А на день рождения подарите мне небольшой набор цветных карандашей. Я раскрашу свою жизнь.
Автор неизвестен
Небо заволокло темно-фиолетовыми, почти черными тучами. Трудно было поверить, что совсем недавно яркое солнце приветливо освещало всю округу. Невесть откуда налетевший ветер трепал кроны деревьев небольшой рощицы, от его порывов трава в саду пригнулась к земле. Лилии, росшие в небольших клумбах, качались из стороны в сторону, их разноцветные лепестки то и дело срывались и уносились прочь. Из-за леса слышались пока еще негромкие раскаты грома, а небо над возвышающимися вдали неприветливыми и мрачными деревьями озарялось вспышками молний. В гостиной царил полумрак, разгоняемый лишь танцующими языками пламени камина. Гермиона, зябко поджав под себя ноги, сидела на полу перед ним, окруженная ворохом рисунков. Сегодня она была одета в простую белую сорочку, напоминавшую больничную и доходившую ей до колен. Ее обычно заплетенные в косу волосы чуть взлохмаченными волнами струились по спине, к низу завиваясь неаккуратными кудряшками. Ее нахмуренное лицо было несколько отечным. И если бы не странные обстоятельства, то Северус сказал бы, что она всю ночь провела в библиотеке, штудируя наизусть очередной учебник по зельеварению, надеясь впечатлить его прямыми цитатами, а не собственными выводами. За все то время, что провел здесь, он успел многое о ней узнать. Например, что во время скитаний по лесам в поисках крестражей, она развлекала себя чтением «Истории Хогвартса», которую зачем-то взяла с собой, периодически чередуя ее со сказками барда Бидля и книгой «Волхование всех презлейшее», которую стащила из директорского кабинета. Однажды, когда погода на улице была такой же как сейчас, она поведала ему историю о влиянии частицы души Темного Лорда, заключенной в медальон Слизерина, на мысли и чувства свои и своих друзей. Рассказала о том, как мальчишка Уизли, поверив в собственную галлюцинацию, помноженную на переживания за семью, бросил их с Поттером. При этом всячески старалась оправдать его малодушие, списывая все на действие крестража, который словно нашептывал тому, кто попадал под его влияние, что вокруг нет друзей, лишь враги. Северус на это лишь хмыкнул, но комментировать никак не стал. Он сам не понаслышке знал, что значит попасть под влияние и подчиниться чужой воле, полностью уверенный в том, что это самое сокровенное желание. Часто она рассказывала о детстве и родителях, а потом подолгу молчала, уставившись на огонь. И Северус был ей бесконечно благодарен за то, что предаваясь приятным воспоминаниям, которые затем неизбежно влекли за собой осознание суровой реальности, она не впадала в истерику. Возиться с плачущей навзрыд Грейнджер без возможности покинуть ее пристанище до утра он не желал. И к тому же в принципе не знал, как вести себя с эмоционально нестабильной женщиной. Все женщины, с которыми он когда-либо имел дело, были вполне уравновешенны, за исключением разве что его матери. Он часто заставал ее в слезах. Наверное, оттуда и взялся этот безотчетный страх. Мало-помалу Северус выучил некоторые привычки Гермионы. Например, теперь он знал, что когда она сосредоточенно думает над чем-то, то покусывает кончик пера. Так бывало, когда они вместе пытались расписать поэтапную варку некоторых зелий, примерные рецепты которых теперь хранились в его лаборатории. А когда в непогоду небо грохочет, скрытое хмурыми тучами, Гермиона старается не выглядывать в окно и лишь едва заметно вздрагивает от каждого раската грома. Как сегодня. Он заметил, что она все время мерзнет, даже когда солнце стоит высоко в небе, а его яркие теплые лучи припекают так, что кажется еще немного — и Северуса хватит солнечный удар. В ее гостиной в камине всегда горит огонь, а Гермиона временами подсаживается к нему так близко, насколько это возможно, протягивает озябшие, покрытые гусиной кожей руки с отдающими синевой ногтями к пламени и трет их друг о друга, пытаясь согреть. Бутерброды она предпочитает с сыром, а кофе — капучино — пьет из огромной ярко-красного цвета кружки в виде клубники, которая, казалось, создана лишь для того, чтобы неимоверно раздражать его своим абсурдно веселым видом. Северус не знал, для чего ему вся эта информация, абсолютно бесполезная, но сколько ни старался, не мог выбросить ее из головы. Иногда он задавался вопросом: те базовые чувства, что испытывает Грейнджер, — голод, жажда, холод, — они имеют какое-то отношение к ее физическому телу или являются фантомными, привычными, отложившимися на уровне генной памяти инстинктами. Гермиона молчала и, казалось, не замечала, что находится в доме не одна, хотя прямо за ее спиной, расположившись на диване, сидел ее постоянный и единственный гость и бывший преподаватель зельеварения и с любопытством наблюдал за ней. Она взяла первый лист бумаги и провела по нему кончиками пальцев. Выпрямившись, Северус взглянул через ее плечо на рисунок. На нем были изображены мужчина и женщина на фоне Эйфелевой башни. Их улыбающиеся лица светились от счастья. На вид им было не больше сорока лет. С первого взгляда на портрет ни у кого бы не осталось сомнений о наличии близкого родства художника и изображенных на нем людей. У женщины были длинные немного волнистые волосы каштанового цвета и темно-карие глаза, которые ярко выделялись на светлом лице с высокими скулами. Мужчина рядом имел несколько одутловатое лицо, лишенное какой-либо растительности. Прищуренные глаза светло-карего цвета лучились теплом, совсем как у его дочери в те моменты, когда ее не накрывала хандра. Волосы его заметно поседели и поредели, поэтому нельзя было сказать точно, от кого Грейнджер унаследовала свою непослушную гриву. Но в остальном она взяла от родителей лишь самые лучшие черты, преумножив их и привнеся свои собственные, присущие только ей одной. Гермиона в последний раз обвела кончиками пальцев фигуры родителей и бросила портрет в огонь. Не ожидавший этого Снейп вздрогнул от резкого шипения взметнувшегося вверх пламени, что охватило портрет в считанные секунды, и дернулся было к ней в попытке остановить. Но заметив, что она отрешенно наблюдает за тем, как огонь уничтожает то, что, видимо, должно было остаться лишь воспоминанием, передумал. Когда от портрета не осталось даже пепла, Гермиона потянулась за следующим. На нем был изображен, ну кто бы сомневался, Гарри Поттер. Он широко улыбался и смотрел с портрета прямо на него. Вид его при этом был тошнотворно самодовольным. Рядом с ним порхал золотой снитч, а сам Поттер сидел на метле, крепко обхватив ее обеими руками. На прорисованных позади него трибунах угадывались силуэты людей, представляющие собой беспорядочную толпу болельщиков. Вскоре портрет Поттера отправился в камин вслед за портретом родителей девчонки. Северус нахмурился. Он, конечно, ничего не имел против избавления от нахальной улыбки Поттера даже таким образом, и сам с удовольствием подкинул бы еще поленьев в огонь, чтобы уж наверняка. Но мотивацию Грейнджер он понимать отказывался. Следом за Поттером в камине оказалось рыжее недоразумение Уизли. Он, так же как и Поттер, рассекал на метле, но одет был в экипировку вратаря, отчего казался еще крупнее, чем был на самом деле. Далее последовала вся его семья, членам которой было отдано по одному портрету. Когда последний из написанных Уизли был погребен в ярком пламени камина, Северус не выдержал и заговорил: — Мисс Грейнджер, зачем вы сжигаете портреты своих друзей и родных? Гермиона дернула головой в его сторону, будто и забыла о присутствии гостя у себя в жилище. Она пожала плечами и взяла следующий лист бумаги. На нем, мечтательно смотря в ясное голубое небо и теребя пальцами ярко-желтый одуванчик, была изображена Луна Лавгуд. Ее чуть навыкате глаза бледного серого цвета как и в жизни не выражали ничего, кроме задумчивой грусти. И прежде чем и этот портрет постигла участь предыдущих, Северус спросил: — Вы скучаете по ним? Гермиона повернула голову к нему, но тут же отвернулась, словно боялась поймать его взгляд. Она поднесла уголок бумаги к огню, отрешенно глядя на то, как пламя, подобно дикому зверю, живущему в неволе и почуявшему запах пищи в руках хозяина, принялось осторожно лизать бумагу, будто пробуя на вкус, пока не охватило весь портрет, жадно, хищно, ненасытно. — Скучаю, — наконец тихо ответила Гермиона и усмехнулась. — Кроме них у меня никого не было. — А теперь нет и их, — еще тише добавила она после небольшой паузы. Северусу совершенно не нравилось, какой оборот приобретает их диалог. Еще больше ему не нравилось ее сегодняшнее настроение и непогода за окном. Он не собирался быть жилеткой для кого бы то ни было, не собирался убеждать девчонку в том, что ее друзья безмерно скучают и делают все возможное, чтобы снять проклятие, а проблема с обливиэйтом ее родителей может оказаться не такой уж и нерешаемой. Северус давно обозначил для себя рамки в этом странном общении, заступать за которые не хотел ни при каких обстоятельствах. Но сейчас впервые за все время изнутри его грыз маленький червячок сомнения: правильно ли он поступает? Возможно, стоит внушить ей мысль, что она нужна своим друзьям и что проклятие спадет само собой? Северус покачал головой. Было бы смешно, если бы все оказалось так просто. Родовое проклятие Блэков — Северус все же склонялся к тому, что это было именно оно, — не может быть снято силой любви или… О чем там вечно разглагольствовал Альбус? И все же он чувствовал, что должен что-то сделать или сказать хотя бы для того, чтобы разыгравшаяся за окном буря наконец прекратилась. — Что натолкнуло вас на эту мысль? Вы думаете, что не нужны им? Гермиона снова повернулась к нему и грустно улыбнулась, покачав головой. — Нет, вовсе нет. Темное небо озарилось яркой вспышкой, и вмиг снаружи раздался оглушительный грохот. Казалось, молния ударила где-то совсем рядом. По красной черепичной крыше забарабанил дождь. Гермиона прикрыла глаза и, шумно вздохнув, продолжила: — Просто им здесь не место. Взяв следующий листок бумаги, она отправила в камин и его. Северус не обратил внимания, кто из ее друзей был изображен на нем. Он вдруг почувствовал необъяснимую злость. Он и сам не понимал, откуда она взялась. А может, не хотел признаваться в этом даже самому себе. В словах Гермионы он уловил заботу, страх за друзей и родных. Значит, находиться здесь не так безопасно, как кажется на первый взгляд. И он был уверен, что опасность исходит из леса. При этом он провел здесь в ее компании уже достаточно много времени, а она и словом не обмолвилась о том, что может его здесь подстерегать. Возможно, однажды и он уснет и не проснется, но ее, казалось, это не интересовало вовсе. Северус, может, и более спокойно отреагировал на это осознание, если бы сам ввязался во все это, если бы имел четкое представление о том, что происходит. Но все происходящее стало для него полнейшей неожиданностью, и как человек, привыкший ждать удара в спину, он ко всему относился с крайней подозрительностью. К тому же подсознательно он чувствовал, что девчонка знает гораздо больше, чем говорит. И это также добавляло каплю масла в огонь его гнева. — А кому здесь место? — сквозь зубы процедил Северус. — Вам? Или, может быть, мне? Гермиона пожала плечами и промолчала. Казалось, она совершенно не замечала сквозившей в его голосе с трудом сдерживаемой ярости. Взгляд ее снова был обращен на огонь. — Не знаю, — не поворачиваясь, наконец ответила она так тихо, что Северусу пришлось податься всем телом в ее сторону, чтобы расслышать слова. Голос ее был не громче шепота. — Но отсюда нет выхода. В словах послышалась обреченность и смирение. Снова. — Так почему бы мне не сообщить об этом вашим друзьям? — Гермиона повернулась, недоуменно посмотрев на него в упор, и Северус продолжил: — Они ведь все это время искали способ вернуть вас в ваше бренное тело, задействовали все связи, чтобы скрыть произошедшее от общественности, искали лучших специалистов в обоих мирах, практикующихся на подобных недугах. А вам, как выяснилось, это вовсе не нужно. Вы заперли себя здесь, в ваших грезах, и осваиваете живопись, потому что вам так удобно. Хотя я на самом деле думаю, что вы просто трусиха. Острые, как лезвие бритвы, слова так и сочились ядом и попадали точно в цель, но он и не думал сдерживаться. Сегодня он как никогда хотел знать то, что знает она об этом месте и обо всех его окрестностях. И собирался узнать это любой ценой. Глаза Гермионы наполнились слезами, но она тем не менее стойко выдержала его пылающий злостью взгляд, молча и с гордо поднятой головой. Поняв, что она ничего не собирается отвечать, Северус заговорил вновь, глядя на нее в упор, гипнотизируя, словно боялся потерять зрительный контакт: — Мисс Грейнджер, расскажите мне, что это за место, что за лес вокруг. — Увидев, что она опустила голову, он как хищник, завидевший жертву, соскользнул с дивана и в мгновение ока оказался прямо перед ней. — Отсюда действительно не найти выхода до тех пор, пока вы не будете сотрудничать. Так расскажите мне все, что знаете. Гермиона еще ниже опустила голову так, что подбородок уперся в грудную клетку. Растрепанные волосы густой кудрявой завесой скрыли ее лицо. Она крепко зажмурилась, и несколько слезинок упали на сложенные на коленях ладони. Северус обхватил ее за плечи и легонько встряхнул. Она замотала головой, и он тут же убрал руки, однако не отсел, восстанавливая дистанцию. Гермиона чувствовала близость его тела, чувствовала опасность, исходящую от него, решительность и готовность самому отправиться в этот злосчастный лес на поиски ответов, если не удастся добиться их от нее. Но вместе с тем, каким бы глупым это ни казалось, она чувствовала его страх. Липкими щупальцами он опутывал его ауру и пытался дотянуться и до нее. Она не знала, чем он обусловлен. Не знала, боится ли он за себя, за нее, за спокойствие магического мира или же это просто ответная реакция на непонятную ситуацию. Но в том, что она чувствовала его так же отчетливо, как видела сейчас Снейпа перед собой, Гермиона была уверена. Наконец она медленно подняла голову, решительно отводя взгляд, чтобы ненароком не взглянуть в его глаза и увидеть там наряду с яростью презрение. — Это королевский лес Дин, — тихо начала Гермиона, украдкой смахнув еще пару слезинок. — Таким он бывает в конце весны или в начале лета. Таким я помню его с детства. — Тот самый, в котором вы весьма неумело прятались от Темного Лорда и его приспешников во время вашей… великой миссии? — Северус, изогнув бровь, обвел пространство вокруг весьма красноречивым взглядом. — Мне он отчего-то запомнился совершенно другим. Гермиона кивнула. — Мы с родителями приезжали сюда в это время и снимали дом. Такой же, как этот. — Она плавно повела рукой в воздухе. — Специально для этого они одновременно брали отпуск. Зимой лес выглядит совсем не так приветливо, как сейчас. Кстати, может, вам это покажется удивительным, но наша палатка стояла как раз на этой поляне, — она замолчала, а после паузы добавила: — Только дома с садом там уже нет. — Допустим. А что за деревья окружают ваш дом? И почему там, — Северус махнул рукой в сторону окна, — стоит совершенно другое время года? На него ваше воображение не распространяется? Гермиона уставилась застывшим взглядом куда-то в одну точку и продолжила: — Та чаща вокруг… Я никогда там не была. Родители не разрешали мне уходить с опушки. Я видела ее лишь мельком в то время, как мы добирались досюда на машине. — То есть это не совсем фантазия, — задумчиво проговорил Северус, будто самому себе, и кивнул. — Это те места, которые вы когда-то видели собственными глазами. — Ее слова подтверждали его собственные соображения на этот счет, но в отношении лесной чащи вокруг ситуация совсем не прояснилась. Напротив, все только запуталось. — Но вы ведь должны были также видеть из окон кроны деревьев. Наверняка они были такими же зелеными, как и все вокруг. Гермиона блуждающим взглядом медленно обвела гостиную, и у Северуса сложилось впечатление, что она не договаривает специально и лишь тянет время. Он решил ее подстегнуть. — Мисс Грейнджер, следующей ночью я вернусь вновь, и так будет до тех пор, пока вы живете в вашем выдуманном мире. Вам не удастся сбежать от этого разговора. «Ну или до тех пор, пока я не начну принимать зелье сна без сновидений», — мысленно добавил он. — В этой лесной чаще… — она неуверенно замолчала. — Она странная, пугающая и… В моем воображении ее нет. Будто вспомнив, зачем она здесь, Гермиона снова вернулась к камину и взялась за портреты. Не прошло много времени, как пламя полыхнуло красноватым оттенком и поглотило еще одно рукописное лицо, принадлежащее кому-то из ее друзей. Северус шумно выдохнул. Злость понемногу утихла, но откуда-то изнутри густой тягучей волной поднималось раздражение от того, что каждое слово из девчонки приходилось вытягивать чуть ли не силой. Захотелось опять встряхнуть ее, чтобы окутавшая меланхолия наконец спала и та Грейнджер, к которой он уже успел привыкнуть, вернулась. — Что в ней пугающего? Гермиона замялась и потерла сосредоточенно нахмуренный лоб. — Мне кажется, что когда-то там происходили убийства. Я слышала голоса: кто-то звал на помощь, выкрикивал заклинания. Я видела их всполохи. Северус задумчиво постучал указательным пальцем по подбородку. А вот это уже интересно. Хотя по-прежнему ничего не понятно. — Убийства были реальными? Может быть, они родились в вашей голове так же, как и все это, — он обвел рукой пространство вокруг. — На фоне пережитого вами во время войны это вполне могло произойти. Гермиона повернулась к нему и вздернула подбородок. — Я не сумасшедшая. И это не послевоенные травмы. В этом лесу погибали люди, — впервые за все время этого странного сна в ней проснулось что-то похожее на прежние самоуверенность и всезнайство. — Кто они? Эти люди ваши друзья? — Нет, — она покачала головой. — Им здесь не место. Северус раздраженно закатил глаза. — Вы повторяетесь. Кто эти люди? — Я не знаю, — проговорила она, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, превозмогая дрожь. — Может, вы знаете убийцу? Гермиона покачала головой. — Не знаю, — повторила она. Ложь. Он почувствовал ее отчетливо. Несмотря на всю богатую фантазию, врала Грейнджер из рук вон плохо. Интересно, кого она покрывает: убийцу или жертву? — Голоса всегда одни и те же? — невозмутимо продолжил Северус, не заостряя внимания на собственных ощущениях и догадках. Сейчас важно вытянуть из нее как можно больше информации. Об остальном можно подумать позже. — Возможно, это своеобразная проекция вашего мозга на какое-то событие, которое вы проживаете снова и снова, как один и тот же кошмарный сон, — он строил одну догадку за другой. При упоминании о кошмарах Гермиона едва заметно задрожала, что не могло от него укрыться. — Сон во сне? Я о таком не слышала. И… Нет, не думаю, что это всегда одни и те же люди. Голоса меняются. Иногда женщина зовет на помощь, иногда это мужчина. — Что насчет Малфой-мэнора? — Гермиона приподняла брови, непонимающе глядя на него, и Северус решил пояснить свою мысль: — Во время вашего плена и пыток в Малфой-мэноре вы наверняка находились в состоянии сильнейшего стресса. Возможно, это ваше подсознание подкидывает вам какие-то события того периода. Гермиона покачала головой. — Значит, голоса людей, которые вы слышите, вам абсолютно не знакомы, — произнес Северус, не сводя с нее внимательного взгляда. — Нет, — ответила Гермиона и отвернулась к огню. Северус вздохнул, поднялся на ноги и направился к окну. Его не переставало одолевать чувство, что Грейнджер что-то скрывает. — Значит, придется исследовать этот лес. Рука Гермиона с зажатым в пальцах очередным портретом замерла на полпути к камину. — Прямо сейчас? — спросила она дрожащим голосом. — Нет, когда закончится гроза, — ответил Северус и повернулся к ней. — Кстати, а когда она закончится? Гермиона пожала плечами. — Скоро, — неопределенно проговорила она. — Хорошо, я подожду, — Северус встал спиной к окну и облокотился на подоконник, принимая удобное положение. Гермиона не ответила. В комнате был слышен лишь треск поленьев в камине, шелест бумаги, которую она перебирала одеревеневшими и белыми как мел пальцами, да звуки грозы, доносившиеся с улицы. В обоюдном молчании прошло достаточно времени, но буря и не собиралась заканчиваться. Казалось, она, наоборот, разыгралась пуще прежнего. Штормовой ветер завывал в каминной трубе, с силой бросал листву и дождевые капли в оконное стекло. Небо совсем почернело и стало темно как ночью. Обернувшись, Северус за завесой дождя не увидел леса, в котором, по словам Грейнджер, творилось что-то неладное. — Мисс Грейнджер, зачем вы это делаете? Отправив очередной портрет в огонь, она повернулась и моргнула, покидая на время свои мысли. — Я рисую их, и мне кажется, будто мы снова вместе и все хорошо, — она сглотнула. — А потом на меня обрушивается реальность происходящего и нереальность этих грез, и я прощаюсь с ними, но они по-прежнему остаются со мной в моих мечтах. Северус хмыкнул. — Прекрасно, что хоть на один вопрос вы смогли ответить внятно, — проворчал он. — Но сейчас я не об этом. Она смотрела на него все таким же непонимающим взглядом, но Северус был уверен, что она прекрасно знает, о чем он. — Я о грозе. Скажите, это ведь вы заставляете небо хмуриться? Гермиона улыбнулась первой искренней и веселой улыбкой за сегодня. — Вы серьезно? — она хихикнула. — Вы правда думаете, что это я управляю погодой? Северус пожал плечами. Он не знал, что думать. Впервые он столкнулся с чем-то, чему он не мог дать ни одного, даже самого смелого объяснения. Все они разбивались о невозможность происходящего даже в мире, где магия воспринимается как совершенно обыденная часть человеческой жизни. — Это ведь ваш сон. Почему бы не предположить, что и погодой здесь управляете вы? — он пожал плечами. Гермиона задумалась. — Да, это вполне логичный вывод, — ответила она наконец. — Но вы ошибаетесь, профессор, я не управляю погодой. Скорее она управляет мной, — тихо добавила она после недолгой паузы. Северус кивнул. Снова ложь. Он давно заметил некоторую закономерность, связь погоды с ее настроением, но пока не был до конца уверен в своем предположении. — Значит, точно вы не знаете, когда закончится дождь, — подытожил он, и Гермиона в ответ покачала головой. Северус выглянул в окно и хмуро осмотрел окрестности, все, что смог разглядеть в вечерних сумерках сквозь сплошную пелену серого проливного дождя. В этот раз исследовать лес не получится. Придется отложить эту затею на время. Но зато ничто не помешает ему вывести Грейнджер на откровенный разговор и попытаться вытащить из нее хоть какие-то крохи информации. — Ваши друзья знали об этой вашей способности? — Северус вернулся к дивану. Гермиона настороженно прищурилась. — О какой? Северус жестом обвел гостиную. — Об этой, — полувопросительно уточнил он. — Вы раньше затягивали других в свои сны? Гермиона отодвинула оставшиеся рисунки и потерла нахмуренный лоб. — Это случалось в детстве, — ответила она наконец. — Когда мне снились страшные сны, я звала на помощь папу. — Она грустно улыбнулась. — А утром он рассказывал мне о том, что видел во сне. Он думал, это его сон. А потом профессор Макгонагалл рассказала родителям о моей магической сущности, и я перестала воспринимать магию как что-то опасное, что-то, что нужно скрывать ото всех и стараться вытравить из себя. Со всеми чудовищами я справлялась уже сама. Помню, лишь однажды в Хогвартсе я позвала на помощь Гарри и Рона. Они неделями наперебой рассказывали друг другу о том, как они лихо сумели победить в неравном бою горного тролля еще раз во сне. Гермиона усмехнулась. При упоминании родителей и друзей ее лицо преобразилось. Оно будто засветилось изнутри, на губах теперь играла легкая добрая улыбка, а глаза лучились теплотой и смотрели куда-то вдаль. Северус невольно засмотрелся, но, опомнившись, тряхнул головой и отвернулся, рассердившись на самого себя за чрезмерную и совершенно неуместную сейчас внимательность. — Значит, это было в последний раз, когда кто-то видел ваш сон? Она пожала плечами. — Да… наверное, — неуверенно проговорила она. — Но с тех пор мне никто больше не рассказывал по утрам мои же сны. Северус промолчал, и Гермиона снова вернулась к своему занятию. Время шло, но никто из них не спешил нарушать тишину. Каждый был занят своими мыслями. Казалось, что впервые с тех пор, как оказался здесь, он прислушался к своим ощущениям. Но ничего необычного не уловил. Все это вообще мало походило на сон. Он вспомнил, как получил ожог в лаборатории. Боль была вполне реальной, к тому же остались едва заметные шрамы на пальцах. Он вспомнил пикник. Они перекусывали бутербродами с индейкой и запивали их травяным чаем. Он отчетливо помнил их вкус и сладость чая. Естественно, он не преминул заметить, что она переборщила с медом — чай стал похож на сироп и совсем не чувствовался аромат трав. Эти ощущения тоже были реальными. Настолько, что это завораживало и пугало одновременно. А утром, когда он проснулся, то ушел в лабораторию не позавтракав, потому что был не голоден. — Сегодня день моего рождения, — тихо проговорила Гермиона и обернулась, ища глазами своего каждодневного гостя. Ответа не последовало, потому что в следующее мгновение комната опустела, и она вновь осталась одна.***
— Северус, ты куда-то уходишь? Вивиан вышла в прихожую как раз в тот момент, когда он уже успел схватиться за дверную ручку. Когда он вернулся домой, она принимала ванну, а ему в голову вдруг пришла одна мысль. Не зная точно, насколько это может затянуться, он собирался тихо и незаметно выскользнуть из дома, будто его здесь и не было, а потом вернуться обратно и тем самым избежать каких-либо объяснений. Он часто задерживался в лаборатории, забывая о времени, поэтому ничего необычного в этом не было бы. К тому же в случае чего она ведь всегда может отправить ему Патронуса, не то чтобы она хоть раз это делала, но и необходимости такой в принципе не возникало. Однако Вивиан оказалась сегодня на удивление быстрой. Стоило ему ступить на порог, как она, словно почувствовала неладное, оказалась позади него, одетая лишь в тонкую полупрозрачную ночную сорочку белого цвета. Волосы ее были слегка влажными и спускались прямыми светлыми прядями, скрывая плечи будто вуалью. Она стояла, прислонившись к стене, слегка склонив набок голову, и внимательно следила за тем, как он, не желая обнаруживать свое присутствие, пытается быстро покинуть дом. Судя по ее нервозному притопыванию босой пяткой по деревянному полу, она простояла там достаточно, чтобы сделать соответствующие выводы. Северус и думать не хотел, что это были за выводы, но ее хмурое выражение лица и сведенные к переносице брови говорили сами за себя. — Я хочу прогуляться. — Так поздно? — в голосе послышалось недоверие. Северус посмотрел поверх ее головы на большие напольные часы, что виднелись в гостиной. — Для прогулки вполне приемлемо. — Мы могли бы прогуляться вместе, — проговорила Вивиан. — Если ты немного подождешь… — Я хотел бы побыть один, — твердо перебил Северус. Она опустила взгляд. Кажется, обиделась. Но с этим он разберется позже. Ему нестерпимо хотелось покинуть душную, пропахшую насквозь ароматами трав и воска от свечей прихожую и окунуться в вечернюю прохладу осеннего Лондона. Поэтому он резко развернулся и вышел на крыльцо, осторожно закрыв дверь. Глубоко вздохнув, Северус спустился по ступенькам и, по привычке проверив защиту дома, окунулся в суету вечернего мегаполиса. Он медленно брел по мостовой и со стороны могло показаться, что, закрывшись в своих мыслях, совершенно не выбирает дороги. Однако он неслучайно выбрал направление и теперь двигался в сторону Чаринг-Кросс-Роуд, где располагался Дырявый котел, делая вид, что прогуливается, наслаждаясь осенней прохладой и свежестью после душного спертого воздуха лаборатории, в которой провел целый день. Посетителей в пабе оказалось совсем немного и, к счастью для Северуса, его никто не узнал. В косом переулке было уже не так оживленно. Многие лавки и кафе закрылись, другие — ожидали ухода последних на сегодня посетителей. Замешкавшиеся в пути волшебники спешили домой, совсем не обращая внимания на окружающих, занятые своими мыслями. Спустя некоторое время Северус добрался до госпиталя святого Мунго и, набросив дезиллюминационные чары, вошел внутрь. Коридоры были почти пустыми, Северус тихо поднялся на пятый этаж и остановился у двери в палату. Он вспомнил, как Поттер рассказывал об охранных чарах, и задумался, пропустят ли они его. Он вытянул вперед руку и осторожно провел по двери ладонью. В том месте, где кожа соприкоснулась с деревянной поверхностью, появилось и исчезло голубое свечение, а затем послышался негромкий щелчок замка. Северус усмехнулся и, оглядевшись по сторонам, тихо проскользнул внутрь. В палате все оставалось точно так же, как отложилось в его памяти: узкая больничная койка, наглухо закрытое окно за плотными бордовыми занавесками, тумбочка возле кровати. Хотя нет, кое-что, пожалуй, изменилось. На тумбочке стояла большая ваза, а в ней — огромный букет темно-красных роз. Создавалось впечатление, что чуть раскрытые бутоны недовольно взирают свысока на все, что их окружает. Мерцающий свет свечей придавал лепесткам почти черный оттенок. Они казались совершенно неуместными здесь, в этой одинокой обители единственного пациента, который не может оценить по достоинству весь размах столь романтического порыва. Повинуясь какой-то внезапной вспышке, которую ничем кроме как любопытством он не мог себе объяснить, Северус подошел ближе, заметив рядом с вазой небольшой квадратный конверт ядовито-розового цвета. Он взял его двумя пальцами, словно боялся какого-то подвоха, и извлек из него записку, написанную угловатым неаккуратным почерком. «Герми, с днем рождения. Люблю. Твой Рон». Северус усмехнулся и отправил ее обратно в конверт. Он совершенно не хотел вникать в романтические взаимоотношения бывших учеников, как и в то, почему из всех возможных вариантов это именно Рональд Уизли. От цветов исходил приторно-сладкий аромат, вызывающий тошноту и головную боль, которые лишь усилились, стоило подойти ближе. Северус отвернулся, опустился в кресло у кровати и наконец взглянул на единственного и бессменного пациента, лежащего там. Гермиона заметно похудела с тех пор, как он был здесь около двух месяцев назад. Лицо ее осунулось еще больше, а тени под глазами стали походить на синяки. Кожа мелового оттенка казалась белее простыней на кровати. Эта Грейнджер никак не вязалась с той, из сна, кроме разве что ее волос. Они струились по подушке и непослушными завитками скрывали плечи. Он прикрыл глаза и увидел ее, сидящей перед камином в пустой гостиной. В памяти всплыл их последний разговор. Она рассказывала, что в лесу происходит что-то необъяснимое, пугающее. Рассказывала об убийствах, сражениях. Северус ни на йоту не поверил в то, что ей больше ничего не известно. В убийства также верилось с трудом, хотя эти загадочные происшествия можно было списать на страхи, что пытаются пробиться в ее сознание. Но добиться от девчонки еще каких-то вразумительных объяснений ему так и не удалось. Как, впрочем, и попасть в загадочный лес. Интересно, владеет ли она навыками окклюменции? Надо будет спросить при случае. Это многое бы объясняло. Внезапно он вспомнил еще один похожий разговор, который произошел уже наяву. С Нарциссой. Она рассказывала о том, что видит чей-то сон и никак не может повлиять на то, что там происходит. От нее он тоже добился немногого, и вряд ли она расскажет что-то еще, учитывая, что сейчас ей перестали сниться эти сны. Скорее всего она просто отмахнется от этого, как от чего-то несущественного. Но она определенно знает больше, чем говорит. Это лишний раз подсказало Северусу, что он движется в правильном направлении, и проклятие, поразившее Грейнджер, принадлежит старинному роду Блэк. Значит, Нарцисса видела именно этот лес в течение полугода, а потом сны внезапно прекратились. Интересно, видела ли их Андромеда? Где она сейчас и что с ней, Северус не знал, но мысль о том, что хотя бы от нее удастся узнать больше подробностей, полностью его захватила. Не исключено, что и Андромеда отправит его восвояси ни с чем, но в любом случае попробовать стоило. Он задумчиво вгляделся в лицо Гермионы. Им здесь не место. «А не потому ли им здесь не место, что всех остальных уже нет в живых, стоило им попасть в ваш сон, мисс Грейнджер?» — подумал Северус. Он и сам не понимал, откуда вдруг взялась эта странная мысль. К тому же как минимум два человека, побывавшие там, сейчас живы и здоровы. Им здесь не место. Слова навязчиво всплывали в мозгу снова и снова, не желая прятаться за окклюментными щитами. Возможно, ее друзья до сих пор принимают зелье сна без сновидений, а звать в свой сон родителей, для которых она не дочь, а незнакомка, не имело смысла. Им здесь не место. Но вряд ли Грейнджер призвала в свой сон Нарциссу. Значит, это действие проклятия. Именно оно породило ее ночные кошмары, с которыми не справлялось зелье сна без сновидений, даже одна из его собственных наработок, улучшенная модификация. Он четко улавливал кровную связь в этом феномене, хотя и не понимал мотивов мага, наславшего на девчонку это проклятие. Северус откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза, вслушиваясь в пустоту. Минуты бежали за минутами, а он все сидел не двигаясь. Почувствовав, что его начинает клонить в сон, Северус открыл глаза и поднялся. Еще раз окинув взглядом палату и ее единственного пациента, он пошел к выходу. У самой двери он остановился и обернулся, вновь посмотрев на Гермиону. — С днем рождения, мисс Грейнджер, — тихо проговорил он и вышел, прикрыв за собой дверь.