Радужный Питер (Шастун, ты пиздец)

– Я за руль, – ультимативно заявляет Шаст, когда утром они спускаются к автомобилю. Парень – кремень, он не раскололся ночью ни на граммульку, хотя Попов и прибег к самым изощрённым пыткам языком. Сюрприз есть сюрприз – и точка. – Даже вот так? Куда ты меня увозишь, Шастун? – Арсений кидает подозрительный прищуренный взгляд. – Тебе понравится. – Ох... – Ты не любишь сюрпризы и неизвестность, да? – видимо, только сейчас понимает пацан, забираясь на водительское. – Я должен был догадаться по твоему характеру. Паничку не словишь, я надеюсь? – он даже не стебёт, он что-то занервничал. – Я большой дядька, ок? Сюрпризы ненавижу, но это же ТЫ, Антон. Ты учишь меня переставать контролировать всё вокруг каждую секунду. И пока ничего плохого не случилось, – мужчина кладёт руку поверх его изящной кисти на руле и чуть сжимает. – Ты молодец, правда. А я впервые столкнулся с таким человеком, как ты. Поэтому если как-то неправильно действую – ты мне пизды давай, не стесняйся. – Нет, ты очень правильно себя ведёшь, где надо – ты танк, где не надо – деликатный. Ты меня чувствуешь... – Люблю... - Антон счастливо щурится и вбивает в навигатор координаты. Их путь займёт два часа. – Бля, объяснитесь, Антон Андреич! – Арсений замирает на пороге. Если снаружи это выглядит как обычный загородный коттедж, то внутри – как декорация к то ли историческому, то ли эротическому фильму. – Ты хочешь поролить, мелкий? – Я это назвал бы... косплеем, идёт? – Шаст немного зажат, ожидает реакции. Будет ли это согласие или его пошлют нахуй и уедут в город, оставив куковать в Старой Ладоге одного с этими костюмами, камином, дорогущим вином, закусками и флоггером. – Ну хорошо, – Попов, наконец, сдаётся и проходит внутрь, глядя на камин, перед которым маленький столик, два кресла и пушистый ковёр. – На это у меня совершенно точно уже есть планы. – Я рад. – А в этом, – мужчина кивает на плётку. – Ты уверен? – Она входила в комплект, любимый, я спецово не заказывал, – Шаст поднимает руки. – Но я позволю, я попробовал бы. Ты же в этом знаток... – Антох, я же тебе при первой нашей прогулке сказал, что не участвую, – Арс подтягивает паренька на себя за ворот толстовки. – Этим Мишаня занимается. Реквизит, подрядчики, дезинфекции после, да он там вроде даже расставляет и развешивает всё сам, каждый раз иначе, – улыбается, скользит губами по гладенькой щеке. – Я был пару раз, чтобы хоть глянуть, во что вкладываюсь. Но то, что я знаю, как эта херня называется и выглядит, не делает меня профи. Я такой же неуч, как и ты... – накрывает губы, Шаст впивается в ответ, изнемогает уже. – Я не настаиваю, Арс, но если в процессе захочешь – бери, – произносит Шастун в поцелуй, а у самого аж уши пунцовые и мурашки по бёдрам. — Час от часу не легче, – Арсений берёт протянутый костюм, но переодеваться не спешит. – Ну какой из меня граф-то? – Стопудовый! Граф Попов. Питерский обыкновенный. – Тогда уж омский. – Бля, прикинь, я постоянно забываю. Не омский ты, тебе идёт только Питер, ничего не знаю. – А ты? Э... – мужчина смотрит на костюм, который выбрал его мальчишка. – Ливрея? Ты что, в лакея играть собрался? – Да, в слугу, который принёс вино и яства, но всё равно не угодил и его наказывают, – Антон смеётся, но у него отнимают одежду прислуги. – Там есть на второго графа? Глянь. – А два графа могут трахаться разве? – Покажи того, кто нам это запретит, – как котяра улыбается Арсений, примеряя перед зеркалом цилиндр. – Не, мне по-прежнему категорически не идут никакие головные уборы, не против, если я буду только во фраке? – Тебе идёт эта шапка с кольцом, ты чего, эй? Я люблю тебя в ней, – Шаст продолжает рыться среди костюмов, подбирая себе что-то более высокое по рангу, чем прислуга в графском дворце. – Надень, плиз, на пять минут, я пофоткаю тебя, а потом снимешь. И отключим телефоны. Я хочу сегодня один на один, без никого. Ладно? – Всё-таки девятнадцатый век, малыш. Хорошо. Ну возьми ты вон тот синий уже, пожалуйста! А то ты ещё не оделся, а я уже подумываю, как тебя раздеть, – хитрюще скользит Попов взглядом по парню, задерживаясь на жопе и ногах. Как же он любил эту задницу и ровные, как у чёртовой модели, совершенно не мужицкие длиннющие ноги. – Не-не-не, господин, это не скоро ещё. Ты же сам сказал – это ролка, а какой смысл сразу раздеваться и ебаться? Наберись терпения, – Антон, наконец, облачается в белую рубашку с дурацким жабо и синий фрак. На Арсе бордовый, Шаст сам выбирал ему. – И чё, как ты выкрутишься? За что граф способен трахнуть графа, а? – оглядывает себя — не нравится, а вот на любимом – как влитое. – Не ЗА что, а ПО чему. – По любви? – Мммм, – утвердительно мычит Арсений – а ему, кажется, нравится нелепый вид пацана. Они фотографируются в каждом уголке этого странного коттеджа с убранством двухвековой давности и отключают телефоны. Антон пытается выудить из недр памяти хоть какие-то факты про графов Российской империи, но быстро понимает, что в истории у него явные пробелы, поэтому гнёт свою первоначальную идею с «Тёмным дворецким». – Сиэль может трахнуть Себастьяна за то, что он вырядился в его графский наряд, – шепчет Шаст, уговаривая. Хотя ему уже глубоко посрать на всю ролевуху, большую часть которой они всё равно ржут до коликов из-за вида друг друга, путаницы в словечках и иерархиях тех времён, да и вино оказалось на редкость вкуснющим. Хотя раньше Шастун считал, что на вершине алкольной пирамиды стоит пивасик. Но то ли бутылка за два с половиной косаря действительно стоящая, то ли закуски хороши, то ли компания, то ли всё вместе. Они перекуривают на улице, прямо в графском. Как раз две последние сигареты из затянутой пачки «Мальборо». Вокруг лес и снег, в отличие от города, где уже можно бегать в белых конверсах, что собственно Попов и делал. Парень с девушкой подъехали к соседнему коттеджу метрах в ста от их, глаза вылупили оба. – Идите в жопу, – Антон тихо ругается, ржёт и отворачивается. Сегодня ему поебать вообще на всё и на всех. – А тут что, не везде... так? – Неа. Шаст немногословен. Шаст не хочет признаваться, что это обычные коттеджи с каминами для семейного отдыха. А всю начинку сюда завезли по его просьбе. А завтра, когда они уже снова погрузятся в статьи и макеты, сидя в штабе, ему это великолепие ещё и вывозить. – Пошли дожрём уже этот оливье с раками и откроем вторую, – он улыбается слегка пьяненько, сильно влюблённо и до пизды возбуждённо. Уже второй час. – И потрахаемся, иначе мне придётся уже подрочить, Антон, пожаааалуйста! – будто считывает мужчина его желания, выбрасывая бычок в ведёрко, доверху заваленное снегом. – Я сам тебе подрочу, пошли! Антон сосёт самый, по его мнению, восхитительный член на земле, и успевает рефлексировать. Как он, неприметный пацан из Воронежа, ещё полтора года назад гоняющий в футбол на Никольском, состоящий в долговременных и вызывающих порой даже уважение отношениях, которые самому давно не доставляли никаких эмоций, правда, оказался вот сейчас, двадцатого марта 2014 года, в этой точке земного шара, с этим охуительным парнем? Который не просто принял и раскрыл, но и полюбил, смотря порой так, будто в нём, Антоне, для него сошлись все планеты. – Любимый, ты здесь? – Арсений уже хрипит, ствол в горле дрожит и сокращается. Вот же он дурак, пропустил самые прекрасные моменты зарождения оргазма. – Угууу, – мычит тот, крепче сжимая задницу, мышцы которой также пронзает волной сладчайшей судороги. – Любиииимый... – Арс кончает, сжимая завитки чёлки своего самого родного на свете мальчика. Пока передышка, Шаст валяется на пушистом ковре, стараясь не думать, кончали ли на него прошлые постояльцы. Но ему нравится, он ощущает себя как в одном из фильмов, которые смотрел с мамой совсем в детстве. Причём, почему-то именно героиней. Хмыкает. – Что? – Арсений звучно вытаскивает пробку, сидя на кресле у камина, разливает и изучает этикетку. – Да это сюр просто какой-то, Арс: как я попал из Воронежа вот сюда? Перед моими глазами какой-то кадр из кино, где принц спас принцессу... – И они расслабляются перед первым соитием? – тот смеётся в ответ, кивая на флоггер. – А это картину не портит? – Неа, дополняет. – И я не принц, и тебя не спасал. Ты скорее сам хотел изменить свою жизнь – и добился. Такая вот интерпретация. – Устраивает, – у Шастуна уже боксеры распирает, насколько он не может терпеть. Видимо, первый раз кончит, как только Арсений погрузит палец. Ну и ладно, зато до главного действа снова встанет. – Антон, если это богическое вино выбирал ты, то я блять на тебе женюсь! – Попов отпивает, катает во рту, продолжая при этом втягивать аромат из бокала. А Шаст умер. Просто умер. Его сердце заполошно долбится в горле, кровь прилила к вискам, хотя минуту назад казалось, что вся перетекла в член. Но он отвечает так спокойно, что даже собой гордится. – Я запомню эти слова, – тоже делает глоток. Это оказывается даже вкуснее предыдущей бутылки, действительно, какой-то напиток богов. – Запоминай. Думаешь, соскочу? Господи, вот так просто? Пообещав два месяца назад Юле не торопиться, он всё равно тут? И даже не со своей подачи? – Я тебе не дам, – улыбается, но глаза-то выдают. Всегда выдавали. Арсений перехватывает этот взгляд и спускается к парню на ковёр. – Ты правда этого хотел, что ли? Я не понимаю твою реакцию, Антош, – садится напротив по-турецки, в одной руке бокал, вторую кладёт на загривок, прямо под волосы, водит нежно, в глаза всматривается. – Я думаю об этом чёртовы полгода... – ну а чего уже скрывать-то, сгорел сарай – гори и хата. Он произнёс. Мир пока на месте. – Мальчик мой... – Арсений, кажется, теряется и сам, но понимает, что Шаст сейчас на большей бутылке со своим внеплановым откровением, поэтому собирается быстро. – Давай немного ещё поживём, ладно? С того сходит лицо, это всё на уровне каких-то наноэмоций, но Попов считывает. – Ну подождём хотя бы годика, а? Осталось всего каких-то три с небольшим месяца. Чтобы нам было что предъявить недоброжелателям да и самим себе. Антош? – Подождём, конечно. – И если ты повторишь и будешь уверен, то почему нет-то? – Я повторю. – Не понимаю, правда, нафига тебе это, если я и так весь в тебе, до последнего своего атома... – Символ... Как это... – Шастун гладит «А-шки» на рельефной груди любимого и снова умирает, но уже счастливый, а не обосравшийся. – Хорошо, – Арсений допивает вино, отставляет оба бокала и кидает рядышком тюбик и два презерватива. – Сегодня без восьмидесятого левела близости, малыш, этот ковёр нам не простит. – Чёрт, как я не люблю в гондоне... – Опять твои символы? Какой же ты тревожный, господи, Антошка! Узнаю себя лет семь назад. Но я с психологом справился с этой фигнёй, она же реально мешает жить. Поговори с Юлечкой. – Уже говорим. – Умничка. И поверь, тебе, вот тебе, именно тебе вообще не нужны никакие нахуй символы. Я тобой живу и дышу, понимаешь? – Арсений говорит настолько проникновенно, что у Шастуна вздыбливаются волоски на руках, а кожу покалывает. Он опускает глаза на их руки, не выдерживая синего взгляда напротив, и видит такую же гусиную кожу и у Арса. – Родной... – ему сказать больше нечего. Реакции врать не могут. – Последнее признание с тебя и потрахаемся уже, а то ты у меня в пепел тут превратишься, – Попов жадно облизывается, даже не скрываясь ничуть, глядя на то, как член оттягивает трусы и уже просто изливается смазкой, просясь в рот. А Антон и не заметил, ему стали важнее слова и чувства. – Ты тоже вся моя жизнь, Арс... – Всё, теперь не будешь бояться подобных слов? – Откуда ты...? – Просто говори, когда хочешь и чувствуешь. Со мной – можно. – Я знаю... – лепечет Шаст, которого ещё не попустило сие откровение, но с него уже стягивают кельвинкляйны и вышвыривают к херам. Парень ощущает, что ему буквально минута, смущается, что такой несдержанный, хочет пережать ствол, но Арсений отнимает его пальцы и отрицательно мычит. Антон удивляется, почему, но послушно спускает в горло. – Аааарс, ну ты зачем... – Не надо оттягивать, кончай, сколько сможется, столько и кончай, я от тебя до утра не отстану. – Ну тогда и я от тебя тоже... – Согласен, – Попов ложится на парня буквально на пару минут, пока он переводит дыхание, но уже хочет до дрожи внутрь. У самого болезненно стоит довольно давно. – Я повторюсь, – Шаст разморённый, мягкий, по ковру растёкся, ногами длиннющими мужика своего обвил. А у него член и без того налитой тычется именно туда, куда хочется, но нельзя пока. Арс подвывает, закусив губу. – Если захочется – используй, – кивает на плеть. – Я б попробовал. Ты когда спрашиваешь, как я умею отдаваться, я как бестолочь словами объясниться не могу. А действиями могу. Используй – да прозреешь. — Говнюк, – Попов целует его, смеясь, в нос длинный, в подбородок упрямый, в губы уже искусанные ими обоими. – Стоп-слово придумал? – Оно не понадобится. – Просто придумай. – Ну тогда – «денис». – Блять, да у меня упадёт сразу! – А стоп-слово разве и не рассчитано на то, чтобы остановить секс в срочном порядке? – Антон под ним уже ржёт и ёрзает. – Тогда я точно не хочу этого слышать сегодня! – Арсений делает размашистый глоток прямо из горла, даёт пригубить любимому, отставляет на безопасное расстояние бутылку, а то эти бесконечные ноги не раз сшибали всё вокруг, и тянется уже за смазкой. – Ну что, готов, подарочек мой? – Да, любимый. Распаковывай.