Радужный Питер (Шастун, ты пиздец)

– Погоди ты, блять, Антох, ну! – Арсений тормозит прямо в секунде от. – Убери свою дубину от меня, дай передышку. – Чё обзываешься? – тот сам ржёт, целуя любимого в нос. – Я же не жалуюсь, что твой член мне до горла достаёт, чем тебя не устраивает мой диаметр? – Да всем устраивает, полежи пять минут, я ж только кончил, а мне не двадцать. – А встаёт как у двадцатилетнего, – Шаст всё же послушно опускается на живот, упираясь своим стояком в только что выстреливший ему в глотку опадающий ствол. – Ты назад-то не зажмёшься? – Не так скоро. А как тебе херня? – Арс кивает ему в район паха, прижимает парня к себе, захватывает ногами, живот к животу, член к члену – да, так он снова будет готов минут через пять. – Работает, я держусь. Посмотрим ща, как в деле. Они тестируют эрекционное кольцо и пока Антон в восторге, сегодня поистине особая ночь. Он не спускает как девственник в пубертате за пять минут, а Арсений, кажется, и правда готов... отдаваться? – Котик... Шаст ловит себя на том, что просто лежит на своём мужчине, а тот перебирает его завитки на затылке. – Ммм? – Ну можно. – Ты уверен? Не улетишь, как в тот раз, в открытый космос? – парень сам уже тоже не дрожит и не хочет сбежать, прав был Арс – он повзрослел, вырос. – Нет, я хочу принадлежать тебе... Шастуну хочется вопить, но он прикусывает губу до боли. Льёт на головку лубрикант. Они обоюдно сговорились на отсутствие презика. – Говори, ладно? Я хочу знать, что тебе хорошо. Я очень хочу, чтобы тебе было хорошо... – Меньше слов, Шаст, – Арсений уже от нетерпения сам направляет тяжёлый покачивающийся член к своей заднице, опускает мальчишку на себя грудью, обнимает за выступающие лопатки. – Погнали. Антон делает первый пробный и очень робкий толчок, смотрит неотрывно на расширяющиеся зрачки, даёт привыкнуть. – Я ощущаю каждую твою венку... – Да, поначалу так и есть. – Можно, Антош, давай уже... Шаст набирает темп, но не до болида, а комфортный им обоим. На спине уже слой пота, Господи, какая же тяжёлая роль! – Арс, пиздец, какой ты... – шепчет, утыкаясь мокрым лбом в его, из вытянутых рук переходя на локти. – Это ты пиздец, Шастун, – мужчина под ним точно здесь, никакого вакуума, космоса и чёрной дыры на этот раз, присутствует, всё слышит, видит, ощущает, обратную связь держит. – Расслабляйся до конца... – шепчет, ловя губами губы, проталкивая внутрь свой язык. – Да я вроде... – Нет, ты зажат... Ты же громче обычно... Посыл понят и принят. Арсений пытается отключить мозг принудительно, но так оно не работает. Лишь сцепившись взглядами с усердным и нежным мальчишкой сверху и утонув в его немыслимой зелени, мужчина чувствует, как его контроль утекает, уплывает за ненадобностью – да и хуй бы с ним, вот честно. Этот малыш – его вселенная, немного дурная, безалаберная, но такая родная и наполненная разной начинкой: юношеским сумбуром, пылкой любовью, искрящей искренностью, обезоруживающим доверием и, как ни странно, несмотря на возраст, надёжностью. – Всё хорошо? – Антон ускоряет темп на свой страх и риск, гладит пальцами по чёлке, сопит, пыхтит и стонет прямо в губы. Арсений ловит себя на том, что уже срывается на крик, как же этот мальчик проник в него, убрал все страхи и размотал до самого нутра. А отдаваться ему, оказывается, совсем и не страшно. – Охуительно... Я скоро, снимай кольцо нахер, – Арс уже сам вскидывает задницу навстречу, подталкивает в себя, не может насладиться им внутри. Кажется, это однозначно не последний такой опыт. Шаст на секунду выходит, яростно сдирает кольцо, не глядя швыряет за спину, входит обратно и уже сам воет. – Арс, это пиздец, какой это пиздец... Ты такой мой... Я щас ёбнусь... Надрачивают член в две руки, глаза в глаза, у обоих там нечто, не поддающееся описанию. Арсений умирает от глубины любви в зелёных. Антон рассыпается от степени доверия в голубых. – Любимый, пора... – не успевает Попов закончить, как собственный член взрывается обоим на грудь. – Пиздееееец... – Шаст не заставляет себя ждать, помечая своего мужчину ещё и изнутри. Для Арса это очередное откровение, очередная ступень, которую он преодолел с этим мальчиком и только благодаря его любви. – Это нахуй бомба, космос, пушка, ебануться и чтоб я сдохЪ сразу вместе... – тихонько резюмирует Шастун, бессильно лёжа сверху, в сперме, в поту, даже не вынимая член, наслаждаясь сокращениями стенок вокруг него. – Ты как, родной? – У меня нет эпитетов, но я скажу так... Теперь мы будем меняться ролями, Антош... Кажется, мне пиздецки понравилось... – Обожаю тебя! За окном чужой и незнакомый Питтсбург, вокруг маленький номерок, единственный, который удалось урвать из-за наплыва туристов именно в этот день именно в это место. На родине сейчас уже семь утра, у них только полночь, башка из-за неотоспатого джетлага трещала у обоих с самого утра, а теперь боль потихоньку отпускает свои тиски. Это новый виток и новый уровень доверия для обоих. Ещё одна ступень, про которую упоминала Юля, уговаривая не спешить. Ступень, на которую они ступили вдвоём.

... Ранее...

– А вот этих двух не было, Арс! – голый Шастун лежит на голом Попове в посткоитальной неге, рассматривая и считая родинки у того на груди и животе. – Как так? Где ты новых набрал? – Меланоциты на мне размножаются, – Арсений улыбается, перебирает завитки на любимой макушке. В данную секунду его счастье просто безгранично, с одной стороны, а с другой – сконцентрировано всё в этих двух нескладных, но одновременно самых восхитительных двух метрах Антона. Смотрит на часы: уже 0.20, пора. – Котик... – Мур? – Кому-то сегодня двадцать три? Если выпустишь меня на минутку, то принесу подарок. Шаст показушно нехотя отползает, а у самого два блестящих и жаждущих изумруда вместо глаз. Арсений приносит нечто бордовое, похожее на загранпаспорт. При ближайшем рассмотрении он им и оказывается. С твёрдой страницы на Шастуна смотрит его же физиономия. Он ничего не понимает, у него не было загранника. Хлопает глазами и ждёт разъяснений. – Это только часть подарка, – сжаливается Попов и начинает рассказывать. – Вторая будет тогда, когда ты выберешь дату. Идея вот в чём. Мы едем в твой вожделенный Питтсбург... – Чё, блять?! – Антон аж слюной давится, кашляет, синеет, но выживает. – Ты же в курсе, что сериал снимали в Канаде и всё это – декорации? Но в Питтсбурге действительно есть Либерти авеню. Конечно же, без гей-бань и «Вавилона», но ты и сам читал это всё, да? – Мельком... – Короче. Поехать можем хоть завтра, погулять, посмотреть, пофоткать. А можем отложить до семнадцатого мая, там будет прайд. Я понимаю, что через месяц после дня рождения – это такое себе, но... Завтра обещаю откупиться охуенным романтическим ужином и затрахать до смерти... – Давай так и сделаем... – Антон всё ещё в шоке. – А визы? Их же хуй получить... – Ты меня недооцениваешь, – Арсений улыбается, кивает на паспорт. – Открой. Всё есть и ждёт только дат от тебя. – Ты нахрен кто такой? Как ты это провернул без моего присутствия? – Связи, связи... – Ты бог, блять! – Не-не, не претендую, – Попов уже ржёт и отбивается от поцелуев и боданий завалившего его парня. – Если только твой личный, Тох. С днём рождения. Я тебя очень люблю. – И я... Пиздец просто... Извини, я щас осознаю и поблагодарю нормально, ладно? Я просто нахуй ещё не привык, что живу в Питере, а не в Воронеже, а меня уже в штаты везут... Это надо переварить. – Так семнадцатого мая или прям сейчас? – Давай на парад, это же мечта... Пройтись за руку, поцеловать при всех и не быть... испизженными и увезёнными в бобике... – Нет, ну у них тоже всякое случается, не стоит идеализировать. Но посмотрим как раз, как нам Америка... На будущее. Да? – Арсений поднимает за подбородок лицо своего мальчика и гладит губы большими пальцами. – Ты меня дара речи лишаешь подобными словами. Всё, Арс, дай мне сказать спасибо тем способным, которым получается лучше, чем ртом, – он смеётся, кладя руку на заново готовый стояк своего мужчины. – Хотя... это тоже ртом, о чём это я?

* * *

Шастун просто захлёбывается восторгом и не успевает фотографировать, снимать видео и целовать своего мужчину. Вот чувак в радужных шортиках, с огромными белыми крыльями, с венком на голове и тоннелями в ушах танцует под Глорию Гейнор. Вот четверо афроамериканцев в майках с единорогами и игрушками в виде них же, засунутыми за пояс. Вот парочка нежных мальчишек с надписями на спинах «he's mine» и «I'm his» и стрелочками. – Как мы... – умиляется им вслед Арсений, не переставая снимать, и встречает соглашающийся взгляд. Вот две женщины с пацаном лет двух в коляске, тот в радужном комбезе и с шариком «I love my both moms». – Вылитые Линдси и Мелани, – возбуждённо шепчет Антон, притягивая к себе Арсения и целуя, целуя, целуя, прямо посреди толпы. Когда отстраняется, две проходящие за ручку девушки показывают большие пальцы. – Боже, это пиздец! Неужели так бывает, Арс? – Либо мы коллективно дунули, либо бывает, малыш, – тот жмёт плечами и снимает пятерых ряженых монашек с радугой на щеках. У них самих плакат, который вчера впопыхах выслала им Варька: «LGBT rights are human rights». И самая родная пара футболок, с которой всё и началось. Девушки в радужных купальниках и коронах, накачанные мужики с радужными подвязками на мощных ляжках, дети в радужных платьях на шеях своих родителей со словами гордости на транспарантах. Всюду, куда ни повернись, эти шесть цветов, ИХ шесть цветов. Во флагах, шариках, трусах, резиночках в волосах девушек, в носках, поводках собак, которых здесь тоже немало, в чирлидерских помпонах, а вчера к вечеру вышла даже настоящая, после дикого ливня, под который попали парни, только сойдя с самолёта. – Как правильно нас встречает страна. Я тебе кину, думаю, прикрепить в пост и живую радугу будет символично, — фоткая, улыбался Шаст во весь рот. Сегодня же светит солнце, в штатах совсем лето. Полицейские мирно ходят по тратуару и просто наблюдают за порядком, иногда показывают класс, машут и фотографируют особо экстравагантных персонажей. Антон перенасытился эмоциями и проголодался. Они сидят на оградке чуть вдалеке. – Просто другой мир... – парень лопает огромный бургер, матерится, теряя из него то салат, то помидор, и делится с любимым картошкой. – Ты можешь себе представить, чтоб в каком-нибудь Нижнем Тагиле две женщины оделись в радугу, привязали на коляску шесть шаров и вышли с ребёнком прогуляться? – Арсений сокрушённо качает головой. Он даже не предполагает, он видел такое своими глазами несколько лет назад, как таких ЛГБТ-матерей вместе с практически младенцем утрамбовывали в автозак. – Но я вот думаю... – Шаст благодарно принимает салфетку обтереть свинские жирные пальцы и переходит к картошечке. – Ты меня идиотом, может, сочтёшь... – Не-а, говори, – Арс отнимает самые аппетитные дольки, на которые зарится и пацан. – Отдай, ты уже сыт, вонючка! – В общем... Ну, а не может быть такого, что перестаёшь ценить? Когда это легально, открыто и дозволено, а не украдено и втайне... Не, наверное, я дурак. Звучит реально бредово. – Иди сюда, – Попов подтягивает поднявшегося выбросить обёртки Шастуна к себе и прижимается к его животу лбом. – Чего ты? – Ты сейчас сказал слово в слово то, чем я руководствовался, не желая покидать страну... Много лет думал именно так... – Ментальная связь? – Ага, миндальная, бля. Откуда ты такой, Антох? Мой папа, интересно, не бывал проездом в Воронеже в девяностом? – Да не дай бог! – Шаст аж подскакивает в его объятиях, хихикая, но по волосам гладить продолжает. – Но мы же заслужили не воровать это счастье, да? А наслаждаться им открыто... – Я думаю, да, малыш... – Нужно сгонять ещё в Европу, типа Голландии и Испании, например. Ну, сравнить... Не уверен, что Юэсэй – прям моё. Хотя это и охуенно... Они смотрят на продолжающееся шествие, которое уже несёт многометровый флаг, не забывая и маленькими флажками размахивать. – Сними это, – Арсений кивает на длиннющее, бесконечное шестицветное полотно, а сам подгружается. Когда, когда его мальчишка стал таким? Они всего пару недель назад отпраздновали десять месяцев, а он будто повзрослел лет на пять. Ну да, его начинка всегда была не по годам хороша, но чтоб прям настолько откликалось и запускало по позвоночнику ворох мурашек наряду со стояком... – Антош... – у мужчины есть, что сказать и что предложить, он немного тушуется, но мысль зреет в голове уже давно и сейчас, кажется, самое время. – Я слышу родную речь! – отвлекает его решительность девичий визг. От толпы отделяется девушка с короткой платиновой стрижкой, одетая в мешковатый радужный сарафан. – Россия? Я же не ослышалась? – Нет, привет-привет, – Шастун тянет руку для пожатия, другой же продолжая обнимать своего мужчину. – Антон. – Арсений. – Я Ольга. Вы местные или чисто на прайд? – Мы питерские активисты, пиздимся там с системой... – многозначительно кривится Арсений. – Бесполезно, ребят. Если есть шанс – рвите оттуда. Сейчас – штрафы, а лет через десять и аресты обратно введут, помяните моё слово. Я вот из Томска съебалась сразу, как пошли слухи о введении 6.21. – О, сестра-сибирячка! – А ты чей будешь? – Омский. – Соседи. Мальчишки, серьёзно говорю – ищите способы уехать. Лучше не будет, – она изучает парней, улыбается Антону, смущается под взглядом Арса. – Вы красивые очень, особенно вместе... – Спасииибо, – Шаст обожал такого рода комплименты, сам считая абсолютно то же. – Добавь-ка меня, я тебя помучаю по поводу миграции, – Попов кивает на её телефон, который она держит в руках – в ярком радужном чехле с ушками. Они обмениваются инстой, Оля делает пару фоток парней и возвращается в шествие, которое начинает уже редеть. Вечереет. – Нам надо в Европу, Арс, здесь совсем далеко, а так будем ездить в гости... Там же мама, Варя планирует родить, мы же крёстные, помнишь? – Антон будто пугается возможности переезда в штаты. – Да мы же просто смотрим, как бывает, любимый. Ещё нет никакого решения, ок? А Варя и дети... Пффф, – тот смеётся, за ним и Шаст, понимая, о чём он. – Она дитё, согласен. Но я тогда ещё большее дитё? – Нет, Антон, я как раз начал было... – Внимательно, – тот отрывается от съёмки яркой вереницы и отключает телефон. – Ты когда успел так повзрослеть у меня? – Арсений поднимается, берёт легонько под подбородок, секундно накрывает губы. – Фу, блин, ты перечный, какая острая котлета была. Тот ржёт. – А я повзрослел? – Да... Я как-то упустил этот момент, но ты прям... В общем, тебя хочется не только брать, но и отдаваться тебе... – Ок... – у Антона внутри клокочет, но он не подаёт вида, а то все предыдущие слова разобьются о его страх и неуверенность. Да и нету их больше. Удивление, небольшая гордость за себя и большое возбуждение при мысли об этом. Но страха нет. Он будто бы и правда готов и больше не подведёт. – Предлагаю прям сегодня, пока я решился, – глаза Арсения горят блядскими чертями. – Только давай нагуглим ближайший сексшоп, купим кое-что для тебя...