- - -
Перед тем, как гражданская война в Инадзуме достигла своей кульминации и неожиданного разрешения, Аято встретил на своем пути в Татарасуну странно одетого кабукимоно. Он, опустив низко полы своей необычно расписной шляпы, расплачивался с лодочником за перевозку. Камисато редко приказывал доставлять себя через порты для простого народа, но случай был неотложный - требовался его контроль при эвакуации местного населения и контроль нескольких групп ниндзя. Внимание привлекла его алебастровая кожа, без единого изъяна, тускло сияющая в лунном свете. Почти как у Вечноликой, когда комиссару удостаивалась честь видеть ее на расстоянии нескольких улиц. Кабукимоно выглядел тонким и совсем юным, и наверняка был красивым и непорченным тяготами жизни. - В такое время редко кто приплывает в Татарасуну, уважаемый путник, - мягко и доброжелательно обратился комиссар к нему. Фигурка замерла, чуть-чуть наклонив голову набок, и медленно повернулась к Камисато. Тот запоздало порадовался, что позаботился о своем неприметном внешнем виде. От незнакомца веяло материковыми специями Сумеру, и на нем были совсем необычные для инадзумца символы на одежде. Оружия не было видно, но на всякий случай рука Аято опустилась на рукоять. - О? Ты правда думаешь, что это тебе поможет в танце? - улыбнувшись так же мягко, сказала фигурка, чем-то неумолимо напоминающая целомудренных ичимацу в детских спальнях. - К чему приглашение, путник? Я лишь хотел предупредить, что скоро тут будут Фатуи. - Если ты хотел предупредить, так, может, перестанешь держаться за рукоять? - фигурка чуть опустила веки, полупрозрачные и такие же бледные. Да что ты такое, хотел рявкнуть Аято, но все же сдержал себя и убрал руку. В порту был он один, лодочники разбрелись по своим суднам, а его сопровождающие ждали далеко впереди. Аято вспомнил, как ребенком его с сестрой водили в театр бунраку, и там маленький мальчик был чрезвычайно впечатлен искусно выполненной работой, совершенно очеловеченными кусками полотна и ниток, так, что долго не мог видеть сны без кошмаров о них. Больше маленького Камисато впечатлили даже не девы-оборотни со второй пастью на затылке, а куклы-дети. И особенно - история, которая прожила всего пару постановок, после чего была запрещена на территории Наруками. История про забытого в Павильоне Сяккэи, где сотни и тысячи лет проходят кровавые бои призраков, кабукимоно, что потерял свое сердце. Представляла его столь искусная детская кукла, что нельзя было уйти с представления, не проронив хотя бы одной слезы. Ему вдруг захотелось поверить, что он попал в иллюзию. Да. Как в том представлении, его, глупца, втянуло в проклятый сегуном Павильон, где он остался один на один с этим маленьким мертвецом, бессердечным куском не то плоти, не то древесины. Но на самом деле он так и стоял напротив фигурки, у которой все было “как у человека”. Все в смотрящем на него существе было прекрасно - мертвенно-неприятной красотой. Возьмите стеклянный взгляд покойника, приделайте ему нежный изгиб бровей, аккуратный нос, и нарисуйте маняще очерченные губы, которые, вроде как, должны произносить слова и двигаться. По задумке, эта фигурка, нет, эта в е щ ь, должна была быть красивой. Ведь не мог он быть человеком? А если так, то... что он такое? - А, они уже тут? Имбецилы, - нежно произнес этот предмет, так и не попытавшись даже изображать моргание за все время их разговора, - благодарю за беспокойство, но я буду в полном порядке... земляк. И его отряд еще думает спрашивать при встрече, почему у комиссара лицо - зеленое. Да, пожалуй, у него разыгралась морская болезнь, при наличии Гидро Глаза Бога-то.* * *
В Инадзуме, что оправлялась от потрясения, дела шли. Но неизвестно куда. Лето перемен уже давно сменилось на осень, и дозревал редкий урожай. Еще предстоит пережить полуголодную зиму, но, на счастье, хотя бы без гражданской войны. Йоимия вновь вернулась к мирным фейерверкам и перестала поставлять Сопротивлению взрывчатку, в столице Ватацуми развернули на скорую руку свое посольство и, казалось, мир окончательно наладился. Даже стали поговаривать про открытие границ с материком. Не последнюю роль, конечно, в этом играл прописавшийся в Инадзуме недавно Путешественник. Эх, путешествия. Вот бы Итто пустили куда... Но нет - сиди и жди реформы прав для всех ёкаев, как дурак, и надейся, что круглощекая рыба-жрица как-то улучшит твою жизнь. Странно было думать, что такое миловидное создание командовало Сопротивлением и в итоге своего добилось, но, как показывает твоя история, обладатели Гидро Глаза те еще хитрецы. Аратаки познакомился с Горо, генералом Сопротивления, и с Казухой, еще одним любителем заумных стихов и самокруток с травой наку. И почему Итто не вступал со своей бандой в свое время к ним, может, сейчас бы его репутация была чуть выше отметки “самодур-они, которого можно нанять разве что разгружать судна да рубить дрова”? Стали говорить про открытие границ с материком, стали суетиться люди - у многих там были семьи, учеба, мечты. Мечтать стали все, что раньше было под запретом - и даже такие лоботрясы, как банда вашего краснорогого героя. И даже такая, как Кудзе Сара - я видел, тэнгу, как ты красишь глаза и губы алым, и как загорелись вновь твои глаза-топазы, и как близок наш реванш! Восторг пузырился, как молоко в любимом напитке Аято, и нетерпение пропитало конечности всех обладателей Глаза Бога в Инадзуме. Что-то будет, что-то изменится, и голоса наши будут услышаны. Не все, конечно, разделяли тяги к переменам. Взять того же Такую, который изображал из себя неприступного и холодного они все время, а как узнал, что Куки Синобу хочет вернуться в Ли Юэ и закончить учебу, сразу посинел от тоски. - Прекрати издеваться, - сказал синерогий вредина, когда Итто это заметил, - у человека никогда ничего не может получиться с они. Мы не совместимы. Аратаки хотел взять и начать с ним бодаться на этот счет, но они были неподалеку от деревни Конда, которая могла неправильно понять стычку двух огромных демонов. - Ты, упрямец! Хотя бы признайся ей в своих чувствах. Давай я помогу тебе, братан, - не сдавался Итто, - можем сочинить для нее песню, или как-нибудь красиво выразим твою любовь. Например, можно вырезать ее фигуру из дерева! Такуя разъяренно бросил в него яблоко. - Лучше умереть! И ты ее видел, она слишком маленькая! - Куки совершеннолетняя, братан... - Я про то, что мы не... ай, ты все равно ничего в этом не смыслишь! Род они никак не продолжишь, понимаешь? Это он-то не понимает. Стоило бы обидеться на такое мнение о своей персоне, но это же Такуя. Он всегда таким был. - В любом случае, - Аратаки вспомнил того, с кем род они точно не продолжит, - если ты не скажешь ей, то велик шанс, что в Ли Юэ она встретит красивого Адепта. И плакали твои шансы, будешь, как олень в брачный период, рогами деревья бодать и выть. Синерогий они вытаращился на собрата, как на врага народа. Ха-ха, кажется, тактика аники сработала - надавил на больное. Аратаки надеялся, что эти двое все же смогут сойтись - на кого останется Такуя, случись что с ним? Куки заслуживает кого-то ответственного и без жажды приключений, хватило уже ей с буднями банды. Все строили планы, все строили дома и семьи, собирали деньги в поездку или уже складывали вещи в узел - и только, кажется, Аратаки не знал, что делать ему сейчас. Жизнь его даже не улучшилась с возвращением Глаза Бога - даже гордость его, уязвленная, не была восстановлена! Он все также жил на случайных работах, все также был безнадежно и беспросветно влюблен, и не знал толком, что делать со своей бестолковой жизнью. Возможно, отчасти поэтому он и любил Аято настолько сильно - тот всегда знал, где его место, и всегда имел один-два плана к отступлению и маневрам. Он почти всегда знал, что делать. Аратаки так восхищался им, забывая, что Камисато-старшему столько же от роду на этой израненной войнами земле, что и ему. - Так, - они больно похлопал себя по щекам, - не раскисать, бобовая голова Итто! Пока рано унывать!* * *
- …. Вот я смотрел на твои икры во время кризиса и думал, как мы с Аякой могли бы на одной такой неделю прожить... Вот тебе и любовь, вот тебе и доверие. Итто почувствовал, как былая волна возбуждения в нем превращается в морскую пену. Аято, между тем, посмеивался и со сбитым дыханием двигался в краснорогом они, с наслаждением сжимая за разведенные в сторону бедра. - Не обижайся из-за шутки, - мягко сказал Камисато и положил свою бледную ладонь на прижатый к животу и налитый кровью чужой член, чуть поласкал, и продолжил двигаться, - ну же... отдайся мне. Что еще тебе отдать, если я и так, вот он, под тобой и повержен? Господин Камисато, вы и правда любите изрекать пошлости. Аято, как завороженный, смотрел на звенящий и подскакивающий на мокрой груди золотой Глаз Бога, и двигался все неистовей, чтобы шлепки плоть о плоть оглушили обоих и свет померк перед глазами. Итто кончает обильно, всегда до неправдоподобности много - не допускай пошлой мысли о том, куда это в тебе помещается иногда. Ты выше этого, хотя бы с виду. Любовники устало укладываются рядом с друг дружкой, и Аято трогает теплый Глаз Бога на чужой шее. - На бубенчик похоже. - И на ошейник, да-да. Прекращай свои животные причуды, аники, - скалится Итто, и нежно обнимает ладонями за талию, - слушай, в следующий раз... можешь не выходить, все в порядке. Ресницы у Аято были длинные и мокрые, придавая ему заплаканный вид. Он вытер живот они ситцевой простыней, что пойдет в пламя, и улегся на него. - Хочешь, м? А не боишься, что обзаведемся полукровками-детьми? - и с улыбкой - как он ее любил! - пощекотал Аратаки подбородок. Тот опешил. - Аники, это как так? Мы же оба мужчины. Ты все-таки перебрал с кицунэ из храма, что вы там такое пьете... - В том-то и дело. Я вообще-то из храма пришел, а кто знает, на что способна эта злопамятная лиса, - Аято тихо посмеялся, - видел бы ты сейчас свое лицо! Тебя так просто одурачить, даже как-то жалко. Ладно, может, он Камисато и любил, но иногда все же хотелось взять, и уволочь его в чащу, чтобы там от души забодать. - Аники пользуется моим расположением, вот и все, - лишь сказал Итто, понимая, что любовь его счастлива и, в общем-то, не против проспать в объятиях до самого утра.