Ятрочир

      Наступил новый день. Девочке не хотелось сдавать тест на допинг, но выбора особо не было: спортивная карьера была ей слишком дорога. (Без слёз, конечно, не обошлось, но Аля старалась не подавала виду.) А так как Татьяне нужно было взять часть крови, она отправилась с девочкой.       До спортивной школы шли в тишине. Женщина не раз пыталась разговорить девочку, но сделать этого не получилось. Настроение у Алёны было подавленным. А кто любит, когда прокалывают кожу и высасывают кровь?       — Ну, не переживай, зайка, это не больно, — заверяла Татьяна, пытаясь подбодрить спортсменку.       — Это не важно, но я не хочу. Это страшно.       — Ничего страшного в этом нет.       — Да это пиздец полный! — сказала девочка шёпотом, чуть ли не про себя, чтобы Татьяна не услышала. Но, конечно, это было слышно.       — Скажи-ка мне, пожалуйста, от кого ты таких слов набралась?       — Не знаю, как-то само, — ответила Алёна неуверенно.       — Ой, боже мой, — вздохнула Татьяна. — Не говори так, маленькая ещё.       Девочка с презрением кивнула, закатив глаза.       В спортивной школе Алю встретила тренер и по привычке обняла воспитанницу.       — А, уже поплакать успела, — замечает Дарья Сергеевна. Тренер знает её от корки до корки: после плача у Али на шее воспаляется давний шрам от пореза.       — Что, вот прям видно? — удивляется Алёна, не понимая, как тренер её раскусила.       — Да, я давно поняла. Что случилось-то? — спрашивает Дарья Сергеевна, приобнимая девчушку.       Аля отвечает взаимностью.       — Не хочу ничего сдавать, мне страшно.       — Да всё хорошо будет. Я с тобой, дочь, — заверяет девушка, улыбаясь.       Татьяна стояла рядом и умилялась отношениям тренера и девочки. Ей, конечно же, хочется добиться такого же доверия от Алёны. Но как это сделать?       — Я не могу смириться с этим, — продолжает спортсменка.       — Не накручивай себя, пожалуйста, а то ещё хуже будет.       — Можно сделать так, чтобы я без сознания была? Я не хочу вот так.       — Нельзя, ты и так в обмороки падаешь.       — Мне не нравится Артём…       — Тебе все врачи не нравятся, — справедливо замечает Дарья Сергеевна. — Давай ты просто успокоишься — и всё будет хорошо. Там, кстати, не Артём, а женщина какая-то. Неприятная, если честно.       В этот момент в здание заходит Даня и обнимает свою девушку. Пока он настраивал Алю, успокаивал и ласкал, Татьяна отвела Дарья Сергеевну в сторону.       — Дарья Сергеевна, вам не кажется, что у Алёны и Дани очень… так сказать, откровенные отношения для своего возраста? Я очень переживаю, а вдруг у них уже было? Страшно об этом думать!       — Волнение — это лишнее. Они созданы друг для друга. Посмотрите: да такого парня сейчас не найти почти! Он всегда её защитит, успокоит, приласкает. И насчёт интима можно не переживать: я с ней много раз пыталась поговорить — ну, половое воспитание, все дела — она даже слушать не хочет! Для неё это какое-то извращение, что ли. Думаю, это возрастное. Но близости у них быть не может. Даня хороший парень, не станет совращать маленькую девочку, да и ему самому пятнадцать. Маленькие ещё.       — Я сама попробую с ней поговорить. Но, думаю, если она с вами говорить не стала, то у меня шансов вообще нет.       — Если честно, я тоже так думаю, но вам стоит попробовать… Стоп! А где эта парочка?       Даня и Алёна уже были в кабинете, причем девочка — бледная, еле в сознании. Парень посадил её к себе на коленки и нежно прижимал; Аля пыталась сопротивляться, но Даня был сильнее. На ушко он шептал ей слова поддержки, целовал в щёки, тем самым несколько раз выводя девочку из полуобморочного состояния. Эти секунды длились бесконечно.       Когда кровь брала Татьяна, то было хотя бы не больно, потому что женщина использовала специальный прибор. А тут — лезвие, которым протыкают палец, потом ещё и кровь высасывают наружу… Хоть девочка и не боялась боли, естественно приятнее, когда страх не чувствуется физически. Иногда Алёна сама не может понять, чего именно она боится.       — Всё, — наконец говорит врач, прикладывая вату к пальцу.       — Видишь, всё хорошо, — поддерживает Даня, целуя свою вторую половинку в лоб.       Но уже на выходе из кабинета Алёна чувствует сильное головокружение. В глазах у девочки темнеет, в ушах что-то шумит. Парень попросил у врача нашатырь и медленно поднёс к девушке. А затем, поняв, что его любовь еле держится на ногах, взял её на руки.       — Дань, ты что творишь? Всё нормально, — протестует слабый голос.       — Ч-ш-ш, не трать силы, моя радость.       Выйдя из кабинета, Даня несёт Алю до скамейки, а потом аккуратно усаживает девочку. Татьяна сразу подбегает к ним.       — Солнце, солнце! Солнце, смотри на меня, пожалуйста! Ты слышишь? — тревожно говорит женщина, слегка похлопывая девочку по щекам.       — Ага.       — Меня в кабинет вызывают, держись, — говорит Даня, удаляясь в кабинет.       — Сколько пальчиков? — спрашивает Татьяна, показывая два пальца.       — Два по два, — отвечает Алёна, у которой уже двоится в глазах, она практически без сознания, а её глаза закрываются.       — Так-так-так, глазки открой, пожалуйста! Смотри на меня внимательно, говори со мной, — уговаривает женщина, приводя девочку в чувства.       — Всё нормально, не надо трогать, пожалуйста, — просит Алёна очень слабым голосом, пытаясь убрать руки Татьяны с лица. Это смотрелось даже смешно: девочка, будучи практически в обмороке, пытается доказать врачу, специалисту своего дела, что всё хорошо.       — Успокойся, зайка, я ничего плохого не сделаю, — заверяет женщина, медленно поднося к лицу девочки нашатырь.       Та лишь закрывает лицо руками, чтобы не чувствовать этот резкий запах.       — Всё, всё, вдыхай аккуратненько. Ты чего так перепугалась?       — Действительно! Да меня бензопилой чуть не разрезали!       — Ч-ч-ч… Это всего лишь маленький прокол — совсем не больно. Давай я пальчик посмотрю.       — Не надо, всё нормально.       — Зайка моя, кому ты это доказываешь? Ты бледная, как мел, и практически без сознания.       Татьяна аккуратно берёт палец Алёны, убирает ватку и видит крайне неаккуратный… разрез лезвием! Сначала ей казалось, что девочка преувеличивает, но вместо прокола там был действительно разрез! А боль от такого — достаточно сильная.       — Ай!       — Всё, солнышко, не трогаю.       Девочка уже пришла в себя и чувствовала себя относительно хорошо, когда из кабинета вышел Даня.       — Ну ты как?       — Хорошо вроде. А ты?       — Всё хорошо. Но она палец прямо растерзала! Неприятное чувство.       — Дань, давай посмотрю, — предлагает Татьяна. — У обоих, похоже, какой-то разрез — нужно обработать.       — Не надо, уже всё прошло, заживёт.       — Ну хоть ты не сопротивляйся! Давай, — говорит женщина с небольшой ухмылкой. — У-у-у, понятно… — Найдя у Дани примерно такой же разрез, она ужасается, не понимая, как можно так неаккуратно брать кровь, особенно у детей. — Кто же так «аккуратно» сделал?       — Даже у меня порезы аккуратнее, — взрывается Алёна.       — Аль, зря ты это сказала… — замечает Даня.       — Солнце, ты же прекратила это делать? — забеспокоилась Татьяна.       — Э… Ну, да…       — Об этом позже. Нужно обработать.       — А шрам останется?       — Ну, надеюсь, что нет, но возможно.       — Прикольно, парные шрамы! — в шутку говорит Даня, а затем добавляет: — Ладно, Аль, я погнал, у меня репетиция. Кстати, ты в вокалисты к нам не хочешь?       — Нет, это не мой стиль музыки.       — Ну, как хочешь, — пожимает плечами Даня и обнимает девочку. — Пока!       — Аль, пойдём домой? Чем быстрее обработаем, тем лучше будет, — предлагает Татьяна.       — Нет, нет, нет! С меня хватит этих мучений.       — Солнышко, я же не хочу делать тебе больно, но надо…       — Не надо.       — Если мы этого не сделаем, тебе будет больно. С раной может произойти всё что угодно.       — Переживу.       После долгого спора женщина взяла часть Алёниной крови для проверки, и они вместе отправились домой. Аля не хотела ничего обрабатывать, но намного комфортнее спорить у себя в комнате, чем в коридоре спортивной школы. Поэтому дома Татьяну ждал концерт с «не буду», «не надо», «не трогайте» и «со мной всё нормально».       — Зайка, я эти капризы до ночи могу слушать. Но это напрасно: все равно я всё сделаю.       — Не-а.       — Хм… Ну тогда есть другой вариант — зашить эту ранку. Хочешь?       — Не хочу…       — Тогда легче просто обработать. Пойдём.       Всё-таки Аля согласилась на эти пытки. Врач и девочка сели друг напротив друга за стол. Татьяна попросила дать руку, Аля неуверенно протянула её. Зная, что девочка может начать вырываться или дёргаться, женщина взяла её покрепче.       — Так, сейчас успокойся. Будет немножко неприятно, но потерпеть чуть-чуть надо.       — А что это?       — Ты не знаешь?       — Знаю, что этим обрабатывают фото и видео.       — А мама в детстве тебе ничего такого не делала? Ну, например, упала ты где-то, поранилась… Мама, может, зелёнкой или перекисью обрабатывала?       — Если я падала, то никогда маме об этом не говорила.       — Очень плохо. Не надо молчать. А если бы ты туда инфекцию занесла?       — Ну не занесла же, жива ещё как-то.       — Нельзя так, ты о своём здоровье вообще не думаешь.       — Это моё решение.       — Ладно, смотри, сейчас я буду обрабатывать перекисью. Будет немного неприятно, но потом всё пройдёт.       — Ладно.       Татьяна макнула ватку в перекись и уже готова была начать обработку, как вдруг девочка начала вырываться.       — Зайка моя, что случилось? Я ещё даже не начинала.       — Я не могу так. Не надо начинать, оно само заживёт.       — Моя ты радость, само оно никак не заживёт. Посмотри, пожалуйста, у меня в руках нет иголки или чего-то такого. Что может тебя пугать?       — Но я не хочу…       — Солнце, надо. Посиди спокойно, я постараюсь побыстрее. И прекрати дёргаться, пожалуйста, а то больнее может быть.       Татьяна взяла перекись водорода и капнула на порез. Аля стала выгибать другую руку в разные стороны, чтобы отвлечься от боли. Татьяна заметила это.       — Уже почти всё, потерпи ещё немножечко. Я понимаю, может быть немного больно…       Алёна успела вся перевертеться, чтобы заглушить физическую боль. Палец будто горел!       — Да, может быть больно, малыш, но ведь так надо. Вообще, я в шоке, что раньше тебе такого не делали.       — Было пару раз. Не понравилось. Поэтому перестала говорить, если упала, и всё само проходило.       — Зайка, лечение и не должно нравиться. И нельзя скрывать повреждения, понимаешь?       — Не очень. Легче не говорить.       — Ну нельзя об этом молчать! Потом ведь хуже будет.       — Хуже похода в больницу быть не может, поэтому легче лишний раз промолчать.       — Это совсем не так. Когда-нибудь вспомнишь мои слова, — заверяет Татьяна, понимая, что девочку не переубедить. (Но ей удалось немного отвлечь Алю разговором, и та уже не так сильно дёргалась.) — Всё, солнышко, я закончила. Но теперь нам нужно поговорить об очень важной вещи, — предупреждает женщина интригующим голосом, клея пластырь на палец. — Ну чего ты у меня такая зажатая? Расслабься, всё же хорошо. Нужно просто поговорить, — добавляет она, пытаясь немного помассировать плечи девочки.       Но Алёна дёргается и напрягается ещё больше.       — О чём?       — Ну, ты девочка уже взрослая… — нерешительно начинает Татьяна, но затем собирается с силами и добавляет твёрдо: — Нужно поговорить о половом воспитании.       — О нет! Я не хочу это обсуждать.       — Почему?       — Я и так всё знаю.       — Хорошо. Но давай я просто расскажу, а ты послушаешь?       — Не хочу я это слушать!       — Почему? В этом нет ничего такого. Что именно тебе не нравится?       — Я сама всё знаю и говорить об этом не хочу.       — Я должна с тобой поговорить, тем более у тебя парень есть…       — А это тут при чём?       — Думаю, ты понимаешь. Многие подростки совершают глупости, поэтому нужно знать про средства контрацепции.       — Мне всего тринадцать! — восклицает Алёна, закрывая уши руками.       — Ты просто должна понять, что это абсолютно нормально… Послушай меня, пожалуйста, Аля!       — Не буду я это слушать! Лет через пять послушаю.       — Нам надо об этом поговорить.       — Вы со мной о сексе хотите поговорить?       — Ну-у… Да.       — А, ну с этим у меня всё хорошо.       — Прекрасно… Так! В каком смысле?!       — В самом лучшем: ничего не было и не будет. И вообще, мне не нравится об этом говорить. Когда люди… Фу!       — Ты преувеличиваешь. Послушай…       — Не собираюсь я об этом говорить! И слушать не буду, — говорит Алёна, выходя из комнаты.       Но Татьяна её останавливает. Врач берёт девочку за руку, одно движение — и девочка вновь на диване.       — Сядь и послушай! — строго говорит женщина.       Алёна была в шоке. Обычно Татьяна спокойно говорила с ребёнком, объясняла, а тут… Мама девочки обращалась с ней хуже — могла накричать, унизить и даже ударить, — поэтому девочка росла такой запуганной.       — Прости, солнышко, я переборщила, — тут же извиняется Татьяна, поняв, что сорвалась на девочку.       — Я лучше пойду…       — Послушай, зайка, понимаю, я тебя напугала… Но, пожалуйста, послушай меня. Это важно.       — Хорошо, — неуверенно отвечает Алёна. Она не хочет слушать, но уже боится отрицать, боится, что будет крик или даже удар.       Татьяна начала свой рассказ, а Алёна в свою очередь стала делать вид, что внимательно слушает. Спустя десять минут женщина спросила девочку:       — Зайка, ты всё поняла?       — Да-да.       — Прекрасно, а теперь я хочу разобрать твой страх.       — II n' a juste pas s'il voud plait! — громким тоном отвечает Алёна на французском языке. (Девочка очень хорошо его знает и часто использует, чтобы никто не знал, что она сказала.)       — Что?       — Ничего.       — Ага… Так расскажешь? — спрашивает Татьяна.       — Нет.       — Вполне ожидаемо. Тогда я просто задам пару вопросов, хорошо? Только отвечай на них честно, это важно.       — Ага…       — Какого последнего врача ты посещала?       — Ну… Ту женщину, сегодня.       — А не считая сдачи крови?       — Тогда не знаю.       — Ладно, это упустим. Скажи, в детстве тебя запугивали злым дядей-доктором, который должен был прийти и сделать укол?       — Всё равно они меня обманули…       — Правильно, обманывали! Хорошо, что ты сама понимаешь, что врачи не опасны.       — …пришла тётя, — договаривает Алёна не то шутя, не то серьезно.       Татьяна на это искренне засмеялась.       — Аль, ну разве я такая страшная? — сквозь смех спрашивает она.       Ну, что сказать? Кому не нравятся блондинки с голубыми глазами? Наверное, не стоит объяснять, какая внешность была у Татьяны…       — Нет, красивая.       — Спасибо, — улыбнулась женщина.       — Но родители были отчасти правы, — продолжает Аля.       — Пора бы тебе понять, что врачи помогают избавиться от болезней, а не мечтают причинять боль.       — Да, я понимаю. Но я не хочу по своему желанию.       — Ой, боже! — вздыхает Татьяна. — Никогда с детьми не работала, а на педиатра хотела идти. Вот, честно, не знала, что с детьми так тяжело.       — Ну, не все дети сложные. Бывают и милые, — замечает Аля, улыбнувшись.       — Подожди, то есть ты считаешь себя сложным ребёнком?       — А разве со мной легко?       — Если честно, не очень. Никогда не встречала такую запущенную фобию. Было, конечно, такое, что кто-то боялся, но никто не сопротивлялся. И, главное, ты боишься не только лечения, но и самих врачей.       — Ну вот такой у меня характер — меня не переубедить.       — Я заметила, — Татьяна ласково улыбается. — Кстати, Даня сегодня тебя про вокал спрашивал. Ты поёшь?       — Да.       — Ты прям блещешь талантами! Споёшь что-нибудь?       — Нет.       — Почему?       — Не хочу.       — Ну а когда мы с тобой сможем подружиться? — спрашивает женщина.       — Не знаю. Я не готова дружить со своим страхом, — честно отвечает девочка.