Красная тинктура

      Дамиано нервничал всю дорогу до студии — это было видно невооруженным глазом: он жевал губы, дёргал собачку молнии на кармане куртки, и время от времени пытался откусить существующий лишь в его воображении заусенец на среднем пальце. А когда, наконец, за их спинами захлопнулась входная дверь, и Итан повернул ключ в замке прежде чем повесить связку на крючок, он замер, как статуя самого себя, как спелёнутая гусеница — куколка будущей бабочки, боясь сделать лишнее движение.       — Ты точно этого хочешь? — пытаясь придать своему голосу как можно более нейтральную интонацию, спросил Итан, хотя у него внутри все запуталось, боролось: одновременно хотелось и оттолкнуть Дамиано от себя любым доступным, даже самым жестоким способом и прижаться к нему, обнять, спрятать в своих объятьях, чтобы уже никогда не отпускать. Второе было опасным желанием.       — Да.       — Помочь раздеться или сам?       Глаза Дамиано бегали, словно пытаясь найти в давно изученном до последнего пятна на обоях интерьере новые детали, когда он c напускным равнодушием пожал плечами.       — Дамиано… — Итан сделал шаг ближе и дотронулся рукой до его лица, провел ладонью по щеке, заставляя обратить на себя внимание, — Я не сделаю ничего, что тебе не придется по душе. Но если ты мне не доверяешь в достаточной мере, то лучше прекратить все сейчас.       Под пальцами медленно перекатились мышцы — Дамиано закрыл глаза, подставляясь под прикосновение, так что Итан позволил себе еще большую вольность — провести подушечкой по нижней губе, параллельно облизывая свои, пересохшие. Будь здесь кто-то другой, он бы с легкостью форсировал события, не задумываясь о том, что будет дальше. Долгая и в основном обособленная жизнь прививала несколько циничное отношение к сексу, тот стал обыденностью вроде чистки зубов и растерял ту сакральность, что ему приписывают. Нога? Нога. Рука? Рука. Член? Пускай будет член. О каком единении душ могла идти речь, если всегда все заканчивалось одинаково: очередным витком одиночества? Поэтому слова Дамиано, сказанные на грани шепота, выбили из Итана почти весь воздух.       — Ты единственный человек, которому я доверяю, но я не знаю куда это все ведет.       — Будет ли тебе достаточно знать, что я знаю?       — Да. Думаю, да.       Итан потянул молнию вниз, замечая, что его пальцы — внезапно — мелко подрагивают, и чтобы заполнить тишину, принялся говорить первое попавшееся, что приходило в голову, резко осознав, что тишины рядом с Дамиано он боится. Мысли всегда возвращались к нему, а признаться хотя бы самому себе, что за этот год-полтора он влип по уши, Итан был не готов.       — Люди довольно часто пытаются разнообразить секс при помощи БДСМ. Но практика эта прекрасно обходится без секса. Я бы сказал даже, что секс ее портит и упрощает.       С тихим шелестом куртка оказалась стянута с плеч Дамиано, и Итан бережно повесил ее на вешалку у входа чтобы заняться уже пуговицами своего пальто. Одна за другой те высказывали из петель. Под пристальным взглядом, которым провожалось каждое движение, раздеваться оказалось невероятно сложно: сердце неистово стучало, и Итан пытался успокоить его ровным размеренным дыханием. Если он не сможет контролировать себя — как он возомнил себя в праве брать контроль над кем-то ещё?        За пальто тут же последовала рубашка: по привычке Итан расстегнул манжеты и начал было уже подворачивать рукава, когда понял, что это не то, чего он хочет. Вареный хлопок ощущался крепостными стенами прятаться за которыми больше не имело смысла, у «врага» были ключи. Признавая своё поражение, Итан потянулся к планке.       — В первую очередь это обмен властью, основанный, пожалуй, на уважении больше, чем…       — Я знаю… — перебил его Дамиано и, заведя руку назад, между вдохом и выдохом сдернул с себя свитер, чтобы швырнуть его на веревку под потолком, — Я перелопатил весь интернет после инцидента вокруг варенья. И про стоп-слова знаю. И про то что, БДСМ не расшифровывается как «Боже, дай мне сил!». И про лимиты знаю… не думаю, что потяну болевой бондаж.       — Это что за идиотизм ты в этом интернете вычитал? — закатил глаза Итан, — Боль — это сигнал организма, что что-то не в порядке. Если больно — фиксацию снимать надо. Надеюсь ты меня сейчас слышишь: не терпеть, не выпендриваться, а в лоб говорить, потому что это серьезно.       — Насколько?       — Зависит от типа боли, а их здесь два — боль пережатия и боль статической деформации. Первая сигнализирует, что может быть некроз тканей, вторая, что еще немного и будет разрыв связок, повреждения суставов и, возможно, даже перелом.       — Блядь…       Дамиано схватился за волосы обеими руками, но вместо того, чтобы бежать, только прошел глубже в комнату, сел в кресло и, к величайшему удивлению Итана, указал ему на второе. Это был поступок сознательного взрослого, который никак нельзя было ждать от человека только что пойманного на сталкинге, а неделей ранее подзуживавшего Томаса, болтавшегося вниз головой на строительных лесах, чтобы сделать Виктории хорошую аватарку для фейсбука. Итан устроился напротив, подперев голову ладонью, и теперь не сводил взгляда с Дамиано, покрывавшегося алым румянцем, уходившим куда-то под футболку. Трезвые мысли от этого вида разбегались, а их место занимало желание.       — Не шибко романтично, да? Все еще хочешь продолжить?       — Сколько раз ты еще будешь спрашивать?       — Столько, сколько сочту нужным, я не хочу проверять твои границы на прочность. Мы здесь не за этим.       — Я знаю, — почти огрызнулся Дамиано. Приподнявшись и пододвинув к себе банку-пепельницу, он вытащил из заднего кармана пачку сигарет, вытряхнул из нее одну, впопыхах переломил пополам, достал другую. Зажигалка тоже сработала не сразу. Шумно и до ввалившихся щек затянувшись, Дамиано устроил локоть на лоснящемся подлокотнике, — расскажи мне, что ты хочешь со мной сделать.       Итан даже немного опешил от такой прямоты. Возникла неловкая пауза, за время которой он на своей собственной шкуре ощутил, как люди себя чувствуют под его взглядом. Дамиано явно копировал манеру несознательно, но смотрел он сейчас неотрывно, цепко, а лицо его в призме табачного дыма сделалось как-то неуловимо тоньше и старше. Так он мог выглядеть лет в тридцать: с залегшими под углами скул тенями и глубокой морщиной между бровей.       — Я не очень хорошо обращаюсь со словами, — сказал Итан севшим голосом, с Дамиано, как оказалось, нужно было или вести себя на равных, или не начинать диалог вообще. Яркий рыжий огонёк тлеющей сигареты сплавал по дуге, поднявшись вверх к губам и снова спустившись вниз бедру, — но тебе, кажется, в прошлый раз пришлись по вкусу связанные за спиной руки. Думаю, что стоит немного усложнить обвязку и зафиксировать ноги. Давай я лучше сделаю набросок.       Глаза Дамиано распахнулись в неверии, но Итан уже, потянувшись, достал с края секретера скетчбук со вложенным в него простым карандашом.       — Не надо…       — Так ты точно будешь знать на что соглашаешься, — грифель, крошась, оставлял на бумаге легкие, но чуть резковатые из-за спешки линии. Итану даже не требовалось поднимать голову от листа: за время работы над портретом он настолько изучил Дамиано, что помнил все вплоть до расположения родинок, одна из них, к примеру, кокетливо пряталась в ямке между ключицами, — Фотографий у меня, к сожалению, нет, это раз. Второе: бондаж как одежда или даже ювелирная оправа. Что подчеркивает красоту одного тела — уродует другое.       — Ты невероятный зануда, Итан. Кто тебя вообще вынесет на постоянной основе?       — Как показала практика — ты, — Итан постучал тупым концом карандаша себе по губам, прикидывая стоят ли правильные тени времени, которое придется на них потратить — рисунок был не закончен, он обрывался чуть ниже крестца и чуть выше линии роста волос на затылке, а тело было лишь намечено силуэтом с заломленными за спину руками, согнутыми в локтях, и запястьями, обращенными друг к другу –, но пришел все же к выводу, что намеренья считываются и так.       — И раз уж тебе так не терпится, то тогда с остальным предлагаю разобраться по ходу, — поднявшись с кресла, Итан протянул скетчбук Дамиано, который захлопнул его, даже не заглянув внутрь, — Стоп-слово?       — Парфюмер.       — Есть что-то еще, что я должен знать?       — Не думаю.       — Тогда идем…       «Не нужно, не стоит… нельзя втягивать Дамиано в эту игру со смертью, » — шептала Итану еще не до конца умершая совесть, но тот сам был рад втягиваться, иначе бы не скидывал с себя с таким видимым рвением и черные джинсы с огромными прорехами на коленях, и обувь с носками, и не теребил бы край футболки прежде чем расстаться и с ней. И уж точно он бы не сидел вот так на матрасе, провожая каждое движение даже поворотом головы. Итан же, занимаясь поисками по коробкам травматических ножниц и подходящих по длине веревок, чувствовал себя почти также, как он обычно чувствовал себя перед исповедью, когда еще верил в силу этого таинства. В голове проносилась все подноготная. Вспоминались малейшие грехи. А грехов за четыреста с лишним лет скопилось немало, так их и хотелось вывалить огромной горой, облегчить душу… не врать больше. Но не врать было нельзя.       Итан попеременно под отчетливый смешок прислонил к бедру Дамиано несколько скрученных разноцветных веревок. Зеленую и синюю отложил в сторону сразу, чуть задумавшись, убрал и черную, так что в его руках осталась лишь золотистая и красная.       — Красный это принципиальное решение?       — Нет…       — Тогда эту, жёлтую. Она мягче и больше подойдёт. Не надо, не двигайся. Хорошо сидишь.       Перебираясь Дамиано за спину Итан провел рукой по его предплечью в успокаивающем жесте… Кожа на ощупь была тёплой и мягкой. Такой мягкой, что Итан склонился и дотронулся до плеча губами. Прикрыв глаза, он позволил себе просидеть так несколько секунд, думая о том, как именно они дошли почти до точки невозврата, собирая себя во что-то относительно целое и ища в себе силы не поддаться искушению воспользоваться предоставленной властью.       — Скажи мне, пожалуйста, Дамиано, что первое приходит тебе в голову, когда я говорю: «Желтый»?       — Солнце…. Даже солнечный свет.       Итан медленно размотал веревку: ассоциация была простой, обычной, как у всех нормальных людей. Желтый — солнце, зеленый — трава, синий — небо или море, черный — ночь, а красный — огонь или кровь.       — А тебе когда-нибудь казалось, что еще немного и ты дотронешься до солнечного луча рукой?       — Да.       — А если бы это было правдой, если бы действительно можно было ухватиться за нить света, то какой бы она была? Была бы она мягкой и нежной? — Итан бережно закинул верёвку так, чтобы та змеей обернулась вокруг Дамиано, а потом резко потянул, чтобы она несильно, но ощутимо впилась в кожу, — Или бы обожгла посягнувшего на святое? Не отвечай, просто подумай.       Дамиано нечленораздельно мявкнул что-то в ответ, но его слова сейчас звучали как слабая попытка отвоевать себе право говорить. Итан поцеловал костяшку на запястье протянутой руки и обернул вокруг него самозатягивающийся узел, придерживая петлю двумя пальцами.       — Всего лишь желтый шнур. Один единственный отрез, обращенный в зыбкую материю луч. Есть в греческой мифологии одно предание, где он бы пригодился…       Несколько оборотов веревки зафиксировали обе руки строго в области поясницы.       — Ты, конечно же, слышал миф об Дедале и Икаре, но я позволю себе напомнить.       Итан перебросил оставшийся все ещё свободным длинный конец на другую сторону, раскрытой ладонью провел Дамиано по животу, по груди и по шее, заставляя отбросить голову себе на плечо, и дальнейшие слова он говорил уже на самое ухо.       — В стародавние времена, когда люди ни знали ни инструментов, ни машин в Афинах жил художник, скульптор и зодчий Дедал. До него люди высекали статуи, грубые, с закрытыми глазами, его же, казалось, могли смотреть и двигаться. И был у Дедала племянник, сын его сестры. Звали мальчика Тал. Он был тоже талантлив и говорили люди, что наступит день и Тал превзойдет своего дядю и учителя. Зависть поселилась в сердце у Дедала. Однажды они взошли на вершину Акрополя, и стоило Талу залюбоваться красотами города, — пальцы еще секунду назад, бережно поглаживавшие обесцвеченные пряди на затылке, резко сжали их в кулак. Итан резко отпихнул Дамиано от себя, так, что тот уткнулся носом в свои полусогнутые колени, — Дедал столкнул племянника со скалы. Упав, мальчик разбился насмерть. Хотел Дедал скрыть свое преступление, но афиняне застали его за рытьем могилы.       Итан потянул глухо застонавшего Дамиано за волосы назад, одновременно закидывая на его грудь первый по-настояшему фиксирующий виток веревки. Лишь удостоверившись, что та не легла в борозду между мышцами, завязал еще один узел ровно над позвонком.       — Прячась от смертной казни, к которой его приговорили, Дедал сбежал на Крит, где царь Минос охотно принял его. Для царя Дедал создал множество удивительных вещей, в том числе и Дворец-Лабиринт, в котором заперли Минотавра. Многие годы жил Дедал на Крите и не было ему пути с острова, что было избавлением — обернулось пленом. Ни один корабль не посмел бы взять беглеца на борт, а царь ни за что не отпустил бы его по своей воле.       Второй виток чуть выше у самых плеч. Та же грубость в движениях, и отвлекающее поглаживание натянутой от напряжения кожи.       — Но, если не было пути по земле и не было пути по морю, оставался тот путь, что используют птицы — по воздуху. И решил Дедал создать крылья и улететь на них. Он стал искать перья больших птиц, скреплять их льняными нитками и воском. Вскорости он собрал четыре крыла — два для себя и два для своего сына Икара, — пальцы подцепили виток веревки и продели под ним конец, потянули. Итан, встав на колени, чтобы проделать это все было проще, прижался животом к спине Дамиано. Тот шумно и самую малость обескуражено выдохнул, явно осознав, что это не телефон упирается ему в поясницу, но ничего не сказал. На мгновение Итану даже показалось, что к нему попытались ненавязчиво прижаться сильнее, — Крылья крепились к груди перевязью крест на крест.       Крест-накрест легла веревка и на грудь Дамиано. Придерживая под лопатки, Итан уложил его на спину и перебросил через него ногу, привычно усаживаясь на чужие бедра и ведя ладонью по подрагивающему от напряжения животу. Лежать с прогибом под руки не особо удобно: Итан знал это по себе, но менять что-либо в своем дизайне он не собирался. Неудобство для гибкого, как вымоченный ивовый прут, Дамиано должно было быть отдалено от боли приблизительно так, как Земля от V762 Кассиопеи. А вот они двое сами близки к гравитационному коллапсу. Молодой красный гигант и старый выгоревший до предела белый карлик. По спирали они подбираются все ближе и ближе друг к другу. Еще немного и сверхновая. А потом будет лишь туманность… почти ничто. Итан зажмурился до рези перед глазами. Он не позволит себе пересечь эту черту.       — Ранним утром покинул Дедал с сыном остров, и если и видел их кто-то, летящих над волнами, то принял их за крылатых богов. Все выше гнал по небосводу Аполлон свою колесницу, все сильнее жгло солнце своими лучами. Но не слушался Икар отцовских наставлений, все выше поднимался он, наслаждаясь свободой полета… Выше птиц, выше облаков, выше… — рука так и замерла на татуировке крыльев. Идея инаскозательно рассказать о том, как может все однажды обернуться и посмотреть на реакцию Дамиано уже не казалась Итану такой удачной. Это была отчаянная глупость, потому что с каждым узлом, каждой петлёй и каждым новым произнесенным словом он все больше понимал, что если отказ той же Елены присоединиться к нему в вечности оставил лишь бритвенный порез на его душе, то если Дамиано скажет нет, то он предпочтет быть действительно похороненным под своим нынешним именем, — Еще выше. Воск под лучами расплавился, рассыпались крылья на перья, разлетелись те по воздуху. Напрасно пытался Икар вновь взмахнуть руками — не было у него больше крыльев. Он падал, убыстрялось падение, свистал ветер.       Итан со всей силы дернул перекрученную в самом центре груди жгутом веревку на себя, заставляя Дамиано с громким удивленным вскриком сесть. Они почти столкнулись лбами и дышали сейчас часто, прерывисто. Это напоминало наваждение, заклятье которое должно было как-то сниматься. Быть может, если ему удастся сосчитать количество крапинок в глубине радужки, то морок спадет… Бесполезно… Дамиано все еще не решающийся говорить прикусил нижнюю губу, напряженный, явно ждущий того, что последует далее. Мысленно призвавший себе на помощь все паранормальные силы Итан заставил себя перестать завороженно смотреть на него.       — Икар выжил, потому что…       — История не так заканчивалась, — возмутился Дамиано. Итан обеими руками взял его за голову, — одна зарылась в волосы и мягко удерживала на месте, а вторую он прижал к губам, требуя соблюдать тишину.       — Ты знаешь лишь то, что тела так не нашли. Смерть лишь одна из возможных концовок. Продолжим?       Дамиано стыдливо опустил глаза вниз. Итан проследил направление его взгляда и предпочел не смущать его еще больше. Рука от губ спустилась ниже, задержалась на груди, где сердце отбивало бешеный ритм. Под пальцами были только трепет и жар кожи. Чего-то не хватало.       — Дыши.       Дамиано с сипом втянул воздух в легкие. Итан протянул верёвку вдоль косых мышц живота с правой стороны прежде чем снова уложить Дамиано на спину.       — Не знал Дедал ничего о своем сыне, не знал, что Икар давно уже привлек к себе внимание Аполлона, но не внешностью, хотя по красоте был сравним с богами Олимпа. Как и у его отца, был у юноши уникальный талант, но талант этот лежал в другой области: песни его заставляли даже камни придвигаться ближе в стремлении услышать чарующую мелодию.       Один за другим ложились витки на сведенные ноги: ровные поперечные полосы, разделенные на аккуратные ячейки до самых щиколоток. Дамиано закрыл глаза и, как будто пытаясь распробовать ощущения, тихонько пошевелил пальцами ступней. Пытаясь пристроиться, он постоянно елозил и облизывал губы. Но стоило Итану прикоснуться кончиками пальцев к бедру и медленно повести ими вверх — замер и судорожно сглотнул. Дамиано казался напуганным тем, как реагирует его тело, как оно предает, но возбуждение его было ярким, неприкрытым.       — Принимая обличие смертного, Аполлон часто приходил послушать как Икар поет, но наученный прошлыми потерями, он не приближался и был лишь наблюдателем. Он бы и остался им, но поднявшись ввысь, Икар узнал его, узнал и окрикнул его, правящего солнечной колесницей, наплевав, как это часто с ним бывало, на разумные предостережения.       Рука Итана замерла у кромки белья, он почему-то был уверен, что сейчас услышит сдавленно-придушенное: «Парфюмер!», но оно не прозвучало… Дамиано, наоборот, отчетливо кивнул, а потом, не способный смотреть, откинул голову назад, обнажая беззащитную шею. Все оказалось на удивление простым, настолько, что впору было предполагать какой-то подвох. Получив молчаливое согласие, Итан опустил ладонь на все еще скрытый тонкой тканью белья член. Секунда, вторая, третья. Осознание, что это действительно происходит накатило ледяной волной. Дамиано позволил: вот он лежит неподвижно, связанный, лишь живот то вздымается, то опадает — дышит глубоко диафрагмой, но все равно задыхается в предвкушении. Итан убрал руку.       — Блядь! Верни на место.       Тягучая атмосфера недосказанности от одной брошенной фразы исчезла без следа.        — Тебе бы манер капельку привить не мешало, — приглушенно рассмеялся себе под нос Итан, ведя костяшками вверх по животу выгибающего навстречу и недовольно фырчащего Дамиано, — А то воспитание улицами Браветты из всех щелей лезет.       — А ты вообще вырос с курами и козами!       — И книгами, которые мне в трепетном возрасте читать не стоило.       В этот момент Дамиано живо напомнил Итану открытое штормовое море, все эмоции плавали на поверхности и как волны перехлестывали через край. Волна от отчаянья через надежду к обладанию на этом лице была обязана оказаться абсолютным искусством.       — Я не буду тебе дрочить…       Да, он оказался прав, как и всегда, впрочем. Брови надломлены, рот испуганно приоткрыт. Дамиано немигающим потерянным взглядом смотрел теперь на него, будто уверенный, что, если моргнёт, то произойдет что-то ужасное. Итан с усмешкой сдавил между пальцами сосок, звук последовавший за этим простым действием, был похож на всхлип.       — Судя по тому, что я вижу, тебя можно довести до оргазма и без этого.       — Не думаю, что это возможно.       — Но тебе же любопытно проверить…       Дамиано, насколько позволяли связанные руки, вцепился в простыню и вздёрнул подбородок.       — Делай что тебе хочется.       Ну раз ему дали такое разрешение. Пара царапин на бедрах, несколько бережных укусов, широкий мазок языком от пупка до нижней веревки, немного давления на живот, и контрольный выстрел в голову — комплимент, произнесенный шепотом на ухо. Дамиано выгнуло дугой, как от удара электрическим током. Губа закушена до крови, полные слез глаза широко распахнуты.       Хорошую веревку было немного жалко, но времени на развязывание узлов сейчас совершенно точно не было — время было лишь на то, чтобы схватить с пола ножницы и поспешно покромсать ими каждый виток.       — Шшш. Все хорошо.       Дамиано колотило в каком-то жутком ознобе, он едва дышал и определено плакал, вцепившись в Итана, будто его действительно вырвали сейчас из падения камнем с огромной высоты, как только у него появилась возможность поймать его в объятья. Длинные волосы, попавшие в плен между телами, нещадно тянуло, но выдергивать их ради собственного удобства было равносильно самоубийству.       — Я здесь… — Итан с трудом нащупал укатившееся одеяло и набросил его им обоим на плечи, заворачивая в душный и жаркий кокон, — я здесь, Дамиа. Я никуда не денусь. Держись за меня… ты большой умница.       — Итан… — Дамиано заплаканным лицом тыкался куда-то в шею, не переставая дрожать, — Итан.       — Дами, ты молодец, ты справился, ты очень сильный… Ну же посмотри на меня и поверь мне.       Итан осторожно гладил его по взмокшей спине и плечам, по слипшимся, спутанным волосам, перебирая в голове, что именно могло вызвать такой шквал эмоций, но видимо причина лежала где-то в тех закоулках чужого сознания, куда его еще не пустили. И не факт, что пустят вообще. Когда Дамиано все же нашел в себе силы оторваться, Итан большими пальцами вытер соленые дорожки с его щек, прежде чем принести большую кружку чая. С гигиеной помочь себе Дамиано не позволил.        — Я так и не закончил историю… — едва слышно произнес Итан, когда, используя его плечо а качестве подушки, Дамиано уже почти отрубился, — Аполлон тоже узнал Икара и он не мог позволить ему безвременно умереть, не в силах придумать от страха, схватился тот за свой кнут, привязал к стреле и выпустил ту из лука. Стрела вонзилась Икару в ногу, окровавленного, но живого, втянул Апполон его в свою колесницу, но не было теперь юноше назад пути к людям, сгоряча поцеловав солнечного бога, он оказался опутанным в сеть, что была соткана из солнечного света, с ног до головы, та слилась с его кожей, неотделимая от него отныне вовеки веков. Лишь изредка, прихрамывая на простеленную ногу, спускается Икар с Олимпа, где он и поныне живёт в качестве супруга Аполлона… Быть может и ты видел по ночам блуждающий огонёк?       — Никогда, в городе НЛО не летают.        Итан предпочел сделать вид, что не заметил, как поутру Дамиано выудил из помойки один из обрезков веревки и вооружившись Ютубом соорудил из него себе плетёный браслет. И если бы просто соорудил, он запаял зажигалкой концы так, что снять тот, не разрезав, не представлялось возможным. Браслет поехал и в Милан — на отборочные к Икс-фактору. Ночевать им четверым предстояло в отеле, и это вообще не представляло проблемы пока Виктория не явила четыре магнитных ключа: по два на каждый номер.       — Кто с кем?       — Да ясное дело, — фыркнул Дамиано, — Блондинки в одну сторону…       — Нет, — остановил его Итан.       — Это почему? Я в отличие от других не храплю! Или ты на меня за что-то дуешься, а я ни сном, ни духом?       — Дами, у нас с тобой двое несовершеннолетних детей, которые выпотрошат минибар и, выпив по семь содовых на нос, всю ночь будут прыгать по кроватям, если мы их не разделим. Как думаешь мы хорошо завтра выступим, если кое-кто на ногах стоять от усталости не сможет?       — Вот когда ты так это говоришь… Чур, я с Вик.       То, что произошло дальше, в голове Итана совершенно не поддавалось никакому логическому объяснению. Объяснению подавалось синхронное возмущение Томаса и Виктории. Объяснению поддавалось то, что Дамиано в очередной раз даже не передернул плечами, когда он сравнил их с супружеской парой на отдыхе. Однако, что именно толкнуло Итана, когда у дверей двух соседних номеров они разбирались: где чей ключ, на вопрос Дамиано: «Ничего не забыл?» потянуть его за подбородок и коротко и как будто даже привычно поцеловать? Вышло как-то совершенно буднично и невыразительно: быстро, легко и едва уловимо. Итан и не помнил, когда последний раз ему доставался настолько короткий и невинный поцелуй, но губы словно огнем обожгло. А Дамиано? Дамиано лишь хмыкнул…       — Я вообще про то, что твоя расческа и шпильки лежат в моей сумке.       — Утром заберу. Спокойной ночи.       Но сна у Итана не было. Даже Томас, что изрядно вертелся на соседней кровати, к концу третьего часа провалился в нервное забытые, а он все лежал и пытался разложить по полочкам все произошедшее. Поэтому тихое поскребывание в дверь он мгновенно услышал.       — Итан… Итан? — Итан скатился и поспешно открыл дверь в номер, на пороге стоял Дамиано, — Итан, у нас проблемы. Виктория. Она в ванной.