Счастье в веснушках (18+)

Всё было странно, непонятно и... И Чанбину не нравилось то, что всё как-то происходит помимо него. Во-первых, пока он выбирался из чана, ворча, что его одежда мокрая и вообще в чем он пойдёт, Веснушка исчез. Он вылез быстро, напялил чистую одежду, что они принесли для него, — и исчез. И пока Чанбин, раздетый и обалдевший от произошедшего, примеривался, как бы напялить старую веснушкину одежонку, валявшуюся под лавкой, и думал о том, как он объяснит то, что потерял своего пленника вот при таких вот забавных обстоятельствах, мальчишка снова появился в дверях, и в руках у него была альфья одежда. Одежда Юнхо. Чанбин просто видел рубаху с этим витым снурком по вороту на своём друге. — Э-э... Ты как?.. — нахмурившись, начал было он. Но Веснушка, белозубо сверкнув улыбкой, что-то торопливо и звонко ему сказал, показывая на себе, что надо одеться, и махнул в сторону двери. — Я понимаю, что ты взял у... у Юнхо, но... Как он тебе дал? И... И что ты ему сказал? Как он тебя понял? Чанбин и сам не понимал, почему вдруг так рассердился. Ну, то есть это была не злость, а какое-то глухое внутреннее раздражение, объяснения которому он, если бы и хотел, не смог бы найти. А он и не искал. Просто... Кажется, он испугался, когда Веснушки не оказалось за его спиной в купальне. Он вдруг почувствовал, остро почувствовал, что его обманули и что всё, что было, ему привиделось, а он по-прежнему один. И в общем, какое-то такое жуткое ощущение. А когда оказалось, что это только показалось, он вдруг рассердился на себя — за нелепые ощущения, и особенно на мальчонку, который, кажется, думал, что может бродить, где вздумается, и позорить Чанбина перед его друзьями. — Если бы не твой выпендрёж, и не надо было бы ничего! — зло сказал он растерянно мигающему юноше, резко вырвав у него одежду и напяливая её на себя. — И не надо было бы одалживаться у Юнхо! У меня есть одежда вообще-то! А до дома я и в твоей рубашке мог бы дойти! Он схватил одёжку омеги и потряс ею перед носом отпрянувшего от него Веснушки, который только моргал и явно не понимал, что не так. А потом ещё дома. Этот неугомонный омега всё с ног на голову поставил в упорядоченном укладе жизни Чанбина. Альфа собирался быстро съесть кусок вяленого мяса и завалиться спать, как делал всегда вечером. Но омега вдруг, что-то торопливо объясняя, затеялся с чем-то вроде рагу, найдя у Чанбина в продуктовом углу несколько клубней картошки и небольшую репку. Кусок же мяса, который Чанбин достал, чтобы съесть, он отнял у альфы, порезал и покрошил в рагу. Да, получилось рагу таким, что Чанбин просто пальчики облизал — в прямом и переносном смысле, да, но... Но почему было не сделать так, как хотел Чанбин? Он уже извёлся весь от урчания в животе, пока мальчишка готовил. И заснуть не мог, хотя хотел, вроде как разозлившись и решив спать без ужина. Не смог. Рагу ел так, как будто его неделю не кормили, но всё равно на душе, хотя и чуть успокоившейся от сытной пищи, было как-то муторно. А омега ещё и петь надумал. Мыл в тазу миски, оттирал чугунок, чистил очажные кирпичи (они и так были нормальные, не надо было вообще, тем более, когда ночь на дворе!) — и пел. Чанбин привык засыпать в темноте и тишине! А мальчишка суетил по времянке и что-то там себе напевал. И нет бы — ну, хочешь петь – пой ты во весь голос, чтобы бедному Чанбину не приходилось вслушиваться, что он там себе поёт. Песенка была напевной, нежной, голос у Веснушки был несильный, но мягкий, глубокий. Не такой, правда, низкий, как когда он стонал под Чанбином... Ммм... Чёртов омега! Он должен был сейчас лежать замятым под своим альфой и давать себя лапать и кусать везде, вот что! А он распелся тут... Но... Песня понемногу окрепла, зазвучала громче, но всё так же мягко, нежно... Веснушка, наконец, нашёл себе место: под одиноко горящей лучинкой у небольшого земляного навала, укрытого досками, изображавшего обеденный стол. Он там что-то делал, возился, но не мельтешил и больше не раздражал альфу. Его голос... Он качался и качал Чанбина, уносил его куда-то, звал за собой — в тепло и уют, обещая нежность и... заботу... Утром Чанбин обнаружил, что Веснушка так и спал на той лавке, где вчера сидел и что-то делал. Он улёгся щекой в сложенные на столе руки и сладко сопел, выпятив свои пухлые губы. И с одной стороны, это было самое милое, что Чанбин когда-либо видел, и ему тут же захотелось схватить это нежное лицо, зацеловать его сонным, с милыми морщинками под глазками, облизать эти мягкие губы, впиться в шею... Мхм. Нет, в шею не надо. Потому что — а с чего это он не пришёл на ложе к своему альфе? К своему хозяину, который его именно для этого ложа и взял! Своевольный! Дерзкий! Конечно, он не уважает Чанбина. И уж тем более — не боится. Ещё бы: в такой убогой времянке разве будет жить кто-то серьезный, кого надо бояться? Он так думает, это точно! Ну, так он ошибается. И Чанбин ему это докажет! Мало ему было начала? Так Чанбин может и... Мальчишка вдруг потянул во сне носиком, зачмокал губами и хихикнул. Нежно и высоко. Как цыпленочек — милый, сладенький... Чанбин выдохнул и нахмурился. Интересно, все перелётчиковы омеги такие или только ему так не пов... Все? Эх... Надо было брать синеглазого в охапку и... Чанбин не удержался и мягко коснулся шелковистой пряди светлых волос, упавших омеге на укрытые тёмными, прямыми, как стрелочка, ресничками глаза, отвёл её... Потом легким движением спустился пальцами по щеке и огладил губы. Влажные, сочные... Как было устоять? Он нагнулся поближе, примериваясь, сильным движением подхватил омегу и сел с ним на лавку, перемещая его на свои колени боком. Веснушка вскинулся было, в страхе схватился руками за плечи Чанбина, распахнул ничего не понимающие со сна глаза, но альфа уже держал его крепко и смотрел только на губы омежки, оказавшиеся рядом с его губами. Он напал на них страстно, прижимая голову юноши за затылок, чтобы не вырвался, мгновенно присосался к ним — таким беспомощным и мягким... Но Веснушка этого порыва жадного желания явно не оценил. Он вдруг с силой упёрся альфе в плечи и завертел головой, не давая продолжить сладкий поцелуй. Чанбин изумленно рыкнул и попробовал силой направить его губы в свой рот, однако юноша выгнулся всем телом — и выскользнул из альфьих объятий, чуть не упав, но ловко опустившись на ноги. Он отбежал к противоположной стене и вытянул руку вперёд. — Ни! Нян Мой... Ни! Ни! Нян Мой! Чанбина медленно кутало в чёрную волну дикой злобы. Сопротивление? Он посмел... Он отказал ему даже в поцелуе? Оттолкнул брезгливо? Вот как? Альфа медленно поднялся и, не сводя бешеных глаз с испуганно затрясшегося мальчишки, сделал к нему шаг. — Иди ко мне! — приказал он. —Быстро! — Ни... Ни... — жалобно заскулил мальчишка, который заметался, понимая, что отступать ему некуда. — Нян, нян Мой... ни, ни Мой! — Быстро подойди к своему хозяину! — мгновенно полностью сдаваясь бешенству крикнул Чанбин, зарычал диким зверем и кинулся на мальчишку. Тот был ловким, почти увернулся от разъярённого альфы, но Со был сильнее, выспался, да и места было мало для побега. Поэтому уже через несколько секунд омежка затрепыхался в руках Чанбина. Тот легко приподнял его и подтащил на ложе. Швырнул, прыгнул на него сверху, навалился и коротко, но сильно впился зубами в плечо. Омега жалобно крикнул, попытался дотянуться до сразу занывшего (Чанбин знал, что делает) укуса — и потерял время на сопротивление. Альфа стянул с него штаны до колен, одной рукой вдавил его голову в одеяло, второй быстро приспустил свои штаны и опустился на дрожащие от напряжения половинки омеги своим членом. И тут же услышал, как завсхлипывал, застонал жалко и тоскливо мальчонка, его пальчики заскреблись по одеялу, он попробовал скинуть прилипшего к нему Чанбина, который начал издевательски медленно потираться о его ходящую ходуном от попытки вывернуться попку. Со встряхнул мальчишку за шею, прижал плотнее к одеялу и приник к его уху губами: — Ты мой, слышишь? – прошипел он. Второй рукой он силой втиснул свой член между ягодицами омеги. Там было сухо, так что Чанбин прекрасно понимал: возьми он омегу прямо так — порвёт. Но собственная сила пьянила, а злоба — та, глухая, ещё вчерашняя — рвалась наружу. Своевольный? Не видит в нём альфу? Смеет выказывать недовольство? Поганый щенок! Вонючий перелётчик! Кочевое отродье! Тоже мне! Я научу тебя!.. Веснушка плакал, хлюпая носом в одеяло, его пальцы крепко сжимали стёганую ткань, глаза были зажмурены. Нет, рвать его Чанбин не станет. Разберётся с ним вечером, а сейчас... Он быстро силой повернул голову мальчишки вбок и поднёс к его рту свои пальцы. — Оближи! — грубо прохрипел он и толкнулся пальцами в губы мальчишке. Тот непонимающе распахнул ему навстречу глаза, но Чанбина туманило желание, он чувствовал, что должен получить хоть что-то. И он крикнул громче и злее: — Лижи, дрянь перелётная! Открывай рот! Он силой толкнул пальцы в рот мальчишке так, что поранил ему губу, но запах крови, сдобренный порцией горького, волнующе-отчаянного аромата, который так тревожил, так мутил голову Чанбину своей неизвестностью, только усилил его желание. Омега, кажется, понял, чего от него хотят. Всхлипывая, он взял пальцы альфы в рот и немного обмусолил их. Чанбин вытащил и, прикрикнув: — Лежать! — быстро переместился на ноги мальчишки, под его отчаянный вой стянул штаны до конца и грубо раздвинул ноги. Мальчишка уже не сопротивлялся, только плакал. Вид, открывшийся альфе, свёл его с ума окончательно, он взялся за свой член с мучительно-сладким стоном, а мокрыми пальцами другой руки стал толкаться в мальчишку. Омега выгнулся, закричал своё "Ни!.. Ни, ни, ни!" — но Чанбин его почти не слышал. Прикрыв глаза, он ловил двойное удовольствие: от того, что ласкает себя, и от того, что овладевает непокорным омегой, которого надо проучить, чтобы приручить... Такой нежный... такие внутри стеночки у него, мягкие, упругие... Два пальца — и омега, который уже было перешёл на мерный, хриплый, умоляющий стон, снова заплакал. А Чанбин был уже не в силах терпеть. Он загнал пальцы по основание, заставив омежку прогнуться, и в несколько дёрганых и жёстких движений довёл себя до конца. Волна наслаждения с призвуком невнятной горьковатой свежести окатила его, и он громко зарычал, вскидывая голову. А потом, не вынимая пальцев из рыдающего омеги, склонился над его залитым слезами алым лицом. — Смотри на меня! — крикнул он. Омега распахнул мокрые глаза и с ужасом глянул на него. Чанбин медленно, торжествующе сказал: — Ты мой, понял меня? И не смей никогда мне отказывать, омега! – Он мстительно двинул пальцы вглубь, выбив из юноши глухой стон, выдернул их и, не отводя взгляда от с ужасом глядящих на него глаз, облизал пальцы. — Вкусный. Вечером я попробую тебя полностью. И не моя вина, если ты будешь не готов. Я тебя предупредил! — Чанбин поднёс к носу тут же зажмурившегося мальчишки свой внушительный кулак и прошипел: — Только попробуй выйти отсюда. Только попробуй! Он встал, не спеша оправил одежду, подхватил лежащую на спинке стула верхнюю жилетку и вышел из времянки. Есть не хотелось. Внезапно захотелось выть. Горько и страшно выть на луну. Но было утро, а желание это было жутко странным: он ведь только что получил разрядку, наказал омегу за... За что? За непослушание! За то, что попытался своевольничать! За то, что... Он наказал правильно! Но на душе было почему-то всё горше и горше. Он шёл, опустив голову и кусая губы. Гадко. Вот, что он чувствовал. Из-за этого лешьего сына, из-за этого светловолосого чудовища, нежеланного, свалившегося ему на голову непонятно зачем, он чувствовал себя гадко. Почему — непонятно. Цветов ему притащил. Полез его купать... Тьфу. А он плевать на всё хотел. Пошёл к Юнхо одежду выпрашивать, как будто его альфа — никчёмный нищенок. Порядки свои стал наводить, ни в грош не ставя своего альфу! А главное... Не пришёл к нему в постель. Конечно, насмотрелся в доме Юнхо на всякое, на домище Хванов слюни пустил... Что ему Чанбин. Небось всю ночь ревел, что такому альфе достался. Потому и прийти побрезговал к Чанбину. Даже чистым, после купальни, альфа явно был ему противен. Жрать он полез готовить на ночь, надо же, убираться затеялся... А Чанбину всё это не надо. А что ему надо — он только что ему показал. И вечером покажет ещё понятнее. Но... Но на душе от этих мыслей стало ещё гаже. Горше и отвратительнее. Разве... Разве не как-то иначе должно быть? Но как? Чанбину показалось, что его морозит, он накинул жилетку и быстрее зашагал к мастерской. Чонджин был, как всегда, разговорчив и весел и чем-то напомнил Чанбину Веснушку. "Я даже не узнал, как его зовут, — вдруг с какой-то горькой обидой подумал Чанбин. — И ему наплевать. Разве ему нужен такой альфа? Он такой солнечный, такой... певучий. Ему заботливый нужен, чтобы кормил-одевал-баловал... А я что? Цветы... — Он снова горько усмехнулся. — Такому-то красавчику — всего лишь цветы... " — Заткнешься ты? — прикрикнул он на Чонджина. — Чего такой смурной, дядь Бин? — весело спросил парнишка. — Или не выспался? — Почему это? — вскинулся подозрительно и зло Чанбин. — Ты это о чём? — Ни о чём, — недоумённо пожал плечами Чонджин. — Просто обычно ты другой. — Какой? — сухо спросил Чанбин. — Ну... Мрачный и тихий. А сейчас... Прямо как мой Хёндж. Тот такой же сегодня с утра. — Чего так? — невольно косясь на него, спросил Чанбин. — Да всё омега этот, — весело сказал Чонджин. — Перелётчик который. — Он взял омегу? — недоверчиво спросил Чанбин. — Хёнджин? В свой дом взял омегу-кочевника? — А чего? — удивился парень. — У нас хозяйство. Нам руки рабочие нужны. За тем и взял. А тот ни к скотине подойти не знает как, ни пожрать приготовить. Сидит ревёт в углу. От Хёнджа шугается. — Ну... Они, знаешь, разные, эти перелётчики, — вдруг почему-то вступился за этого неизвестного ему омегу Чанбин. — Может, он у них заготовщиком был. Или лошадьми занимался. Или собирал по лесам ягоду и зелень. Или шил. Мне папа как-то рассказывал, что у них омеги некоторые, чтобы рабами на ложе не быть, стараются стать кем-то таким... ну... чтобы что-то уметь. — Да наш походу ничего не умеет, — прыснул Чонджин. — Вчера даже помыться нормально не смог. Чуть в чане не утонул. Хёндж его вытащил и чуть не убил, потому что он лавку сломал, когда в чан лез. — Ну, с купальнями у них у всех, видимо, беда, — пробормотал, почему-то отчаянно краснея, Чанбин. У него вдруг в голове мягким, горячим, низким голосом отозвалась "Мао суркис-сэ-э-э...та-а? Вау нян... " Почему он это запомнил, он и сам не знал. Чанбин зло мотнул головой, прогоняя соблазнительный голос. И чтобы отвлечься, недовольно спросил: — А ты-то чего такой счастливый? — Так он у нас такой милый! — радостно и светло улыбнулся Чонджин. — Я и не думал, что кочевое отродье может быть таким милахой! Ты бы видел его щёчки! — Что, влюбился, малой? — язвительно спросил Чанбин. — Я — нет, — лукаво улыбнулся Чонджин. — Он просто смешной. Я в таких не влюбляюсь. Слишком чужой. Говорит, говорит, говорит что-то... Хёндж его не понимает и бесится. — Чонджин снова прыснул. — Я его вчера таким впервые за долгое время видел. Так он просто сидел и пил вечерами — тихо пил. А потом швырял миски и разбивал мебель. А вчера бегает, суетится, на омегу шипит, торопит его. Он торопит, тот торопится, что-то ему в ответ шепелявит на своём свистящем. И знаешь, — Чонджин широко улыбнулся, — иногда вчера мне казалось, что они очень даже понимают друг друга. Омега даром что пленник и вообще непонятно кто, а огрызается, в глазёнках ужас, губы и пальцы дрожат, щёчки красные — но шипит, плюётся, толкается, если Хёндж его за руку или за шкирку хватает. А брательник бесится, орёт, а сам... — Чонджин вдруг погрустнел и добавил тише: — А сам, кажется, как проснулся вчера. С того дня впервые. И выл ночью как-то тише. Потому что вымотал его Сонни. Серьёзно так вымотал. — Сонни? — тихо спросил Чанбин. Он заслушался чужим рассказом, и своя история на его фоне стала казаться ему ещё более противной и... тоскливой. — Да, мы так поняли, что его зовут так — Сонни. Ну, это слово он всё время говорил, когда на себя тыкал пальцем. А меня назвал Чонни! — горделиво добавил альфа. — Забавно, правда? – А Хёнджин, видимо, Хённи? —насмешливо спросил Чанбин. — Не-а, — помотал головой Чонджин. — Шайа. Ну, так он его называл. Уж не знаю почему. — Он вдруг озорно сверкнул глазами и спросил: — А у тебя, я смотрю, обновка, дядь Бин? — Парень тряхнул пышными кудрями и кивнул на жилетку старшего. — Разуй глаза, — недовольно сказал Чанбин. — Ей сто лет в обед. — Ну, я не об этом, я... Но договорить он не успел. На пороге мастерской появился Сынмин. Сонный какой-то, встревоженный, слегка встрёпанный. Он приволок ствол небольшой, крепкой, хорошей ёлки и попросил себе загородку. Чанбин и Чонджин удивлённо переглянулись. Но Чанбин мудро промолчал, а вот Чонджин особой сообразительностью не отличался и поэтому спросил напрямую: — А тебе, дядь Мин, зачем это? От кого прятаться? — Не прятаться, а не мешать, — спокойно ответил ему Сынмин и плотно сжал губы, показывая, что больше говорить не намерен. Чонджин было снова открыл свой неугомонный рот, но Чанбин шикнул на него и торопливо сказал Сынмину, что всё будет готово через два дня. Тот помялся и негромко спросил: — А... А пораньше нельзя? Чанбин с изумлением уставился на альфу. Сынмин никогда — совсем никогда! — ни о чём не просил. А уж вот так настойчиво... — Хорошо, — растерянно кивнул Чанбин. — Если так надо... — Очень надо, Бин, — твёрдо ответил Сынмин. — Мне очень надо! Когда он ушёл, Чанбин и Чонджин с диким недоумением уставились друг на друга. — Он взял себе омегу, — сказал Чонджин. — Бред, — отмёл Чанбин. — Ким Сынмин — кочевого омегу? Чушь. — Я тоже слышал, что ему альфы нравятся, но это ерунда, — сказал Чонджин, правда, очень неуверенно, а потом и вовсе понизил голос: — Мой Хёндж как-то под бражкой, когда устал громить хату, признался, что видел, как Мин к какому-то человеку-омеге ходил. И на дворе — помнишь? – у него тоже человека нашли. Ну... там... Так что он точно по омегам. — Никто в этом и не сомневался! — уверенно ответил Чанбин, хотя мысль о том, что Ким Сынмину нравятся альфы, поэтому он и не общается с омегами, принадлежала именно ему. За то, что он на той вечорке её высказал (пьян был, как свинья, конечно), Чанбин схлопотал по морде от Сонхва и, чтобы тот не сдал его самому Сынмину, вынужден был поучаствовать в розыгрыше Хонджуна, который затевал будущий тогда вожак, чтобы отомстить омеге за что-то там. Изначально Чанбин наотрез отказался от этой затеи: розыгрыши Сонхва никогда ничем хорошим не заканчивались ни для него самого, ни для тех, кто ему помогал. Разыгрывал он именно Хонджуна, и хоть бы раз удалось ему что-то толковое! Вот и тогда, наболтав лишнее о названом братце Пака, вынужденный отрабатывать наказание, Со получил лёгкую трясучку головы от удара деревянным светцом, который в уверенной руке Хонджуна превратился в грозное оружие. Так что эта мысль слишком дорого ему обошлась: он огрёб за неё дважды. Поэтому, конечно, он яростно её отрицал. Посмеиваясь над внезапным заказом Сынмина, они с Чонджином сели за работу. Её было много: волки строились, обустраивали хозяйства, дерева надо было в доме много, так что Чанбин и Чонджин были завалены заказами. Но мысли Чанбина, как только он отвлёкся от болтовни со своим молодым напарником, снова и снова возвращались к веснушчатому мальчонке, которого он в самом позорном виде кинул дома на смятой постели, залитого его семенем, выпотрошенного его пальцами... Обиженного. Несчастного. Наверно, он плачет. Всё ещё плачет от горькой обиды. И альфа, что до этого приносил цветы и был ласковым, теперь ему кажется ненавистным зверем. "Что же, — вскинув голову и горько поджав губы, подумал Чанбин. — Зверь и есть. И берлога соответствующая. И характер кобелиный. И вообще... Надо было тебе бежать от меня, Веснушка. Пока я был мокрый и голый в купальне Юнхо. Не гожусь я тебе. Дом тебе нужен. Печь. Чтобы рагу делать и блины печь... А я... Когда это у меня ещё будет?.. " От воспоминаний о вчерашнем рагу у Чанбина рот наполнился слюной. А в носу почему-то защипало. "Старался ведь, — тоскливо подумал он. — Для меня старался. А я... И чего это я?.." Горькие его размышления были прерваны приходом Чонхо. И он пришёл не один. За его спиной, тихо сияя своими невозможно красивыми глазами, стоял тот самый омега, что так понравился Чанбину на Широкой поляне. — Привет, хозяева, — начал, улыбнувшись, Чонхо. — Дядь Чон! — радостно воскликнул Чонджин и поспешил обнять альфу. — Сто лет к нам не заходил! Сто лет не виделись! — Да что ты врёшь, малой, — смеясь, ответил Чонхо. — Недавно на сходке у Можуна виделись. — Так то когда было! — Чонджин улыбнулся и повернулся к Чанбину. — Верно, дядь Бин? Но Чанбину было не до него. Он чувствовал, что его буквально выедает, испепеляет пристальный взгляд синеглазого омеги. — Доброго дня, хозяин, — вдруг тихо сказал парень Чанбину. — Как я вижу, у вас не только новый день начался сегодня. — Он, как до этого Чонджин, кивнул на жилетку Чанбина. — Вам приветствовать новую часть жизни можно? — Что? — растерянно прошептал Чанбин. — Ты говоришь... Ты говоришь на нашем языке? — Мой Есан говорит на всех языках, — горделиво ответил Чонхо, встал рядом с омегой и приобнял его. А тот чуть выпрямился и на мгновение прижался к сильному плечу невысокого, но очень мощного Чонхо, который рядом с ним вдруг показался настоящим батыром из сказа о могучих защитниках стай. Чанбин сморгнул и растерянно посмотрел в синие глаза. — Но как? — спросил он. — Скажи, ты знаешь, что за рисунок вышит у тебя на жилете? — не ответив, спросил его Есан. Чанбин удивлённо опустил глаза и ничего не увидел. Тогда Есан протянул руку и чуть коснулся жилетки — под горлом. Чанбин быстро скинул её и от изумления ахнул: витой, узорный рисунок опоясывал горловину жилетки. Вышитый красными грубыми нитками, он тем не менее был тонок и красив, выглядел богато. Он поднял в растерянности глаза на омегу и тихо спросил: — Что это? У меня... не было такого... — Этот рисунок, альфа Чанбин, вышивают у наших тем, кто обещал забрать омегу в свою жизнь. По вашему выходит, что это тебе вышил омега, который считает тебя своим... будущим мужем. — Кем? — неверяще прошептал Чанбин. — Кем считает? — Женихом? — удивлённо переспросил Чонхо. — Бин... Ты... Ты уже пообещал взять Ликса замуж? — Кого? — Чанбин почувствовал, как его шатнуло. Он нахмурился и сжал зубы. — О чём вы говорите! Что за ерунду вы несёте?! Какого ещё Ликса?! Как это — замуж! Я — замуж?! Вы спятили?! — Ты зачем кричишь на него? — внезапно низко, властно и глухо спросил Чонхо и зло прищурился. Чанбин тут же пришёл в себя. С Чонхо шутки были плохи, так что его альфий голос подействовал на Со как ушат холодной воды. — Я... Я не на него... — забормотал он. — Я не понимаю просто... — Омега, которого ты взял! Ты давал ему трогать твоё лицо? — вдруг спросил у него Есан. В голосе у него был испуг и, кажется, боль. — Он трогал пальцами твоё лицо по твоему желанию? "Веснушка, давай вместе, хочешь? Леший мне не брат, ну, хочешь?" — тут же отозвался у Чанбина его собственный голос внутри. Он испуганно посмотрел на Есана и кивнул. — Но и что? — сердито спросил он. — Я просто успокоить его хотел! — Ты позвал его замуж, альфа Чанбин, — горько поджал губы Есан. — Зачем так... И после этого ты так с ним... А я и думаю... Зачем же? — Это всё ерунда, — торопливо заговорил Чанбин. — Мне эти ваши... я их не знаю и ничего никому не обещал! И замуж я никого не звал и звать не собираюсь! А почему он решил — да ещё и жилетку мне испортил — это я с ним ещё разберусь вечером, это я... — Но он же не виноват, — вдруг тихо сказал Чонхо. Он хмурил густые брови, и в глазах у него ходили мутные тучи. — За что же ты с ним разбираться будешь? — Он без разрешения! — зло окрысился на него Чанбин. — Он... он меня не уважает! Кто разрешил ему брать мою вещь и метить меня! Кто?! — Ты, — тихо ответил ему Есан. — Ты, когда позвал за собой в туман будущего. И он согласился. Он пошёл. Он всю ночь, как и положено, шил для тебя этот узор. На нём все: и его обещание, и его признание тебя альфой, своим хозяином и защитником. И то, что должно теперь уберечь тебя от злых духов: его омежье слово. Он всё тебе здесь отдал — в этом узоре. А ты ведь даже не знаешь, как его зовут, да? — Оглушённый, убитый, Чанбин потрясённо молчал, так что Есан продолжил, горько и отчаянно: — Ликс был у нас одним из лучших по шитью. А вышивка — баловство. Но он любит это больше всего на свете. По просьбе других омег племени, он вышивал такие узоры для их альф, если омеге везло и он встречал того, кто ему очень нравился. А сегодня ночью вышил для тебя. – Голос Есана стал глухим и тоскливым: — Как же ты отблагодарил его за это? Что дал ему в ответ?