Красная тинктура

      Одно из следствий постоянных репетиций — это то, что руки могут работать сами по себе, дергать за струны без особого ущерба для качества звучания, а голова при этом может быть занятой чем-то другим. В душной, прокуренной до такого состояния, что по залу клубился сизый дым, пиццерии средней руки они должны были отыграть четыре часа, и к концу этого времени они уже откровенно подхалтуривали. Четыре часа в студии, с шутками, с кривлянием, с нытьем о трудностях подростковой жизни и параллельным обсуждением очередной серии непонятно чего и четыре часа настоящего выступления, с живыми зрителями (плевать, что те пришли поесть, а не смотреть на них и говорили в полный голос), без возможности не только присесть, взяв паузу, но и даже хлебнуть воды не на бегу между песнями или смотаться до уборной — это совершенно разные четыре часа. По итогам этого адского марафона Виктория твердо уверилась в том, что они продешевили, согласившись на двенадцать евро пятьдесят центов на нос и бесплатный ужин, а кисловато-измученные мины остальных членов группы, когда репертуар пошел на третий круг, только подтверждали, что не она одна так считает.       «В любом случае — это опыт, » — с непробиваемым оптимизмом напомнила Виктория себе, в конце вечера запихивая бас-гитару в помявшийся чехол, но ее мысли сейчас были далеки от музыки, несмотря на то, что за их спинами не числилось и десятка вот таких недо-концертов, а настоящих так и вовсе не было.       Что-то в последние дни было не так. Реальность стала похожа на мир с жутких картин, что бродят по интернету: глянешь бегло, и все кажется нормальным, начнёшь разглядывать и обнаружишь то щупальца вместо ног, то яд вместо кофе. Нет, никаких монстров Виктория не видела, но все внутри нее кричало: «Критическая ошибка, перезагрузите матрицу!». Но перезагрузку нельзя было ожидать, так что ошибку нужно было искать и чинить на месте.       В первую очередь Виктория стала присматриваться к Томасу, но тот явно не был причиной сбоя, он даже не подстригся. Итан? Точно не Итан. Их барабанщик как жертва неудачной криозаморозки: оттаял, но не до конца, он ни на йоту не изменился за все время: те же щеки, тот же прищур древнего старца (впору подозревать тщательно скрываемую близорукость), та же кофта и даже те же носки с бэтманом, штаны вроде другие, но это не точно. Оставался Дамиано, что, как горный козел, прыгал по шаткому помосту из паллетов, обтянутых крашеной фанерой, считающимся в этом гиблом месте сценой, грозясь провалиться и переломать себе ноги. Сейчас, когда их четверка закончила терзать чужие уши, его лихорадочная активность сопрягалась с апатией во взгляде, и это вкупе с тем, что за весь день он ни с кем не флиртовал, уже походило на баг. Дамиано по жизни как оголенный провод, и шило у него заду размером с тот небоскреб в Дубае, однако до сегодняшнего вечера за пределы диапазона колебаний от «первоклассный засранец» до «милый хитрый чёртик» он никогда не выпадал. Для человека, с Дамиано не знакомого близко, все было нормальным — но тот после выходных как-то даже посерел, про синяки под глазами и говорить было нечего. И как она раньше не заметила?       — Выглядишь паршиво! — прошипела Виктория ему на ухо. Дамиано только жестом показал, что у него болит горло и отвечать он не собирается. Это вообще уже ни в какие ворота на лезло! Накуксившись, Виктория обратила свое негодование на Итана.       — Не знаешь, что с нашим идиотом? — вопрос был по сути своей глупым, но почему-то всегда все ответы были у барабанщика.       — Честный ответ или тот, который тебе понравится?       — Честный.       Итан с предельно серьезным лицом продолжал раскручивать винт ножки том-тома. За то, что владелец пиццерии заставил их принести весь инструмент с собой, хотелось отдельно настучать мужчине по голове. Восемнадцать килограмм акустической барабанной установки, конечно, разбирались и складывались как матрешка друг в друга, упаковывались ровной стопочкой в винтажную — не иначе — коробку из-под телевизора с лучевой трубкой с прокладками из картона, упаковочной бумаги и мятых старых газет, ставились на тачку, перематывались эластичными жгутами и кое-где даже скотчем для надежности и спокойно доезжали на автобусе до места назначения, но, когда (в том, что это именно когда, а не если, Виктория ни на минуту не сомневалась) они смогут позволить себе райдер — нормально перевезенные барабаны будут первым пунктом, а вторым — стулья. Без стульев они могут обойтись, сядут и на пол, а вот смотреть, как их товарищ вынужден битый час с нуля настраивать свой инструмент, было сродни пытке. Итан тряхнул головой, откидывая волосы с лица, и пробубнил едва слышно.       — Ему снятся кошмары. Просыпается по пять раз за ночь.       Виктория удивленно вскинула брови. И ведь сама выбрала честный ответ, но откуда, черт подери, такая информация? Где-то вне поля зрения Дамиано издал почти порнографичный стон.       — Ит, я забрал свой шалфей из твоего рюкзака.       — Я чего-то не знаю? — Виктория сложила руки на груди, стараясь не обращать внимание на двоих придурков, решивших использовать шнур от гитары в качестве скакалки и теперь сотрясавших все вокруг своим синхронным прыганьем (так и хотелось процитировать Шрама из мультфильма: «Я окружен идиотами!»), но Итан с кадуцием ключа для настройки методично занимался своим делом — снимал мембраны с барабанов.       — Квантовую физику, к примеру, — ответили ей холодным, не терпящим дальнейших попыток выведать что-то большее тоном.       — Могу чем-то помочь?       — Едва ли.       — Тогда я пойду стрясу с владельца нашу оплату… — сообщила Виктория и развернулась на пятках, протягивая руки к дурачащимся, — Томаситто, мой верный оруженосец! Идем сражаться со скрягой-драконом!       Томас бросил шнур на пол и устремился за ней следом в сторону дверей кухни.       — Я помню, внутрь баса слой бумаги, бумага по краям, чтобы ничего не касалось и не болталось. В четыре руки побыстрее будет, — Дамиано запихнул провод-скакалку к остальным и, присев на корточки, протянул раскрытую ладонь. Итан, не отрывая одной руки от раскручивания болтов, кивнул и без колебаний отдал ему торцевой ключ. Пастилка шалфея со звоном щелкнула по зубам, прокатилась вдоль них, и отправилась за щеку.       — Слушай, я тут на днях набросал черновик слов для песни… Посмотришь, когда вернемся? Хочу услышать твое мнение прежде чем покажу тем двоим.       — С каких пор мое мнение имеет значение?       Дамиано было оскорбился, но вспомнил, что на Итана за такой вопрос обижаться было нельзя. Каждый имеет свои болевые точки: он к примеру, не вывозит необоснованную критику, а Итан вот всегда и везде считает себя лишним, хоть ты кол ему на голове чеши! Зато только намекнуть надо, что не нужен, и тот исчезнет в предрассветном тумане, да поминай как звали. Дамиано, опасаясь, что у Итана сейчас начнётся очередной виток самобичевания, выдал ему лучшую из своих улыбок (ту же, что безотказно работала на всех девчонках кроме Виктории).       — С тех самых пор, как тебе перестало быть все равно.       Итан только одобрительно хмыкнул на этот уклончивый ответ.       — Хорошо, я гляну.       — Спасибо… За все, я даже не знаю, как могу отплатить.       — Отработаешь натурой.       Дамиано рухнул на копчик и исключительно на силе воли не пополз крабом назад. Нет, он, вроде видел, что кое-кто не из типового тиража, но блин, нельзя ли немного аккуратней с такими вот откровениями и предложениями? Вместо слов возмущения наружу прорвался лишь сиплый кашель.       — Ты чего?       — Ты там порно пересмотрел что ли?       — Причем тут… — Итан свел брови к переносице, выискивая что-то в лице напротив, искажённом гневом пополам со смущением, — А-аа. Понял. Натура — природный, живой образец для изображения в художественном произведении. Мне в конце мая портреты сдавать.       — Мне в конце мая портреты сдавать! — автоматически передразнил его Дамиано. Под ложечкой как-то странно сосало, вроде все прояснили, и Итан ничего такого не имел ввиду, так что не было причин для переживания, но привкус недосказанности на губах всё равно остался. Дамиано принялся бессистемно расслаблять винты, предсказывая, что любопытство, сгубившее кошку, сгубит вскорости и одного итальянского юношу.       Предложение разделить одну кровать, потом вопрос про поцелуй, теперь вот это — походило на череду нелепых случайностей, но не в таком же объеме! Невольно возникала мысль о промысле Божьем, о том, что кто-то подстраивает эту цепь событий, но это были скорее хитрости дьявола. Вот было в Итане что-то такое, не настоящее, что ли. Он прекрасно отражал чужие эмоции, разбирался в них, как заправский мозгоправ, но никогда не показывал что-то свое: не считать же улыбкой то, что делал левый край рта, когда с видимой задержкой дергался вверх.       — Твоя доля, — Виктория выдернула Дамиано из размышлений, протягивая ему две основательно пожеванные пятерки вместе с монетами. Носок ее стоптанных кед нервно постукивал по полу, так что оставалось только гадать, на что бестия взъелась на него в этот раз, — Сказали, что мы можем сесть в углу.       Виктория повернулась к Итану, практически впихнула и ему в руки деньги и устремилась к Томасу, что уже бухнулся на один из стульев у деревянного стола, накрытого бело-зеленой клетчатой скатертью.       — Зря это она.       — Ты о чем?       — Так, мысли вслух, — отмахнулся Итан, убирая за ухо выпавшую прядь и вернулся к делу: методично перепроверил все ли в порядке, сложил пластики ровной стопочкой, перекладывая страницами одного из январских выпусков «Il Messaggero», и счел трансформацию своей установки в транспортабельное состояние завершенной.       — Заклеиваем? — Дамиано, поняв, что стоит он уже не меньше минуты, держа в руках бобину и ничего не делая, с треском отмотал полоску скотча и, не дожидаясь пока в черной дыре рюкзака найдутся ножницы, откусил.       — Да.       — Закончили. Не знаю, как ты, я вот готов съесть слона.       — Я не голоден, — Итан стянул с волос резинку и на ходу принялся перевязывать почти развалившийся хвост, а Дамиано поспешил занять стул по правую руку от Виктории. Каждый раз волей-неволей выходило одинаково: Томас сидел от нее слева, а слева от Томаса всегда сидел Итан, а если день был удачным, как сегодня, то это значило, что сам Дамиано будет сидеть слева от Итана. Нужен пятый и они по-тихому призовут сатану.       Пятым в теории может быть клавишник, или ритм-гитарист, или скрипач, или кто-то с флейтой… да кто угодно. Призрак женщины с портрета предстал перед внутренним взором, почему-то устроившийся даже не за роялем, и не за клавесином, а с цитрой, подвернув одну ногу под себя, вместо смертельного зелёного (Дамиано гуглил, в старину такая изумрудная краска содержала в себе мышьяк в летальных дозах) пеньюара — белая футболка с принтом в духе картин Пикассо и розоватые джинсовые шорты с кучей дыр. Воображение даже голос подкинуло — дифтерийный, осиплый и немного гнусавый, чтоб хоть как-то скомпенсировать то, что Марлена эта была уж слишком… яркой. Женщинам, с которых пишут полуобнажённые портреты, и полагается быть такими, но идеальными же они быть не могут. Не могут же? У них должен быть или противный голос, или паршивый характер — хоть какой-то изъян. Дамиано тяжело выдохнул, заливая свою пиццу неприличным количеством масла с травами. Кухня в заведении была на том же уровне, что и живые музыканты, что здесь выступают: воплощением посредственности. Тесто напоминало резиновую подошву, что даже нож с трудом его пропиливал, но что они хотели от места, ориентирующегося на туристов?       — Итан, ты чего не ешь?       — Не голоден, — тот отодвинул от себя тарелку и даже сок пить не стал: едва пригубил и тоже отставил.       — Ну не настолько же плохо… — попыталась переубедить его Виктория, не особо воодушевленно наматывая свои спагетти на вилку. На самом деле именно настолько всё было отвратительно: еду разве что в микроволновке не разогрели, а сливочный соус в тарелке Тома даже издалёка выглядел свернувшимся хлопьями. Дамиано собирался доесть свое, но он в принципе относил себя к всеядным: когда родители уезжали, они всегда с братом питались черти чем или что сами могли сготовить.       Итан замотал головой, явно давая понять, что он насиловать свой желудок не собирается, и уставился куда-то поверх их голов.       — Семьдесят шесть, семьдесят пять, семьдесят четыре, Дамиано, не дёргайся, вспугнешь, два, семьдесят один, — когда отсчёт дошел до нуля, рядом с их столом нарисовалась девчонка приблизительно их возраста.       — Привет! — незнакомка издала нервный смешок, — Я просто хотела сказать, что вы круто играете.       — Спасибо, приятно слышать от столь милой девушки, — Итан развернулся корпусом, закинул локоть на спинку стула, и в ту же секунду с ним произошла какая-то таинственная метаморфоза: он то ли стал старше, то ли стал шире в плечах, то ли ещё что-то, но буквально чувствовалось, что как говорить и что для него не проблема, — сама играешь или…       — Нет, конечно, нет, — ещё один смешок, — я Беатриче, кстати.       Девчонка запуталась в собственных руках и почему-то протянула левую, ту что была к Итану ближе. И тот просто взял и воспользовался ее оплошностью, в наглую поцеловав тыльную сторону ладони.       — Боюсь, никто из нас не Данте Алигьери.       Беатриче вспыхнула ушами, а из ее горла раздалось сдавленное бульканье.       — Сама, все сама, — с доброй ухмылкой сообщил ей Итан, подтягивая к себе вторую ладонь, — левая для поцелуев, правая — для рукопожатия. Дама выбирает.       А потом прижался и к той губами. Дамиано в жизни не видел, чтобы кто-то так сильно смущался, как эта девчонка под чарами их барабанщика. Лицо ее, шея и даже ключицы, что были видны в вырезе кофты, пошли различными оттенками: заалели, забардовели, зарозовели, и забагрянели.       — Я оставлю тебе свой номер?       — Батарея села ещё до полудня… но всегда есть старомодный способ.       В ход пошел огрызок салфетки и ручка, что скорее рвала тонкую бумагу, нежели писала по ней.       — Беа, ты идешь? — женщина, которая была не то матерью, не то бабушкой девушки, выплыла со стороны дамской комнаты, пересекла зал и окликнула ту уже у самого выхода.       — Да, секунду! — Беатриче ещё раз хихикнула, и, взмахнув своей длинной стеганной юбкой и полами распахнутого пальто, упорхнула за дверь. Итан проводил ее взглядом и, лишь убедившись в том, что та точно не вернется, поставил оба локтя на стол, все еще держа сложенную салфетку между указательным и средним пальцами.       — А теперь серьезный вопрос: кому-нибудь действительно нужен ее номер? Дамиано?       Дамиано отрицательно замотал головой.       — Томас?       — Упаси боже!       — Леди де Анджелис?       — Дай сюда! — Виктория почти выдернула записку из его рук, но вместо того чтобы выкинуть, запихнула в задний карман своих джинсов, — Довел девчонку почти до обморока, она даже имя твое не спросила! А теперь лыбится, как начищенный таз. Право слово, если бы в свое время ты не пытался провернуть это и со мной, решила бы, что тебя Дамиано покусал.       — Теперь то я понимаю почему не сработало…       — Ты приставал к нашей королеве? Почему я не в курсе?       — В то время ты, Дамиано, пытался постичь тонкости анального секса с применением посторонних предметов, — без тени стеснения отрапортовал Итан.       — Не было такого!       — Было! — хором подтвердили ему и Виктория, и Томас.       — Ну вас! — от бессилия Дамиано даже язык им показал, — А если серьезно, Итан, что ты такое делаешь, что у них коленки подкашиваются?       Итан смерил его каким-то не предвещающим ничего хорошего взглядом. Вот вылитый дьявол, вынужденный за какую-то провинность играть на барабанах в подростковой группе. На хвост главному что ли наступил?       — Проще показать. Дай руку, пожалуйста.       Дамиано осторожно пододвинул свой стул поближе, пригладил волосы и, максимально манерничая, чтобы скрыть нервозность, протянул ладонь.       — Так уж и быть, побуду твоей девчонкой.       Виктория издала даже не смешок, а полноценное хрюканье. Томас, подперев подбородок, смотрел на разворачивающуюся комедию взглядом театрала, которому уже все опостылело. А вот Итана ничего не могло прошибить, тот склонился над рукой, оставил на ней, казалось бы, самый сухой и беззвучный из возможных поцелуев и следом едва заметно провел большим пальцем по костяшкам. Дамиано тут же почти выдернул свою конечность из хватки, и уткнулся носом в запястье другой, давя нервное хихиканье.       — Чтоб тебе, Итан… пешком да за Вергилием. У меня почти встало.       Виктория, хватаясь за Томаса, как за единственный оплот спокойствия, стремительно сползала куда-то под стол от беззвучного хохота. Тот гладил ее по волосам, но, кажется, его действия имели прямо противоположный желаемому эффект.       — Я бы не сказал, что это почти, — Итан поправил скатерть под которую заглянул. Дамиано из вредности показал ему средний палец, но перекинуть тачку в автобус, когда они уже отправлялись по домам, все равно помог.       — Дамиано, тебе в другую сторону! — попыталась остановить его Виктория, когда тот так и остался стоять на нижней ступени.       — Проедусь пару остановок, голову проветрю! — двери с шипением пневматики закрылись, отрезая половину группы внутри. Виктория лишь слабо помахала рукой на прощание.       — Ставлю пятерку, что эти двое потрахаются до того, как мы запишем первый альбом, — Том осторожно закинул свою костлявую руку на плечо подруги, а та из вредности еще ближе притянула его к себе за шлевки брюк.       — Думаю, они уже. Угробят группу — будешь помогать мне закапывать трупы.       — Лучше скинуть в катакомбы. У меня есть карта сталкеров, — из-за поворота вырулил еще один замученный желтый Monocar, — Номер видишь?       — Наш. Ты же помнишь, что сегодня у меня ночуешь?       — Обижаешь.