Красная тинктура

      Итан разглядывал, нет, «разглядывал» было совершено недостаточным словом, чтобы описать правильно. Итан буквально поедал глазами горбоносый профиль Дамиано сидевшего рядом с ним на сидении пригородного поезда, хотя ему прекрасно были известны все линии: и острый подбородок, и точеные скулы, и высокий лоб, сейчас частично прикрытый отрастающей как ей вместе со всеми остальными волосами бог на душу пошлет, каштановой челкой. Профиль медленно повернулся анфас, насмешливые карие глаза из-под взлохмаченных волос посмотрели на Итана.       — Ты пялишься.       Целью этого замечания была явно попытка смутить, но двое могут играть в эту игру. Итан поправил шуршащую обёртку на обширном букете гербер, что он вез в качестве подарка Фрэн и почти незаметно кивнул самому себе. Между губами мелькнул ряд кривых зубов.       — Ничего не могу поделать, ты очень красивый.       Дамиано удивленно открыл рот, закрыл, снова открыл, живо напомнив собой выброшенную на берег рыбу, замотал головой. Шея его в расстёгнутом вороте рубашки вспыхнула пунцовым. Нервный румянец расползся от щёк до самых ключиц, а может, и ещё ниже — этого под одеждой было уже не видно.       — Итан! — возмущённо пискнул Дамиано по итогам своих метаний, и пускай голову он все ещё держал прямо, глаза его смотрели теперь строго в пол, — Вот зачем ты так?       — Зачем что?       — Вот это!       Итан бережно тронул чужое плечо, заставляя перевести взгляд на себя.       — Я не имею привычку врать в таких вещах… Говорю лишь то, что думаю.       — Я знаю. Но не надо, — Дамиано попытался улыбнуться в ответ, но мышцы ему не подчинились, сложив губы в перекошенный оскал, а Итан вместо того чтобы тактично избавить их обоих от неловкости момента, поддавшись порыву, принялся играть интонациями, сменив абсолютную серьезность на откровенный флирт.       — Не надо или не надо?       — Не надо.       Заалевший ещё сильнее Дамиано спрятал лицо на чужом плече, будто это могло как-то ему помочь. Итан замер: перед ним, когда ему требовалось кому-то понравиться, не мог устоять ни один человек, и он прекрасно знал это. Слова давались свободно и легко, но искренности в них уже многие годы не было. И, тем не менее, жертвы его обаяния сами, как бабочки, прилетали на огонь, чтобы насладиться волшебными мгновениями близости, потому что вещи, что адресовались им, не звучали нарочитыми, будто выученными по советам для пикаперов — сказывался обширный опыт. Но сейчас Итан боялся даже пошевелиться и тем самым вспугнуть это странное полузабытое чувство: Дамиано ему не требовалось нравиться, но хотелось…       — Тебе невероятно идёт смущение.       Попавший в плен цепких пальцев локоть сжали сильнее. Реакция на сказанное была такой острой, что Итан, если бы мог освободить хоть одну руку, хлопнул бы себя по лбу. Это, конечно, была лишь теория, но кто мешал ее тут же проверить?       — Сразу таким милым становишься, даже трогательным…       — Итан!       Ввиду почти истеричности тона, дополнение про очаровательно кокетливого бесенка пришлось оставить для иного случая. Догадка оказалась верна: Дамиано ощутимо вело от малейшего комплимента, да настолько, что теперь брюки вздыбились палаткой. Какая же малость требуется некоторым людям! Юность хороша именно этой своей неискушенностью.       И тем печальней выглядела усыпанная цветной щепой дорожка к дому, утопающему в люпинах и поздних пионах, потому что его хозяйка была давно уже не юной. Итан перегнулся через низкую калитку и привычным жестом открыл ржавую щеколду.       — Вперед и налево за персиковое дерево.       Дамиано окинул взглядом обширный сад, каким-то невероятным образом сочетающий в себе призраки запустения в виде старых неплодоносящих уже деревьев и придирчивую ухоженность. Место напоминало логово старой ведьмы — на ветке засохшего миндаля висела затихшая музыка ветра, огромный куст винограда оплел всю торцевую стену, включая окно, а из-под листьев хост выглядывали какие-то жутковатые фигурки из керамики и камня.       — Не похоже, что нам сюда.       — Мы просто рано. Приехали бы на следующем поезде — бессовестно бы опоздали.       Итан взлетел по трем скрипучим деревянным ступеням и громко постучался. Дверь открыла женщина, голос которой, несмотря на ее солидный возраст, был громким и резким. Перво-наперво она сжала гостя в объятьях, и, даже ни на секунду не задумавшись, выдала точно такие же Дамиано, успевшему только всплеснуть руками.       — Бабуля, Чезаре с новым мужем приехал! — прокричала Кассандра куда-то в глубину дома, и оставив их одних, сама скрылась в темных комнатах.       — Не хочешь мне ничего рассказать? — фыркнул Дамиано, прислоняясь спиной к выцветшим обоям.       — Просто подыгрывай. У Франчески каша в голове, и она считает меня моим прапрапрадедушкой.       — И сколько же лет этой даме?       — Сегодня ровно сто исполнилось.       За последний год Франческа ощутимо сдала, всегда заплетенные в косу и уложенные в тугой сложный узел волосы поредели, приобрели какой сухой сажевый оттенок, щеки потеряли цвет и ввалились, длинный и острый нос, казалось, стал еще длинней, а ее водянистые из-за глаукомы глаза едва были способны сфокусироваться на чьем-либо лице. И все же женщина встретила их радостным воплем, который вот никак не мог поместиться в легкие человека, достававшего Итану едва до середины груди, прежде чем усадить их рядом с собой на продавленный диван и начать расспрашивать что происходит в их жизнях.       — Я же говорила… — старушка ткнула Итана костлявым пальцем в живот, когда он закончил краткий пересказ событий последних недель, — не будешь ты по моему отцу вечно тосковать!       Дамиано, стратегически решивший отмалчиваться, прыснул в кулак на этот выпад.       — Ты путаешь красное с круглым и теплое с мягким, — в совершенной копии манеры, с которой к нему обращались, возразил Итан.       Фрэн пристально посмотрела куда-то на его сложенные на коленях руки и пригнула голову, как бык, бросающийся в атаку.       — Или ты врешь, крестный. Как обычно.       — Разве что и себе тоже.       На счастье, пока они говорили, начали собираться и остальные гости, так что женщина переключилась на них, чтобы не утруждать себя никому не нужным и бесполезным вдобавок спором. Когда она сделала это, Итан почти радостно распрямил плечи — с возрастом люди становятся куда более проницательными, а Фрэн помимо этого знала его все сто лет своей жизни, так что у него никогда не удавалось ее обмануть. Всё прибывавшие люди были до единого знакомыми лицами, потому что чужих не приглашали: представители более молодых поколений, правнуки, праправнуки и даже прапраправнуки хозяйки дома, которые, как и сама Франческа, уперто называли Итана другим именем, а он, ни на секунду не задумываясь, спокойно откликался.       Мими, на которой длинное цветастое платье-сарафан висело как на швабре, Джия, похожая на ангела из-за копны совершено белых волос, Габриель в кое-то веки в не имевших пятна машинного масла джинсах и футболке. Нино и его жена — натужно дружелюбные, но тихо ненавидевшие это место «со странностями», они пришли сюда только ради отнюдь не призрачного наследства: простая обстановка коттеджа была обманчива, и хранила в себе десятки некрупных, но очень дорогих картин начала двадцатого века. А вот Самуэль и его троюродный брат оказались здесь по доброй воле, в прабабушке эти сорокалетние балбесы души не чаяли. И все же от семейства, когда-то носившего фамилию Рафетти, уже ничего не осталось, лишь призрак в виде переданных генов. Отец Фрэн погиб на фронте еще в сороковых, его вдова дотянула до середины семидесятых. Итан всматривался в лица их потомков, ища сходства с Изабеллой и Орландо, но при всех приложенных усилиях не находил их. Занятый этим мазохистским занятием, он не сразу заметил, что Дамиано пропал, унесенный куда-то этим человеческим водоворотом.       Оказалось, что, не зная куда себя деть в этой разношерстной толпе, тот с разрешения Кассандры спрятался на кухне и принялся ей ассистировать. Готовить на такую орду людей — дело непростое, требующее предельной концентрации, особенно если предназначенное для этого помещение такое, как здесь. Тесное, с огромным громоздким столом ровно посередине, сплошь покрытым шрамами от ножа и следами от горячих кастрюль и плеснувших на необработанную древесину жидкостей: вот этот полукруг оставлен кофейной чашкой, вот та желтоватая амеба натекла по стенке кастрюли, в которой был карчерато, а вот этот ожог образовался, когда опрокинули полную дымящихся окурков пепельницу. Однако, у Кассандры опыта было побольше, чем у многих поваров, чьи рестораны оказались отмечены в красном гиде «Мишлен» — когда-то она была коком на сухогрузе. Остро отточенное лезвие ее ножа отбивало частое стаккато по доске, мелко кроша укроп, в то время как она сама зычным голосом уроженки юга рассказывала Дамиано о себе, о своей семье и краях, где она побывала.       Когда Итан вырос у порога, Кассандра как раз вещала о том, как четыре часа просидела в рефрижераторе, когда в нем изнутри сломалась ручка. Если она шла обычным своим сказительским маршрутом — следующей историей должна была быть та, где она убегала от полицейских в Нью-Йорке. Дамиано слушал все происходившее когда-то с широко распахнутыми глазами, медленно водил ножом, и по сравнению с женщиной едва справлялся с доверенным ему перцами. Пока он возился с одним, разрезая его на неровные полоски, Кассандра успела дважды шваркнуть лезвием по своей доске, сгружая за зеленью в огромную миску блок козьего сыра, нарезанный идеальными кубиками, и следом принялась дробить грецкие орехи.       — Пришел забрать свое? — обратилась она к Итану, словно почувствовав спиной его присутствие, но приготовление пищи ни на секунду не приостановила.       — Нет, просто узнать куда подевался.       — Там какая-то своя тусовка… — отозвался Дамиано, упирая кончик огромного ножа в деревянную поверхность и принимаясь расковыривать в ней дырку, — Я как-то не вписываюсь в ни обсуждение починки автомобильных моторов, ни в дискуссию о сортах винограда, и уж точно мне в голову не придет распинаться о котировках акций на бирже.       — Зато ты говоришь на языке еды, — Кассандра взмахнула ножом, показывая вокруг себя, — Сейчас еще Мишель подтянется и на кухне тоже станет весело.       — Он вырвался? — удивился Итан.       — С самолета сюда, ночью полетит обратно. Безумец…       Обещанный Мишель с охапкой оранжевых роз ввалился где-то через час. Громкий, похожий на вспышку, он схватился за передник раньше, чем успел закончить приветствия. С его приходом праздник действительно превратился в праздник, а не унылые посиделки. Странная смесь французского с итальянским в разговорах, где обсуждалось все подряд: и политическая обстановка, и женская мода, и разница между грунтовыми и тепличными помидорами. Жар еды и бесконечное вино. Обманчиво мягкое, оно пилось легко, алкоголь на языке совсем не ощущался. На третьем бокале Дамиано попытался отказаться — ел он мало, надышавшись запахами кухни и растеряв аппетит, поэтому градус бил в голову еще сильнее, но Итан, заведовавший бутылкой, беспечно подлил ему еще, заверяя что можно спокойно ещё немного, тем более от этого сорта даже похмелья не бывает.       — А ты откуда знаешь?       — Не спрашивай то, на что ответы пока тебе знать не следует. И вообще нельзя быть единственным трезвым на празднике жизни.       В подтверждение своих слов Итан кивнул в сторону остальных гостей, показывая Дамиано, что не он один был пьян: глаза у всех блестели, лица раскраснелись.       Все больше смеха, все меньше смысла, марево теплого воздуха, поднимающегося от жаровен, что были призваны запахом сжигаемых трав отпугивать гнус и комаров, преломляло все, как кривое зеркало. Все чувства оказывались словно обнаженными, обостренными до предела. Кто-то врубил музыку. Громкий рок-н-ролл теперь разливался из колонок старого хриплого патефона, заглушая гул голосов… Огромное, похожее на раскаленную сковороду солнце садилось, верхушки деревьев полыхали в алых лучах, небо из бледно-голубого стало ярко-васильковым, а потом мигом обернулось черным. Звезды вспыхивали одна за другой на этом бархате, сливаясь в узоры, похожие на неоновые вывески из светодиодов, свежих, только-только распакованных и еще пахнущих металлом.       Итан даже бровью не повел, когда осмелевший от выпитого четвертого фужера Дамиано принялся под скатертью тискать его коленку — он не столько ждал чего-то подобного, сколько надеялся, что темнотой решат воспользоваться. Зато сидевшая напротив женщина, что курила ментоловую сигарету через длинный серебряный мундштук, заметила поползновения его спутника и подмигнула им обоим.       — Мальчики, а вы на поезд в Рим не опоздаете? — обратилась Зои к ним… И вот тогда Итан стушевался — она явно давала им возможность уйти сейчас, воспользовавшись благовидным предлогом.       — Тебе не стоит столько пить, — донёсся до его ушей ставший уже суровым голос Кассандры, но Франческа в ответ ей лишь замотала головой.       — Маленькая моя, мне сотня лет. Столетие, — она произнесла это слово по слогам, будто учила читать ребенка, — и я хочу отпраздновать с шиком. Не нуди!       Взвесив все за и против Итан решил оставаться до последнего, но через ещё час Фрэн, чьи глаза уже слипались — старею, мои милые, старею, — принялась намекать гостям, что пора уже и честь знать. Они уходили одними из первых, сразу за Жозефиной — матерью полуторагодовалых близнецов, им с Дамиано действительно было пора, если они не хотели ловить такси на вокзале или и вовсе идти пешком по ночному городу.       — Спасибо, что пригласила.       Фрэн потрепала его по ладони и притянула его к себе чуть подрагивающей рукой… От этого нехитрого жеста в глубине души у Итана что-то начало скрестись и даже истошно орать, особенно когда обнимающая его на прощание женщина приказала ему беречь себя.        — Я приеду в сентябре, после финала конкурса, расскажу как все пройдет, даже видео покажу, наверняка будут видео…       Он затараторил, съел все до единой буквы «р», пытаясь отогнать дурное предчувствие. Что-то было не так… Итан все не мог понять что, а когда почти понял, Дамиано взорвался хохотом. Оказалось, что стреляющая глазами Мария почти висела уже на нем. Праправнучку Фрэн пришлось вспугивать, а внезапно вписавшегося Дамиано уводить почти силой.       — У меня просто паранойя, — уверял себя Итан. Захмелевший Дамиано цеплялся за него в поисках равновесия, напевая что-то незнакомое себе под нос, дорогу до станции пришлось подсвечивать телефоном, поезд был почти пуст, в отличие от автобусов, полных туристов, где всю дорогу пришлось стоять, так что на матрас в половине первого ночи они вдвоем упали прямо в одежде, да так и заснули, не разбирая объятья это или нет.