* * *
– Антош, пошли поговорим, – Юля Викторовна ошарашивает его прям с порога. Поскольку всю прошедшую неделю Шаст не мог подловить её тет-а-тет, а послезавтра они уже едут в Воронеж, женщина решила действовать напрямую. – А? – тот немного пугается и теряется. – А? – вторит ему, вскидывая бровь, и Арсений. – Ты хотел про маму, а вы же уже завтра? – Послезавтра. Завтра у нас выходной и выбор подарка для неё, – не отрываясь от работы, оповещает Попов. – Выйдем? – Ладно, – стараясь выглядеть как можно бесстрастнее, соглашается парень, выпутываясь из рук любимого. – Возьми ключи, Шаст, там дубак, – тот тоже делает максимально незаинтересованный вид, но Антон понимает, что подозрителен. – Очень палевно, – оценивает Шастун, забираясь в ещё не остывший салон. – Если бы ты психовать не начал, то было бы менее, мальчик. Ты имеешь право поговорить с психологом об отношениях отцов и детей, ничего в этом сверхъестественного. И это не для чужих ушей. – Но Арс... – А с ним ты позже поделишься. Не рассыпется от незнания. Давай, родной, что беспокоит? Мама, Арсений? Кто первый? – Арсений... – Слушаю тебя. – Я немного схожу с ума, Юлечка. Он со мной, он меня любит, он постоянно это показывает, а я думаю, что это может закончиться – и мне умереть охота. – Дальше, дальше, вываливай всё, – она понимающе кивает, улыбается. – Он рядом, а мне его мало. Будто я хочу в него проникнуть, под кожу ему, чтобы быть ещё ближе. Как, знаешь, такая вот ассоциация: ты вроде сыт, но видишь любимое блюдо и продолжаешь хотеть его мозгом. Любовная булимия, блять. Есть такой термин? – он хмыкает, теребит кольца, ладони взмокли. – Нету, продолжай. – Если продолжу, то начну повторяться. Я психую, когда Арс не рядом, вот даже щас. Я начинаю загоняться, когда он полдня не говорит, что любит-обожает-сходит с ума. Я сам хочу вопить об этом с колоннады Исаакия, ему готов повторять вообще не останавливаясь, но боюсь, что вызову раздражение, что меня станет много и я надоем. И опять возвращаюсь к тому, что сказал в начале. Когда представляю это, то мне жить не хочется... – Ты просто маленький тревожный Антошка, – Юля перехватывает его руки, иначе он рискует содрать всю кожу под кольцом, которое яростно крутит. – Ничего страшного в вашей паре я не вижу. У тебя тревожный тип привязанности, только и всего. Но с партнёром тебе несказанно повезло. Какое-то время мне казалось, что Арс тоже – та ещё тревожка. Но он может поволноваться чисто ситуационно, а в целом – у него надёжный тип. И для тебя лучшей пары быть просто не могло, Тош... – Во всех смыслах, причём... – Есть методики, мы можем с тобой поработать, проработать и частично убрать этот постоянный надрыв в тебе. Но по сути, твой партнёр со временем и сам это сделает. Тут как решишь. Я всегда буду рядом, чтобы помочь. Но более стабильного и надёжного человека для тебя, чем Арсений, и правда представить невозможно. Он тебя настолько любит... – Как мне его не задушить своей любовью? – Не задушишь. Он в ней остервенело нуждается, как и ты – в его любви и в отдаче ему своей. Меняйтесь. Любовью, энергией, всем – в этом и есть жизнь. Антон поднимает взгляд от их рук и немного действительно расслабляется. – Самая большая беда тревожек – убить чувства ревностью. Но Арсений не из тех, кто даёт поводы, у него прекрасный самоконтроль в этом плане. И ощущение границ, за которые он не зайдёт. Плюс уважение к партнёру и очень крепкий внутренний стержень. Знаю-знаю, что ты скажешь... – Юлия подсмеивается. – Эти его зайки, крошки, птички и улыбки, да? — Да. Хотя к вам ко всем я бы никогда ревновать не стал... Сам люблюнимагу! Но у него же интервью, съёмки-хуёмки... – Просто верь ему. Но мы с этим тоже поработаем. Ладно? Малыш, тебе лучше? – Да, спасибо, – Антон утыкается лбом в их сцепленные руки. – Я так его люблю, Юлечка, так люблю, что мне выть и орать хочется... – А ты говори, но не вой. Говори это, говори каждый раз, когда возникает это желание, не загоняясь о том, что часто, много, перебор и тому подобное. Не часто и не перебор. Запомни это! Только говори уверенно. Глядишь, сам в это поверишь и станешь таким же. Два уверенных парня – это красиво и это навсегда. А то пока – уверенный и его волнушка, ну куда это годится, Антош? – В пизду? – Вот именно. А Арсу нужны слова любви, поддержки, в какой-то мере и восхищения им. Он сам умеет это всё давать, он дохрена сильный, но таким необходимо, как правило, ещё больше отдачи. Потому что всё своё нутро, весь свет оттуда, любовь, нежность они дарят. Так что заполняй его, когда он опустошает себя для тебя. И всё будет зашибись. И я всегда рядом. – А предложить ему пожениться – рано, как считаешь? – Шастун произносит это и сам пугается снова, как тогда, на радио в Иже. – Господи, зачем тебе это, малой? – Ну, Эми с Варькой же женаты... – Так это ничего не даёт, их брак имеет какой-то вес лишь в Аргентине. Ну или где они там это набаламутили? – В Бельгии. – Ну в Бельгии, один хрен. Я, честно, не знаю отношения к этому Арсения. Может, он и согласился бы, чисто как символ. Татуху же набил, дурачьё. – Ничего не дурачьё! Смеются оба. – Но рано, думаешь? – Думаю, да. Повремени с этим чуть, пока и сам наберись уверенности, и Арсюшу пожалей, нам он нужен, а от твоей торопыжности у него грозит сердце остановиться. – Я понял. Только как не думать и не представлять это? – Да думай ты и представляй, дурачок! Повторяю: жизнь одна, вы живёте её сегодня и никто за вас это не сделает. Мечтай, если это дарит тебе счастье. А когда поймёшь, что можно, то и его зови. – Есть выражение «лучший день – это сегодня», тогда почему нужно чего-то ждать? Юль, ну? – Нужно, потому что сегодня – лучший день для чего-то другого. У вас так мало всего было пока, не перепрыгивай через ступеньки, поднимайтесь потихоньку. — Ок, буду стараться. – А теперь давай о маме и вашей поездке, мальчик. – Ой бляять...* * *
– Минская сколько, Антош? – Семьдесят пять «А», – напоминает Шастун, накрывая руку своего мужчины лежащую на руле. – Не нервничай, родной. – Сестёр точно не будет? Может всё же захватить два букета? — Не будет. Ма, ба, Олег и Тэрри. Уймись. Я с тобой буду всё это время, ладно? Дышим? – Сам-то дышишь, мой мальчик? – Арсений паркуется в торце дома, но выходить не спешит. – С трудом. Почему так сложно-то, ёбтвоюмать? Будто я еду сказать, что человека убил, девчонку изнасиловал и она беременна, бросаю работу и ухожу в дилеры... – Антон даже не отстёгивается. Сидит. Ищет поддержки в Арсе. А того бы и самого кто сторонний поддержал и дал пинка. – Знаю не понаслышке, что некоторые родители в сердцах говорили, что лучше бы это... – Да ну, это чушь нахуй собачья, не я первый, не я последний. Моя жизнь – и решать мне, правда же? А их ожидания невестки и внуков – это только их ожидания. — Любимый. Ты сам чего-то нагородил и сам же с собой споришь и злишься, – Попов всё же отжимает их кнопки. Пути назад нет. Проверяет: подарок для мамы, два букета и виски для отчима. Даже утиные снэки для пса. – Погнали, мелкий. Уже у двери, занеся палец над звонком, Антон убирает руку и затяжно смотрит на любимого. – Арс... – Да? – Как бы ни прошло, у меня ведь есть ты? – Мы друг у друга. Всегда. Шаст дважды стучит над сердцем, по буквам их имён, скрытых тремя слоями одежды. Арсений повторяет жест. – Люблю тебя, Антош. Жми уже. – Арсений, а ты чем занимаешься? – Олег передаёт парням горячее и в разговоре участвует живее своих женщин. – У меня бар, благотворительный фонд и небольшое печатное издание, – а тот и рад зацепиться языком с главой семьи, потому что Майя явно немного в себе, а бабушка просто рада видеть блудного внука и накормить до отвала заезжего гостя. – Ого-го! За бизнес попозже перетрём, хорошо? – Ок. – Ещё кофейня же намечается, – подсказывает Антон, гордясь до усрачки, но как этого не показать в полной мере при маме? – Уже документы на регистрацию ИП-шки поданы. – Ну да, но это не главное. Главное – всё же фонд. – А ты со зверюшками или с людьми работаешь? – бабушка тоже включается в беседу на радость обоих гостей. – С подростками, Татьяна Ивановна. – Хорошее это дело, мальчики, хорошее. Социальная работа – это очень благородно. Антон попал в правильную компанию, а то мы сильно переживали, когда он ускакал в Питер-то. На лице Майи микроэмоции не оставляют Арсу больше никаких вопросов. Она знает. Каким образом, когда и как относится – ещё предстоит выяснить. Но она знает. – Да уж, а то он у нас раз-гиль-дяй, да? – Олег смеётся, доливая всем виски. – Майя не любит мат, но все же поняли? – Да нет, он умничка, очень светлая и креативная голова, – спорит Арсений. Ну а как иначе, его мальчик — самый пиздатый, а не распиздяй. – И чем занимается эта светлая голова? – сдержанно интересуется Майя у сына. – Соцсетями, мам. И макеты делаю, клипы иногда, – Шаст утыкается в тарелку с недоеденным гуляшом, тон матери ему тоже не оставил вариантов. – В наше время такого не было, у нас мужчины шли на завод или в поле. А женщинам и того меньше выбор: повар, швея или дома с детьми, – улыбается бабушка, она с Арсением нежна и дружелюбна. – Давайте вы там за бизнес, Олег, как хотел. Антош, поможешь мне? – Майя Олеговна кивает совсем уже белому сыну на дверь комнаты. Тому хочется провалиться сквозь землю. Хочется поцелуя или прикосновения любимого мужчины перед этим пугающим разговором. Но он связан по рукам и ногам невозможностью сделать ничего из этого. Уже мечтает отмотать время назад и объясниться по телефону. Или не объясняться вовсе. Всё, что может сделать Арсений – еле заметный кивок и уверенность плюс спокойствие во взгляде. Господи, какой же он! Кажется, что дышать даже чуточку легче. – Слушаю, – Шаст не спрашивает, зачем звала, чем помочь, не строит из себя ни целку, ни недотрогу. Он пришёл чётко отвечать на чётко поставленные вопросы. Иначе как его должен любить и уважать Арсений, если он такая каша? – Где Нина? А этого он не ожидал. Забыл даже, честно признаться, что уезжал отсюда в статусе её парня. – В Питере. – Я знаю, что там, Антош. Мы созванивались ещё в сентябре, она рассказала, что вы разошлись. Я против ничего не имею, хоть она мне и нравилась, но вы всё-таки шесть лет вместе, для такого молодого возраста это срок... Женщина замолкает, собирается с мыслями или с духом. – Но в ноябре мне тётя Оля – помнишь её? Мама Ленки из твоего потока — скинула пару фотографий и статью. То ли Казань там, то ли что ещё, я не помню... И я не смогла это даже дочитать. – Угу, – мычит Антон. Вот оно. Момент истины. Но ему будто бы и не страшно, а наоборот, как гора с плеч. – Ну спроси, мам. То, что должна спросить. – Ты гей, Антош? – женщина нервно наливает себе первый попавшийся в пакете сок в первый подвернувшийся под руку стакан. Просто чтобы что-то делать. – Да, мам. Слово извини так и рвётся, оно фонетически будто обязано стоять там далее. Но он не скажет. Просто потому, что это будет ложью. – И ты с Арсением? – Да, я с Арсением. Я понимаю, что тебя это не утешит ни на грамм, но я безумно счастлив. – Зря мы тебя отпустили в Санкт-Петербург, – только и произносит Майя бесцветным голосом. – Вы меня не отпускали. Я просто вырос и начал жить. – ТАК??? – Да, так. Мам, все разные. Для тебя счастье – жить с Олегом, отдыхать на водохранилище с Терькой, ездить на юг летом. А я никогда бы не хотел так жить. А ты не хотела бы как я. Но тем не менее, и ты счастлива, и я счастлив. Понимаешь? – Антон пододвигает стул ближе к женщине, до сих пор замеревшей перед окном. Приобнимает, утыкаясь ей в живот. – Мам... – Ты раньше ненавидел обниматься, даже в детстве... Откуда такая тактильность? – Я изменился... – Антош... – она не плачет, вообще, но голос надломлен. Однако, по голове гладит, кудри перебирает. – Мам, ну так вышло, я не жалею ни о чём. И отмотай всё назад, я бы снова выбрал его. Хоть тысячу раз отмотай. На кухне тяжёлая тишина из непонимания и неприятия, смешанных с материнской любовью. Кто кого перевесит – пока неясно. – Я оставлю тебе визитку, ладно? Это Юля Викторовна, она работает с нами и она психолог. И ЛГБТ-мама до кучи. Позвони ей, прошу. – Зачем мне это, Антон? – Это не тебе, это мне. Если любишь меня – просто позвони. Она почти твоя ровесница, поговорите с ней, вы найдёте общий язык. – Не обещаю. – Хотя бы попытайся... Мы сможем досидеть ужин нормально или нам поехать? – робко уточняет Шаст, его изнутри обжигает обида, он не хочет, не хочет, не хочет слышать второе. – Да, давай действительно вернёмся, я сейчас соберусь с силами. Досидим, конечно. Но я думала, что ты.... вы... На пару дней. – Не думаю, что обе стороны к этому готовы сейчас, – вздыхает парень. – Тем более, у нас там кошка одна. – У вас кошка... – это даже не вопрос, это... Антон и не понял, что это. Осознание, что они семья? – Ладно, пошли, сын, а то Олег может быть навязчивым и задурить всю башку... Женщина провожает их до машины, не слушая протесты, пихает гостинцы. С Арсением на расстоянии, но вполне дружелюбна, даже руку жмёт. – Мальчики... Оба замирают. Идёт медленный крупный снежок, в свете фонаря это так красиво, Шаст даже засматривается вверх, потому что маме в глаза не смотрит. – Я не была готова и не хочу врать, что через какое-то время буду. Пока я не понимаю и не принимаю. Мне сложно. Но вы и не ждали, наверное, что я запищу от радости? – Не ждали, мам... – Вот и хорошо, значит не разочарованы. Я после тех фотографий почитала всякого в сети, как родители от детей отказываются, проклинают. Я в шоке, конечно. Ничего подобного не будет, Антош, ты мне сын. Но дай... дайте мне это пережить, отплакать и самой понять, как я ко всему этому отношусь. Ладно? – женщина кутается в дублёнку и похлопывает сына по плечу. Не обнимает. – Если наберёшь Юлю, обещаю, тебе будет чуточку легче это всё сделать, – напоминает Шаст. – И вот плакать уж точно не надо, – наконец, появляется местечко для вставки Попова и он этим пользуется. – Майя Олеговна, спасибо. Что бы ни было, спасибо за вечер. У вас чудесная мама, такая светлая и мудрая, я в восторге, мы с ней всю историю России обсудили, она вам ещё за вечер все уши прожужжит по поводу этого, я её взбудоражил. А Олег – настоящий мужик! – Арс показывает большой палец, а Антон ругается про себя, что он не в перчатках в такой лютый морозище. Лицо женщины проясняется, кажется, впервые за вечер. Шаст и не помнит, когда мама была такой улыбчивой. Арсений, ты нашёл секретную кнопку? А он до кучи ещё и обнимает её, бесцеремонно, без спросу, размашисто за плечи. Недолго, но крепко. Она то ли от неожиданности, то ли по желанию отвечает. И улыбаться продолжает. Шастун не понимает уже нихуяшечки, но на всякий случай счастлив. – Ты расстроен, мой мальчик? – Арсений пока прогревает двигатель, берёт его руку, целует все костяшки, любимые пальцы, кисть. Соскучился по тактильности, ему до ломоты всегда не хватает ощущения тела, кожи, запаха Антона, когда они не рядом хотя бы несколько часов. – А вот, кстати, нет. На мой неискушённый взгляд, это вполне себе предсказуемая реакция. Не хорошая, но и плохой не назову. Надеюсь, мама не будет упрямой, как я, и позвонит Юлечке. – Дай бог. Верю и в Юлю, и в твою маму. Поехали назад? – Поехали, щас по пути наберу Димку. Он ждал сегодня, но вон оно как всё. Летом вернёмся? Я же обещал вас познакомить. – Ага. И показать своё мастерство в забивании голов. Приедем, любимый, конечно. И поцелуй меня, а то пиздюхать семнадцать с половиной часов, я умру без твоих губ. – Я сменю тебя, где будет не очень оживлённо, – уже в губы обещает Шаст, ловя их своими и впуская в рот настырный язык. – С радостью поделюсь, – оторвавшись, наконец, и заводя «Фину», улыбается Арсений. И с каких пор он так легко уступает часть своего контроля? Несите нового Попова, этот барахлит.