Поцелуй тьмы. Взгляд Дмитрия

Роза,       Я был так рад услышать о вашем приезде. Я уверен, что это сделает завтрашнее заседание намного более интересным. Мне уже довольно давно было любопытно, как поживает Василиса, а твои романтические выходки всегда забавно отвлекают. Я не могу дождаться, чтобы поделиться ими завтра в зале суда. С наилучшими пожеланиями, В.Д.       Я прочитал это дважды, прежде чем Роза заговорила. — В.Д… — Да, я знаю, — я попытался справиться со своим нарастающим беспокойством и внезапностью, которая сопровождала его. Роза была просто посланником, а не врагом. — Виктор Дашков. — Что мы будем делать? Я имею в виду, мы говорили об этом, но теперь он действительно говорит, что собирается рассказать о нас, — она смотрела на меня в поисках ответов, и я отчаянно искал что-нибудь, что мог бы предложить, чтобы утешить ее.       Моей первой мыслью было бесполезное желание, чтобы она осталась. Возможно, Виктор не почувствовал бы необходимости угрожать ей — угрожать нам — разоблачением. И даже если бы он решил раскрыть нас, она была бы избавлена от сцены.       Однако не стоило зацикливаться на том, что уже нельзя было изменить. Если бы Роуз вдруг отказалась давать показания, это только навлекло бы подозрения и усугубило бы ситуацию.       Я расхаживал перед Розой, которая теперь стояла и была готова следовать любому плану, который я бы предложил.       Мы могли бы просто позволить ему говорить, и пусть карты раскрываются так, как могут. Мой предательский разум вращался вокруг этой ситуации, наполняя мою голову отвлекающими мыслями, которые мешали мне найти какое-либо другое решение. Ты заслужил это тем, как вел себя с Розой. То, как ты думаешь о ней и мечтаешь о ней. Ей было бы без тебя лучше, и ты был бы там, где тебе и место: обесчещенный и за решеткой.       Нет. Возможно, если бы я действительно думал, что Розе было бы лучше, если бы наша история была раскрыта в суде, тогда я бы предоставил шансу решить мою судьбу. Однако я знал Роуз достаточно хорошо, чтобы знать, что она будет бороться, чтобы защитить себя. Она будет сражаться, чтобы защитить меня. Сцена превратилась бы в цирк, и не было никаких сомнений в том, что слухи будут крутиться вокруг этой истории в течение нескольких дней подряд. Если Академия могла быть суровой, то большой мир был жестоким.       Я должен был поговорить с ним. Должно быть, он чего-то от нее хочет. Зачем еще ему посылать записку? Было очевидно, что он насмехался над ней, провоцируя ее прийти и повидаться с ним. Возможно, самым мудрым было бы просто проигнорировать его, но я знал, что любопытство Розы уже было задето, и, честно говоря, мое тоже. Было бы лучше, если бы я сопровождал ее, чтобы увидеть его, а не чтобы она видела его одна. Он был за решеткой, мяч, так сказать, был на нашей стороне, и если бы мы могли понять, чего он хотел, то были бы еще на шаг впереди. Если бы мне удалось убедить его держать рот на замке в ходе процесса…ладно, пусть будет так. — Дай мне минутку, — я вытащил свой телефон и набрал номер, который хранился в нем годами без использования.       Я напряженно выдохнул, когда услышал давно забытый голос, приветствующий меня на знакомом языке: — Беликов! Я слышал, ты собираешься ко двору. — Григорий, прошло слишком много времени. Хотел бы я сказать, что звонил при лучших обстоятельствах, но мне нужно попросить об одолжении.       Григорий рассмеялся, его жизнерадостная натура времен нашей академии все еще оставалась нетронутой. — Я не могу сказать, что я не должен тебе больше, чем несколько услуг. Что я могу сделать для человека, который виноват в том, что я сдал русскую литературу? — Мне нужно поговорить с заключенным. Виктор Дашков, — я слышал, как смех замер в его груди, когда я произнес это имя. — Ты все еще работаешь в камерах предварительного заключения, верно? — Да, но я не могу позволить тебе сделать это. Ты должен дать показания против этого человека. Это намного больше, чем корректура пары эссе. Я могу потерять работу, — в его голосе звучала некоторая озабоченность, которой я мог бы посочувствовать. Григорий был одним из немногих стражей, которым удалось жениться на своей школьной возлюбленной, милой моройской девушке, которая сейчас преподает русский язык в местной начальной школе. Он последовал за ней сюда и вскоре занял устойчивое положение при дворе, и они жили в самом близком к семейному блаженству, что я мог себе представить. — Мало того, если всплывут слова о том, что вы разговаривали с ним до суда, все это может быть аннулировано. Я слышал, что он сделал, Дмитрий. Стоит ли подвергать риску твою подопечную? — Да, — я даже не колеблясь ответил. — И кроме того, уже слишком поздно. Он уже связался со мной. — Тогда тебе следует связаться с обвинением, а не со мной.       Я потер напряженный лоб. Если бы только это было так просто. Я мог бы передать записку обвинению, но это, безусловно, вызвало бы больше вопросов, чем ответов, тем более что обвинительный приговор Виктору уже был вынесен без каких-либо дополнительных доказательств. Я знал, что показания Лиссы не оставят никаких сомнений. Однако эта записка может вызвать целую кучу неприятностей. — Я не могу этого сделать. Я прошу тебя как друга: мне нужна личная встреча с Дашковым, и мне это нужно как можно скорее.       На линии несколько минут стояла тишина, и я не мог смотреть на Роуз, пока не получил ответ. — Хорошо, Дмитрий. Я посмотрю, что я могу сделать. Я перезвоню тебе в течение часа, — он без церемоний повесил трубку, и я понял, что, вероятно, слишком сильно натянул хрупкие узы нашей дружбы. Тем не менее, эта жертва того стоила, если бы я мог разобраться с этим. — Что происходит? — Роза снова села на диван, но я не упустил взгляда, который она бросила на кровать. Как бы мне ни хотелось развалиться сегодня вечером, я бы отказался от этого, если бы это означало, что я мог бы разделить это с ней.       Прекрати это. Возьми себя в руки. Я подвинул кресло от стола, решив, что в данный момент лучше держаться на небольшом расстоянии между нами. — Скоро узнаем. А пока нам нужно подождать. — Отлично, — глаза Розы закатились, когда она раздраженно прикусила нижнюю губу. — Мое любимое занятие.       Я знал, что сарказм был ее защитой от страха, и я знал, что, вероятно, должен что-то сказать…что-нибудь… чтобы отвлечь ее. К сожалению, моим собственным защитным механизмом было молчание.       Почему он связался с Розой? Почему он не связался со мной? Я научился не недооценивать Виктора или его способности к восприятию, но моя дурная привычка к чрезмерному анализу взяла верх. Если и была какая-то информация, которую только Роуз могла ему предложить, я даже не мог предположить, что это может быть. Тогда всегда оставался шанс, что он просто пытался запудрить ей мозги, но, если бы это было так, разве он не попытался бы выставить нас обоих дураками? Возможно, он знал, что Роуз все равно поделится со мной его запиской. Если бы он послал записку мне, я, вероятно, попытался бы скрыть ее от нее. Посылать ей записку было так же плохо, как угрожать мне напрямую, возможно, даже больше, и меня бы не удивило, если бы он был уверен в этом факте.       Но я задал неправильный вопрос. Дело было не в том, почему он послал ей записку, а в том, как он узнал, что нужно отправить ей записку. Я почувствовал, как волосы у меня на затылке встали дыбом, когда кусочки начали вставать на свои места, но вместо того, чтобы прояснить картину, это только усилило путаницу.       Альберта была уведомлена о том, чтобы привезти студентов всего за час до нашего отъезда. Их прибытие вряд ли было хорошо известно или ожидалось. И все же каким-то образом Виктор знал. У него почти не должно было быть никаких внешних контактов, но каким-то образом он знал, что она приедет.       Я попытался успокоить себя, рассудив, что адвокаты, скорее всего, были уведомлены о свидетелях в последнюю минуту, и, возможно, защита предупредила его. Все могло быть так просто. И все же, как ему удалось передать ей записку так, чтобы никто не узнал? — Зачем ты это читаешь?       Голос Розы отвлек меня от опасного беспокойства. Я вопросительно посмотрел на нее, и она подняла книгу, которую я читал раньше. Должно быть, я оставил ее на диване, когда открыл дверь, и теперь она листала ее, ее лицо исказила гримаса, как будто книга каким-то образом оскорбила ее лично.       Я не мог удержаться от ухмылки. — Некоторые люди читают книги для развлечения. — Эй, следи за выражениям, — книга захлопнулась со всей силой, на которую была способна книга в мягкой обложке, и она сосредоточилась на стереотипной обложке с изображением лошади, шляпы и солнца, садящегося над Западной равниной. — И я действительно читаю книги. Я читаю их, чтобы разгадать тайны, которые угрожают жизни и рассудку моего лучшего друга. Я не думаю, что чтение этой ковбойской чепухи действительно спасает мир, как это делаю я.       Только ее улыбка и игривый взгляд, выглядывающий из-под ресниц, спасли ее. Я знал, что мои привычки к чтению были одной из трех тем, которые она держала в заднем кармане для обычного поддразнивания, остальные — мои русские корни и антисоциальный характер. Все это было очень весело, и я мог сказать, что все, что она пыталась сделать, это снять напряжение.       Поэтому вместо того, чтобы возмущаться по этому поводу, как я бы сделал, если бы кто-то другой высмеял мое прошлое, я просто вырвал книгу из ее рук, листая потрепанные страницы. — Как и любая книга, эта помогает сбежать, — побег, в котором я отчаянно нуждался в молодые годы. — И есть что-то… хммм… я не знаю. Есть что-то привлекательное в Старом Западе. Без правил. Каждый просто живет по своему собственному кодексу. Ты не связан чужими представлениями о добре и зле, чтобы добиться справедливости. — Подожди, — засмеялась она, в ее глазах практически плясали озорные огоньки. — Я думала, что это я, кто хочет нарушать правила. — Я не говорил, что хочу, — о Боже, я так сильно хотел в некоторые дни, — просто я вижу в этом некую привлекательность. — Ты не можешь обмануть меня, товарищ, — если ее ухмылка была каким-либо признаком, она действительно могла видеть меня насквозь. — Ты хочешь надеть ковбойскую шляпу и держать беззаконных грабителей банков в узде.       Я улыбнулся при мысли о том, что я какой-то бродячий крестоносец, который в одиночку борется с несправедливостями мира. Тем не менее, было нечто большее, чем свобода бороться за то, что я считал правильным, что делало этот мир привлекательным. Эти люди также сражались за тех, кто был им небезразличен… — На это нет времени, — наконец ответил я. — У меня и так хватает проблем с тем, чтобы держать тебя в узде.       Она засмеялась в ответ на мой ответ, и я почувствовал, как по мне пробежал трепет оттого, что я смог заставить ее смеяться. Я редко позволял себе ослаблять бдительность, особенно рядом с ней, несмотря на ее способность пробиваться сквозь мои стены. Тем не менее, моменты, когда мы действовали свободно, всегда были на переднем плане моего сознания.       Однако они никогда не длились долго. Даже сейчас я видел, что она слегка протрезвела и отвела от меня взгляд.       Я снова почувствовал, как на меня накатывает волна вины. Казалось, это всегда присутствовало, когда дело касалось наших отношений, в той или иной форме. Она приходила и уходила, но, тем не менее, была постоянной. Было так много вопросов «что, если» и мыслей о «Я бы хотел», но в конце концов все они оказались такими же бесполезными, как и я. — Прости меня. — За что? За чтение дурацких романов? — ее попытка пошутить немного провалилась. — За то, что не смог доставить тебя сюда, — я уставился на книгу в своей руке, отчаянно пытаясь увидеть что-нибудь еще, кроме разочарования, которое, как я боялся, будет в ее глазах. — Я чувствую, что подвел тебя.       Сначала она казалась шокированной моим признанием, хотя я не мог сказать, было ли это из-за того, что я признался, что подвел ее, или из-за того, что это так сильно меня беспокоило. Быстро, как молния, ее удивление сменилось сочувствием, и она взяла меня за руку, как будто такой маленький жест не был для меня тяжестью мира. Ее прикосновение было более успокаивающим для моей сердечной боли, чем любой целебный бальзам. — Ты этого не делал, — настаивала она. Ее большой палец скользнул по моим костяшкам, ее мозоли все еще были почему-то мягче, чем мои собственные. — Я вела себя как последняя засранка. Ты никогда раньше меня не подводил. И не подвел в этот раз.       Я был благодарен ей за слова, но я знал, что горькая правда заключалась в том, что я никогда не смогу дать ей все, что хотел, все, чего она заслуживала. Я бы отдал ей весь мир, если бы у меня была на это сила. Я чуть не сказал ей об этом, когда мой телефон прервал этот момент. — Беликов слушает. — Пойдем сейчас. Я не могу дать вам много времени, но, если вы поторопитесь, у тебя должно быть несколько минут до прихода следующей смены, — в его голосе снова прозвучала резкость, и наш родной русский акцент заставил его голос звучать еще более убийственно. — Спасибо, Григорий. — Пожалуйста, не благодари меня. Просто заверь меня, что все, о чем ты хочешь с ним поговорить, того стоит.       Я взглянул на Роуз, которая нетерпеливо смотрела на меня, не так терпеливо ожидая, что я скажу ей дальше. — Это так, — заверил я его. — Мы будем там через несколько минут.       Я повернулся к Розе, все еще ожидающей моей команды на диване. — Хорошо, пошли. — Куда? — Роза выглядела так, словно была готова последовать за мной в бой. — Повидаться с Виктором Дашковым.

***

      Прогулка до тюремного учреждения была тихой. Роза не задавала мне вопросов, но последовала за мной без жалоб.       Я подумал, не следовало ли мне оставить ее здесь, но я знал, что она нужна мне здесь. Виктор мог бы не разговаривать со мной иначе, и даже если бы это было не так, я предпочитал, чтобы она была рядом со мной.       Каждый шаг ближе добавлял еще один груз на наши плечи, и к тому времени, когда мы добрались до унылого серого здания, я начал уставать от той энергии, которая требовалась, чтобы оставаться спокойным. Григорий встретил нас на стойке регистрации, пропустил мимо металлоискателей и провел в длинный, ярко освещенный коридор. — Идите по этому коридору, восьмая камера. Он здесь единственный, так как ожидает окончательного приговора. Я уже отключил наблюдение, сославшись на то, что его необходимо сбросить. У вас есть десять минут, прежде чем он снова загрузится.       Я кивнул, и он закрыл за собой дверь, по сути отрезав нас от внешнего мира. Роза прикусила губу, и я понял, что она ждет перевода. До сих пор она была терпелива, но я знал, что это испытание пределов ее самообладания. — Зачем мы это делаем? — прошептала она, и я услышал легкую дрожь в ее голосе. — Ты думаешь, мы сможем отговорить его от этого?       Я покачал головой. Теперь я был уверен, что это была одна из немногих вещей, которых мы никогда не добьемся. — Если бы Виктор хотел отомстить нам, он бы просто сделал это без всякого предупреждения. Он ничего не делает без причины. Тот факт, что он сказал тебе, означает, что он чего-то хочет, и теперь мы собираемся выяснить, что именно.       Виктор сидел спокойный и собранный в своей камере. Это было почти так, как если бы он ждал нас. Возможно, так оно и было. В любом случае, он не выглядел удивленным, обнаружив нас обоих, стоящих перед ним прямо сейчас. Мне было противно видеть, как хорошо он выглядел. Я знал, что с ним будут обращаться гуманно, но от моего сознания не ускользнуло, что он, скорее всего, был бы мертв, если бы он не испытал на себе использование Духа Лиссы, причиняя мучительную боль Розе в процессе. Вместо этого он выглядел здоровым и почти процветающим, несмотря на свое заключение. — О боже. Это настоящее удовольствие. Прелестная Розмари, уже практически взрослая, — я ненавидел этот намек, но не так сильно, как ненавидел то, как он долго рассматривал ее, словно запечатлевая в памяти ее облик. Я слегка встал между объектом его ухмылки, привлекая его внимание и насмешку. — Конечно, некоторые уже довольно давно так с тобой обращаются.       Роза протиснулась мимо меня, прижимаясь к серебряной решетке. Встроенная магия разозлила бы мороя и практически сожгла бы стригоя, но Роза не почувствовала бы ничего плохого. — Прекрати издеваться над нами, сукин ты сын. Чего ты хочешь?       Я видел, как дрожит ее челюсть. Ее гнев, разочарование, нервы и страх брали верх над ней. Я положил руку ей на плечо, мягко убеждая ее отступить. — Полегче, Роуз, — она вздохнула, на мгновение закрыв глаза, когда встала рядом со мной. К сожалению, ее редкая покорность, казалось, только забавляла Виктора. — После стольких месяцев твоя ученица все еще не научилась контролю. Но тогда, может быть, ты никогда на самом деле не хотел, чтобы она этого делала. — Мы здесь не для того, чтобы шутить, — как бы тяжело это ни было, я знал, что мне нужно сохранять спокойствие или, по крайней мере, казаться таким.       Это была просто еще одна битва, только велась она скорее с умом, чем с силой. — Ты хотел увидеть Роуз, и теперь нам нужно знать почему. — Должна ли быть какая-то зловещая причина? Я просто хотел узнать, как у нее дела, и что-то мне подсказывает, что завтра у нас не будет возможности поболтать по-дружески. — А мы и сейчас не собираемся вести дружескую беседу, — настаивала Роуз, хотя ее слова были скорее рычанием, чем утверждением. — Ты думаешь, я шучу, но это не так, — Виктор выглядел почти оскорбленным тем фактом, что одна из его жертв была бы совсем не рада находиться в его присутствии. — Я действительно хочу знать, как у тебя дела. Ты всегда была для меня увлекательной темой, Розмари. Единственный человек, поцелованный тьмой, о котором мы знаем. Я уже говорил тебе, что это не та вещь, от которой можно уйти невредимым. Ты никак не можешь спокойно погрузиться в рутину академической жизни. Такие люди, как ты, не должны сливаться с толпой. — Я не какой-то научный эксперимент. — На что это было похоже? Что ты заметила? — На это нет времени. Если ты не перейдешь к делу, мы уйдем, — время шло, а мы ни к чему не пришли. — Они ни за что не отпустят тебя завтра. Я надеюсь, тебе понравится тюрьма. Держу пари, это будет здорово, как только ты снова заболеешь — а ты заболеешь, ты же знаешь. — Все умирают, Роза, — благоразумно произнес он. Хитрый блеск в его глазах вернулся мгновение спустя. — Ну, кроме тебя, я полагаю. Или, может быть, ты мертва. Я не знаю. Те, кто посещает мир мертвых, вероятно, никогда не смогут полностью избавиться от своей связи с ним.       Я видел, как огонь сорвался с ее губ, готовый сжечь его, но внезапный шок сменил его. Я поймал ее, когда она споткнулась, сила ее ног ослабла под тяжестью того, что сказал Виктор. Прежде чем я успел задать ей вопрос, она снова бросилась к решетке, на этот раз скорее от отчаяния, чем от отвращения. — Да? Есть что-то, что ты хотел бы сказать? — я видел удовольствие на его лице. Он держал ее именно там, где хотел, и я понятия не имел, что происходит вокруг меня и как это произошло. — Что такое мир мертвых? — дрожь вернулась, сильнее, чем раньше, когда ее вопрос вырвался сквозь стиснутые зубы. — Это рай или ад? — Ни то, ни другое. — Кто там живет?! Призраки? Вернусь ли я обратно? Из этого что-нибудь получается?       Несмотря на то, что я чувствовал себя совершенно потерянным, одна вещь поразила меня холодом. Призраки? Это был второй раз за последние 48 часов, когда она заговорила о призраках. Сначала я думал, что это только из-за Мейсона, но… может быть, это что-то большее? Есть ли какая-то связь между этим и привязанностью к Лиссе? Все это как-то связано?       Хотя ее вопросы приводили меня в ужас, Виктору они, казалось, нравились. Он наслаждался ее вниманием, намеренно подставляя ее для собственного развлечения. — Ну, очевидно, из этого вытекают некоторые вещи, потому что вот ты стоишь перед нами. — Он дразнит тебя. Отпусти это, — сказал я Розе, практически умоляя, пытаясь оттащить ее назад. Все, что она сделала, это отмахнулась от меня. — Это то, чему мы посвящаем наши жизни, — я ненавидел тот факт, что соглашался с ним во всем, даже в этом маленьком зернышке правды, которое преследовало мои мысли. — И это то, за что вы теряете свои жизни. Ты почти порабощен и даже не осознаешь этого, — я понял это больше, чем он знал. — И для чего? Почему вы защищаете нас? — Потому что, — донесся голос Розы, внезапно почувствовавшей неуверенность в себе. — Вы нужны нам, чтобы наша раса выжила.       Насмешка победителей была жестокой, но далеко не такой жестокой, как кажущийся беспечным жест, который он сделал между нами. — Вам не нужно бросаться в бой ради этого. Заводить детей на самом деле не так уж и сложно.       Это так сложно? Между двумя дампирами это было невозможно. Лучшее, на что я мог когда-либо надеяться, это растить детей Розы, а не быть их биологическим отцом. Возможно, я был бы готов — нет, я знаю, что был готов, — но общество с легкостью не допустило бы даже такого между двумя назначенными стражами.       Если слова Виктора и задели Роуз так же сильно, как и меня, она этого не показала. — И потому что морои… Морои и их магия важны. Они могут делать удивительные вещи.       Меня поразило, как сильно Роза пыталась объяснить причину, по которой мы становимся стражами. Я задавался вопросом, не провалил ли я каким-то образом ее наставничество, но это было омрачено мыслью о том, что… у меня не было лучшего ответа. Лучшее, что я мог сказать, это то, что я был стражем, потому что это было то, что я должен был делать. У меня это хорошо получалось. Это помогло мне оказать небольшую дополнительную поддержку моей семье дома. — Раньше мы делали удивительные вещи. Люди привыкли почитать нас как богов, но со временем мы обленились. Появление технологий делало нашу магию все более и более устаревшей. Теперь все, что мы делаем, это салонные фокусы.       То, что делало Виктора таким могущественным — таким опасным — не было его магией. Дело было не в его богатстве, титуле или связях. Конечно, дело было не в его физической силе. Нет, Виктор был силен, потому что умел понимать людей и их самые глубокие, самые темные желания. Он будет охотиться на них, заставляя их сомневаться в себе и заставляя их обдумывать его ядовитые идеи до тех пор, пока они не отравят их здравый смысл.       Я потянул Роуз назад за плечи, как будто лишний фут расстояния каким-то образом защитил бы ее от развращающего соблазна идеалов этого человека. — Если у вас так много идей, тогда сделайте что-нибудь полезное в тюрьме и напишите манифест. И какое это имеет отношение к Лиссе в любом случае? — несмотря ни на что, главной заботой Розы всегда будет ее подруга, даже если она пожертвует своим собственным благополучием.       Виктор ответил так, как будто этот факт был ясен как божий день. — Потому что Василиса — это символ перемен. — Ты думаешь, она возглавит твою революцию? — Роза, казалось, находила эту идею такой же отталкивающей и невозможной, как и я. — Ну, я бы предпочел, чтобы я возглавил её — когда-нибудь. Но, несмотря ни на что, я думаю, что она будет частью этого. Я тоже о ней слышал. Она восходящая звезда, все еще молода, но люди обращают на нее внимание, — Виктор прислонился к стене своей камеры, небрежно скрестив руки на груди, и выглядел так, словно наша дискуссия была о чем-то таком же легком и естественном, как погода, а не о том, чтобы манипулировать молодой женщиной, чтобы свергнуть многовековое правительство. — Знаешь, не все члены королевской семьи созданы равными. Символ Драгомира — дракон, царь зверей. Точно так же кровь Драгомиров всегда была могущественной. Вот почему стригои так последовательно нападают на них. Возвращение Драгомира к власти — это не мелочь, особенно для такой, как она. Судя по отчетам, у меня сложилось впечатление, что она, должно быть, овладела своей магией. Если это так — с ее способностями — то никто не знает, что она может сделать. Люди всегда тянутся к ней почти без усилий с ее стороны. И когда она действительно попытается повлиять на них… что ж, они сделают все, что она захочет.       К концу его тирады глаза Виктора смотрели куда-то вдаль, как будто он заблудился в больном воображаемом мире, созданном и спроектированном им самим. Конечно, в то время как я находил это — или, по крайней мере, методы его получения — адским, Виктор считал это Утопией.       Однако от моего внимания не ускользнуло, насколько пристально он мог следить за Лиссой, даже находясь в заключении. Я полагал, что у него были контакты с внешним миром, но должен был быть хотя бы один контакт, который был достаточно близок к принцессе, чтобы сообщить о ее продвижении в магии.       Поблизости был предатель, и мне нужно было остановить того, кто подвергал ее опасности. Я поклялся сделать это, и даже если бы я не мог придумать благородную причину, по которой я хотел служить стражем, я бы защитил Лиссу ценой своей жизни, потому что я знал, что Роуз сделала бы то же самое. Может быть, это и не благородно, но это было правдой. — Невероятно, — пробормотала Роуз. — Сначала ты хотел спрятать ее подальше, чтобы сохранить себе жизнь. Теперь ты действительно хочешь, чтобы она вышла в мир, чтобы использовать ее принуждение для своих собственных психических планов. — Я же говорил тебе, она — символ перемен. И, как и ты, поцелованная тенью, она единственная в своем роде, о которой мы знаем. Это делает ее опасной… и очень ценной.       Со словами Виктора я увидел искру понимания в глазах Розы. Что бы это ни было, как будто скрытое знание склонило чашу весов в ее пользу. Виктор тоже это видел, но он казался таким же невежественным, как и я.       Я ломал голову, пытаясь понять, на что она могла наткнуться. Внезапно что-то щелкнуло. Адриан… Он не знает об Адриане. Способности Адриана открылись мне совсем недавно, и, насколько я знал, было всего несколько человек, которые знали о его Духовных способностях.       Однако, если Виктор получит известие, кто знает, что может случиться. Единственное, в чем я был совершенно уверен, так это в том, что Василиса с гораздо большей вероятностью устоит перед соблазнами Виктора. Насколько я знал, Адриан мог бы продать свою душу за пачку сигарет и бутылку водки. Виктор не мог узнать о его способностях.       Прежде чем я смог закончить разговор — или Виктор смог продолжить его — Роза выпрямилась в своей новой уверенности и уверенно заговорила. — Лисса никогда этого не сделает. Она не собирается злоупотреблять своими способностями. — И Виктор ничего не собирается говорить о нас, — сказал я, обращаясь к Виктору так же, как и к Розе. — Он достиг своей цели. Он привел нас сюда, потому что хотел узнать о Лиссе, — она победоносно рассмеялась. — Он мало что выяснил.       Она была права, он этого не сделал. Но если бы мы задержались слишком надолго, он мог бы. — Ты была бы удивлена, — улыбка Виктора была полна злобы, от которой даже у меня по коже побежали мурашки. — И почему ты так уверена, что я не расскажу миру о твоих романтических неосторожностях? — Потому что это не спасет тебя от тюрьмы, — я шагнул вперед, полностью встав между Розой и Виктором. — И если ты погубишь Роуз, ты уничтожишь любой слабый шанс, который у тебя был на то, чтобы Лисса помогла тебе с твоими извращенными фантазиями.       Я видел, как Виктор осознал правдивость моего заявления, слегка вздрогнув, но я еще не закончил. Я прижался к решетке, подобравшись к нему как можно ближе, прежде чем понизить голос. — И все это в любом случае будет бессмысленно, — продолжил я, — потому что ты не останешься в живых достаточно долго в тюрьме, чтобы осуществить свои грандиозные планы. Ты не единственный, у кого есть связи.       Я услышал резкий вдох позади себя и, бросив быстрый взгляд, увидел страх в ее глазах. Роза боялась меня. Тот же страх отразился на лице Виктора на краткий миг, прежде чем он изменил выражение лица. — Ваш союз заключен на небесах… или где-то около того.       Я повернулся, выводя Роуз из коридора, положив руку ей на поясницу. Как раз перед тем, как мы прошли через дверь, она в последний раз крикнула через плечо. — Увидимся в суде.       Дверь за нами захлопнулась, и Григорий ждал нас с другой стороны. — Ты там поосторожнее с этим, страж Беликов.       Я почувствовал внутреннюю боль от своего профессионального звания. — Спасибо тебе, Григорий. Я знаю, что я многого от тебя хотел. Я у тебя в долгу.       Его взгляд метнулся к Розе и на мгновение смягчился. — Я понимаю. Я готов на все ради своей жены.       Моей инстинктивной реакцией было поправить его, но это было настолько верно, насколько это возможно, учитывая обстоятельства. Я бы сделал все для Розы.