Красная тинктура

      — Теория скоротечной войны с достижением победы в кратчайший срок. Восемь букв. Третья «и».       — Блицкриг, — донеслось от распахнутого наверх мансардного окна. Дамиано со своей боязнью высоты категорически отказывался даже подходить к зияющей дыре ничем не огороженного проёма, когда рамы почти в человеческий рост оказывались открыты, но Итан в отличие от него акрофобией не страдал и поэтому по заведенной привычке сейчас выкуривал свою утреннюю сигарету, не то созерцая, как копошится просыпающийся город-муравейник под его ногами, не то собираясь с силами перед грядущим днём. Ну и подспудно помогал дорешивать вчерашний кроссворд.       — Подходит, — Дамиано аккуратно вписал буквы в клеточки. Оставалась лишь парочка особо заковыристых слов, что в его голове не обитали. Пятница после школы обещала быть… ленивой.       Их собственный, начатый ещё до вступления в конкурс блицкриг уже подошёл к концу, потому что Викторию, слава Богу, к середине апреля отпустило, и она перестала требовать шесть репетиций в неделю по четыре часа. Возможно, тут ещё сыграло роль и то, что их соперники, оказалось, суммарно не тратили столько времени на музыку, сколько тратил их квартет. Так что, на голову разгромив другую группу в прошлом туре, они позволили себе вернуться к старому графику, где собирались трижды по три.       Дамиано еще вечером переговорил с Якопо. Тот, вдохновившись идеей побега из их семейного цирка, уже активно подыскивал квартиру попроще и подешевле и на полном серьезе интересовался смотреть ли ему жилье с оглядкой на младшего брата или нет. «Как выйдет» — было ему ответом. Головой-то Дамиано прекрасно понимал, что прятаться у Итана вечно он не сможет, но возвращаться домой? Домой не хотелось. К хорошему — к примеру, отсутствию постоянных вопросов на какую очередную ерунду было потрачено время — он слишком быстро привык. Вот бы так было всегда: без бешеных эмоциональных качелей, чувства вины и постоянного стыда то за перекрашенную прямо в ванной футболку, то за проколотое втихую ухо. И все же мир без бесконечного набившего оскомину плейлиста казался пустым и бесцветным, не помогали даже цветущие по всему Риму кипарисы, сосны и прочие кустарники, запах которых в любую другую весну сбивал с ног, не позволяя думать ни о чем ином, кроме возвращения Прозерпины на землю.       Дамиано невольно поймал себя на мысли, что с определенного ракурса их с Итаном история длиной в несколько дней очень похожа на тот самый миф об Прозерпине и ее супруге. И параллель эта не пугала, а наоборот, вызывала необъяснимое тепло за грудиной. Если читать мифы не по диагонали, а с той внимательностью и увлеченностью, что когда-то Дамиано нырял в мир древности, то обнаруживалось, что Аид, он же Плутон в римской версии, был, в общем-то, неплохим парнем: гостеприимным и щедрым хозяином, участь попасть к которому не минует ни одного человека, и любящим супругом.       А вот в том, что этот современный бог нежеланного отпустит свою Персефону по первому требованию, как это было в легендах, были сомнения. На словах — да, Итан говорил другое, но почему-то Дамиано казалось, что, если он рискнет объявить, что покидает студию, всплывут съеденные зерна граната, и число их будет отнюдь не семь.       — В каких облаках витаешь? — Итан затушил бычок о край консервной банки, что служила ему пепельницей, и подсел рядом — допивать свой остывший кофе.       — Это же не навсегда? — удивляя самого себя, спросил Дамиано, — Ты, я, Томас с Викторией. Мы разбредемся по колледжам и все…       — Как не прискорбно, но это наиболее вероятный ход событий.       — И тебе совсем не грустно от этого?       Итан подпер подбородок кулаком, рассматривая кофейную гущу. На дне чашки угадывался квадрат и силуэт полумесяца, в гаданиях означающие новые планы и иногда новую любовь, но веры предсказаниям, сделанным набегу, у него не было. Не тот кофе, не те вопросы.        — Ну до этой точки мы еще не добрались. Так что не вижу смысла портить себе настроение такими мыслями.        — Я расскажу тебе как это будет. Ты исчезнешь первым, сначала перестанешь приходить на встречи, а однажды просто сбросишь на голосовую и никогда не перезвонишь. С Викторией я разругаюсь в пух и прах, а Томас всегда будет боготворить эту сучку, будто она donna angelicata, и поэтому он останется с ней. И умру я один в окружении полусотни подобранных с улицы котов.       — Ты драматизируешь.        — Но ты исчезнешь. Я готов на библии поклясться, что в один день ты просто… — Дамиано сделал невнятный жест руками, имитирующий не то взрыв, не то шторм, — Пройдет год или два и я даже под дулом пистолета не смогу вспомнить на какой стороне лица у тебя этот шрам.       — Не исчезну. Я… — «никогда не исчезаю, » так и осталось несказанным. Да, испариться, как дым, оборвать все связи было простым способом и главное — правильным с точки зрения конспирации, но так и вовсе можно было растерять остатки человечности, именно поэтому по-настоящему дорогие люди из прошлых жизней теперь были на расстоянии телефонного звонка, а в доме одной бойкой старушенции он по-прежнему был желанным гостем, — если мне когда-нибудь придется уйти, то ты будешь знать, где меня надо искать.       Итан отодвинул пустую кружку от себя и попытался встать и заняться посудой, но Дамиано вцепился в сковородку с твердым намереньем отмыть ее в предельно короткие сроки.       — Я помою, собирай сушёные акварели. Что-то мы засиделись сегодня.       Возражения не принимались. Итан запихал этюды в папку и проверил время — они опаздывали не больше чем на пять минут, но учитывая возможность пропустить автобус, пять могли превратиться в пятнадцать.       — Ты на меня плохо влияешь.       — Плохо влияю? — донеслось поверх шума воды, — Ты вчера пришел сегодня, а потом дорисовал свои вазы с фруктами до половины третьего.       Это уже был какой-то иной сорт игры. Итан едва не рассмеялся от такого обвинения, но удержался и только громко выдохнул через нос. Едва ли Дамиано понимал, как именно сейчас звучит со стороны, и сообщить ему об этом, отзеркалить эту вечную браваду на границе пошлости было святым делом.        — Не нравится спать в пустой постели?       — О тебе забочусь. Ты сейчас выглядишь так, будто тебя полночи трахали.       — В принципе так оно и было.       Одна из чашек, судя по звуку, ударилась о край раковины, но не раскололась. Старинный фарфор, если бы произошло иное, было бы чисто по-человечески жаль, не из-за ценности материальной, а из-за того, что из этих самых кружек пили чай совсем другие, уже мертвые десятилетиями люди, и всем воображаемым заочным поцелуям с трансмутацией целого в осколки пришёл бы конец. Итан стащил с крючка джинсовку Дамиано и швырнул в него, когда тот высунулся из-за ширмы. Им уже бежать надо, а тот завел светские разговоры. Никакой дисциплины. Но хотя бы понимание намеков присутствует, потому что «жёнушка» послушно схватился за свою сумку и позволил закрыть дверь, чтобы они могли уже двинуться в путь.       — Я хочу знать подробности. Девчонка то хоть красивая была?       Итан хмыкнул: перед глазами замелькали обрывочные картинки из прошедшего вечера: широкая грудь, покатые плечи, жилистое тело с длинными тугими канатами мышц, что трепетали, до чрезвычайности напряженные, когда к хирургически выведенному порезу под рёбрами — неглубокому, не оставившему даже намёка на шрам, но кровоточащиему в достаточной мере — прикасались язык и жадные губы.       — Кожа белее мрамора, — «девчонка» точно была красивой, особенно щеками, что покрывала трёхдневная щетина, но Итан предпочел не пускаться в такие детали, — и глаза цвета королевских сапфиров.       — То есть бледная копия Вик, — резюмировал Дамиано, вытащив вывод из недостаточных посылок, и счёл разговор временно исчерпанным.       С лестницы вниз они почти скатились, по большой дуге обогнули синьору Риццоли, что приближалась к ним с крейсерской скоростью, держа в одной руке связку пустых мусорных вёдер, но скрыться от тучной матроны с копной побитой сединой волос не удалось.       — Доброе утро, мальчики, — елейным голосом поздоровалась женщина, бросая многозначительный взгляд на Итана, чьи пальцы цепко держали чужое запястье — Дамиано вечно надо было прицепиться к уличному Мяурицио, тот даже стал узнавать частого гостя в своих владениях, но на пятнистого бродячего кота у них сейчас просто не было ни минуты времени, — Я смотрю, Итан, к тебе зачастили натурщики. Когда выставку ждать?       — Вы будете первой, кто узнает дату после меня, — поспешил Итан заверить, и так и не разжимая хватку двинулся прочь, утягивая за собой и своего спутника, — а сейчас прошу нас извинить, мы безмерно опаздываем.       Но даже не сильно вежливый разговор с соседкой уже не мог спасти день: ушедший с остановки автобус только подморгнул им красными глазами фонарей заднего хода.       — Направо, — не сбавляя бодрый шаг, Итан проскочил дорожный знак и двинулся дальше.       — А… — Дамиано упёрся пятками, отказываясь идти.        — Маршрут имеет петлю, если поторопимся, то поймаем в трёх кварталах вверх по улице.       — Нет.        — Дамиано?       — Нет. Мы встанем и будем ждать.       — Но…       — Никто не умрет, если ты разок опоздаешь!       — Орландо умер, — Итан зажал себе рот ладонью, но было поздно. Дамиано уже смотрел на него с широко распахнутыми испуганными глазами, не то пытаясь оценить, насколько серьезно он влип, не то силясь придумать правильный вопрос. Не дожидаясь последнего, Итан скинул со своего плеча неизвестно откуда взявшуюся там чужую руку и побежал. Догонять автобус, как ему казалось, но на деле — подальше от чувства, что в груди вот-вот разорвется противотанковая мина. Папка для рисунков, висящая на локте, болезненно стегала по ногам, но он даже не обращал на это внимание.       — Итан! Итан, блять! — невидимая сила дернула его назад (схватили за ручку рюкзака — пришло осознание чуть позже), останавливая побег, а секунду спустя Итан попал в капкан крепких объятий шипящего, как клубок змей, Дамиано, — Итан, соболезную, что бы там не была за история. Никто даже представить себе не может, что творится у тебя в голове каждый раз, когда такое происходит.        — Ничего не происходит. Я просто не опаздываю, — прохожие косились на их странную парочку, застрявшую посередине и без того узкого тротуара, но пока ни у кого не хватало духа гаркнуть на них.       — Так не пойдет. Серьезно, Итан. Тебе надо разрешить себе опаздывать, иначе ты себя однажды в могилу так сведешь. Ты нам нужен живой.       — Найдете другого барабанщика. Ауч! — Итан схватился за ухо, — А кусаться зачем?       Дамиано кровожадно облизался. Лицо его неуловимо изменилось от красоты к уродству, лоб утесом навис над глазами, нос и без того хищный стал словно больше, а взгляд из насмешливого превратился в буравящий. Итан решил было, что Дамиано похож на стервятника, но едва это пришло ему в голову, тот улыбнулся такой счастливой детской улыбкой и потер указательным пальцем подбородок, что сравнение с птицей-некрофагом рассыпалось в прах.        — Буду кусать тебя до тех пор, пока не признаешь, что ценен. Сам по себе без барабанов и прочей лебеды. Вот вроде умный парень, а иногда дуб дубом.       — Это обидно.       Еще один укус — в этот раз за кончик носа.       — Отстань от меня, падальщик, — Итан попытался вывернуться из мертвой хватки.        — Да хоть клопом назови, не отстану. И даже больше, буду продолжать дурно на тебя влиять. Потому что мы сейчас вернемся назад, бросим весь этот хлам, и пойдем шататься по Риму до самой репетиции.       — И прогулять школу?       — Агась.        — Ты дурак?        — Полный кретин.       — Согласен.       — Ну вот и славно… Пошли, — Дамиано развернул его в обратную сторону — к студии и, словно продолжая их рекурсию внутри зеркал-визави, потянул его за запястье.        — Это не то, что я имел ввиду!        — Итан!       Итан закрыл глаза: школа была последним местом, где бы он хотел сейчас оказаться, но прогул означал привлечение к себе ненужного внимания. Никто в здравом уме не прогуливает уроки. Он с легкостью мог вообразить себе, как один-единственный пропуск может спровоцировать эффект домино, заканчивающийся хорошо если разоблачением его бессмертия перед лицом общественности, а не заточением на веки вечные в какой-нибудь тайной научной лаборатории в качестве подопытного кролика. С другой стороны, это всего лишь один прогул! С точки зрения теории вероятности, тот сценарий — один из миллионов. Итан прекрасно понимал, что он совсем закостенел в своей жизни по правилам…        — Есть какой-то план? — спросил он наконец, позволяя себе сделать первый шаг. По внутренним часам автобус уже проехал даже резервную остановку.        — Никакого плана, — сообщил ему радостный до подпрыгивания Дамиано, — не в этом ли и прелесть? Как там у Джоша Риттера: «Let's see where the night takes us, let's see where the night goes»?       — Я не знаю эту песню.       — Доставай наушники… Моя очередь делиться плеером.       Итан послушно полез в наружный карман рюкзака, выудил искомое из левого угла, медленно размотав провода, вставил один наушник в ухо, после чего протянул штекер Дамиано, что тот подключил к своему телефону и включил музыку. В тишину черепной коробки громким звуком ворвались голоса одного очень известного бой-бэнда. Дамиано чертыхнулся, и поспешил заменить One Direction на искомое. От громкости трека у Итана мгновенно заболело ухо, но он терпел, и, стиснув зубы и сосредоточившись, пытался разобраться в музыкальной текстуре. Песня, что Дамиано включил, была не то поп-роком, не то чем-то более близким к фолк-музыке, но при этом совершенно незапоминающейся, вроде тех, что ставят для фона в торговых центрах, в добавок, в ней было слишком много ударных, те буквально выпирали над всей остальной композицией.       — Что скажешь?       — Я где-то ее уже слышал.       — Ты всегда так говоришь, когда тебе не нравится.       — Хорошо, мне действительно не нравится эта песня, — Итан силой заставил себя признаться, и решил перевести стрелки, — Кстати, ты так и не показал ту, что написал сам.       Дамиано тут же замотал головой.       — Я вчера перечитал на свежую голову и понял, что еще сыровато.       Итан удивлённо поднял брови. Это было нетипично: Дамиано и обдумывание всегда шли бок о бок, но, когда он считал вещь законченной, переубедить его было архитрудно. Меньше двух дней назад он сообщил, что готово, а теперь собирался дать задний ход?       Очевидно, даже не просто дать, а ещё и избавиться от улик, потому что вечером после репетиции тот демонстративно сжёг черновики, не позволив Итану к ним даже прикоснуться. К счастью, Дамиано, оказалось, плохо знаком с тем как работает бумага и пребывал в блаженном неведении, что на следующей странице остаются продавленные следы. Стоило Дамиано провалился в мутное забытьё, что заменяло ему глубокий сон в последние ночи, Итан поднялся и полез в чужой блокнот. Заштриховать страницу несложно — куда сложнее было переварить обнаруженный текст, точнее, его так или иначе уцелевший фрагмент. Torna a casa. Дамиано будто влез в оранжерею в военных сапогах и потоптался по цветущими азалиям. Итан бережно вырвал страницу, запихнул ее в потайное отделение секретера и закурил прямо за кухонным столом.       Странные выдались последние полгода, пролетели они как одно мгновение, но в то же время ощущались как самый тяжелый эпизод жизни. Итан, дождавшись пока сигарета истлеет до фильтра, поднялся с табурета, выключил торшер, сделал пару шагов к матрасу, а потом, передумав, вернулся и достал из ящика нож, которым он обычно разделывал рыбу. Стальная рукоятка легла в руку неудобно, но для того что он задумал и этот вполне годится. Дамиано все ещё мерно сопел, подложив локоть под голову, когда Итан завернул за ширму.       — Красивый, зараза! — пронеслось в голове, когда он занёс руку для удара.