Красная тинктура

      Рим, казалось, весь состоит из бесконечных лестниц и уклонов. Вверх по холму, вниз к подножию другого — желающим похудеть стоит пару раз прогуляться по Вечному городу под палящим солнцем где-нибудь в июле. Виктория сбросила координаты репетиционной студии и время тем же вечером. И, кто бы сомневался, группа собиралась практически на другом конце мегаполиса. Не то чтобы Итана это сильно беспокоило, чем дольше дорога — тем лучше. Однако, он явно недооценил время, которое займет пешая прогулка. В старые времена пройти километров сорок за день ему не представляло сложности, и с тех пор ничего не поменялось, а вот сам город незаметно стал иным за последние годы.       Надеясь срезать путь через двор, Итан свернул в одну из арок, но в очередной раз столкнулся с установленной от вот таких хитрецов решеткой (ему определенно следовало обновить свои знания на случай, если придется удирать от какого-нибудь ревнивого супруга, как приходилось время от времени, но сейчас для картографии был не самый подходящий момент). Оглядевшись по сторонам, он выудил из кармана телефон и проверил время — все еще не опаздывает, но еще немного и будет. Итан разочаровано прижался лбом к чуть теплому сенсорному экрану и развернулся. В обход, значит в обход, но стоило прибавить темпу и не разглядывать давно знакомые постройки.       В воздухе витал металлический запах прохлады — ноябрьское солнце медленно оседало за покатыми крышами зданий. Его последние косые лучи лизали стены липнувших друг к другу зданий розоватым шершавым языком, а с другого края, где не была разлита ртутная банка заката, небо затягивали темные клочковатые облака, пугая людей маловероятным дождем, когда, вывернув на нужный пустынный проулок, Итан принялся отсчитывать дома. Следом за ним, едва не ложась на бок своего скутера с кучей коробок на багажнике (при таком шумахерстве те едва ли доедут до места назначения в целости и сохранности), в почти щель между домами свернул и доставщик пиццы и, не сбавляя скорость, помчался вниз по пологому склону, распугивая жирных голубей. Голуби, привычные ко всему, уже даже не взлетали, а неспешно убегали от потенциальной угрозы, и лишь одна птица из молодняка взвилась ввысь, громко хлопая крыльями. Взгляд, прикипевший к ней на пронзительное мгновение, почти сразу перескочил на последний кроваво-апельсиновый блик солнца, что, отразившись от фрамуги на верхнем этаже, открываемой кем-то невидимым с жутким скрежетом, всполохом рассек лавандовые тени, собравшиеся внизу, куда свет уже не дотягивался. Краски дня глохли, стремительно умирали в объятьях сумерек, и Итан, проклиная автоматические системы включения уличных фонарей, уже почти ничего не видел перед собою, когда все же обнаружил нужные сварные ворота с магнитным замком. Он потянул калитку на себя и просочился внутрь двора. Из распахнутого окна цокольного этажа на затертые камни лился тёплый желтоватый свет.       — Экие, однако, вскрываются бездны, — донеслось из полуподвала высоким, ещё не знавшим ломки юношеским голосом. Не желая подслушивать чужие разговоры, Итан преодолел оставшиеся метры и склонился вниз, к окну, расположенному вровень с землёй.       Картина, представшая его взгляду, напоминала что-то с духом сатиры: в комнате, обитой дешёвыми звукоизоляционными панелями и размерами скорее напоминавшей переделанный чулан для швабр или кладовку находилось двое подростков, отличавшихся нетипичным для итальянцев цветом шевелюры: по оттенку тот напоминал что-то среднее между овсяной соломой, недоваренной натуральной карамелью и цветочным мёдом. Девушка сидела прямо на придвинутом к стене столе, поджав под себя левую ногу, из-за чего подол ее цветастого платья задрался куда выше, чем позволяли приличия. Юноша же, осанкой напоминавший акулий крюк, предпочел остаться на стуле, разложив свои длинные, как у Слендермэна, ноги на соседнем. Именно он читал что-то с экрана телефона, вслепую пытаясь поймать одноразовыми палочками что-то из сета суши, вид которых не вызвал доверия.       — Извините за беспокойство, не подскажите: двадцать пятый дом это этот или следующий?       — У-уу! — девушка издала нечленораздельный звук, протягивая к нему левую руку, усеянную красноватыми царапинами, и пытаясь как можно быстрее прожевать то, что было у нее во рту, — Ты, наверно, Итан!       Он кивнул.       — Ты не туда зашел, отсюда к нам не попасть. Надо выйти на улицу и зайти в следующую арку, там под сводом будет железная дверь, ведущая в … — не желая петлять непонятно где и искать проход, Итан решил влезть через окно.       — Ну так тоже можно, — рассмеялась Виктория, когда он немного неуклюже спрыгнул. Ее рука все еще висела в воздухе в призывном жесте, и, вспомнив правила приличия: если дама протягивает руку — ее следует поцеловать, Итан поспешил поймать ладонь и едва прижаться к ней сухими губами. Смех Виктории перерос в смущенно-недоуменное хихиканье, а вот юношу, кажется, этот маневр задел за живое.       — Рад познакомиться лично, синьорина.       — Ну мое имя ты знаешь, это, — Виктория, не заметив насупленного выражения лица своего товарища, махнула в сторону юноши, — Томас. А наш сын ещё не явился с баскетбола.       — Сын?       — Блудный сын. Дамиано мы уже раз из группы выперли за опоздания, но он вымолил на коленях разрешение вернуться.       — Только ему не говори, что мы тебе сказали, — по тому как именно Томас вставил свои пару центов можно было легко догадаться, что настоящие события, предшествовавшие возвращению третьего члена группы, отличались от предложенной официальной версии, — никто не любит унижение.       — Вообще-то это не совсем так… — сорвалось у Итана с языка, прежде чем он вспомнил, что имеет дело по сути с детьми, — у некоторых людей, склонных к мазохизму, унижение вызывает сексуальное возбуждение.       В ответ на свой выпад он ожидал чего угодно: неудобной паузы, приказа проваливать, но никак не протянутых ему запечатанных палочек для еды.       — Если ебашишь так же споро, как язвишь, то мы подружимся, — резюмировала Виктория, — угощайся. Мы здесь минимум до десяти.       На часах едва-едва наскреблось пять минут шестого. Кажется, Итан недооценил этих ребят — музыкой они занимались вполне серьезно, если все это время они планировали потратить на репетицию.       — Я не голоден.       — Не стремайся, и сядь, право слово, стоишь как на приеме у папы Римского.       Томас даже милостиво спустил ноги со стула, хотя в комнате было ещё два, но сесть Итан не успел: в комнату ворвался вихрь, пахнущий дешёвым аэрозольным дезодорантом, который почти не скрывал кислый запах пота.       — Мне иногда кажется, что если записать от руки все те мотивационные спичи, что гонит наш тренер, — на пол рухнула спортивная сумка, а следом на колченогую вешалку полетела джинсовая куртка, — скрутить в трубочку и засунуть ему в задницу, то тот всю оставшуюся жизнь будет ходить как утка.       Человеческий вихрь мокро чмокнул Викторию в щеку, взъерошил волосы на затылке у Томаса, и только после этого осознал, что в студии есть кто-то ещё.       — А это что за вампиреныш из Сумерек? Как там его…       — Аро Вольтури, — поспешила ответить Виктория.       — Итан Товкио, — почти одновременно с ней произнес Итан, и тут же привычным жестом сжал между большим и указательным пальцами передние зубы на верхней челюсти. Проклятая буква «р», как четыре сотни лет назад не выговаривал, так она и продолжает западать с завидной регулярностью. Вот только что синьоринил без проблем и опять.       — Так вот, что этот Вольтуви… — юноша смерил его презрительным взглядом, и нарочно принялся передразнивать, — здесь делает?       — Если бы тебя хотя бы иногда посещала мысль читать общий чат, то ты был бы в курсе, что к нам сегодня придет человек, претендующий на место барабанщика, — Виктория спрыгнула со стола и полезла за чехлом для инструмента, что находился под ним. Мятная бас-гитара, что она достала на свет, была слишком крупной для такой особы и на секунду Итан подумал, что Виктория отдаст ее Дамиано — то, что этот торнадо носил именно это имя не оставалось ни малейших сомнений и без процедуры представления — но нет, она перекинула нейлоновый ремень через свое плечо… Томас тоже потянулся за своим инструментом, что был прислонен к стене.       — Нам бы найти, что мы все знаем…       — Torna a Surriento? — неуверенно предложил Итан, пытаясь влезть между стеной и оставленной кем-то барабанной установкой, — Greensleeves?       Судя по всему, ни о той ни о другой песне нынешнее поколение даже не слышало. Или слышало? Дамиано точно прикусил щеку изнутри, разматывая шнур микрофона.       — Еще Gaudete предложи, — прошипел он, зацепившись за край стертого ковра и едва не растянувшись на полу, — есть ли в твоём стариковском репертуаре что-то посвежее?       — Будет проще, если вы перечислите репертуар группы, — Итан поднял сидение стула повыше, пытаясь пристроиться поудобней. С устройством барабанов и игрой на них он был знаком довольно поверхностно, старая-добрая лира была куда сподручней, весила меньше, а нот давала куда больше. Впрочем, сейчас нужно было просто не опозориться. Судя по всему, у этих ребят действовало одно правило: «можешь понять, как извлечь звук — значит, годен».       И, к счастью, они нашли песню, что знали все присутствующие… дурную, жутко попсовую, но нашли. Так что домой Итан вернулся уже за полночь.       Спина и плечи гудели от приятной усталости, но позволить себе нарушить привычный алгоритм отхода ко сну он не мог. Педантично сложенные на стуле вещи, вычищенные по песочным часам зубы, заплетённые в две косички волосы — рутина была одной из тех вещей, что держала Итана над пропастью безумия и, только покончив со всем, он позволил себе рухнуть спиной на матрас, лежащий прямо на полу, и закинуть руки за голову. Но даже сейчас спокойствие не пришло. И это то и было странно, последний раз, когда Итан чувствовал себя настолько на своем месте — не наблюдателем, а участником происходящего, которому было не все равно — был годы назад. Он скосил глаза на размытый женский силуэт слева.       — Вот не надо мне твоего яда, — Итан перевернулся на бок, чтобы не видеть портрет, натянутый на подрамник, но так и не обзаведшийся полноценным оформлением. Разговаривать с картиной было глупо, но иногда та была единственным адекватным собеседником. И самое главное — молчаливым. Именно поэтому, несмотря на то, что Итан уже много раз порывался вышвырнуть полотно, то по-прежнему стояло прислоненным к стене и скалилось белизной почти обнаженного тела.