***
- Полагаю, это жертвы, на которые наша cегун готова пойти, - наконец, сказал Аято, поигрывая аметистовым перстнем на бледной руке без перчатки. - И никто ничего не хочет делать? Аято, у тебя ведь тоже... Камисато на это лишь улыбнулся своей привычной нежной и безжалостной улыбкой. - Ох, милый мой рогатый друг, Итто, - и, подойдя к нему, ласково провел по изгибу дельтовидной мышцы, - все носители Глаза Бога в Инадзуме равны перед Ней. Но некоторые равнее других. Тогда Аратаки впервые задумался, среди нежно-голубых бутонов гортензии, так ли прекрасна и благородна его любовь. И будет ли он, в самом деле, тосковать, если они, лишенный гордости, покончит с жизнью.***
Стычка с ронинами была жестокой. Банда собралась у склона, латать раны и ждать Куки с лекарствами и припарками. Кровь была на траве, на камнях, под длинными черными ногтями и склеивала волосы в мерзкие сосульки. Аратаки Итто преследовали уже второй месяц, и, кажется, это было его пределом. Он еще и людей своих в это втянул, точней, они сами отказались уходить от они. Он только и успел, что увидеть, как треклятая тэнгу сжимает его прекрасный, восхитительный, золотой Глаз Бога в крепкой ладони. Маска вороницы, кажется, смеялась над они. И тогда глаза Аратаки застила белая пелена. Потом один его парнишка скажет, что босс рассердился так сильно, что его глаза закатились, и слюна вспенилась на губах, обратившись кровавой. Чушь какая-то, но Итто и правда очнулся лишь тогда, когда голыми руками разорвал первого попавшегося ронина надвое. С него скатился шлем и со стуком упал на землю. Это было человеческое лицо, белое, некрасивое, искаженное предсмертной болью. - Босс, - Куки Шинобу оказалась рядом, а он и не заметил, со своим тихим стальным голоском, - пойдем. Надо обработать ваши раны, и... босс, придите в себя, все не так уж и плохо. Конечно, маленькая лгунья. Он не чувствовал себя больше под защитой, все его тело болело и разваливалось, словно лишенное хребта. Но самое главное - он стал бояться. Это ваше огромное рогатое чудовище, с дубинкой размером с себя, которой он размахивал без особого труда, оно просто-напросто боялось забыть, кто он. Что, если он забудет своих ребят, Тому, Йоимию, Аято? Что, если он забудет свою бабулю и... и станет тем самым чудовищем. Итто посмотрел на свои руки, на жирного желтого червя, что вздумал заползти на них, на влажный алый лист, непонимающе коснулся его когтем. И только когда нежная капсула селезенки разорвалась и раскрылась, как адский цветок, в его ладони, они бросился прочь. Прочь, прочь, в лес. Пока жажда крови не взяла над ним вверх.- - -
Аято подрезал бутон камелии, чтобы принести в свою спальню на ночь, когда на белоснежные лепестки капнула, как дрянная дешевая тушь, алая кровь и скользнула прямо к сердцевине цветка. - Тебя не учили, что надо в гости приходить через парадный вход и помыться перед этим? - спросил комиссар, даже не удосужившись поднять головы. - Аники, я, - вдох, словно они мешают тысячи жучьих лапок в глотке просто-напросто дышать, - я не знал, что мне теперь делать, и пришел к тебе. Конечно. И с каких это пор Аято оказывает психологическую помощь в сложных ситуациях? Они повезло, что он так ему нравится, и что именно в этот вечер Камисато-старший вообще был в своем поместье. Аято поднял голову и далее действовал быстро - бутон, как улику, сунул в рукав и втащил обмякшего и доверчивого идиота в свой кабинет через веранду. Затем он с отвращением посмотрел на испачканную домашнюю юкату, щедро смочил рукава и стал вытирать Итто хотя бы лицо и руки, потому как кровь уже успела засохнуть на нем багровой коркой. И правда багровый они. Не хотелось поднимать прислугу, а Тома был еще в городе, скоро должен был вернуться. - Ты сразу сюда побежал? - уточнил Аято, - тебя кто-то видел? - Я не... знаю, тяжело сказать, аники, - ухнул они так, словно с каждым словом в нем что-то отрывалось, - аники, я не знаю, что мне теперь делать. - Это я уже слышал. Вытирает чужое лицо рукавом, и розовая вода стекает по щекам на шею и заляпанную грудь. - У меня забрали Глаз Бога, аники. - Подумаешь, это лишь вещица, немного помогающая в жизни. И ты рассердился и кого-то разорвал? - Ты не понимаешь, - выдох, - ты не видел, что с такими бывает потом. Я забуду себя, забуду тебя, и бабулю, и зачем вообще существую... стану тем, кем меня каждый инадзумец хочет видеть - необразованным, тупым, кровожадным они. Аято занес было руку, чтобы больно хлестнуть дурака мокрым рукавом, но все-таки сжалился. Итто выглядел совершенно несуразно и несчастно, как огромный беспризорный щенок. Среди его аккуратных записей, на его удобной подушке, и в опасной близости от его постели. Слышно шаги в коридорах. Если вернулся Тома, то это хорошо - свалить на него отмывание они от нечистот и психологическую поддержку, так как ни в одном Аято не силен. - Ты таким не станешь, Итто, ты слишком упрям, - мягко, как мог, возразил комиссар, - я уверен, вскоре сей указ отменят и тебе вернут твой желанный Глаз Бога. Комиссии приложат все возможные усилия для этого. Это ложь. Твой грязный рот уже давно не способен ни на что, кроме жалкой, кисло-сладкой лжи, которой ты окутываешь своих любимых, словно паутиной. Думаешь, что твоя ложь его спасет? Трикомиссия плевать хотела на владельцев Глаза Бога, потому что они сильные, с горящими глазами и мощными голосами, потому что они могут прийти и забрать свое, потому что они волнуются и бунтуют, они двигают этот проклятый мир, они приводят в движение самим своим бытием, и это страшно, страшно для их старых злых костей, страшно для их подагрических узлов, для их обвисших желудков и каплеобразных сердец, это ввергает их в невероятный ужас, и они, пока в их дряхлых телах теплится жизнь, будут топтать молодые огни пятой, и прятаться, прятаться в своих особняках и подземных убежищах. Прикрываются они, как щитом, приказом сёгуна о вечности. Пока Баал держит свой взор обращенным в вечность, где нет места мимолетному, к чему смотреть на преходящие страдания одного-двух поколений? И ты будешь таким же. Через пару лет обзаведешься женушкой, пузом, и абсолютным безразличием к чему-либо, кроме собственной выгоды. Твой лазурный Глаз Бога, мальчик-утопленник, сам собой погаснет. Что ты можешь сделать против жернова многовековой системы? Итто вдруг берет его за руку и утыкается в нее лбом. Аято возвращается в настоящее, в свою чуть холодную комнату для сна, с окровавленным они. С запятнанным бутоном камелии в рукаве. - Аники, тогда, пока моя память не стала портиться, надо кое-что тебе сказать, - и потерся лицом о руку, как нежное животное, - я... я испытываю к тебе очень большие чувства. Сердечные! - Такие же большие, как твои грудные мышцы? - улыбнулся, не удержавшись от абсурдности ситуации, Камисато. - Д-да... наверное. Оба решили, что не поняли друг друга, и замолчали. Аято медленно перебирал пальцами спутанные волосы они, думая о том, какую же большую ошибку тот совершил. Надо было его поцеловать, точно поцеловать - попробовать чужую кровь на вкус, и эти выпирающие клыки из-за кромки губ, но в сердце поселились страх и зима.- - -
Чудо все же совершилось, взгляд Баал на миг отвлекся от своей вечности, и маленький полу-плебейский народ Ватацуми ухватил добычу острыми зубами морского чудовища. Проще говоря, это был политический союз, который за глаза кликали браком по расчету. Аято все смотрел, смотрел на эту Ваше Превосходительство, облаченную в нежные пенистые одежды глубоководной жрицы, с хагоромо и плавающими рыбками у аккуратных туфелек. И с широкими рукавами, видимо, не один Камисато нашел интересный способ пользования Гидро Глаза. И ему казалось, что он уже ее встречал, хоть дикарская жрица впервые посещала Наруками, чтобы присутствовать на официальной церемонии подписания договора. Словно и правда было то морское царство в пучинах забвения, с порога которого спасти его и сестру. Глаза жрицы, мечтательные и тускло блестящие, как у рыбы или у брюшка моллюска, блуждали по толпе. С виду - полный фарс и марионеточная игра. А потом Сангономия Кокоми посмотрела прямо на него, и в нежном тумане ее рыбьих глаз Аято четко и ясно увидел тонкие змеиные зрачки.