— Мы можем сделать это легким или трудным, — мой голос был резким, компенсируя то, как тяжело мне было практически тащить Роуз за руку в лес, подальше от чужих любопытных глаз. Роза отстранилась, заметив каталку с Джесси и медицинской бригадой, прежде чем исчезнуть вдалеке в направлении главного кампуса, и я усилил хватку. — Я ни за что не отпущу тебя к Джесси. Кроме того, он в клинике, так что ты никогда не подойдешь к нему близко. Если ты сможешь принять это, я отпущу тебя. Если ты сбежишь, ты же знаешь, что я просто снова тебя задержу.
Ее шаги замедлились, слегка запинаясь, когда она обдумывала свои варианты.
— Хорошо.
Я слегка ослабил хватку, проверяя правду в ее голосе. Я не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя неуверенно, веря Розе на слово. Когда она не стала дергаться, моя рука опустилась, и я позволил себе немного расслабиться. Я все еще не был уверен, чего ожидать от нее в следующий момент, но сейчас она казалась, по крайней мере, несколько стабильной.
— Альберта сказала тебе привести меня в порядок, так что мы пойдем в клинику? — там, где всего несколько мгновений назад ее голос был полон сильных эмоций, теперь он был совершенно холоден и лишен каких-либо чувств. Перемена не стала более обнадеживающей.
— Хорошая попытка, — проворчал я, скрывая свое раздражение. — Я не позволю тебе приблизиться к нему. Мы окажем первую помощь где-нибудь в другом месте.
Вопрос был в том… где. Я хотел держать ее как можно дальше от людей, не только ради их безопасности, но и для того, чтобы слухи не распространялись быстрее. Я знал, что не смогу полностью защитить ее от этого, но я мог попытаться защитить ее настолько, насколько это возможно.
Впрочем, имеет ли это вообще значение? Мои шаги слегка замедлились, прежде чем я продолжил идти по краю кампуса. Хижина, в которой Таша останавливалась на каникулах, была готова, и, хотя я давно здесь не был, я был почти уверен, что она оставила место довольно укомплектованным перед отъездом.
Однако мои мысли все еще были сосредоточены на более насущном деле, и все это время я время от времени подталкивал Роуз вперед, чтобы она не отставала от меня. Сегодня она физически напала на ученика Королевского мороя и угрожала убийством другому. Было множество свидетелей. Даже с учетом ее недавних срывов, я не думаю, что был способ оправиться от этого. Я не думаю, что было что-то, что я, или Альберта, или ее психолог могли бы сделать, чтобы спасти ее от исключения. Роза…не стала бы стражем. Они бы ни за что этого не допустили. Не после такого.
Как они могли так поступить с ней?
Как бы я ей сказал?
Что бы это значило для нее?
Двигаемся маленькими шагами, напомнил я себе, открывая дверь в маленькую однокомнатную хижину. Сквозняка было достаточно, чтобы создать внутри сильный холод, но недостаточно, чтобы пыль не оседала на каждой плоской поверхности. Пылинки кружились в такт нашим шагам, внезапно встревоженные нашим присутствием.
— Садись.
По моему предложению Роза подошла к кровати, проведя руками по стеганому одеялу, которое я дал Таше после того, как она пожаловалась, как здесь холодно. Дом моего детства был завален одеялами, сшитыми вручную, и несколько из них в течение года доставлялись ко мне в различных посылках. Расставание с одним из них вряд ли было жертвой.
Я подошел к камину, надеясь избавить старую хижину от пронизывающего холода. Потребовалось всего мгновение, чтобы разгорелось пламя, и теплое облегчение пришло незамедлительно. Найти аптечку первой помощи и другие принадлежности было немного сложнее, но в конце концов я нашел все, что мне было нужно, и пододвинул к ней стул.
— Ты должен отпустить меня, — взмолилась она. — Разве ты не понимаешь? Разве ты не понимаешь, что Джесси должен заплатить? — когда я не сразу ответил, я услышал, как ее гнев снова начал нарастать. — Он пытал ее! Он делал с ней ужасные вещи.
Я разорвал стерильную упаковку на марле и намочил ее водой, не доверяя старым губкам на кухне. Да, вероятность заражения была невелика, но я не хотел рисковать. Когда я начал смывать немного крови и грязи с ее лба, я не мог не заметить отблески той ситуации, в которой мы были всего неделю или около того назад. Мы с ней сидели вот так в туалете спортзала, но она заботилась обо мне. Я чувствовал, как ее пальцы горели на моей коже в течение нескольких дней после этого, и прямо сейчас казалось, что Роза едва ли могла сказать, что я здесь.
— Он будет наказан, поверь мне. И остальные.
— Как? Отстранением от занятий? — спросила Роза с разочаровывающей горечью. — Это так же плохо, как ситуация с Виктором Дашковым.
Здесь никто ничего не делает! Люди совершают преступления, и им это сходит с рук. Ему нужно причинить боль. Им всем нужно.
Совершенно ошеломленный, я наблюдал, как ее глаза наполняются тьмой…вся эта боль, и гнев, и чистая ненависть расширяли ее зрачки, пока все тепло, которое я обожал, не погасло.
— Роуз, я знаю, ты расстроена, но ты же знаешь, что мы так не наказываем людей. Это… дико.
— Да? Что в этом плохого? Держу пари, это помешало бы им сделать это снова, — она начала ерзать в моих объятиях, не в силах сдержать свою нервную энергию. — Они должны пострадать за то, что сделали! И я хочу быть тем, кто это сделает! Я хочу причинить им всем боль. Я хочу убить их всех!
Роза протиснулась мимо меня, сделав примерно полшага к двери, прежде чем я толкнул ее обратно на кровать с достаточной силой, чтобы она царапнула по старым деревянным половицам.
— Роза! Вылезай из этого! — за последние несколько месяцев я часто кричал на нее, выкрикивая приказы на тренировках и выкрикивая команды, пока мы тренировались. Однако это был первый раз, когда я по-настоящему повысил на нее голос. Я видел, как моя мать в ужасе шарахалась от резких слов моего отца, и я никогда не хотел быть таким человеком. Хотя Роза была единственной, кто меня пугал. — Ты ничего из этого не имеешь в виду. Ты была в стрессе и находилась под большим давлением — это делает ужасное событие намного хуже.
— Прекрати это! — Роза потянула себя за волосы и застонала. — Ты делаешь это снова — точно так же, как ты всегда делаешь. Ты всегда такой рассудительный, какими бы ужасными ни были обстоятельства. Что случилось с тем, что ты хотел убить Виктора в тюрьме, а? Почему это было хорошо, но не это?
— Потому что это было преувеличением. Ты знаешь, что так оно и было, — это было не так, не совсем так, — Но это… это что-то другое. С тобой сейчас что-то не так.
— Нет, со мной что-то все так. Я единственная, кто хочет здесь что-то делать! — она оглядела меня с ног до головы, прежде чем отвернуться, как будто больше не могла смотреть на меня. Когда она заговорила снова, ее голос был мягче, спокойнее. — Если это неправильно, мне жаль. Ты продолжаешь хотеть, чтобы я была каким-то невозможным, хорошим человеком, но я не такая! Я не такая святая, как ты.
— Никто из нас не святой, — если бы она только знала о моих многочисленных грехах. — Поверь мне, я не…
Роза ждала, когда я отвернусь, расслаблюсь в ложном чувстве безопасности, прежде чем бежать, и я сыграл прямо на этом. Однако я все равно опередил ее, и она не успела пройти и двух футов, как я схватил ее на руки, грубо швырнул Роуз обратно на кровать и последовал за ней. Я не собирался повторять ту же ошибку снова. Я использовал все свое тело, чтобы прижать ее, убедившись, что она не сможет сдвинуться с этого места, пока я не почувствую, что она полностью под контролем, и не позволю ей подняться. Она продолжала извиваться подо мной, брыкаться и бесполезно бороться с моими конечностями и еще сильнее бороться с неудобством матраса.
— Отпусти меня! — я, должно быть, слышал, как она выкрикивала эту фразу более сотни раз сегодня вечером, но я не собирался сдаваться. Даже когда она проклинала мое имя.
— Нет. Не раньше, чем ты вырвешься из этого, — Роза начала неестественно извиваться подо мной, и мне пришлось отрегулировать захват, чтобы она не сломала руку. Тот факт, что она была готова пойти на такое, только чтобы
сбежать от меня, был совершенно ужасающим. — Это не ты.
Она выглядела практически одержимой, выплевывая свои слова обратно, не обращая внимания на то, с кем она на самом деле разговаривала.
— Это я! Отпусти меня!
— Это не так, — я умолял, умолял ее понять. Она была Розой, моей Розой, а не этой темной тварью, которая одолела ее. — Это не ты!
Это не ты.
— Ты ошибаешься! Это…
Ее слова оборвались, ее борьба замедлилась, ее дыхание немного выровнялось, и я ждал… не уверенный, должен ли я надеяться или бояться того, что я найду, когда снова посмотрю в глаза Розы.
Когда ее ресницы наконец распахнулись, теплый насыщенный шоколад, который я узнал, вернулся, хотя и был наполнен страхом и неуверенностью. Однако это было лучше, чем предыдущая убийственная ярость.
— Роза?
—
О Боже мой, — ее голос задрожал, а глаза наполнились новой волной слез.
Слова снова звучали почти как у нее, но я все еще не решался им доверять.
— Роза? — я нежно погладил ее по щеке, смахивая капельки слез с ее веснушек. — Ты в порядке?
Она кивнула, плотно сжав губы и веки от усилия такого простого движения.
— Я… я думаю. На данный момент, — почти сразу же ее тело начало дрожать от страха и шока.
Облегчение затопило меня.
— Все кончено, — заявил я, больше ради себя, чем ради нее. Я убрал волосы с ее лица, отчаянно пытаясь заглянуть в глаза, которые я пришел искать для собственного утешения. — Все кончено. Все в порядке.
Однако Роза отказалась встретиться со мной взглядом, почти отвернувшись от меня.
— Нет. Это не так. Ты… ты не понимаешь, — ее безнадежное отчаяние было почти таким же душераздирающим, как и ее убийственный яд. — Это правда — все, о чем я беспокоилась. Об Анне, помнишь? О том, что я забираю сумасшествие духа? Это происходит, Дмитрий.
Я начал качать головой, не желая в это верить. Не Роза. Не моя Роза. Я бы не потерял ее. Я отказываюсь. Но моя решимость только подстегнула ее.
— Лисса потеряла контроль там с Джесси. Она вышла из-под контроля, но я остановила ее, потому что забрала ее гнев и вложила в себя. И это так…это ужасно. Как будто я, я не знаю, марионетка. Я не могу себя контролировать.
— Ты сильная, — попытался я урезонить ее. — Это больше не повторится.
— Нет! — ее голос умолял меня понять, увидеть, но я не мог. Я не хотел позволить этому безумию поглотить ее, завладеть собой. Это было что-то вне моего контроля, и, похоже, это тоже не в ее власти. —
Это случится снова. Я собираюсь быть такой же, как Анна. Мне будет становиться все хуже и хуже. На этот раз это была жажда крови и ненависть. Я хотела уничтожить их. Мне нужно было уничтожить их. В следующий раз? Я не знаю. Может быть, это будет просто сумасшествие, как у мисс Карп. Может быть, я уже сошла с ума, и именно поэтому я вижу Мейсона. Может быть, это будет депрессия, как у Лиссы. Я буду продолжать падать и падать в яму, а потом я буду как Анна и убью…
— Нет, — перебил я мягко, но твердо, не в силах и не желая представлять будущее, в котором она не была бы частью моего мира. — С тобой этого не случится. Ты слишком сильная. Ты будешь бороться с этим, как и в этот раз.
Наши лица теперь были так близко, наш шепот был на расстоянии одного вздоха, а наши лбы почти соприкасались. Я практически мог видеть свое собственное отражение в ее слезах, когда они собирались на ее ресницах, прежде чем скатиться по щекам.
— Я сделала это только потому, что ты был здесь. Я не могу сделать без тебя.
Безнадежность, полная потеря возможности даже попытаться, ранили меня до глубины души. Я притянул ее к себе так, чтобы она была надежно прижата к моей груди, а мое лицо спряталось в ее волосах.
— Ты сможешь, — пообещал я. — Ты сильная. Ты очень, очень сильная. Вот почему
я люблю тебя.
То, в чем я сначала с трудом мог признаться себе, не говоря уже о ком-либо другом, сказать Розе, что я люблю ее, сейчас было так просто произнести почти с облегчением. А почему бы и нет? Это была правда, простая и ясная. Тем не менее, мне казалось, что какая-то тайна, которую я напрасно скрывал от нее, наконец-то раскрылась, и мне сразу стало легче от этого, даже в этих ужасных обстоятельствах.
Однако, если я ожидал каких-то фанфар, я жестоко ошибался. Не было никакой мягкой музыки, играющей на заднем плане, когда она внезапно тоже призналась мне в любви, никакой сцены, похожей на фильм или один из моих романов. Она только крепче сжала мою рубашку в кулаке, качая головой в ответ на мои слова.
— Ты не должен. Я могу стать чем-то ужасным. Возможно, я уже стала чем-то ужасным.
Никогда. Я отстранил ее от себя, заставляя увидеть правду в моих глазах. Ей нужно было знать, что, несмотря ни на что, я всегда, всегда буду рядом, чтобы вернуть ее обратно.
— Ты не такая. Ты этого не сделаешь. Я тебе не позволю. Несмотря ни на что. Я тебе не позволю.
Я наблюдал за ней, спокойно и сосредоточенно, пока ее взгляд метался из стороны в сторону в поисках любых признаков обмана. Ее и раньше подводили другие и даже я, так что я не чувствовал личной обиды, но я мог видеть момент, когда она нашла то, что искала: совершенную, честную, на сто процентов полную и абсолютную преданность ей.
Потому что в тот момент я все понял. Я знал, что Роза была для меня всем. Она была моим лучшим другом и доверенным лицом. Она сделала меня лучшей версией себя, и я стремился быть немного лучше каждый день только благодаря ей. Она была моей любовью, и, когда она будет готова, я сочту за честь стать ее любовником. Она была моим партнером и равной мне. Она сводила меня с ума большим количеством способов, чем я мог себе представить, и заставляла меня чувствовать себя более умиротворенным, чем кто-либо еще. Она была моей радостью и моей надеждой. Я бы пропал без нее, и я не жил по-настоящему, пока эта дикая девчонка не вошла в мою жизнь. Я любил ее всеми фибрами своей души. И она, наконец, поняла это.
Я увидел мельчайший намек на улыбку на ее губах, первый, который я увидел у нее за весь вечер, прежде чем эта улыбка встретилась с моей собственной. Поцелуй был нежным, почти прямым контрастом с отчаянием, яростью и тьмой, которые до сих пор наполняли этот вечер. На самом деле, это был, вероятно, первый поцелуй, который мы когда-либо разделяли, в котором не было какого-то отчаяния или разочарования (по крайней мере, того или иного рода). Я так привык беспокоиться о том, как неправильно целовать ее, что едва позволил себе наслаждаться настоящей близостью, которая пришла вместе с этим поцелуем.
Так я и сделал. Я запустил пальцы в ее волосы, полностью попробовал ее губы, услышал ее легкое хихиканье, когда я коснулся носом россыпи веснушек на ее щеке, наслаждался ощущением, как она прижимается ко мне ближе, и прошептал ее имя в тишине вокруг нас. Каждое мгновение, которым я пожертвовал, стремясь к «правильности», наконец-то стало нашим.
Эта сладкая простота длилась всего несколько мгновений, прежде чем начал накаляться более сильный жар. Ее хихиканье превратилось в всхлипы и стоны, когда мои руки начали блуждать немного смелее. Отчаяние, совершенно отличное от того, которое мы чувствовали несколько мгновений назад, но такое же сильное и всеобъемлющее, начало затягивать нас, когда мы сильнее прижались к кровати.
Руки Розы вцепились мне в плечи, прижимая меня к себе. Я заставил ее обхватить меня ногами, желая, чтобы она знала, какой сильный эффект она всегда оказывала на меня, и наслаждаясь ее прерывистым дыханием, когда она почувствовала, как я прижимаюсь к ее лобку.
Последовавшего за этим отступления было достаточно, чтобы на мгновение отрезвить меня, по крайней мере, достаточно, чтобы напомнить мне, что Роуз все еще была молода — даже несовершеннолетняя — и был миллион причин, по которым мы не должны… и одна удивительная причина, по которой мы должны.
—
Мы не можем… —
но, о, как я хочу, я так устал от….
—
Не можем… — и она снова это сделала. Она всегда знала мои невысказанные слова лучше, чем даже я знал их.
Поэтому, когда мои губы нашли ее, я понял, что она была готова, что мы оба были готовы, и не было необходимости поворачивать назад или подвергать сомнению наши действия дальше. Она была моей, а я принадлежал ей; я принадлежал ей с того момента, как она вошла в мою жизнь, независимо от того, был я готов или не хотел это признать.
Я довольно быстро снял с нас одежду, быстрее, чем, вероятно, сделал бы в обычных обстоятельствах, но напоминание о порванной и окровавленной ткани было последним, чего я хотел видеть рядом с нами в данный момент. Это было наше мгновение, и оно не должно быть разрушено какой-то внешней силой, пытающейся разлучить нас за этими стенами.
Роза казалась такой же нетерпеливой, как и я, она стянула мою рубашку через голову так быстро, что мне едва пришлось прервать контакт с ней, чтобы снять ее. Однако ее относительная невинность все еще проявлялась в нескольких областях, напоминая мне, что она все еще была новичком во всем этом. Мгновение она мило боролась с пряжкой моего ремня, прежде чем я расстегнул ее одной рукой и оттолкнул оскорбительный предмет. Она также покраснела, когда я увидел более практичный спортивный бюстгальтер, который она надела. Я уверен, если бы она знала, к чему приведет сегодняшний вечер, она предпочла бы что–то более соблазнительное, но было так много дневных тренировок, когда я видел ее в этих бюстгальтерах — может быть, даже в этом — и должен был сдерживаться от нее. Я стянул насмешливую ткань с ее груди и поцеловал открывшуюся кожу, глядя ей в глаза при этом.
Во многих отношениях это было не то, что я бы планировал для нас. Я бы никогда не повел ее в какую-нибудь пыльную, продуваемую сквозняками, заброшенную хижину после битвы. Я бы повел ее на подходящее свидание, подальше от Академии. На самом деле я бы сводил ее на несколько. Она заслуживала того, чтобы за ней ухаживали. Я бы подождал до окончания школы или, по крайней мере, до ее дня рождения на следующей неделе. И, несмотря на несуществующий риск, я хотел бы, по крайней мере, предложить защиту прямо сейчас. Было невежливо предполагать что-либо, прежде чем обсуждать с ней этот вопрос, и я проклинал тот факт, что больше не ношу с собой презервативы регулярно. Я делал это короткое время, пока Таша навещала меня, но со стыдом бросил все это в свою тумбочку, когда понял, какую огромную ошибку чуть не совершил.
Так что нет, это была не та идеальная картина, которая мне бы понравилась. Но я думаю, в конце концов, это не имело значения. Не имело значения, планировал ли я что-то с цветами или свечами, потому что самым важным элементом была она. Все, что я делал раньше, каждая девушка, с которой я был раньше, все это не имело значения, потому что теперь Роза была моим миром.
И она была прекрасна. Благодаря ей все в мире казалось намного чудеснее, но она затмила их всех. Видя ее сейчас, обнаженную передо мной, раздетую так, как, я знаю, видел ее только я, я не мог не поблагодарить за то, что судьба связала нас вместе.
Я вознес хвалу поцелуем в ложбинку между ее грудями, улыбаясь ее быстрому дыханию, когда моя рука скользнула вниз по ее животу. Наблюдать, чувствовать ее реакцию на каждое мое прикосновение было почти так же волнующе, как знать, что скоро произойдет. Каждая дрожь, каждый тоскующий взгляд, каждый звук, который она издавала, все заставляло меня все больше и больше благодарить за то, что она выбрала меня. Она могла заполучить кого угодно, она заслуживала гораздо большего, но она выбрала меня.
Однако ничто не взволновало меня больше, чем когда ее нижняя губа была зажата между зубами в тот же момент, когда мои пальцы впервые коснулись ее клитора. Я видел, как она прикусывала губу тысячу раз раньше; когда она злилась, когда обдумывала проблему, когда она сдерживала саркастическую мысль, и даже в те редкие моменты, когда мы позволяли себе флирт между нами. Зная теперь, что восторга, который я ей дарил, было достаточно, чтобы вызвать этот взгляд…
Я бросился вперед, удерживая одну руку на месте, чтобы продолжать доставлять ей удовольствие, в то время как я поцелуем освободил ее распухшие губы от ее укуса. Ее пальцы нетерпеливо впились в меня, держа меня как можно ближе, как будто я мог исчезнуть в любой момент, если она отпустит. Часть меня хотела заверить ее, что я никуда не планировал уезжать, но это не стоило того, чтобы тратить время. Я бы предпочел доказать это своими действиями.
Ее дыхание было прерывистым, прерываемым тихими всхлипываниями и стонами. Иногда я был счастлив услышать свое имя среди всего этого, но ее стонов в неподвижном воздухе было более чем достаточно для меня.
Мои губы танцевали по ее коже, ища любой новый сантиметр, который не был затронут моим поцелуем. Ее щеки, ее глаза, ее шея, ее горло, ее плечо, ее грудь, все, до чего я мог дотянуться.
— Дм-Дмитрий. Пожалуйста, — ее бедра подались вперед, ища большего, даже если она не знала, что именно ищет. Однако я знал, чего жаждет ее тело, и намеревался удовлетворить каждое желание, в котором слишком долго отказывал нам обоим.
Я позволил своей руке скользнуть ниже, скользнув мимо того места, на котором я так нежно сосредоточился, чтобы раздвинуть ее половые губы и осторожно ввести в нее один палец. Она уже была такой влажной, но все еще такой тугой, что я не смог сдержать стона, когда она подбодрила меня небольшим толчком и вздохом удовольствия.
— О, Боже. Да.
Я переместил свое положение над ней, уткнувшись лицом в ее шею и упершись бедрами в ее бедро. Мне нужно было немного трения, совсем немного. Это было так давно, и то, что Роза была так близко, сводило меня с ума, но я был полон решимости сделать так, чтобы для нее это было как можно более удивительно. Это означало действовать медленнее, убедиться, что она готова. Ее удовольствие будет на первом месте, отныне и навсегда. Ощущение того, как она одновременно напрягается и расслабляется подо мной, приближаясь к своей кульминации, когда мне становилось все более и более комфортно со ней — с нами — в каждом проходящем движении, было великолепным. Когда она начала хныкать, безмолвно моля об облегчении, я добавил еще один палец и поцелуй, чтобы оживить ее внезапную одышку.
Ее ноги подтянулись, лодыжки сомкнулись вокруг моей талии, чтобы прижать мое тело ближе, и зажали мою руку между ее бедер. Одна рука запуталась в моих волосах, другая схватила меня за плечо. Моя собственная одинокая свободная рука в последний раз спокойно погладила ее по щеке, прежде чем я ускорил свою жадную атаку на нее другой.
За мгновение до того, как я понял, что она готова взорваться, когда я почувствовал, как ее тело начало пульсировать вокруг моих пальцев и впервые начало полностью разрушаться от моего желания, я осторожно надавил на ее клитор большим пальцем, растягивая ее оргазм и одновременно усиливая его.
Что еще более важно, я наблюдал за ней, запечатлевая этот момент в памяти. Я не хотел забывать выражение шока на ее лице, когда ее захлестнули первые волны эйфории, ни звук ее голоса, когда она пыталась произнести мое имя, ни то, как оно затерялось в молитве к небесам. Затем наступил момент, когда все стало настолько ошеломляющим, что она больше не могла держать глаза открытыми, даже не смотреть на меня, и с улыбкой ее глаза закрылись. Однако я не мог удерживать ее удовольствие против нее, не тогда, когда я был тем, кто так стремился его обеспечить. Когда последние толчки блаженства прошли, мягко массируемые моей рукой, прижатой к ее лону, я просто любовался ангелом в моих объятиях.
— Я тебя люблю всем своим сердцем и душой.
Полностью расслабившись на подушке, Роуз ответила на мои слова вопросительным гудением и парой приподнятых бровей. Я тихо рассмеялся, целуя кожу ее верхней части живота. Возможно, она была не единственной, кто пребывал в своем любовном оцепенении. Я даже не понял, что говорил по-русски.
— Я сказал: «Я люблю тебя всем своим сердцем, всей своей душой», Роза. Каждая частичка меня до последней капли принадлежит тебе.
Роза улыбнулась, не отвечая произнесенными словами, но нежно притягивая меня к своим губам, проверяя мое обещание. Поцелуй был ленивым, она все еще была сонной, но быстро становилась все более и более ненасытной с каждым мгновением.
— Нам не нужно идти дальше, Роуз. Не сегодня. Я могу ждать столько, сколько ты захочешь, пока…
— Нет, — перебила она с почти обеспокоенным нетерпением. — Нет, я твоя. Я твоя, а ты мой. А теперь покажи мне.
Все, что я мог сделать, это кивнуть, полностью подчиняясь ее приказу. Я лег обратно на ее тело, отмечая свой путь губами и языком по ее коже и наслаждаясь ее вкусом. Мои зубы нежно прикусили выпуклость ее груди, мгновение спустя успокаивая укус извиняющимся поцелуем.
Мы снова сдвинулись, и я увидел волнение на лице Розы, когда я коснулся ее. Я также мог видеть намек на беспокойство, возможно, нервозность, но это было подавлено ее доверием. Она доверила мне позаботиться о ней.
Я еще раз легонько просунул пальцы между ее складок, проверяя в последний раз, чтобы убедиться, что она физически готова для меня, прежде чем использовать ее смазку, чтобы смазать себя. С последним поцелуем и прошептанным обещанием я прикоснулся к ее входу и уверенно двинулся вперед. Когда я почувствовал, как она напряглась вокруг меня, за чем последовало протестующее шипение, я остановился. Глаза Розы были зажмурены от разочарования, ее разум был готов, но ее тело отвергало мое вторжение.
— Шшш, — я поцеловал слезу, появившуюся в уголке ее глаза. — Дыши. Просто дыши. Это просто как новая растяжка на практике. Дыши, пока не привыкнешь к этому. Я тебя понял. Я прямо здесь.
Я не двигался, считая ее дыхание и играя с ее волосами, чтобы отвлечь ее, пока, наконец, не почувствовал, что она успокоилась подо мной, и не увидел нежный кивок. С последним быстрым толчком я был полностью погружен в нее. Мы оба затаили дыхание, Роза от полноты меня, а я от ее тесноты. Я прижал ее к себе, борясь с желанием двигаться внутри нее, позволяя ей контролировать наш темп.
Нежное покачивание ее бедер в моих сводило меня с ума, каждое ощущение усиливалось в десять раз интенсивностью между нами. Даже ее дыхания, горячего и тяжелого на моей шее, было достаточно, чтобы свести меня с ума.
И чем смелее она становилась, тем труднее мне было сохранять самообладание.
Я начал повторять ее имя, не в силах в данный момент придумать или произнести какое–либо другое слово — ни русское, ни английское. Роза, не в силах вообще ничего сказать, просто стонала от удовольствия снова и снова, когда я входил в нее, откинув голову на подушку.
Мне не потребовалось много времени, чтобы почувствовать начало трепетания внутри нее, мягкое сжатие, которое сигнализировало о том, что она была почти так же близко, как и я. Но я бы не отпустил ее раньше, чем она это сделает.
Я позволил своей руке снова скользнуть между нами, нащупывая маленький комочек нервов, который, как я знал, подтолкнет ее к краю экстаза. Едва я коснулся его, она начала извиваваться на простынях, цепляясь за мою голую задницу и прижимая меня глубже к себе, чтобы найти свое наслаждение.
И мы сделали это вместе.
Я почувствовал, как она задрожала, ее тело прижало меня к себе и втянуло в нее мой дух, пока я пульсировал и успокаивался.
Внезапно я почувствовал себя одновременно слабым и сильным. Физически я был измотан, но никогда еще не чувствовал себя таким сильным, как в тот момент, когда она посмотрела на меня с такой любовью и обожанием. Я знал, что связан с ней навсегда. Возможно, это было не так, как она и Лисса были связаны, но это было по-своему мощно.
Я прижался лбом к ее плечу, нагло терся щекой о ее грудь и наслаждался смехом, который это вызвало у нее. Мое тело все еще нависало над ней, все еще соединенное, чтобы продлить нашу связь как можно дольше, насколько это возможно для человека. Когда это больше не было возможным, я упал рядом с ней на кровать, подхватив ее под мышку и притянув ближе, чтобы почувствовать каждый дюйм ее тела рядом со мной.
Однако даже этого было недостаточно, поэтому моя другая рука взяла на себя задачу проследить каждый ее изгиб.
Когда сквозняк снова начал проникать в хижину, лишая нас тепла, которое мы создали вместе, и напоминая мне о внешнем мире, который ждал за этими бревенчатыми стенами, я натянул на нас старое потертое одеяло, пытаясь защитить ее и защитить наше убежище немного дольше.
— Я люблю тебя, Роза, — я поцеловал ее в лоб, свободно проводя пальцами по ее волосам. — Я всегда буду рядом с тобой. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я знал, что эти слова были опасны, и даже когда я произносил их, я знал, что это было обещание, которое я не мог сдержать, несмотря на мое искреннее желание. Я был связан своей меткой, чтобы поставить Лиссу на первое место, поставить всех мороев на первое место. Меня могли убить в бою или перевести на новое место в любой момент, и я не имел бы права голоса в этом вопросе. Если бы кто-нибудь узнал о нас, они бы наверняка разлучили нас, не задумываясь.
Плюс, все еще оставался вопрос о том, что случилось с Розой сегодня вечером. Ее связь с тьмой или чем-то еще в конечном итоге привела к тому, что она напала на Ральфа и Джесси. Последствия этого нельзя было игнорировать или упускать из виду, и я знал, что в тот момент, когда мы вернемся в кампус, с Альбертой состоится серьезный разговор о ее будущем здесь, в академии, и в качестве стража в целом.
Но я не мог ей этого сказать. Не сейчас. Не тогда, когда она смотрела на меня с таким обожанием, все еще сияя после нашего свидания.
— И я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я тоже тебя люблю.
Я быстро поцеловал ее, пресекая любые другие обещания, которые она могла бы попытаться мне дать. Я бы предпочел быть с ней прямо сейчас, в этот момент. Даже если бы это не длилось вечно, я мог бы жить в этом единственном идеальном моменте. И если бы я думал об этом достаточно много раз, возможно, я бы начал в это верить.
После нескольких минут тишины, нарушаемой только звуком нашего ровного дыхания и шумом ветра между деревьями и стропилами, она заговорила.
— Ты помнишь заклинание похоти Виктора?
Мои пальцы рассеянно плели узоры в ее волосах, но ее комментарий прервал меня, и я вопросительно посмотрел на нее.
— Конечно, — я бы скорее забыл цвет неба.
— Я и не думала, что все может стать лучше, — я с удивлением наблюдал, как нежная улыбка, улыбка, которую она, казалось, приберегала для меня, расплылась по ее лицу. Однако быстро ее щеки порозовели, прежде чем она спрятала лицо на моей обнаженной груди, успокоившись, как только она нашла мое сердцебиение. — Я думала об этом все время… о том, что произошло тогда между нами.
Это заняло у меня полсекунды, но как только я понял причину ее внезапного румянца, я подавил желание ухмыльнуться и вместо этого повернулся к ней лицом, плотнее укутывая нас одеялами.
— Я тоже так делал.
— Ты делал это? — удивление в ее голосе было трудно не заметить, и оно было вполне оправдано. Конечно, я предпочел это отвращению или гневу, которые могли бы быть столь же оправданными. — Я думала… Я не знаю. Я думала, ты слишком дисциплинирован для этого. Я думала, ты постараешься забыть об этом.
Я засмеялся, покусывая ее за шею и успокаивая укус поцелуем, когда она извивалась в моих объятиях.
— Роуз, как я мог забыть, что был обнажен с кем-то таким красивым, как ты? Я не спал так много ночей, прокручивая в голове каждую деталь. Я снова и снова говорил себе, что это неправильно, но тебя невозможно забыть.
Сначала я пытался забыть, я пытался быть таким же дисциплинированным, каким она меня считала, контролировать свои желания и побуждения, особенно после заклинания похоти… но правда заключалась в том, что я был околдован задолго до той ночи, даже если я не хотел этого признавать.
Не то чтобы брать все в свои руки было чем-то, к чему страж не привык. Часто это было либо так, либо были бессмысленные свидания на одну ночь, что, конечно, было не по мне, но человек должен был как-то обходиться. В конце концов, это была одинокая жизнь, но я никогда не хотел втягивать Роуз в свои фантазии. Это начиналось со вспышки темных волос, или знакомого смеха, который мне было бы трудно не услышать, или, казалось бы, безобидной мысли о…ней…только один раз.
Конечно, это изменилось по мере того, как мы с Розой становились ближе, и особенно после заклинания похоти. Стало почти невозможно представить себе какую-либо другую женщину. В конце концов это привело бы только к разочарованию.
Конечно, если я позволял себе думать о ней, это приводило только к сильному отвращению к самому себе. Пойманный в ловушку, я пытался обойтись без этого, и в результате мои холодные души, горечь и самоотречение часто приводили к тому, что я вымещал на ней свое недовольство, хотя в этом не было ее вины ни в малейшей степени. В конце концов я так и сделал, просто принял свою человечность и предался моему личному греху, ради моего собственного здравомыслия и ради нашей дружбы в целом. Я не мог огрызаться на нее каждый день просто потому, что не мог справиться со своей собственной виной.
Но теперь, зная, как красиво она выглядела, имея возможность представить ее во всех мельчайших деталях, я знал, что пути назад нет. Изгиб ее груди, три родинки на левом плече, то, как ее тело было сильным и подтянутым, но все еще каким-то образом таким мягким и женственным. Я никак не мог выкинуть ее из головы. Никогда. Я никогда не забуду, как она звучала, когда звала меня по имени, как она дрожала от моего прикосновения, или как загорелись ее глаза, когда я провел губами по ее груди, чтобы укусить сосок. Я никогда не забуду то чувство, когда обнимал ее сейчас, в эти тихие моменты, которые были только нашими, наслаждаясь каждой секундой, которой мог, прежде чем нам пришлось вернуться к реальности.
— Ты навсегда в моем сознании, — пообещал я ей. — Нет ничего и никого в этом мире, что когда-либо изменит это.
***
Я нашел свой ботинок под кроватью, благодарный за длину своих рук, когда увидел, как далеко я закинул его, торопясь раздеться раньше. Когда я вынырнул из-под одеяла, я увидел, как Роуз натягивает лифчик через голову. Было стыдно смотреть, как каждый слой ткани скрывает еще один дюйм ее кожи, который я только что обнаружил. Однако у нас не было времени наслаждаться роскошью уединения. Прошло уже несколько часов, и кто-нибудь должен был скоро прийти за нами.
— Роза, не могла бы ты передать мне мою рубашку?
Она с улыбкой оглянулась через плечо, прежде чем поднять выброшенный предмет, о котором шла речь.
— Эту рубашку?
Я протянул руку, когда она направилась ко мне, отвлекаясь на очевидное покачивание ее бедер, которое, как я знал, было исключительно для моей пользы. Как раз перед тем, как я смог взять его, Роуз выхватила его из моей досягаемости.
— Нет… Я не думаю, что могу. Я предпочитаю видеть тебя таким, — ее глаза скользнули по моей обнаженной груди, и мне понравилось, как они заискрились тем же озорством, что и ее улыбка.
— Роза… — мой голос был почти низким рычанием, но мое предупреждение было каким угодно, только не угрожающим. Я мог видеть мысль в ее голове, подергивание в ее коленках. Я двинулся к ней как раз в тот момент, когда она начала убегать, поймал ее за талию и поднял, когда она хихикнула мне в плечо. Роза, подпрыгнув, упала на кровать, мое тело прижало ее к матрасу.
Где-то между ее пленением и заключением в объятия я начал смеяться вместе с Розой, и звук того, что мы оба были такими беззаботными, даже на мгновение, был почти таким же пьянящим, как и ее стоны удовольствия раньше. Я не мог сказать, что мне больше нравится, поэтому я целовал ее до тех пор, пока с ее губ не сорвалось еще одно довольное урчание.
Ее стон, решил я,
определенно ее стон.
Я наблюдал, как ее глаза снова распахнулись, и ее язык высунулся, чтобы насладиться последним вкусом моего поцелуя на ее губах.
— Для чего это?
За каждый раз, когда я должен был целовать тебя вот так. Я колебался произнести эти слова вслух, не желая подталкивать ее дальше, чем она была готова пойти. За последние два часа я признался ей в любви и получил ее девственность. В тот момент мне было трудно это понять, и я мог только представить, что для нее это тоже было немало, особенно учитывая все остальное. Однако я не собирался зацикливаться на будущем, не тогда, когда прямо сейчас было абсолютное совершенство.
Я уставился на нее сверху вниз, наблюдая, как бьется пульс на ее шее, как мягко поднимается и опускается ее грудь при каждом вдохе, и как она слегка извивается под моим пристальным взглядом. Я мог бы сказать, что ей все еще было не совсем комфортно находиться так открыто передо мной, но я мог смотреть на нее вечно.
— Ты прекрасна, Роза. Такая красивая.
Она прикусила губу, застенчиво отводя от меня взгляд. Я не понимал, как она могла даже усомниться в том, насколько она была сногсшибательна, как сильно она пленила меня.
Мой голос понизился до шепота, притягивая ее к себе.
— Большая часть меня хотела бы остаться здесь, с тобой, навсегда, в этой постели, где никто не смог бы нас найти.
Она улыбнулась, но ее приподнятый лоб заставил меня нахмуриться.
— Хороший выбор слов, товарищ, — я не понимал этого до тех пор, пока мгновение спустя ее бедра не толкнулись навстречу моим, когда она с намеком потерлась о ширинку моих джинсов. Мой непроизвольный стон заставил ее снова захихикать.
Эта девушка убила бы меня, но, о, какая это была бы сладкая смерть. Мои губы снова встретились с ее губами, и я знал, что пройдет еще несколько минут, прежде чем мы будем готовы покинуть эту каюту.
***
В конце концов, нам все-таки удалось полностью одеться. Роза собрала волосы в растрепанный пучок, эффективно скрывая доказательства того, что я с ней сделал.
Доказательства, которые не были спрятаны под ее одеждой, подумал я с ухмылкой, вспомнив развивающуюся отметину на все еще покрасневшей коже прямо над ее сердцем, где я, возможно, немного переусердствовал. Я потер шею, где, я был уверен, тоже было несколько новых отметин, и я надеялся, что они достаточно хорошо сочетались с синяками повсюду, полученными в полевых испытаниях.
Я поправил одеяла на кровати, убирая волосы с глаз и тихо проклиная тот факт, что моя собственная резинка для волос навсегда затерялась где-то в глубине этих простыней. Оно того стоило. Когда последняя складка была разглажена, я увидел, что Роуз с тоской смотрит туда, где задержалась моя рука. Я тоже не хотел уходить, но пришло время.
Я подошел, снова привлекая ее внимание прикосновением своей руки к ее. Она раскрыла ладонь, позволяя нашим пальцам переплестись, когда я предложил ей последний поцелуй. Это было мило и нежно, без малейшего отчаяния, которое мы оба чувствовали раньше.
Это было мое извинение за то, что мы не смогли остаться.
Это было мое обещание, что мы вернемся.
Один глубокий вдох, и я открыл дверь, впуская окружающий нас мир и ступая в темноту ночи.
Мы шли рука об руку, все еще не совсем желая расставаться. Ее счастье было заразительным, успокаивая мои нервы и беспокойство по мере того, как мы с каждым шагом приближались к Академии. Я понятия не имел, что будет дальше, но было очевидно, что нам нужно будет поговорить о том, что только что произошло и что произойдет в ближайшее время.
Пока мы шли, я начал составлять в уме планы. Очевидно, я бы упорно боролся за то, чтобы Роуз осталась в Академии, чтобы школа позволила ей остаться, чтобы стать стражем или, по крайней мере, окончить школу. Однако, если бы это было невозможно, если бы исключение было единственным вариантом, я знал, что моих накоплений хватило на билет в один конец до Бийска. Я надеялся скоро вернуться домой, но билет в последнюю минуту обошелся бы дороже. Кроме того, я сомневаюсь, что школа позволит мне сопровождать ее в Россию. Это было не совсем так, как я надеялся представить Роуз своей семье, но я бы предпочел отправить ее туда и знать, что она в безопасности, чем беспокоиться о ней в одиночку. Я знал, что моя мать позаботится о ней, и как только я смогу, я приеду к ней. Как только все уладится…мы бы во всем разобрались…
Внезапно Роза остановилась, потянув меня за руку за спину, когда я попытался двинуться вперед.
Однако она не смотрела ни на меня, ни на что-либо еще, насколько я мог судить. Она выглядела бледной и немного больной. На мгновение я подумал, что все это только что обрушилось на нее, и теперь она сожалеет о том, что произошло между нами.
— Что не так?
— Ты видишь его? — ее панический шепот пронзил меня до глубины души.
Я попытался разглядеть, на чем она сосредоточилась, но перед ней не было ничего, кроме неподвижного воздуха.
— Вижу кого?
— Мейсона.
Возможно, она была на грани очередной панической атаки или чего-то еще, что случилось раньше, и я начал обдумывать, стоит ли нам идти в академию или в хижину. Академия уже была ближе, едва ли, но я не был уверен, что хочу приводить ее туда, пока не узнаю, с чем мы имеем дело. Я не мог допустить, чтобы она снова на кого-то напала.
— Роза… мы должны вернуться…
Она не двигалась, сопротивляясь моему мягкому притяжению обратно к хижине. Ее внимание усилилось на пустоте.
— Что? Что ты хочешь?
Мое беспокойство усилилось. Она разговаривала… ни с кем. Я не знал, как с этим справиться, как с ней справиться. Я переводил взгляд с нее на то место, где она, казалось, видела галлюцинацию, пока пытался сообразить, что делать дальше.
Ее расспросы превратились в отчаянную мольбу.
— Скажи мне!
Как раз в тот момент, когда я собирался поднять ее и при необходимости оттащить в клинику, я услышал это. Слова были такими тихими, как будто это был ветер, а не человеческий голос. Но они были ясны, как и память о том, кому принадлежал этот голос.
Слова Мейсона преследовали меня, как его призрак преследовал Розу.
— Они… приближаются…
