляла, я бросилась бежать. Но это было гиблое дело: за дверью ждала засада. Поэтому я нырнула под стол и попыталась вспомнить хоть какие-то молитвы. - Боженька, если выживу, клянусь, я больше так не буду! — моё скуление было перебито ладонью, которую я неожиданно закусила, и звуком шагов. Хотела бы я, чтобы со мной здесь оказался кто-то, на кого можно спихнуть вину, но я была одна. В очередной раз, конечно, пожалела, что ввязалась в это. × Разговоры о произошедшем не утихали ни на секунду: говорили об этом и стар, и млад. Я ходила по коридорам, оглядываясь, потому что мне казалось, что все, просто ВСЕ оглядываются на меня. Мне казалось, что каждый здесь уже знает, кто рискнул навести хсуету. Но мы же прекрасно понимаем, что никто, блин, кроме самой Натальи Владимировны, даже догадываться не мог. Из секретарской я не уходила, не бежала. Из секретарской я выползала гуськом, склонив голову так, что волосами зацепила пылищу. И теоретически, и практически меня там не слышали, не видели и вообще — в чём можно обвинять такую спокойную и послушную десятиклассницу? Даже если бы в школе устроили очную ставку, я бы не вызвала подозрений. Даже если бы нас проверяли на детекторе лжи, я бы выкрутилась по щелчку пальцев. В общем, волноваться было не о чем. И так я думала до момента, пока судьба не столкнула меня с Татьяной Александровной после урока литературы. Мы только-только закончили обсуждать небо над Аустерлицем, как прозвенел звонок. А потом где-то глубоко внутри меня прозвенела, влетев, просьба Татьяны Александровны задержаться. В замедленной съёмке нашей жизни я начала судорожно перебирать воспоминания: я не писала дурацких сочинений недавно, последние недели вообще не прогуливала уроки, в отличие от одноклассников, я учителей на хутор не посылала. Чуете, чем пахнет? - Я думаю, ты тоже уже слышала эту историю с громкоговорителем, — "очень издалека" начала женщина. Мне захотелось сложить руки на груди и зевнуть. Всё было банально: она догадалась. Но и я была не пальцем деланая, поэтому тоже начала догадываться. Начала догадываться о чём? Самым подозрительным в этой ситуации было то, что она так легко, почти взмахом одной руки соединила меня и Наталью Владимировну линией. Я бы сказала, что провела параллель, но мы, чёрт возьми, уже так с математичкой пересекались, что геометрия вышла покурить. Какую параллель? Слушаем: - Администрация голову сломала, кто мог так поступить. Вот Наталья Владимировна вроде работает у нас всего-то четыре месяца, а уже успела кому-то так насолить. Ты как считаешь? — она посмотрела на меня вопросительно, я посмотрела на неё так, как смотрит актёр на недалёкого сценариста: с подозрением, немного в шоке и с бегущей строкой в глазах «да ёб твою мать!». А теперь по порядку. То, что русичка заговорила об этой аварии именно со мной, было странно — не каждый день она рандомно выбирает жертву, с которой можно обсудить сплетни. Знать о наших интересных отношениях с Натальей Владимировной она не могла. Так? Но — если заговорила, значит, прознала. Откуда? Хороший вопрос, на который нам только предстоит ответить. В любом случае, складывалось впечатление, что я у неё первая в списке подозреваемых. Я привыкла к принципу не оставлять свидетелей после преступления. Тут было два варианта: либо изначально их не заводить, либо потом избавляться. Татьяна Александровна нихрена не видела, но знала, а избавляться от неё, конечно, было совсем жалко. И я решила сохранить ей жизнь, для этого приняла правила ещё одной игры и ворвалась сразу на середину поля: - Ну, знаете, наживать врагов — дело нехитрое. Я всё ещё свято уверена, что Прохоров подсунул мне неверные ответы на тест по физике только потому, что ещё первого сентября я ему не понравилась, — я состроила обезоруживающе невинное выражение лица. Мне бы за мои физиономии давно бы не только по ним, а ещё и Оскар давали бы, если бы была такая номинация. Но Татьяна Александровна настолько ко мне привыкла, что сама в лице ни капли не изменилась. Она продолжала смотреть на меня, будто вынуждала признаться. Ха-ха! Я себе-то на тот момент так и не призналась, что в погоне за эфемерной победой умудрилась хорошо так подпортить нервы женщине, о которой думала. Опять. Я опять о ней думала и не могла остановиться. На уроках я забывалась в учебниках, и для меня не было ничего больше. Но в остальном — я из раза в раз забывалась в себе, а находилась потом на грани истерики. Мне невыносимо было существовать с ней под одной крышей школы, видеть её, говорить с ней, но не иметь всего того, что связывало нас раньше. И да, я снова ною. Ну и пусть! Мне можно! В общем, сама того, возможно, не желая, Татьяна Александровна задела во мне очень тонкие струны, от которых по всем моим внутренностям разнёсся прощальный возглас. Я готовилась ложиться и помирать. Но следующие слова нашей великодушной и прекрасной классной руководительницы всколыхнули во мне давно забытое чувство. Чувство, что люди вокруг знают гораздо больше, чем, нафиг, знаю я! - Пусть так, — пожала она плечами. — Но всем нам в такие моменты, ну, когда враги активируются, нужно что? Правильно — поддержка друзей. Ты согласна? — я сощурилась на её вынуждающий сказать «да» тон. Что-то мне так сильно не понравилось в её напористости, что я поспешила откашляться: - Ах, как жаль, что у Натальи Владимировны нет друзей, — я в своей привычной манере закатила глаза. Наш диалог напоминал теннисный корт: как только русичка подавала мяч, я хлестала со всей дури по нему прямо рукой, чтобы он улетел к ней обратно. Иногда её чудом не задевало по лицу. Но в целом: я играла очень даже не по правилам. Она хотела сказать ещё что-то, потому что могла и было что ответить. Но я больше не могла парировать ей в этом притянутом, как вся моя жизнь, за уши диалоге. Поэтому я решила, что достаточно будет откланяться, пообещав дочитать последний том и не захлебнуться в нём. Татьяна Александровна посмеялась, но ничего мне вдогонку не ответила. × - Вы всё ещё хотите продолжать войну? — на моих словах Наталья Владимировна резко выпрямилась, отрывая руки от нижнего ящика стола. Я довольно громко прыснула в кулак следом: — Да Вы продолжайте, хорошо же стояли. Разгладив складки на юбке, женщина молча села за свой стол и уткнулась в монитор компьютера. Я хмыкнула: не этого результата я добивалась своей недавней выходкой. Понять, что я её обидела, было легко — она проигнорировала меня и мои комментарии. Прямо грёбаный Шерлок! Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, как здесь вообще дальше двигаться. А дальше двигаться я могла только в сторону её стола, про себя молясь, чтобы клавиатура из-под её руки не полетела в меня. Шаги давались с трудом. Я перебрала в голове кучу вариантов извинений, хотя вины за собой вообще не чувствовала. Если кто-то следит за ходом нашей игры, то знает, что женщина до этого тоже успела неплохо отметиться. Так что, по сути, каждое моё решение было ответом на её тяжёлый характер. Помните — я пыталась с ней поговорить! - Наталья Владимировна, — я положила свою влажную ладонь ей на сгиб локтя, но она опять никак не среагировала. Раньше бы мою руку скинула, сама бы подскочила, будто ужаленная. А тут — тишина. — Ну Наталья Владимировна! Вы же не сможете игнорировать меня вечно, — рефлекторно я сжала ладонь, оставляя на её рубашке влажный отпечаток. Женщина выдохнула, как обычно выдыхают алкоголики перед рюмкой водки, и сказала: - Боже мой, Андреева, да кому ты нужна, игнорировать тебя ещё, — она повернулась, и моя рука незаметно оказалась где-то выше, на плече или у шеи, я не разобралась. — Своей выходкой ты меня не удивила: от тебя всегда были и будут проблемы, — с каждым словом она в прямом смысле наступала на меня сильнее и сильнее. Мы поменялись ролями: она стала воином, а я впрыгнула в её капкан, не почуяв опасности. Мы направлялись ближе к двери, потому что, судя по всему, она планировала выкинуть меня в коридор. Но вы вообще хоть раз видели, чтобы я трусливо поджимала хвост и сбегала? Ладно, каюсь, было. Но тогда, в тот самый момент, желая задеть меня побольнее, она лишь усилила пульсацию мыслей в голове. Какие-то бредовые, идиотские идеи напрочь заслонили здравый смысл, и из меня вещал голос, который я вечно затыкала, а он вечно не затыкался: - Да? Тогда просто скажите, что вам это не нравится, и я снова сменю школу, — от моей усмешки горячий воздух дёрнул её волосы и дёрнул узелок, из которого со свистом полетели мурашки. Блондинка неосознанно вздрогнула, и эта внезапная реакция тела даже выбила её из колеи. Она смотрела на меня глазами, подёрнутыми едва уловимым смятением, и облизывала губы. Часы в моей голове отсчитывали, сколько осталось до конца света. Я буквально наблюдала, как она про себя перебирает ответы, будто ребёнок перебирает камни на берегу. Это было самое неудачное время собирать камни. Потому что такие паузы давали возможность говорить мне: - Не нравится, не нравится, — я сложила губы трубочкой, словно хотела изобразить перед ней вселенскую тоску. А во мне был, вместо этого, огонёк, в который она молчанием подбрасывала искры. — А вот это? Тоже не нравится? — с этими словами произошёл самый банальный в нашей ситуации трюк — я поцеловала её. Опять же, не сказать, что это был совсем уж поцелуй. Скорее, я впечаталась в неё, не ожидая абсолютно ничего: ни слов, ни эмоций, ни, тем более, ответного поцелуя. И каким же было моё удивление, когда я почувствовала, как она очень-очень медленно открывается передо мной. Ещё пару лет назад я была глупа и труслива, поэтому поцелуй закончился одним: я так и не узнала, каково это вообще. А теперь — узнала. Теперь я могла сказать, где в черепе взрываются кометы, когда женщина прикасается своими пальцами к моему затылку. Где в лёгких растёт и размножается дырка, края которой жжёт от нехватки воздуха. Где низ живота сводит, и руки сами тянутся под её рубашку. Кто-то может сказать, что в жизни так не бывает: вот она вчера меня ненавидела, а вот сегодня отвечает на поцелуй и млеет от моих прикосновений. Но — я скажу, что бывает. Потому что у некоторых женщин дебильный характер, дебильный знак зодиака и дебильная мания величия, что, впрочем, часто очень по-дебильному сочетается. Именно из-за этого сочетания, поняв, что я гуляю жадными прикосновениями по её обнажённой спине и готовлюсь раздеть вот-вот окончательно, Наталья Владимировна отстранилась: - Ты можешь прямо сейчас забирать документы из школы, я плакать не буду, — её глаза сверкнули: огонёк желания сменился огоньком, за которым могла идти только моя смерть. Все услышали, как разбилось моё сердце?