Красная тинктура

      — Троица сумасбродных идиотов. Угораздило же! — промелькнуло у Итана в голове, когда он поднял глаза от «Детей полуночи» и уставился на детей луны: Дамиано, Виктория и Томас, сбросив на него присмотр за их пожитками, оставшимися в качестве ручной клади, водили по залу ожидания аэропорта хоровод, если, конечно, попытки проверить на себе центробежную силу можно было назвать таким образом. Вцепившись в руки друг друга они принимались бежать то по часовой стрелке, то против нее с максимально доступной им скоростью, падали и хохотали с такой громкостью, что только полная искренность их смеха мешала другим пассажирам шикнуть на нарушителей спокойствия.       — Эдгар, айда к нам! — прокричал Дамиано, чей нос еще десять секунд назад едва не пропахал пол. Сейчас он лежал на животе и даже не пытался подняться. И этот человек еще полчаса назад тряс огромной стопкой находящихся в идеальном порядке документов, необходимых для того, чтобы их квартету позволили сесть на самолет! Совершеннолетним по официальной версии был только Дамиано, поэтому им требовались все эти многочисленные нотариально заверенные разрешения от родителей. То, скольких трудов стоило их собрать ради парочки дней в Дании, гордо именуемых Викторией гастролями (если посчитать — они не выходили даже в ноль, однако сам факт выступления в другой стране почему-то будоражил кровь), хватило бы на целую приключенческую трилогию. Но, расправившись с бюрократией, нарочито по-стриптизерски сняв перед работником аэропорта проклёпанные во всех местах джинсы и положив их в корзину, чтобы пройти с сотого раза рамку металлодетектора, Дамиано снова начал вести себя так будто ему было лишь восемь, но никак не восемнадцать. Итан отрицательно замотал головой и попытался спрятаться за книжкой. Ему бы их непосредственность. Рядом с остальными членами группы он время от времени чувствовал себя на все свои четыреста с хвостом, а в местах большого скопления народа это чувство еще больше усиливалось.       Солнечные лучи, пробиваясь сквозь огромные стекла, подсвечивали пыль, висящую в холодном воздухе, отчего аэропорт Фьюмичино в утренний час напоминал своими окнами аквариум с кристально чистой водой, а люди — крошечные, мельтешащие стайки рыбок гуппи. Картина была бы умиротворяющей, если бы не бесконечное чувство одиночества, что она порождала. Аэропорты, как и вокзалы уже с момента их появления в истории казались Итану синонимами Лимба: места-агрегатора для душ, ждущих своего перерождения.       Люди, отправляющиеся куда-то и прибывающие откуда-то, сменяли маски именно в этих перевалочных пунктах: мужчины, снимающие обручальные кольца, женщины, облачающиеся в ультракороткие мини, пары, забывающие об оставленных дома детях и отправляющиеся на свой двадцатый медовый месяц — все они спешили по мраморной плитке, сторонясь траволаторов и машин для мытья полов.       Хоровод как-то незаметно для Итана, уплывшего в свои мысли, превратился в догонялки с прятками. Теперь его друзья носились по проходам между колонами и рекламными стойками.       — Пошевеливайтесь, идиоты! — голос Виктории от возбуждения и зашкаливающего азарта стал непохожим сам на себя. Высокий, визгливый, он перекрывал монотонный гул аэропорта, как перекрывает теплоходный гудок похожий звук на причалах. Томас и Дамиано безуспешно пытались догнать убегающую, чье еще не потерявшее детской пухлости лицо раскраснелось от прилившей крови. Светлые кудри Виктории рассыпались по плечам и спине, когда она поднырнула под ряд кресел, вынырнула уже с другой стороны, прямо рядом с ногами почтенной пожилой женщины и, не извинившись, понеслась дальше, к тупиковому боковому коридору, ведущему в комнаты персонала. Где-то там, вне поля зрения кто-то догнал Викторию, потому что обратно из прохода Дамиано выскочил, нервно озираясь, и устремился прямиком к Итану, чтобы занырнуть под полы снятого и лежащего на коленях пальто.       — Не выдавай меня! — шепотом попросил он. Итан непременно в этот момент отдал бы Дамиано и кольцо Гига, коли бы владел им, но он мог только подвинуть к ним поближе многочисленные сумки и подавить смешок, когда заметил, как Томас скорчился в неудобной позе, напоминающей крендель, за рекламным плакатом.       Механический голос объявил о задержке какого-то из рейсов по причине отвратительной погоды в месте прилета, на счастье то был не их самолет. Томаса появившаяся из-за угла Виктория обнаружила в два счета, а вот Дамиано она бы искала крайне долго, если бы тот сам не выдал бы себя истеричным смехом.       — Вылезай, — носок ботинка совсем не бережно ткнул горе-прятальщика в бедро, — Или ты там еще параллельно решил Итану отсосать?       На удивление, всегда острый на язык Дамиано в этот раз не нашелся с ответом, ни пока выбирался из-под драпового пальто, ни пока пытался пригладить свою взъерошенную шевелюру — его волосы были похожи на мочалку. Плохо промытые в тазу, стоящие дыбом кудряшки и небритые щеки с клочковатыми намеками на бороду придавали Дамиано не столько брутальный вид, к которому тот так стремился, сколько сходство с наркобарыгами шестидесятых, но Итан, старательно прятавшийся за усы, чтобы хоть как-то скрыть свое почти не меняющееся лицо, сознательно отказывался говорить ему об этом.       — Ещё круг или будем завязывать? — поинтересовался Томас.       — Ещё! Членососка водит! — с радостным воплем сообщила Виктория, вновь отправляясь наматывать круги по доступной территории. Томас устремился за ней, путаясь в своих излишне длинных ногах, но желая выиграть хоть небольшую фору, потому что если Дамиано вправду собирался их догонять, то сделать это он мог в два счета.       Дурная активность продолжалась бы ещё долго, если бы Итан, мимо которого уже в шестой раз пролетала Виктория не решил бы вмешаться. Не открывая взгляда от страниц, он вытянул ноги в проход ровно в тот момент, когда она поравнялась с ним. Итогом подножки стало фееричное падение, после которого все наконец-таки успокоились, и лишь Виктория вполне справедливо начала возмущаться, что Итан, обязанный, раз он решил не участвовать в общем веселье, не вмешиваться, пособничал Дамиано.       — Отдышись лучше… С тебя уже сто потов сошло, теперь вонять весь перелет будешь! — возвращая закладку в темный том и убирая тот в свой старомодный (на деле просто купленный ещё в восьмидесятых) чемодан, отмахнулся от обвинений Итан.       — А Дамиано, с которым ты сидишь, вонять не будет? Он побольше моего носился.       — В способность Дамиано с утра найти антиперспирант я верю, а в твою, с учетом того как выглядел твой вскрытый чемодан на досмотре — нет.       Итан на автомате подмигнул Дамиано, который внезапно смутился, явно вспомнив, что с утра ему пришлось позаимствовать чужой дезодорант. Теперь они оба под слоями шерстяных свитеров, пропитанных полынью, лавандой и сигаретным дымом, пахли одним и тем же синтетическим бризом.       Вскорости объявили посадку. Самолет, совершавший рейсы по коммерческому маршруту Рим — Копенгаген, был, как и все авиалайнеры неказистым и крепким. Но того факта, что они видели спины летчиков и пару стюардесс, даже не натянуто-приветливо, а искренне дружелюбно встречавших пассажиров у входа в самолет, для Дамиано и его боязни высоты было недостаточно, чтобы успокоиться и ни о чем не думать. Весь инструктаж он нервно жевал свои губы, и мелко тряс левой ногой, что невероятно подбешивало, потому что у Итана на душе тоже было как-то неспокойно, и он, привыкший раскладывать свои чувства и эмоции по полочкам все никак не мог найти причину этого чувства.       — Все будет хорошо, — больше для себя, чем для сидящего рядом Дамиано, произнес Итан вслух, кладя руку на дергающееся колено, — первый раз летишь?       — Нет… Просто груда металла в виде замкнутого пространства, на отчаянной высоте и никакой возможности повлиять на полет. Комбо из моих фобий.       — Все будет хорошо, — настойчиво повторил Итан, когда самолет, дрожа всем корпусом, принялся разбегаться по взлетно-посадочной полосе, — мы сидим в хвосте, это самое безопасное место.       Дамиано вымученно кивнул, накрыл ладонь своей, сжав почти до боли, и не отпускал ее до тех самых пор пока самолёт, что, набирая высоту рухнул в воздушную яму, вызвав по салону хор женских визгов, не замер, словно замороженный, над густыми взбитыми сливками облаков — лишь ровный гул говорил о том, что под алюминиевым корпусом мелькают километры.       Окончательно признав, что почитать в таких условиях явно не удастся, Итан отстегнул ремень и приподнялся. В шести рядах впереди мелькали блондинистые головы пожелавших разжиться кадрами с крылышком. Томасу и Виктории наверняка сейчас было видно, как лихорадочно крутятся лопасти моторов, перемалывая воздух. Новые Боинги куда надёжнее старых самолётов, которыми когда-то Итану приходилось летать, но Дамиано своим волнением всколыхнул волну воспоминаний о почти крушении, что пришлось пережить.       Трансатлантический рейс тогда тоже начался обычно: сдача багажа, взлёт, муки выбора между курицей и рыбой, излишне болтливый сосед, представившийся гидробиологом, но который быстро сдулся, стоило притвориться, что по-португальски говорить не умеешь. Даже заснуть удалось на удивление быстро.       А потом были и скрежет мотора, и собранные лица пристёгнутых на откидных сидениях — спиной к кабине — стюардесс, и бесконечные круги над международным аэропортом, пока пилоты выжигали керосин, и неприятное чувство невесомости вроде того, что испытываешь, прыгнув в воду с высоченного утеса, когда самолёт пошел на снижение. Шестеро пострадавших, остальные отделались испугом.       На то чтобы вновь найти в себе силы подняться на борт ушли годы. Ещё больше времени потребовалось, чтобы перестать бояться. Итан поднял разделяющий их с Дамиано подлокотник.       — Можешь вырвать из тетради для стихов парочку листов?       — Вырвать то могу, но зачем?       — Ты же не собираешься всю дорогу объедать заусенцы?       — Нет.       Не выдержав тяжелый взгляд, Дамиано принялся шуршать в своем рюкзаке.       — Понял… Морской бой?       — Можно и его. Но есть предложение получше… Лабиринты знаешь?       — Что-то мне подсказывает, что твои нет. Так что опять — расширяй мои границы. Даже не удивлюсь, если однажды проснусь с тобой в одной постели.       Итан с прищуром склонил голову на бок.       — Последний год не в счет?       — Год?       — То был апрель и сейчас апрель…       Лицо Дамиано странно вытянулось, но уже через секунду простое удивление переросло в потрясение, очевидно, он только сейчас осознал, что «остаться на пару дней» давно уже трансформировалось во что-то совершенно другое. Дамиано притворно схватился за сердце и театрально закатил глаза.       — Я забыл про годовщину! Можешь подавать на развод.       — Если бы я подрывался творить херню, — Итан отсчитал десять клеток вниз, начертил на бумаге квадрат, и следом второй точно такой же, прежде чем передать единственную ручку обратно, — каждый раз, когда ты косячишь, то мы давно бы даже имена друг друга забыли.       — Десять на десять?       — Да…. В теории можно в разы больше, но тебе пока с правилами надо разобраться.       Дамиано, прикусив кончик языка, поспешно вычертил два кривых поля. Когда он закончил, Итан продолжил свои объяснения.       — У нас есть выход, куда нам надо попасть. Есть ключ, который нужно найти, чтобы открыть дверь выхода, есть веревка, которую, подобрав, можно использовать один раз, чтобы перебраться через стену, и капкан, попав в который, пропускаешь три хода. Иногда еще есть пила, телепорты, гранаты. Но это для лабиринтов побольше. Сама структура проходов должна быть построена таким образом, чтобы из любой клеточки можно было попасть в любую другую. Это понятно?       — Вроде да.       — Тогда рисуй свой… потом я.       Дамиано выиграл первую же партию и вовсе не потому что Итан нарисовал самый простой, он ни за что не стал бы сознательно играть в поддавки. Просто Дамиано являл собой удивительное явление: поставив ручку на случайную точку поля он ни разу не ошибся и не уперся в стену, будто читал лабиринт с листа, а не угадывал его. Будто знал, как все устроено в лабиринтах чужого сознания. Знал каждый изгиб и каждую ловушку наизусть и не нуждался ни в картах, ни в навигаторе.       — Поразительно! — прошептал Итан себе под нос, когда ручка все же перешла к нему — для создания нового поля. Он наспех разлиновал новый лабиринт и выбрал точкой старта D4.       — Я хочу пойти наверх в D3.       — Можно.       — Вправо на E3…       — Вперед.       Проблема была в том, что играть не получалось. Точно так же, как и Дамиано до него Итан добрался до финиша не разу не передавая ход.       — И в чем прикол твоих лабиринтов? — Дамиано растянул губы в ехидной улыбке.       — Это не должно быть так.       — А как должно быть?       — Упереться в стену, передать ход…       — Угу. Выяснили уже. Дай ручку обратно, доказывай потом твоим родителям, что я не подбил тебя набить в Дании татушку. Что ты там вообще на себе рисуешь?       Итан удивленно уставился на тыльную сторону своей левой ладони. Между указательным и большим пальцем на промежутке между костями черной гелевой пастой была выведена плотно закрашенная птичка, силуэтом похожая на стрижа. Задумался так задумался, — даже не заметил, как ассоциации приобрели форму. Дамиано потянул руку на себя и бережно тронул высохший уже рисунок пальцем…       — Красиво.       — Три линии.       — В том то и дело! Талантливый ты все же заморыш, Итан.       Итан закатил глаза, отказываясь принимать такой сомнительный комплимент, но Дамиано все равно продолжил наседать и даже поддернул рукав свитера, укладывая свой локоть на откидной столик.       — Нарисуешь мне такую же? Только на запястье.       Итан провёл подушечкой большого пальца по узору чуть вздутых от волнения зеленоватых вен, примеряясь. Чем бы не тешился, только бы не орал, что они все разобьются…       За аккуратным стрижом последовало: «А полумесяц повыше можешь? А кота?» Итан был в глубине души даже разочарован, когда объявили, что осталось недолго до приземления — на локте было ещё предостаточно места.       — Вас двоих оставлять вообще нельзя без присмотра… Вы как симы, ушел за печеньем, забыв поставить на паузу, вернулся, а все мертвы или мужик беременный! — бухтела Виктория, пока искала в своем багаже мицелярную воду. Показываться в таком виде — ещё бы на лбу себе хуи нарисовали — встречающей датской родне она сочла самоубийством. Только Томас за ее спиной добродушно показал им два больших пальца и даже сфотографировал кусок так и не состоявшегося рукава.