Be in for it

             PovТакемичи              Оказывается, похороны – это достаточно затратное мероприятие, как финансово, так и эмоционально. Мама откладывала деньги на чёрный день либо же на мою учёбу в институте, их и потратил. Точнее, я отдал сберегательную книжку отцу Хинаты и Наото, а он вернул мне её вместе с чеками. То, что там осталось, хватит максимум на год относительно беззаботной и сытой жизни, и то с условием, если я выйду на подработку хотя бы часа на четыре.              До сих пор из головы не выходит тело матери. Стоит закрыть глаза, как тут же вижу её истерзанное тело. Мне сказали, что её сбили на высокой скорости у пешеходного перехода, но я бы это так не назвал. Скорее, по ней проехались не один раз, а не просто сбили. Если бы не уцелевшая часть лица да характерные родинки у вен на руках, рассыпанные в своеобразных узорах, то я бы её не узнал. Мне не показали всего тела, но этого и не нужно. Белое полотно не способно скрыть торчащие из тела кости.              Первому, кому я позвонил в тот день – Рюгуджи Кен. Позвонить то позвонил, да только ни слова сказать так и не смог. И сейчас не могу. Похороны подходят к концу, почти все уже разошлись, кроме Кена и семьи Сано с Тачибаной старшим. В коридоре так же меня ожидает социальный работник, который в данный момент о чём-то разговаривает с Мансаку-саном.              Кен-кун присаживается на колени сбоку от меня, тут же накрыв левое плечо своей рукой. Прикосновение лёгкое, но даже так я чувствую от него поддержку с заботой. Снова реву, пусть и тихо. Я не был готов вот так расстаться с матерью. Ещё больше не желал, чтобы последний наш разговор был ссорой. То, что я тогда сказал… Это просто отвратительно…              Тело матери успели кремировать и уже выносят в вазе для праха. Взяв её в руки, продолжаю сидеть напротив фотографии матери. Сегодня третий день, как её не стало. Не могу поверить в это… Всё продолжаю надеется, что она сейчас войдёт в зал с целью проучить меня, чтобы мне и в голову более не пришло общаться с ней столь грубо. Но её всё нет и нет. И больше не будет. У меня больше нет возможности извиниться перед ней.              — Уже решил, что будешь делать дальше с её прахом? — Отрицательно мотаю головой на вопрос Манджиро, только что подошедшего к нам. — Тогда что думаешь о том, чтобы похоронить рядом с нашей семейной могилой? Будем вместе ходить на кладбище ухаживать за могилами. — Положительно киваю головой. — Тогда пойду, передам деду твоё решение. — Манджиро уходит в сторону так же тихо, как и присоединился к нам.              — Нам тоже пора. — Встав, Кен-кун тянет и меня за собой. — Давай, я помогу тебе встать.              Выйдя в коридор, встречаюсь взглядом с одним из социальных работников. Приятный на вид мужчина средних лет не внушает доверия, ведь прямо сейчас решиться моя судьба. Танако-сан был очень недоволен, когда узнал, что я ночевал две ночи в полицейском участке, о чём и начал возмущаться ещё до встречи со мной сегодня. Тачибана-сан не позволил мне вернуться в дом одному, и меня не отдал вот так сразу органам опеки. Социальные работники уже предлагали отдать меня родственникам, и даже собирали их контакты от меня. Да только… К кому я пойду?              Из родни есть одна тётушка, но к ней и своему кузену сам не пойду. Другие родственники слишком далеко живут от Токио, да и мне там не особо рады всегда были. То, что мама с кем-то там из родни смогла договориться – для меня чуду подобно. Да и на её похороны никто не пришёл из родных. Детский дом… Пожалуй, туда мне и дорога.              — Ханагаки Такемичи-кун, верно? — Никогда не понимал, зачем взрослые уточняют, если и так всё знают? — Моё имя – Танако Мегуми. Позволь для начала принести свои соболезнования. Может, присядем? — В коридоре стоят мягкие скамейки, на них и указывает мужчина. Присев не без помощи Кен-куна, стараюсь не смотреть на чужака. Перед глазами только урна с прахом. Трость укладывается Кеном рядом со мной, чтобы я в любой момент мог взять её. — Я бы хотел попросить всех несовершеннолетних выйти, кроме самого Ханагаки-куна. Наш с ним разговор касается только его и взрослых.              — Мы остаёмся. — Без раздумий произносит Манджиро.              — Он всё равно нам всё расскажет, как своим друзьям. — Тут же поддерживает Кен-кун нашего друга.              — В таком случае я буду вынужден попросить Тачибану-сана о помощи. И беседа с Ханагаки-куном будет вестись уже в моём кабинете. Учитывая его недавнюю травму… Это не будет хорошо для мальчика. — Видно, мужчина не первый год работает со сложными подростками. Знает, как и куда давить на жалость да вину.              — Идите. Я присмотрю за Такемичи-куном. — Не смотря на просьбу дедушки, парни не отходят от меня. Мансаку-сану приходится самому оттаскивать парней от меня. — Его никуда никто не увезёт, так что просто идите на улицу.              — Такемучи, если что, мы будем у главного входа. — Кен-кун всегда кажется взрослее своих лет.              И эта ситуация не стала исключением. Он первый слушается старика, недовольно выдохнув. Закинув Манджиро на левое плечо, парень уносит его. Сано младший недолго возмущается. Скрестив руки, он покорно висит. Так как на плече он лежит спиной, то мне видно его надутое лицо. Хочу улыбнуться, да только губы лишь дрожат. Элементарно уголки не в силах поднять.              — Радует, что дети настолько дружны. — Подмечает работник, поправляя очки на переносице. — Это тоже может сыграть нам на руку.              — Да, они у меня такие. Стоят горой друг за друга.              — Мансаку-сан, вы оговорились о том, что имеете родственное отношение к Ханагаки Такемичи. Это правда? — В разговор вмешивается Тачибана-сан. Возможно, из-за шока потери, либо потому что я толком и не слушал, прямо сейчас не понимаю, про какую такую родственную связь говорит полицейский. Кто кому родственник?              — Верно. Вот… — Достав сложенный в два раза белый конверт, он протягивает его Тачибане-сану. А я понимаю, что он похож на тот, который ему передал врач в день моей выписки. — Это докажет мои слова.              Прежде чем вернуть конверт обратно, мужчина изучает содержимое листа. Следующим содержимое конверта изучает социальный работник. Быстро всё прочитав, мужчина отдаёт бумагу Мансаку-сану. Мне и самому становится любопытно, что же там такого написано. Да и родство… Мне же это не послышалось?              — Значит, дедушка и внук? — Не воспринимаю данную информацию. Кто это тут дедушка и внук? — Ханагаки-кун, а ты говорил, что у тебя никого из взрослых нет. — С некой усталостью произносит Тачибана-сан. Закрыв рот рукой, он отходит на пару шагов назад. — Чёрт, мне следовало выяснить это, прежде чем пускать тебя, ребёнка, в морг на опознание тела.              — Это не вина Такемичи-куна. Его мама до последнего скрывала его от нашей семьи. Если бы не случайность, то я и сам бы не знал о внуке. — Тихо произносит Мансаку-сан, а я, по всей видимости, совсем дурачок. Про какого внука он говорит?              — А? Ой… — Закрыв рукой свой рот, глаза полицейского бегают от меня к Мансаку-сану и обратно. — Я… Простите…              — Мне всё равно надо было рассказать ему об этом. Не хотелось, конечно, при таких обстоятельствах.              — О чём это вы говорите? — Всё же подаю голос. Мне не хочется быть единственным в неведении.              — Давай обсудим это дома? — Предлагает старик, уложив свои руки в замок.              — А разве я поеду домой? — Искренне удивляюсь тому, что меня зовут "домой", а не в "детский дом".              — Именно. Мы поедем к нам домой. — С полной уверенностью отвечает Мансаку-сан.              — Чтож… Полагаю, у меня нет причин для того, чтобы забирать Ханагаки-куна прямо сейчас. — Что-то отметив в своём блокноте, социальный работник убирает его в свой кожаный портфель. — По приезду в офис я направлю постановление для определения опекунства вами над ним. Уж простите, усыновить вам не позволят. Сами понимаете, возраст.              — Буду благодарен за любую оказанную нам помощь.              — Тогда, раз вы всё решили… Мне отвезти вас домой? — Предлагает Тачибана-сан, проговаривая с какой-то долей вины.              — Спасибо, но не нужно. Я сегодня на своей машине. К тому же, нам нужно ещё на кладбище съездить. А вот в передвижении можете помочь Такемичи-куну? Мальчик ещё только-только восстанавливается после операции на колено, и ему ещё сложно самому вставать.              — Конечно. — Схватив под локти, мужчина ждёт мою реакцию. — Готов встать на ноги? — Кивнув головой, ощущаю, как меня подняли, даже не дождавшись реакции, когда я напрягу ноги. Секунда, и я на своих ногах. Даже удивиться не успеваю. — Давай пока я понесу урну. — Несмотря на предложение, держу урну левой рукой, тогда как правой беру трость. Почему-то не хочу отдавать ему.              Потихоньку иду на выход. Мансаку-сан идёт рядом со мной, поддерживая мой темп. Социальный работник убегает вперёд, спешно попрощавшись с нами. Тачибана-сан же отошёл от нас совсем недалеко, всего в пару шагов дальше от нас и то для того, чтобы придержать для нас дверь открытой. Выйдя на улицу, жмурюсь из-за яркого солнца. Руками не прикрыться, тень не сделать, потому потихоньку открываю глаза. К моему счастью, Кен-кун высокий парнишка, и как только он подходит ко мне ближе – прикрывает от яркого солнца.              — О чём говорили? — Тут же интересуются парни, спрашивая почти в унисон.              — Похоже, теперь я буду жить у вас дома, Манджиро-кун. — Сам не верю в то, что говорю. Просто анализирую всё то, что только что услышал от взрослых. — Мансаку-сан всё разрешил.              — Это замечательно, Такемучи. — Обняв меня с боку, Манджиро утыкается носом в моё правое плечо. — Я буду рад снова делить с тобой комнату.              — Угу… — Не знаю, что ещё ответить на радость парня. Я её просто пока не разделяю. Конечно, я рад, что это не детский дом, но не настолько, чтобы прыгать от радости с улыбкой до ушей.              — Майки, дай ему спокойно пройти к машине. Чего прилип так, а? — Отцепив Манджиро от меня, Кен-кун помогает мне пройти дальше.              Наверное, я никогда не привыкну опираться на трость. А вот к езде на спине Кен-куна – ещё как. Парень даже не спрашивает. Просто подставляет спину и подхватывает. Урна всё же забирается из моих рук. И если в руки полицейского отдавать её не захотел, то тут я ничего не имею против. Манджиро, пусть и дитя дитём, но с чем-то подобным он точно справиться.              Почти дойдя до машины Мансаку-сана, подмечаю Хину-тян и Наото, стоящих у полицейской машины. Оба бледные, с заплаканными глазами. Неужели и у них что-то случилось?              — А? — Тачибана старший тоже их подмечает. — А вы чего тут забыли? Разве вы не должны были помогать маме сегодня.              — Как это чего? Такемичи-кун… А я… А ты… — Уж не знаю, что она хотела этим сказать. Но я вижу её искренние слёзы. Неужели Хина-чан плакала из-за меня, моего горя?              Она беспокоиться обо мне, но и тронуть боится, пока я на спине Кен-куна. Утерев лицо рукавом, девушка снова смотрит на меня глазами, полными слёз. Кажется, я понял, почему будущий я был с Хиной-чан, пока мы менялись местами. Её искренность располагает к себе. Мы, мальчики, не такие яркие на чувства. В основном держим всё в себе, редко выпуская эмоции. Я же у мамы всегда был плаксой. И знать, что кто-то настолько же эмоционально разделяет твою боль… От этого сердце стучит быстрее…              — Хина-тян… Всё хорошо… — Почему-то хочется успокоить её. Протянув руку, глажу её по макушке. Благо Кен-кун не отходит в сторону. — Я не уеду из Токио.              — Не уедешь! — Уверенно выкрикивает девушка, подняв сжатые кулачки к лицу. — Я поговорила с папой! И Наото тоже не против, если ты будешь жить у нас. У нас пусть и небольшая квартира, но места всем хватит.              — Верно! Я буду рад такому старшему брату, как ты, Такемичи-кун! — Тут же поддерживает свою сестру Наото.              — Не так быстро. — Манджиро встаёт между мной и этими двумя. Ревность, не свойственная парню, выходит наружу. Хотя, мне кажется, я уже начинаю привыкать к таким эмоциям парня. — Такемучи – мой младший брат, и Эммы. Больше ничей! — Уверен, если бы не мои травмы, то Манджиро не просто бы прикрыл нас руками, а сразу запрыгнул бы, как он делает это обычно с Кен-куном.              — А? — Новость стала неожиданной и для этих двоих.              — Ханагаки Такемичи остаётся со своей семьёй. — К разговору присоединяется Тачибана старший.              — Что? Но я ведь уже и свою комнату приготовил для Такемичи-куна! — Видимо, даже если бы не семья Сано, то я бы всё равно не пошёл в детский дом. Я был не одинок… От данной мысли на душе как-то теплеет.              — Дома вам всё объясню. Садитесь в машину. Отвезу вас домой.              — Такемичи-кун… — Наото не успевает подбежать ко мне. Манджиро успевает перехватить малого. Благо, он ничего ему не делает. Просто относит на пару шагов от меня и ставит обратно на ноги.              — Прямо сейчас у моего Такемучи шок после горя потери. Не надо трогать его лишний раз. — Манджиро выдавливает из себя улыбку дружелюбия, и у него выходит это настолько плохо, что смотреть жалко.              — А? Но… — Наото смотрит на меня с какой-то надеждой, протягивая руку, но, видимо, не увидев от меня отклика, опускает руку. Сделав шаг назад, младшеклассник отходит к своей сестре. — Х-хорошо…              — Наото, давай поговорим в следующий раз. Я сегодня немного не в настроении. — Стараюсь быть сильным при нём. Достаточно с них беспокойства обо мне.              — Обещаешь?              — Угу. — И я постараюсь сдержать своё обещание.              — Тогда, увидимся.              — Всё, поговорили? Пошли в машину. — Тачибана старший берёт на руки Наото. С ним на руках и прощается в поклоне. — До свидания.              — Хорошего пути. — Тоже прощаюсь с ними.              — Нам тоже пора. — Похлопав Манджиро по плечу, Мансаку-сан открывает дверцы машины для нас. — Эмма наверняка уже заждалась.              Ещё немного и точно привыкну к тому, что Кен-кун всё делает за меня. И точно могу привыкнуть к тому, что Манджиро прилипчив, как пиявка. Возможно, это его способ успокоить и поддержать. И прямо сейчас я нуждаюсь в подобной поддержке. Парни садятся по обе стороны от меня. Кен-кун укладывает мою голову на своё плечо, тогда как Манджиро ложиться головой на моё плечо. Своеобразно, немного неудобно при движении машины, но так необходимо прямо сейчас.              На глазах снова наворачиваются слёзы, пусть уже и не такие сильные.                            Обед и ужин проходят в напряжённой обстановке. И я уверен, что причина этому – я. Эмма – единственная, кто пыталась увести разговор в иное русло. Манджиро просто не отлипает от меня, прилипнув всем телом, как коала. Кен постоянно молчит да виновно опускает глаза, как будто и правда провинился. Неужели он знает правду и до сих пор молчит? А Майки с Эммой? Осведомлены ли они о том, что я могу приходиться им родственником?              — Такемичи-кун, останешься на пару минут? — Не скажу, что не ждал подобных слов от Мансаку-сана. Но готов ли я к подобному разговору – вопрос хороший.              — Хорошо. — Соглашаюсь, ведь не знаю, когда ещё старик может решиться поговорить со мной.              — Пойду Кенчика провожу в спальню. — В отличие от того, как Манджиро вёл себя днём, сейчас он само послушание.              Мальчишки уходят на второй этаж. Эмма тоже уходит без лишних вопросов. Даже посуда в раковине осталась недомытой. По телевизору идут ежедневные вечерние новости, что сейчас звучат тише из-за уменьшения громкости звука. Отложив пульт от телевизора на тумбочку, и убедившись, что за дверьми никто не подслушивает, старик возвращается за обеденный стол.              — Итак… Это касается не только сегодняшнего дня… — И Мансаку-сан замолчал. Нахмурившись, он словно не знает, какие слова лучше подобрать. Встав со стола, старик медленно передвигается к книжному шкафу с открытыми полками.              — Мансаку-сан, вы, правда, мой дедушка? — Думаю, если не спрошу в лоб, то ответ от него так и не получу.              — Правда. Мой сын – твой биологический отец. — В его словах звучит усталость. Достав откуда-то с полок до боли знакомую обложку не то книги, не то альбома, старик садиться обратно за стол. — Манджиро тебе ещё не показывал наш семейный альбом?              — Э? Н-нет, не показывал. — Теперь понятно, почему обложка показалась такой знакомой. Просто в будущем она была слегка потрёпанной, а тут всё равно что новая. О том, что я видел некоторые фотографии у Наото, как и сам альбом, лучше умолчать.              — Ты похож на Макото, моего сына. Особенно пока волосы были осветлёнными. С чёрными же ты похож на Шиничиро. — Мансаку-сан сам открывает нужную ему страницу.              За детской фотографией Шиничиро спрятана ещё одна. Она старая, немного мятая в уголках, а главное – чёрно-белая с примесью не то жёлтого, не то бежевого. Но даже так понятно, что на фотографии изображён светловолосый мальчишка лет десяти. На его голове школьная фуражка и школьный костюм, застёгнутый до последней пуговицы. Из-за улыбки чёрные глаза чутка зажмурены. Если бы заранее не обозначили, кто именно запечатлён на бумаге, то подумал бы на себя.              — Это мой папа? — И всё равно спрашиваю, не веря собственным глазам. Для меня это даже странно… Всю свою сознательную жизнь не знать родного отца и неожиданно получить столько информации о нём одним днём… Не думаю, что сегодня смогу уснуть.              — Единственная детская фотография, которая сохранилась после его измены своей супруге. Сакурако, мать Манджиро и Шиничиро, слишком сильно любила моего глупого сына.              — А как он познакомился с моей мамой?              — Учились вместе в колледже. Знаю, что они не поддерживали связь после окончания учёбы. Да и некогда ему было, ведь Шиничиро родился спустя год после их с Сакуракой свадьбы. Встретились же они на встрече выпускников. Мне неизвестны подробности того вечера. И сына никак оправдывать не буду. То, что он сделал с твоей матерью… Это непростительно. Если бы я не умолял твою мать забрать заявление, то Макото и по сей день сидел бы в тюрьме за совершённое насилие.              Хоть Мансаку-сан и не говорит об этом напрямую, но мне понятен контекст его слов. Лишь сейчас я понимаю, почему мама так плохо отзывалась о моём отце, и почему была против осветления моих волос. Вместе с этим, я начинаю задаваться вопросами. А правда ли я был любимым сыном? Что если она не хотела рожать меня? Что если она вообще не хотела детей, а тут я – нежданный и негаданный?              — Значит… Я не был желанным ребёнком… — И сам опускаю голову, готовый снова зареветь.              — Я знал твою маму совсем недолго, но и этого достаточно, чтобы я мог с уверенностью сказать, что твоя мама точно любила тебя. Если бы всё было иначе, то она просто бы принесла тебя ко мне на порог ещё в день твоего рождения.              — Говорите так, как будто вам уже приносили детей на порог. — Хочу перевести разговор в шутку дабы хоть как-то улучшить атмосферу.              — Эмме было три года, когда мать отказалась от неё. — Вполне серьёзно произносит Мансаку-сан. — Повезло, что Мегуми был моим учеником в моём дзюдо. Он и связался со мной, когда увидел её дело.              — По Эмме и не скажешь, что она брошенный ребёнок.              — Просто она сильная девушка. — На лице старика наконец-то улыбка. Пусть слабая, всего лишь уголками рта, но это всё же улыбка.              — Так… Я могу звать вас дедушкой? — В детстве мне очень хотелось бабушку или дедушку рядом. Особенно сильно проявлялось подобное желание после посещения дома семьи Ак-куна и поедания всех вкусностей, приготовленных его бабушкой.              — Да. — Улыбка дедушки расширяется, пока плечи расслабляются. Чёрные глаза наполняются слезами, которые Мансаку-сан быстро утирает носовым платком. — Конечно, можешь.              — Теперь я знаю, в кого пошёл таким плаксой. В тебя, дедушка.              — И то верно.              Ведомый неизвестным порывом чувств, встаю с насиженного места лишь для одной цели – обнять дедушку. Он не отталкивает меня, наоборот, его руки дрожат, пока крепче сжимают мою талию. Лицо уткнуто в мою грудь, потому и чувствую, как намокает тонкая ткань чёрной футболки. Мне сложно представить, сколько сомнений было у старика всё это время. Ещё сложнее перенять на себя все его волнения. Я просто выдыхаю с облегчением только от одной мысли, что я не остался один в этой жизни.                            С дедушкой просидели почти час. Немного поговорили, немного помолчали. И с первым моим зевком, дедушка отправляет меня спать, хотя спать мне совершенно не хочется. Даже если лягу, то не думаю, что усну. В голове слишком много мыслей. Комната Манджиро находится на втором этаже, поэтому потихоньку поднимаюсь своими силами. И подумать не мог о том, что так скоро вернусь в дом Сано. Тем более и в мыслях не было то, что это место может стать и моим домом тоже.              — Уже поговорили? — В коридоре на втором этаже меня встречает Кен-кун.              Он уже в пижамных штанах и с распущенными волосами. Не впервые вижу его нагим, но всё равно удивляюсь и восхищаюсь его телом. Сразу видно, что подросток не перед телевизором сидел, а в уличных драках участвует. Мне бы тоже спортом заняться, что ли? Не хочу быть единственным среди ребят с мягким пузиком.              — Да, поговорили.              — Тогда пошли укладываться. — Утерев руки полотенцем, что висит на его правом плече, Кен-кун открывает мне дверь в спальню Манджиро. — Майки уже весь извёлся от ожидания.              — Кенчик, ты же тоже беспокоился о Такемучи! — Тут же ворчит Манджиро, вставая с дивана.              — И не стесняюсь этого, как пятилетка, в отличие от тебя.              — Ничего я не стесняюсь. — Подойдя ко мне впритык, Манджиро хватает под локоть правой руки и понемногу тянет в сторону разложенных футонов. — Просто беспокоюсь о моём Такемучи.              — Манджиро, я в норме.              — Сделаю вид, что поверил. Давай-ка сегодня сразу ляжем спать. А в душ сходим завтра утром, хорошо?              — Ладно. — Хоть и согласился, сна нет ни в одном глазу, но я, переодевшись в пижаму, всё же ложусь под одеяло.              Запах стирального порошка ударяет в нос. Видимо, Эмма постаралась к моему приезду. Прижав уголочек поближе к лицу, зарываюсь под одеяло с головой. Отчего-то так чувствую себя спокойнее и в некой безопасности. Наружу только макушка и торчит, по которой меня уже гладят чьи-то пальцы. Судя по длине, это пальцы Манджиро-куна. Спереди же меня приобнимают за плечи, укладываясь чуть ли не впритык ко мне. В лимонно-мятном запахе узнаю Кен-куна.              Закрыв глаза, остаюсь в таком положении. Я не один… Я не остался один…