***
Однако лучшим он был лишь для Чанбина-волка. А когда Чанбин-человек пришёл домой, его встретила всё та же ютящаяся в углу фигурка с опущенной головой, в драной одежде и с тоской в покорно спрятанном взоре. И кормить мальчишку снова пришлось грубо, силой, приказом. И снова он начал шоркать своими мочалами по столу, когда Чанбин прилёг отдохнуть, снова объевшись невероятно вкусной похлёбкой из остатков зайца, о которых он и забыл, а Ликс нашёл в леднике и пристроил к делу весьма умело. И даже где-то разжился бобами, хотя у Чанбина их точно не было. И спросить бы — а как? И снова омега проводил его сумрачным взглядом, когда Чанбин направился к дому Чонхо. На этот раз у Есана не было ничего в руках, он просто стоял, задрав голову, и пялился в небо, где закатным нежным цветком цвёл приятный весенний вечер. Увидев Чанбина, Есан усмехнулся и кивнул: — Вечерочек, альфа Чанбин. Мы стали слишком часто видеться здесь, нет? — Благослови тебя Луна, хозяин,— скупо улыбнулся в ответ Со. — Мне всего лишь спросить... Но очень надо. — Ты проявляешь огромный интерес к изучению нашего языка, — явно насмешливо сказал Есан. — И это странно. Остальные спрашивают, как научить своих омег вашему. Просят объяснить им что-то. А ты... Пытаешься понять нашего Ликса? Он у нас разговорчивый малый, но неужели так интересно говорит? Чанбин в очередной раз испытал неприятное ощущение, что Есан читает его мысли. Или знает его прошлое. Или... Непонятно. Ведь он ещё не сказал, зачем пришёл. Откуда он знает? Но омега был прав. И Чанбин решил не спрашивать ни о чём лишнем, чтобы узнать нужное: — Скажи, Есан, что такое "Ликс-си саранхэ-сса шайани мано. Саранхэ мано"? Омега невежливо присвистнул и уставился на Чанбина во все глаза. Тот смутился и нахмурился: — Что? — Ликс тоже любит своего волчонка. Любимого своего, — негромко и очень удивлённо перевёл Есан. Чанбин почувствовал, как в сердце, в душе и на щеках у него расцветает маковый цвет радости. Он даже прикрыл глаза, чтобы не увидел хитрый и слишком много знающий уже о нём омега, как полны они упоением и счастьем. Любит... Ликс любит его... Ну, ладно, пусть не его, пусть он не знает, кем является волк, который грел его сегодня на камне, пусть! И, наверно, раз так легко даётся ему Ликс в лапы, он и не понимает, что перед ним перевёртыш, а не просто с ума сошедший лесной зверь, который вдруг решил не сожрать сладкого мальчишку, а облизать его с ног до головы и согреть в своих объятиях... — Спасибо, — тихо сказал он Есану и развернулся уходить. — Я слышал, — вдруг ему в спину сказал омега, — что у Минги есть несколько разноцветных моточков нитей для вышивки. А у Юнхона, омеги, которого взял себе Гохва, есть иголочки... Они тоже умеют вышивать. Только не так хорошо, как Ликс. У Ликса мало было своего, они не были богаты. Для Минги Юнхо раздобыл нитки в обозе, что от наших привезли. Ваш вождь вчера приказал ему доразбирать оттуда, Юнхо и попросил себе их. Хорошие, тонкие. Кажется, слава о твоей обновлённой жилетке пошла по слободе. И Юнхо на что-то надеется. Но Минги такие узоры не по зубам, он трудно жил, и учить его было некому. Так, баловался иногда, чтобы отвлечься от ужасов своей жизни в племени. И сейчас он хочет заново всё начать, не вспоминая прошлое. Так что нитки эти не очень-то ему нужны. Он свой выбор иначе Юнхо может показать. Впрочем, — вздохнув, покачал головой Есан, — кому они вообще нужны сейчас, так, баловство. Да, альфа? Чанбин повернул к Есану голову и, наткнувшись на пристальный и лукавый взгляд синих глаз, тихо и хрипло сказал: — Я в долгу перед тобой, Есан. В большом долгу. — Я знаю, — кивнул спокойно тот. — И будь уверен: я потребую его вернуть, когда придёт время.***
Минги отдал ему нитки с большим удовольствием. Юнхо, правда, проворчал, что, если уж Чанбину так надо, то, может, хватит нос воротить и надо уже приходить на разбор обозов, захваченных у кочевья. Счастливый, рассматривая с восхищением четыре катушки тонких ниток — чёрные, белые, красные и бледно-синие — Чанбин закивал головой и пообещал прийти завтра помочь доразобрать этот чёртов обоз. К Юнхону он решил тоже сходить завтра, так как уже начало темнеть, он не хотел, чтобы Веснушка… Ликс… чтобы Ликс был один в такой час. Спеша домой, он посмотрел на укрывающие небо тучи, и на сердце у него вдруг стало как-то тревожно. И не зря. Первое, что он почуял, когда подошёл к своей времянке — это запах сладковатого речного ила, а первое, что увидел, когда торопливо вошёл в сени, — широкую спину Чонвона. Он сидел на корточках у угла, в который забился Ликс, старавшийся вжаться в глиняную мазаную стенку. Глаза у омеги были полны ужаса, губы тряслись, а руки были вытянуты в защитном жесте. Он что-то сбивчиво, торопливо, со слезами в голосе говорил, но Чонвон лишь усмехался. — Ну, брось, красотуля, чего ты? — ворчал мягко и ласково он. — Такой мягкий… такой нежный… Я же всего-то и хочу — обнюхать твою шейку. Уж очень… — Что ты делаешь незваным в моём доме, Ю Чонвон? — в ярости жёстко, громко спросил Чанбин. Альфа вздрогнул от неожиданности, развернулся резко, чуть не упав, но тут же взял себя в руки и поднялся уже спокойно, усмехнулся и пожал плечами. — Омежку твоего развлекаю, Бини, — насмешливо сказал он. — Как я и говорил: дикий и ничего не понимает. Как ты с ним ладишь? — Отойди от него! — тихо и зло приказал Чанбин. Он уговаривал, убеждал себя, что кидаться на бывшего друга и грызть его при Ликсе — затея так себе. Он прекрасно помнил, какими глазами мальчонка смотрел на него, когда Со оскалился на Чонвона в первый раз. Чонвон, всё так же усмехаясь, снова пожал плечами и перешёл на другую сторону комнаты, ближе к обеденному столу, на котором уже всё было убрано, лишь лежало, словно забытое, мочало. Чанбин тяжело посмотрел на альфу и спросил: — Что ты здесь забыл? — Хотел перетереть с тобой по поводу Большой охоты. Ты же в курсе, что Сонхва созывает её в конце той недели? — В курсе, — неприязненно отозвался Чанбин. Он слышал об этом первый раз, но как-то признаваться в этом не хотелось. Наверняка ему кто-то говорил, но, занятый своими печалями, он пропустил это мимо ушей. — Ну вот, — внушительно сказал Чонвон. — Хочу с тобой в одной загонке быть. Предлагаю забрать южный овражек, там зайцы, а за ним — олений стан. Можно сунуться и туда, даже если его кому-то отдадут. Скажем, что олень испугался и на нашу землю забежал. — Обязательно врать? — угрюмо спросил Чанбин. — И зачем? Добыча будет общей. Чонвон лукаво усмехнулся и кивнул на еле дышащего в углу омежку, пытающегося проморгаться от испуганных слёз, которые просто рвали душу Чанбину. Со украдкой за ним следил и всё больше хотел вмазать Чонвону — по непонятной пока причине. — У тебя теперь есть, кого кормить, Бини, — уверенно сказал Чонвон. — Этот сладенький ведь, небось, мяско любит. Пахнет у вас... — Альфа повёл носом и блаженно выдохнул. — И готовит, видно, твоя сучечка хорошо. — Чанбин грозно рыкнул и в бешенстве сжал кулаки, но Чонвон, ухмыльнувшись, выставил руки и помахал ими, извиняясь. — Прости, прости. Это я так... По привычке. Я имею в виду, что добыча тебе нужна, чтобы ему готовить-то было из чего. А как делить будут? По добытому! Это только Сонхва вслед за папашей своим всё по нужде пытается делить, а всё равно, как ни крути, — все будут отстаивать своё. У многих теперь завелись суч... мхм... омеги. Так что своё придётся выцарапывать. Да и почёт, да и слава — не последнее дело. Надо поддерживать свою славу. А то всякие Хваны да этот выскочка Хонджун... — Имя омеги Чонвон произнёс почти с ненавистью и судорожно дёрнул щекой. — Все они будут претендовать на долю мяса и шкур. А тебе теперь ведь и шкурки хорошие нужны будут, да? Этого зайчонка и приодеть бы не грех. Кстати, альфа, что ж омежка-то у тебя в драном ходит? — Мой омега — моя забота, — еле сдерживая злобу, ответил Чанбин. Кулаки у него чесались, клыки резались, он был на грани, но смутно подозревал, что именно этого и добивается этот леший сын. Поэтому Чанбин держался. И лишь спросил зло: — Как смеешь приставать к моему омеге в моём доме? — Да кто к нему приставал? — излишне громко и обиженно спросил Чонвон. — Он в слёзы кинулся, стоило мне просто войти! — Ты хотел его обнюхать, — тихо и очень напряжённо ответил Чанбин. — Это и называется — приставать, Чонвон. Альфа, пойманный на горячем, явно немного смутился, но тут же попытался отбиться: — Кто ж знал, что ты такой ревнивый стал, Бин. Разве не было, что мы с тобой одного делили? Я зашёл, чую — на нём есть твой запах, то есть ты его трахнул, поразвлёкся с милахой. Но метку не поставил, да и ходит он слишком бодро, видно, не сильно ты его обхаживаешь ночами. Видел я омежек после ночи с тобой, они и встать-то не могли — так ты их заласкивал. А этот прыгает, цыплёночек, задочком виляет, песенки поёт и лавки тебе трёт. Так что ж мне думать? Не понравился, наверно. Вот я и решил присмотреться. И тронул-то всего-ничего, а он у тебя дикий, закричал так, что я чуть не оглох! И в угол этот свой… забился… глупыш… Илистая влага, от которого Чанбина уже начало подташнивать, словно зацвёла противной сладостью, а в глазах у Чонвона появился опасный, дикий огонёк. Он понизил голос: — Моё предложение, если что, в силе. Можем вдвоём попробовать — авось веселей дело с этим цыплёночком… — Убирайся, — тихо и с ненавистью сказал Чанбин. — Я сказал — нет. Нет — значит, нет. И не смей входить в дом, когда мой омега здесь один. Иначе я не посмотрю, что ты мой друг. Я тебе горло перегрызу. Чонвон, однако, вовсе не испугался и даже усмехнулся ласково: — Ладно, ладно, Бини, я понял, не дурак. Пока рано с тобой говорить — не налакомился. Хорошо. Так что насчёт охоты? Идём вместе в загонку? — Хорошо, — стараясь не сорваться, ответил Чанбин. Чонвон был отличным охотником, быть с ним в одной загонке было удачей. И прав он был: ледник был почти пуст, так что добычи Чанбину надо было хорошей. Может, и Ликс оттает, как увидит, что его альфа —хороший охотник и может не только... обижать... Так что пусть. Он кивнул на дверь: — А сейчас… — Ухожу, ухожу, — шутливо поднял руки Чонвон. Но на пороге всё же остановился и, прищурившись, обернулся к замершему у окна Чанбину. — Смотри, волк. Сколько альф пропало из-за омежьей задницы. А они всего лишь сучки для траха, и стоит ли из-за них ломать нормальную дружбу — это, конечно, тебе решать. Но ты подумай, Бини. Мы с тобой знаем друг друга ого-го сколько, а эта милая мордаха у тебя меньше недели. Так кто тебе дороже-то? И я тебя не подводил и не предавал, а вот он — точно никогда не предаст? И помни, как нас учили: друзья должны делиться. Настолько ли он для тебя ценен, что ты хочешь из-за него порушить то, что по-настоящему должно быть ценно для настоящего альфы? Нам их предложили именно как сук, чтобы трахать и кормить. Кто сможет — принесёт приплод, но ты же не думаешь, что детишки от кочевого отродья хоть когда-нибудь смогут быть уважаемыми в стае, которую порушили их деды, отцы да дядья? Подумай, Бини. Подумай. Сонхва молод и глуп. А так, как я, многие сильные и умные альфы считают. Кого суками из кочевья этот горе-вожак не смог купить. Я думал, что ты тоже с нами. Но… я начинаю сомневаться в этом. Смотри, как бы не прогадать. Омег много найти можно. Вон, наши передовые какую-то там деревеньку накопали, недалеко, можно будет снова развлекаться ходить: человечьи омеги везде охочи до сильных волков. А этот... — Чонвон кинул на Ликса, который по-прежнему сидел в своём углу ни жив ни мёртв. — Этот даже не один из лучших. Были у нас с тобой и краше, и мягче, и слаще. Только что пахнет… приятно. А так… И он, не дожидаясь ответа Чанбина, круто развернулся и вышел.