любовь, заглушенная чувством моей вины

Не знавший в свои восемнадцать долгих серьёзных отношений Лёша так расстроился, что долго не мог уснуть, а на утро, часов в восемь, пересел с дивана-кровати на пол, прижал коленки к груди и начал раздувать ноздри. Это было очень странное чувство обиды, накатывающего пиздеца вкупе с волнением и двух порций печали. Он подумал, что ещё немного, и его накроет тоской, но желанное равнодушие (уж лучше так, чем молча и через заднее место) всё не приходило, и выспавшись Лёша ещё больше потускнел. Сидеть на тёплом полу помогало, можно было представить, что он в кинематографичном эпизоде под какой-нибудь заунывный и эмпатичный трек развалился, пошэрив все переживания вместе с музыкой, но включать её он очень сейчас не хотел. Соседи ушли на работу, оставив телек, который орал до двух ночи. Других соседей Лёша никогда не видел. Он запрокинул голову, прижался плечами к дивану и подумал о том, как хорошо было бы, если бы сейчас рядом с ним сидел Кирилл и ничего не делал, просто сидел и молчал, что совсем на него не похоже, тогда, пускай, он бы говорил, очень много говорил о каких-то глупостях и своём идиотском помешательстве, о жизни тех людей, с которыми Лёша не хотел бы иметь ничего общего, и называл бы Лёшу Лёхой. Было бы здорово, если бы в этот момент Гречкин просто был. Лёше даже показалось в череде собственных фантазий, что в прихожей скрипнула дверь, и это вернулся Кирилл, но дверь была заперта, а Кирилл даже не писал, не звонил и оставил Лёшу в тупой неопределенности. Кирилл проснулся ближе к обеду озлобленным от своей же усталости, накатившей на него от безделья, когда он с чего-то решил, что он в кровати не один. Выражение его лица изменилось, потому что кровать обычно принадлежала ему одному, да и проснулся он точно в своей комнате, находившейся в «особняке Гречкина-старшего». Кирилл зализал языком неровность на зубах и обернулся, но вместо Лёши увидел пустоту и ровную подушку. Кирилл и сам не догнал, с чего он вдруг решил, что они проснутся вместе, и был ли перед этим какой-то сон, натолкнувший его на такие предположения. Кирилл потащил телефон и заглянул айфону прямо в глаза, чтобы по фейсайди понять, что с его собственным лицом всё в порядке. Лёши предсказуемо не было ни в оффлайне, ни в сети. Кирилл потрогал себя за обнажённый горячий живот, чтобы согреть левую руку и повернулся на бок. Над кроватью быстро образовался дым после электронки. Кирилл не понял, почему он не может просто скипнуть ситуацию и жить дальше, как будто ничего не было. Он всегда мог, а сейчас не выходило, словно произошло что-то такое, до чего его невнимательность всё же не дожила, и теперь он сделался чувствительным сразу и восприимчивым, и понимающим. Кому бы, блять, такое понравилось. Кирилл не выдержал ближе к обеду (ну, по факту, через минут пятнадцать), когда сказал своим, что пообедает в другом месте (на что отец ответил: «твоё дело»). Пожевав губу и выплюнув жвачку, Кирилл сразу же позвонил Лёше, и к его удивлению, не прошло секунды, как Лёша взял телефон и резко спросил: «да?» Кирилл опешил и удивился. Лёша ждал. Лёша прождал этого звонка столько времени, что чуть не свалил всё бельё с контейнера, когда подорвался; было слышно туалетное эхо, и шум включенной воды. Кирилл так опешил, что вытер рот несколько раз, якобы готовясь что-то сказать, но желание перейти поближе к делу переселило его. Он в принципе отличался излишней торопливостью и любил скорость. — Давай пообедаем. Я угощаю, — Кирилл расплылся в привычной улыбке, но тут же себя поправил, чтобы Лёша не дал заднюю. — Я плачу, в смысле. — Но Лёша, наверное, и с первого раза понял. — Пойдём в самый дорогой ресторан. Я хочу тебя туда сводить, и чтобы ты не отказывался, а просто принял моё предложение. По-человечески. Кирилл не понял, откуда у него в голове такое слово взялось. Лёша тоже удивился, но ничего на это не сказал. — Хорошо. — Да?! — Кирилл уже стоял у подоконника и толкался от него, снова прижимался к нему, раскачиваясь туда-сюда. Лёша улыбнулся и закрыл лицо рукой. — Ну да. Оставалось чуть переступить через себя и не расстраиваться, что свои самые лучшие брюки Лёша только что постирал. Он не был модником, достигнув потолка, когда Кирилл кинул в него своей курткой Gucci и попросил примерить. До ресторана Лёша ехал на маршрутке и потом с километр шёл пешком в ботинках, вычищенных влажными салфетками на скорую руку, и в куртке, которую носил осенью, зимой, весной. Это была его любимая куртка, и у каждого есть такая, которую не хотелось бы менять ни на какое даже самое пиздатое пальто. Лёша остановился у нужного названия и просто уставился в окна, где всё было украшено, а сам ресторан находился на втором этаже здания, сделанного в форме куба. Это не смутило Лёшу, потому что он доверял Кириллу и понимал, что для него [Лёши] не составит никаких проблем находиться в подобном месте и не разувать глаза на каждую удивительную (и очень дорогую) вещь. Кирилл, как всегда, опаздывал, но это Лёшу не беспокоило, потому что к опозданиям Гречкина Лёша давно привык. Прошло несколько минут, за это время всего один раз подъехал убер, но из него вышла какая-то женщина, не было видно ни следов ламборгини, ни каких-либо намёков на Кирилла, когда Лёша начал потихоньку сомневаться, в правильное ли место он пришёл. Хлопнула дверь. Оставивший внутри ресторана куртку Кирилл подошёл сзади, держа руки на поясе джинс. — Ты чё стоишь? — Начал Кирилл, подумавший о том, как бы обнять Лёшу, чтобы это не выглядело как-то странно со стороны или чересчур, но прошло, кажется, подходящее для этого время, момент уполз, и Кирилл оставил себя без лишних напрягов. Он просто уставился нагло на Лёшу, который смотрел на него с небольшим усталым раздражением в глазах (в том смысле, что Лёша очень удивился чужой пунктуальности и не понял, зачем он тут столько времени проторчал, если Гречкин давно был на месте). — Тебя жду. Кирилл улыбнулся, но через некоторое время отсох и мотнул башкой. Они пошли. Лёша смотрел на всё с интересом, в том числе и на Кирилла. Они сели друг напротив друга за столиком, но тут Кирилл передумал и подозвал официанта, попросил пересадить их за vip, где шторка и не так много людей. То есть, чтобы ни одной рожи не было видно. — А моя куртка? — Заволновался Лёша, приподняв руку. Кирилл отмахнулся: «не денется никуда». Самый подходящий по мнению Кирилла столик действительно прятался за шторкой. Ресторан этот был большим и очень просторным, занимал два этажа, и бронь на столики тут стояла на месяц вперёд. Кирилл едва успел занять своё новое место, как вытянулся и протолкал свои кроссовки между ботинками Лёши настолько, насколько позволяли его длинные ноги. Лёша зажал его ботинками и подался вперёд, натянув живот на край стола, его руки оказались сложенными под грудью, его лицо было беспокойным и радостным, но он всё же спросил: — Значит, ты не собираешься меня бросать? До того, как официант успел к ним подойти, наверное, заблудившись где-то как назло или как специально. Кирилл облизнулся и снова оскалил одну половину рта, но не улыбнулся. Ему даже в голову не приходил такой разговор, к которому он очевидно оказался не готов. Мозг работал медленно, скудный словарный запас не позволял быстро сложить буквы в правильные слова. Вместо этого Кирилл вылупился: — Чё? Они смотрели друг на друга, Лёша глотал слюну и хотел было отвалить, прижаться к спинке дивана и немного подумать, но тут Кирилл тоже наклонился и попросил: «давай поближе» — а потом Лёшу поцеловал так смачно, что Лёху пришлось удерживать за свитшот, чтобы он никуда не делся. Лёша наклонил голову, от Кирилла ахуенно пахло. Кирилл целовал его жадно и со вкусом, разговаривая на понятном для себя языке. Лёше всё же удалось вырваться, и он, охнув, ошарашено уставился на Кирилла: — Это не ответ. — А чё ты шепчешь? — И правда, голос Кирилла прозвучал басом на фоне тихого лёшиного. — Гречкин. Лёша отцепил его от себя и сел ровно, но ноги от здоровых найков не убрал. На всякий случай он и сам далеко не делся, если вдруг Кирилл захочет свой выпад повторить. — Я думал, — начал Лёша, — что если тебя не устраивает то, что между тобой и кем-то нет сильной интимной близости, то в какой-то момент ты стынешь и всё бросаешь. И это нормально совершенно! Мне, правда, очень стыдно за то, что вчера произошло. Кирилл нахмурился. — Вообще-то, да, — и почесал затылок. — Если нет, то я сразу нет, но тут нет, и ничего. — Кирилл накрыл руку Лёши на столе, потому что в кино такое всегда что-то значило. Лёша сказал, что они не в кино, и что им придётся обо всём говорить друг другу во избежании фатальных ситуаций. Говорить через рот. Прямо. Но можно и не прямо, если туго думается. Кирилл без проблем врубился, в чей огород этот камень летит. — Я не хочу тебя ээ бросать, — его забавляла эта ситуация, потому что он никогда в ней не был и точно знать не мог о том, насколько искренне сейчас говорит, несмотря на то, как сильно ему нравилось, как выглядит Лёша, как он целуется, что он делает, что он за человек. Кирилл не разбирался в людях, потому что мог поиметь кого угодно. Кирилл разве что умел отличать тварь дрожащую от права имеющего, но лишь на своём уровне. Ему всегда было плевать на всех и на всё, и он всем своим видом демонстрировал это. Но сейчас он смотрел на Лёшу, простого Лёшу, живущего в спичечной коробке и стирающего свои рубашки руками, работающего для того, чтобы заплатить за своё жалкое жильё, не получившего высшее, потому что это дорого (но Лёха точно говорил, что это важно); Кирилл не мог ничего поделать с собой и со своей эмоциональной перегрузкой. Это всё было для него слишком и чересчур. И ему это нравилось. И ему не было стыдно за то, что вчера произошло. Кирилл вдруг осел и поправился: — Извини. Лёша посмотрел на него, вскинул брови и забегал глазами в непонятливом «ээ». — За то, что ушёл вчера. — Гречкин, ты ебанулся? Кирилл сжал руку Лёши в своей. — Ну я же извинился. — Поэтому Лёха и удивился, он так-то не ожидал, что его положительное влияние на Кирилла подействует так скоро. Они оба, кажется, застремались на этом моменте, но как можно скорее простили друг друга, чтобы не краснеть друг у друга на глазах. Лёша взялся за свой телефон. Ему написали. — Мне надо на работу. Кирилл сразу понял, что там в телефоне ничего серьёзного не может быть. Тогда он сказал: — Не ходи. — Не могу. Кирилл точно знал, что после того, как между ними всё устаканилось, Лёха никуда не денется и останется с ним, утерев нос своей работе, потому что Кирилла нельзя оставлять одного, ему будет одиноко и очень скучно, а так не должно быть между людьми, которые, типа, вместе. — Зачем ты вообще на неё ходишь? Официант нашёл наконец их столик, но на этот раз Кирилл не обратил никакого внимания на то, что его как-то не так обслужили или всё слишком медленно или ещё что-то. Лёша убрал резко руку, как только дёрнулась шторка. Кирилл хмыкнул. Н-да. Лёша хотел подождать, пока официант уйдёт, потому что они ничего не выбрали, попросту не успели, занятые важным общим разговором. Кирилл накрыл другую руку Лёши и махнул в его сторону. — Это мой парень. Официант улыбнулся и согласно кивнул. Кирилл добавил, повернувшись к Лёше вполне фамильярно: — Тут всем всё равно. Делай чё хочешь. Лёша напрягся: — Мы ещё не выбрали. — Ага. Когда официант ушёл, Кирилл откинулся на спинку дивана. — Ты такой умный, а как будто не понимаешь самого элементарного. Я могу купить тебе всё, я могу снять тебе шикарные апартаменты, дать шмотки, тачку, арендовать самолёт, закидать блестяшками, цепями, деньгами, и тебе больше не придётся работать, тебе вообще ничего не нужно будет делать! Считай, что у тебя и так всё есть, — Кирилл просто сгорал от своей гениальности, ему думалось, что нет ничего проще, чем это, и что это здорово, и что денег много, зачем строить из себя самостоятельного. — Хорошо, тряпки тебя не интересуют, я могу купить тебе книжки. Я могу купить тебе всё, что ты только захочешь. Вот чего ты хочешь? Наступило молчание, заезженное скрипом кроссовок по начищенному полу. В молчании Лёша преуспел где-то на сорок процентов. Он встал и обошёл столик, потому что это было совсем не сложно, Кирилл следил за ним внимательно и как будто ждал пощёчину или мистического попадания, готовый вжать голову в плечи. Он хотел было сказать: «да ты чего». Лёша подошёл с его стороны и наклонился, вцепившись в Кирилла мёртвой хваткой, его губы вжались в губы Кирилла, а сам он давил Кириллу на плечи, чтобы тот не дёргался. Лёша не хотел объяснять Кириллу, как маленькому, что их миры разные, и что Лёша так не умеет: брать чужое, брать и спокойно не отдавать, пользоваться кем-то, сидеть на шее, просить, указывать пальцем и получать всё что угодно, потому что «хочу». Он был не «выше этого», он был другим. Его мир был очень ограничен, но его это устраивало не потому, что он привык к нему, а потому что другого мира он просто не желал. И всего мог добиться сам. Дело необязательно в принципах! Лёша поднял ладони и взял Кирилла за лицо во время крепкого и опьяняющего поцелуя. — Но хочу я только тебя. Бедный Кирилл снова сломался прямо на месте и не смог удержать Лёшу, когда тот ушёл. Кирилл так-то не знал, где Лёша работает, не знал, кем Лёша работает, но спрашивал однажды об этом между делом, чтобы занять очередную паузу в диалоге, и почти сразу все детали разговора забыл. Когда официант вернулся, он уже пришёл в чувства и смотрел на него осевшим взглядом. Ему стало интересно, почему работа настолько важна для Лёши и как она может быть важнее Кирилла.