Красная тинктура

      Томас был искренне уверен, что пройдет еще несколько лет, и одна хорошо знакомая ему бойкая особа поставит весь мир на колени, придавив сверху для острастки широким каблуком туфли на платформе, потому что не гоже королеве ходить в балетках, а с настоящих шпилек роковой женщины вроде тех, что у девушки на обложке «Tough Love» Aerosmith де Анжелис свалится в первые минуты… и растянет себе лодыжку. Хотя, может, тогда ему подвернётся официальный повод потаскать ее — раненную — на руках. В реальности о таком можно только мечтать: Виктория хоть на вид и хрупкая, но на деле весит как боевой гном со всем снаряжением, так что риск сорвать себе спину крайне велик. Да и не дастся она без боя, а бой Виктория выиграет, потому что даже имя у нее отражает то, чем она является — победительницей.       Его же за глаза, да и в лицо, называют шестеркой и девчонкой. На самом деле второе слово другое, куда более злое, но он не собирается даже в мыслях повторять за идиотами — если Томас что-то и выучил у их барабанщика, то это то, что игнорирование — это куда более действенный способ психологического воздействия, нежели крики и кулаки. Ну влепит он очередному парню с передозом токсичной маскулинности прицельный удар между глаз — и что будет дальше? Тот вернет апперкотом с удвоенной силой. Это только в Библии Давид, вооруженный исключительно пращой и божьей помощью, мог одолеть Голиафа, в обычном мире все намного сложнее, и кому-то надо разрывать этот круг ни к чему не приводящего насилия. Пускай зубоскалят, на деле-то он не шестерка — он прикрывает тыл! Правда, не очень успешно. Томас всхрапнул, когда его заду достался небережный шлепок, а следом на его плечи навалились всем весом, заставляя пригнуться.       — Ты идешь со мной на «Людей икс», — не вопрос, но утверждение. В этом есть своя прелесть — Виктория никогда ни у кого ничего не спрашивает — просто берет, что ей требуется. Знает же, что он ей ни в чем не откажет, хотя для виду еще иногда взбрыкивает. Это не тот случай.       — С тебя — билеты, с меня — газировка и сырный попкорн.       Такая делёжка — тоже часть их дурной динамики: кто заказывает фильм, тот сам ищет сеанс, поход на который не будет стоить как крыло от самолёта (обычно это оказывается один из тех, что идут вечером вторника), и сам разбирается с местами, а другой отвечает за то, чтобы им было чем кидаться в экран, если фильм окажется невыносимым. Списки подлежащих просмотру картин постоянно пополняются, и по факту, они просто используют обмен билетами вместо неудобных и даже смущающих обе стороны подсчётов и передач денег.       — Уже, идём сегодня на шесть пятнадцать.       — В какой? — без особой надежды спросил Томас.       Если билеты брала Виктория, то почти гарантированно они оказывались в том кинотеатре, что схоронился в ТРЦ. Там был жуткий кондиционер, так что после сеанса хотелось отпиваться горячим кофе, и места для парочек: весь последний ряд представлял собой низкие диванчики из красного дерматина, пристроиться на которых было очень сложно, если вы — пара друзей. Для Томаса попытки найти удобное положение оказывались сродни пытке: ему было некуда деть и руки, и ноги, и ведро с попкорном — не на пол же то ставить! Но Виктория неловкости не замечала и ещё к концу рекламы всегда подлезала ему под бок, и не просто под бок, а ещё и голову на грудь пристраивала. Так каждый второй фильм они и смотрели: Вик — используя доступный обогреватель, сам обогреватель — боясь даже нос почесать: еще подумает подруга, что он решил под покровом темноты ее облапать. Том знал, что что-нибудь придумает со своими конечностями рано или поздно, но возникающая из раза в раз ситуация мешала наслаждаться просмотром: он терял нить повествования, не понимал кто из персонажей на экране — злодей, а кто — неплохой парень, и принимался сдавленно хихикать в самых неподходящих моментах. Но в этот раз Виктория превзошла все свои предыдущие выходки, запустив ледяные ладони ему под кофту. Томас дернулся, получил в ответ сдавленное: «Шшш! Это всего лишь я!» и сдался. Весь остаток времени он мужественно терпел, прикипев глазами к бегущим кадрам. К удивлению, даже что-то запомнил, потому что смог выдать парочку связных предложений, когда его спросили: понравилось ли.       Однако, поход в кино для Вик был недостаточно хорош, если исключительно выполнял свою основную функцию, заявленную в названии — просмотр фильма. Неутешительная новость для кинотеатров старой формации и одиноко стоящих однозальников, к которым сам Том питал любовь с привкусом ностальгии по тому, что он почти не застал. Виктория, скорее, воспринимала посещение кинотеатра как очередной аттракцион в богатом предложении торгового комплекса, и когда заканчивались и титры, и сцены после них, тащила свою компанию по магазинам, где среди ровных рядов загроможденных штанг для вешалок она, повинуясь нашептывающим ей на уши бесам, безошибочно находила то лезущие, как дохлые кошки, боа с перьями, то кофты, годящиеся исключительно для косплея диско-шара, то жуткого вида солнечные очки, то еще что-то.       Они дурачились, иногда даже делали селфи, стараясь не обращать внимание на осуждающие взгляды консультантов, которым они явно мешали своим присутствием в зале — целью этих подходов никогда не являлись покупки, но сам процесс поиска чего-то, что могло служить развлечением. Даже до примерочных дело никогда не доходило кроме того одного случая с футболкой, в которую он вцепился мёртвой хваткой и не захотел отпускать, но в этот раз что-то вышло из-под контроля, потому что Виктория, совершив половину обычного маршрута по коридору, теперь бодрым шагом двигалась месту, порог которого Томас под страхом смерти не хотел пересекать: там, за каленым стеклом витрины располагался магазин нижнего белья.       — Ты куда?       — Мне нужен новый лифчик.       — Я тебя тут на лавочке подожду, — пискнул он, в глубине души понимая, что все заранее предрешено: демоница де Анжелис уже подхватила его под локоть и толкала по направлению к входу.       — Неа. Ты идешь со мной. А то я опять послушаюсь продавщицу и куплю неоновый кошмар. И тебе полезно — будешь знать, как выбирать.       Томас не смог даже представить каким монстром нужно было быть, чтобы сломить волю Виктории, или какой магией владеть, но смиренно поплелся внутрь, уже чувствуя, что краснеет даже спиной, и потеет, как грешник в церкви. На счастье, других посетителей в зале не было, только две продавщицы скучали в глубине у кассы. Одна из них шагнула им навстречу, натягивая на лицо профессиональную улыбку.       — Что Вас интересует? — девушка в униформе, не дав Виктории ответить, принялась двигать вешалки с кружевными лифчиками и одновременно придирчивым, почти по-мужски раздевающим взглядом изучать ее фигуру, — У Вас размер, наверное… Продавщица сняла со стойки несколько изделий, что подобно стайке стрекоз взмыли над озером нежно-бирюзовых комодов. Теперь в историю про навязанную покупку можно было и поверить.       — Спасибо, но я уже давно одну модельку присмотрела.       Виктория схватила с соседнего рейлинга первый попавшийся бюстгальтер, представлявший собой два сетчатых треугольника с вышивкой, скрепленных бархатной лентой, и, даже не глянув на бирку, приложила к себе.       — Правда прелесть, Тони?       — Это не Ваш размер, — проговорила выбитая из колеи продавщица, — он будет Вам мал!       — У меня здесь носки подложены! — отмахнулась Виктория, пихая пластиковую вешалку в руки Томасу, который от удивления окончательно потерял способность сопротивляться. Правдивость этих слов вызывала у него сомнения: если сей метод коррекции фигуры его подруга и применяла, то крайне аккуратно. Уж ее-то, сейчас бойко искавшую что-то, никто не мог уличить в прыгающих от доски до Памелы Андерсон обхватах, как некоторых девушек из их школы.       Пока Виктория пыталась совершить заплыв в радужное море кружева, атласа и сатина, Том принялся исподтишка осматриваться: на стойках и манекенах, изогнутых будто носить это все следовало каким-нибудь аннелидам родом с планеты Манитоба, красовались разноцветные лифчики и прочие предметы из новой коллекции. По крайней мере, так гласили надписи плотно облепивших свободное пространство плакатов с фотографиями полуобнаженных тел. Магазин как магазин. Чего он так распсиховался?       — Ладно, больше ловить нечего, — резюмировала Виктория, все еще держа в руках что-то леопардовое, — тащи туда, буду мерить.       Вот чего он так распсиховался! На счастье, провидение немного сжалилось над бедным страдальцем, и ему все же позволили сесть на пуф, стоящий с внешней стороны ряда примерочных и, когда ярко-зеленый лифчик Виктории (он видел эти лямки, кокетливо выглядывающие из-под майки-борцовки), повис на штанге, уронить лицо в ладони. Все та же шустрая и пугающая местная жрица, приготовившаяся, если что, заменить размер, улыбнулась ему какой-то излишне понимающей улыбкой, но ничего не сказала.       — Эм… — Виктория со всей дури дернула занавеску и Томас, автоматически поднявший голову на звук, подавился воздухом. Что там они коллективно шутили про королеву? Вот дошутились. Объективно, бюстгальтер был Виктории мал, это даже он понимал: косточки безжалостно впивались в зефирно-белую плоть, а грудь переваливалась через край полупрозрачной чашки, но … такой процент обнаженки вживую даже на пляже не найдешь.       — Ну я же сказала! Какая тут нулевка! Позвольте-ка, я Вас измерю! — всплеснула руками продавщица, подбегая поближе, и совершенно бесцеремонно обхватила Викторию под грудью, а потом и вовсе поместила обе ладони с сантиметром ей на грудь, — Ба, да тут вся двойка с чашкой D!       — Но я всегда беру B!       — А потом клеите пластыри, потому что натирает, — девушка ткнула пальцем в широкий прямоугольник телесного цвета, что выглядывал из-под перемычки, и цапнула с крючка всю отобранную Викторией коллекцию белья, — эти я заберу. Сейчас принесу правильный размер.       Виктория разочарованно кивнула, в ожидании прислоняясь бедром к холодной стенке, пока Томас всеми силами старался смотреть ей в лицо и не скользить взглядом ниже ключиц.       — Тебе надо было пойти с Никой.       — Угу… И, если я что-то выберу, то ей тут же понадобится такой же. Плавали, — глаза у Виктории вспыхнули дьявольским блеском, — А ты ничего примерить не хочешь? Я видела в зале милую черную матовую камисоль.       Томасу очень хотелось ответить, что единственное, что он хочет сейчас примерить — это гроб, и чтобы его сразу в покупку и упаковали, но, на счастье не спрашивать, что за канифоль ему предложили, позволила вернувшаяся продавщица.       — Вот этих трёх нет, но я могу попробовать посмотреть в других магазинах, если размер подойдёт.       — Ну, поехали, — Виктория забрала четверку оставшихся лифчиков и вернулась к прерванному занятию. Она развернулась лицом к зеркалу в пол и завела руки за спину, расстегивая крючки — в оставленный неприличного размера зазор между якобы задернутой шторкой и стенкой примерочной сидящему Тому все происходящее внутри было прекрасно видно. Он наощупь нашел в кармане брюк английскую булавку, приколотую от сглаза и расстегнул. Знала бы его бабушка от какого именно сглаза та будет его спасать! Остриё с силой вонзилось в ногу, а потом еще несколько раз, кажется, даже кровь пошла, но главное — отпустило. Неуместный начинающийся стояк, столкнувшись с болью, пропал.       — Подтянешь лямки? Мне не изогнуться.       Томас для профилактики уколол себя еще раз и поднялся. Странно, но техника не отличалась от коррекции рюкзака. Те же регулирующие пряжки, только размером поменьше и цветные. Виктория свела лопатки до хруста в позвоночнике, освобождая как можно больше пространства между злополучным бюстгальтером свой кожей, но это не помогло: Том все равно зацепил костяшками ее обнаженную кожу прямо над фальшивой, почти стершейся переводной татушкой скорпиона. Острые лопатки вздрогнули, от соприкосновения у Виктории из горла вырвался тихий сиплый вздох — тот был едва слышен и его легко можно было бы списать со счетов, словно бы никакого вздоха и не было. Томас поспешно сделал полтора шага назад, стоило покончить с заданием.       — Что скажешь?       — Я в этом ничего не понимаю. Белье как белье, — Пожал он плечами, по-страшному блефуя. На тонких лямочках, с подвеской-камушком и бантиком посередине, цвета электрической вспышки в перегруженном усилителе и из фестончатого кружева — для него это была любовь с первого взгляда.       — Ну ладно, — Виктория поправила грудь в чашках, сминая ее, будто тесто, подняла руки наверх, потянувшись; зачем-то потрепала свои волосы, повернулась одним боком, потом другим и даже через зеркальную гладь показала Тому язык прежде чем приняла решение, — спроси у девушки: есть ли к нему комплектные трусы, но только не стринги.       Трусики, как назло, тоже нашлись, хотя трусами называться эта деталь одежды могла только условно — размером не больше половинки носового платка с эластичной, вышитой тем же узором что и лифчик каймой по линии бедра, что просто обязана была оставить зримые следы на теле при длительном ношении. Следы, которые надо обязательно зацеловывать и ведь кто-то же будет это делать! Том с силой сжал клочок ткани в кулаке и, не заглядывая внутрь, просунул руку за шторку. Глубина френдзоны стремительно приближалась к Кольской сверхглубокой.       — Ты там закончила? — спросил он, когда в глубине примерочной послышалось сдавленное чертыханье.       — Это не трусы, это ночной кошмар, но лифчик я все равно возьму. Сунь нос сюда.       — Вик?       — Сунь нос, говорят.       Повторно нащупав в кармане булавку, Том сжал ее в кулаке прежде чем нырнуть головой внутрь кабинки. Виктория стояла на коврике в полосатых носках и том самом комплекте, вид только портил торчащий край других, не снятых из гигиенических соображений трусов — таких же кружевных, но зеленых.       — Совсем озверели со своей заниженной посадкой.       — Тебе идет, — не найдясь со словами, Том просто решил отвесить ей комплимент…       — Ты так думаешь?       Вместо ответа раздалось нечленораздельно бульканье, которое Виктория, видимо, сочла достаточным, потому что из магазина она выплыла с гордо поднятой головой, держа в руках аккомпанировавший каждому движению шуршанием алый пакет с трофеем. Тому, что семенил рядом с ней, теперь казалось, что каждый посетитель комплекса, способный прочитать название магазина на полиэтилене, смотрит на них двоих со смесью осуждения и зависти. Хотя, чему тут было завидовать? Виктория лишь подразнила его, как голодного зверя куском антрекота через решетку! Но даже в коварстве он не мог ее обвинить. Коварство, на счастье мелкое, — это вот по части Итана. Только согреешься — он лезет окно в студии открывать. Ну душно же! Или начнет вслух читать гороскопы, что вечно срабатывают как самоисполняющиеся пророчества.       Краем глаза Томас видел, что Виктория на ходу отправила кому-то поспешное сообщение, но заглядывать через плечо в экран не стал — дружба дружбой, а границы границами.