Нехорошо забытое старое

Почему-то всё сказанное и сделанное вызвало во мне столько эмоций, что времени наблюдать, как сердце разбивается и расплёскивается по полу и босым ступням, не было. Взъерошенная судьбой и жёсткой рукой математички я бросилась действовать, просто придя домой. Поисковик на моё «окей, Гугл» выдавал кучу дебильных приколов для школоты: от кнопок на стуле до воска в тетради. Но мне это, конечно, не подходило. Я хотела накуролесить так, чтобы у этой женщины ноги подкашивались от одной мысли обо мне. Нужная идея отыскала себя очень быстро: Даша позвонила, чтобы уточнить, сколько венков мне заказывать. А я попросила заказать столик в ресторане, потому что её кошка очень и очень активно потыкала мокрым носом в динамик и в мою головушку. Спрашивается, где логика? Я, конечно, никогда логичностью не отличалась. Но план придумала такой, что самой Наталье Владимировне бы понравилось. Конечно, при условии, что подопытный кролик не она. В общем, ещё одно гениальное решение догнало меня, потому что бегала я жутко медленно. И я выдвинулась к Даше, чтобы всё это нечто осуществить. Сначала я, как доблестный идиот, думала бродить по городу, выискивать бездомных кошек и собак и собирать в пакетик за ними шерсть. Потом, пораскинув мозгами, которых, вот честно, оставалось совсем чуть-чуть, отмела этот вариант. Я побоялась, что после этого за мной так же будут бродить люди в белых халатах, и нужна будет им далеко не моя шерсть. Точнее, совсем не она. И когда я уже добралась до Даши, я, терроризируя её кошку, объяснила одну очень простую штуку ей. Думаю, все давно догнали. А если вдруг не догнали: у Натальи Владимировны была аллергия на шерсть животных. Аллергия — такое слово, которое мне всегда казалось очень смешным и далёким. У меня никогда не было аллергии ни на что в нашем и, может, даже не нашем мире, поэтому жила я спокойно. А вот смотреть на тех, кто ею страдал, спокойно не могла. Я в своём сознании не укладывала никак тот факт, что есть люди, у кого во рту клубники, например, ни разу не было или кто больше одного глотка молока чисто из соображений здоровья сделать не может. С аллергией я столкнулась, столкнувшись с Натальей Владимировной в школьном коридоре. Да, мы часто там сталкивались, потому что она вроде как работала, я вроде как училась. Но не это главное! В тот день она рассказала мне, что вообще-то не плачет прямо сейчас передо мной и, в принципе, не имеет привычки плакать. Просто так сложились обстоятельства: из подъезда в квартиру забежал уличный кот. Хороший такой, чернющий с лаймового цвета глазами. Но, зараза такая, аллергенный. Наталье Владимировне в то утро пришлось не сладко раза три подряд: сначала, пока она ловила кота и выпроваживала за дверь; потом, пока спасалась всеми своими средствами от аллергии; а в конце, пока намывала квартиру от потолка к полу и от пола к потолку. Ту мысль, что у женщины аллергия на шерсть, я запомнила и пронесла через всю свою недолгую жизнь, чтобы выкинуть фокус. Собственно, именно от этого фокуса жизнь моя и обещала быть недолгой. После того, как я буквально по шерстинке собрала букет с Дашиной кошки: с одежды, мебели, даже почему-то посуды, я стала сильно ждать наступления новой четверти. И та подкралась настолько незаметно, что будильник утром вторника я не услышала, а первый урок пропустила к чертям. Там, конечно, была математика. Сия оплошность не помешала мне ворваться в кабинет моей прекрасной женщины на большой перемене: - Наталья Владимировна, как я рада Вас видеть! — выражение моего лица в тот момент было таким, как из фильмов ужасов. Нет, я всегда, конечно, была с безуминкой, но тогда её было настолько много, что из глаз сыпалось. Я протирала их через секунду-вторую, и мне казалось, что они уже успели стать краснючими. — Я очень соскучилась! — пришлось ещё и лоб прикрыть, потому что там от жуткого вранья выступила испарина. На самом деле, я действительно отчасти соскучилась по этой женщине. Она была для меня вдохновением и, как для телефона, зарядным устройством. Без неё иногда было настолько невыносимо, что ночами я задыхалась от слёз. Но были и ночи, когда я засыпала, рухнув на подушку, и даже мысли не появлялось, нужно ли и, что важнее, должна ли я по кому-то там страдать. Я страдала по ней, я страдала без неё. И совершенно не понимала, что из этого было большей моей проблемой. Наверное, большей моей проблемой была проблема с головой. Ну, а как иначе объяснить тот факт, что я планировала подвергнуть серьёзной опасности здоровье женщины, которой так часто признавалась в любви? - Андреева, опять ты, — женщина вздохнула, и потоком сорванного с её губ воздуха меня чуть не сбило с ног. Благо, я держалась за парту, которая, в принципе, меня всегда держала на плаву в присутствии математички. Несмотря на явно проскочившую в ней желчь, я заметила, что глаза Натальи Владимировны как-то заблестели. Может, виной всему были слёзы отчаяния от того, что явилась вот такая вот я. Но я-то точно знала, что это просто меня она сильно любит, так что тоже по мне соскучилась. Однако расплываться, растекаться и ещё что-то «рас» мне было некогда: мой злобный гений жаждал мести или отмщения, как бы оно ни называлось. Заболтать её было не делом принципа, а как нефиг делать. В её присутствии стоило заговорить про сериал, про Кавказ или про логарифмы, она тут же включалась в диалог и в какой-то момент уже давала часовую лекцию на эту тему, затыкая собеседника. Это была дурацкая привычка. Я ненавидела, когда она болтала очень-очень много, потому что хотела, чтобы она использовала язык немного по другому назначению. Хотя свои плюсы тоже были: я начала разговаривать с ней про новогодние праздники, красочно так, с чувством, с толком и далее по классике, а она совсем забыла, что при мне лучше быть начеку. Слово крылось словом, предложение — текстом, и вот уже через минуту моя невероятная женщина рассказывала про каток, а я совершала самую громадную гадость в своей жизни. Ещё тогда я знала, что потом об этом пожалею. Но «потом» наступит в нашей истории, как и полагается, позже. Поэтому, затаив дыхание и напрягши все свои мышцы, я аккуратно положила клочок кошачьей шерсти под подставку с ручками, карандашами. Второй упал в первый ящик стола: очень неаккуратно, что его можно сразу заметить. Но рисковать перекладывать я не стала. Потом третий тоже закинула: ему нашлось место под клавиатурой. Чувствовала ли я себя как-то не так? Я чувствовала себя так. Так, словно чёртова игра, которую я подхватила за этой женщиной, важнее жизни. Не спорю, духа авантюризма во мне был крепок: с молоком матери, с криками отца, как говорится. Но было такое огромное «но» в моём духе авантюризма, что я в последний момент чуть не запорола всю операцию. Стоило математичке обернуться на меня, пока совсем не увлеклась своими бенгальскими огнями, как я встрепенулась, почти выкинула в воздух руки, будто преступник. Своей подленькой шкурой я ощутила, как клочок шерсти полетел в рукав, как резко захотелось, блин, во всём признаться. Почуяли, что такая нехорошая, как я, ещё и совестливой может быть? В общем, да, во всём, что касалось Натальи Владимировны, я была максимально по всем Божьим заповедям, сколько бы их там ни было. А все мы знаем, что их дофига. Но-но! На обоих моих плечах те ещё черти сидели. Они одним голосом орали, не сдерживаясь, не стесняясь в выражениях: - Она сама виновата. Давай. Она первая начала. Давай. Ты же можешь, — и я, будь они неладны, смогла. Я смогла, закончив свою миссию, без слов выйти из кабинета, ещё и дверью напоследок хлопнуть. Ставлю сотку, что в тот момент с лица математички можно было шаржи на набережной писать. × После той хрени с кошачьей шерстью время тянулось просто ну невыносимо долго. Я смотрела на часы и не могла понять, двигаются ли там вообще стрелки. Секунда, минута, час. Ничего за это время в моей жизни не менялось, только совсем чуть-чуть было страшно. Причём это чувство нарастало, пока мы медленно приближались к какой-то неизвестной точке вон там, впереди. Сначала меня немного потряхивало, как обычно по волнам качает, потом стало подташнивать, будто я свалилась с американских горок. А в конце я вообще чуть не померла, когда на пороге кабинета появилась Татьяна Александровна и скорбно сказала, что в пятницу математики не ожидается. Обрадоваться я, конечно, обрадовалась: нечего прогуливать, если урока нет, и можно с чистейшей совестью валить домой. Однако была ли моя совесть достаточно чистой в ту самую секунду? Вопрос. Может, попробуем на него ответить коллективно? Блин, конечно, тогда я себя извела: я всерьёз подумал, что убила Наталью Владимировну лошадиной дозой аллергена, и теперь всему миру тупо крышка. Ещё очень серьёзно я подумала, что она, если выживет, непременно меня сдаст. Такова уж была наша любовь: мы друг другу пакостили знатно и друг друга же не выгораживали ни перед кем. Эта волшебная женщина стучала на меня так, как не стучат соседи по батареям в одиннадцать вечера. Или как не стучат дятлы одним хором по деревьям за городом. А я жаловалась на неё. Приноровилась жаловаться Даше, Татьяне Александровне, плюшевым игрушкам. Больше всех меня, естественно, понимали игрушки: у них на мордах было написано что-то вроде «Вот это она, конечно, не права». И — барабанная дробь — я никуда после уроков не пошла. Точнее, не так: я пошла. Пошла к Татьяне Александровне, чтобы успокоить свои расшатанные нервишки и удостовериться, что заказанный Дашей венок всё равно, падла такая, кому-то пригодится. - Что-то случилось, — обычно такие фразы произносятся с вопросительной интонацией, но русичка даже не стала утруждать себя. Так у меня на лице ведь всё было написано: кое-кто кое-куда попал. Мне объяснять ей вообще ничего не надо было, потому что она читала меня, словно открытую книгу. Она сразу сообразила, по чью душу (или правильнее сказать – «чьей душой интересоваться») я пришла. По шкале от одного до десяти в кабинете Татьяны Александровны я была дурной на всю сотку. Белая, как мел; молчащая, как рыба. Думающая о том, что совершила первое в жизни убийство по неосторожности. Юристы бы прикинули, на сколько лет я загремела и всё такое. Я же, как истинный филолог, могла сказать только одно: по этой херне можно было писать книгу. - У тебя что-то случилось, — повторила женщина-капитан очевидность, и я еле сдержалась, чтобы не подпрыгнуть на стуле. Ещё после первой её фразы я уже понадеялась, что она, как обычно, быстренько меня раскусит и расскажет, что там у меня приключилось. Нет, конечно, я тоже могла озвучить всю эту ситуацию вслух. Но было ли у меня желание чистосердечно признаваться? Я признаюсь только в любви. В том, что накосячила, — нет. Даже если дело касается той, от которой сердце в груди замирает. - Или это ты так за Наталью Владимировну беспокоишься? — продолжала говорить очевидные вещи Татьяна Александровна, а я продолжала понимать, откуда у её догадки растут лапки. Боже, дебильная рифма! Так вот, если добросовестные читатели ещё не догадались, чего это Татьяна Александровна такая во всём осведомлённая, то я могу дать немножечко времени на подумать. Задачка с одним чёртовым иксом, который нам, будь он неладен, даже в условиях прописали! Делаем ставки, господа эксперты! - А что с ней вообще? — попыталась я спросить так, будто не знаю, что она знает, что я знаю про аллергию. Сложно? В общем, я попыталась скрыть тот факт, что в курсе аллергии у математички, а Татьяна Александровна попыталась сделать вид, что верит. Вот такие мы, стукнутые на всю голову. — Серьёзное? — прищурившись, я подалась вперёд, чтобы женщине было видно лучше мой дёргающийся глаз. Дёргался без остановки он с того момента, как я собрала с Дашиной кошки шерсть. Мне даже в какой-то момент показалось, что и у меня аллергия появилась. Возможно, на людей... Скорее всего, на людей. Но! Это был просто дёргающийся глаз, потому что стресса в моей жизни были вагон и маленькая тележка. - Аллергия, — брюнетка пожала плечами. И это вышло так обыденно, мол «да у меня каждый день коллеги на больничный так уходят». Но, в то же время, мне стало спокойнее: если она говорит об этом будничным тоном, значит все живы, почти здоровы, а я могу уволить своих юристов в голове. - А, ну ладно тогда, спасибо, — болванчиком на приборной панели я закивала головой. Я встала слишком резко, аж в глазах потемнело, и сил задвигать за собой стул уже не было. Поэтому боком, стараясь ничего на своём пути не снести, я попятилась к двери. Там-то комментарий Татьяны Александровны меня и нагнал: - Ты, кстати, можешь сама поинтересоваться её самочувствием. Уверена, ей будет приятно. × Я брела по улице, думая о том, что Татьяна Александровна — первоклассный шиппер. Ей бы фанфики писать, а не про Пушкина рассуждать. Она сумела всего парой фраз окончательно сбить меня с толку, и я пыталась понять, как она это делает. И так сильно пыталась, что не заметила, как добралась до дома. До дома Натальи Владимировны. Интересно, откуда у меня был её адрес? Боже, как будто здесь ещё кого-то волнуют такие мелочи!