Красная тинктура

      Отборочные проходили как-то странно… Дамиано совершенно не понимал по какому принципу заходящие в комнаты с работниками канала конкурсанты отбираются дальше. Кто-то вылетал из-за дверей в слезах после пары секунд внутри, кто-то по прошествии того же времени был готов расцеловать всех и вся, потому что ему или ей достался счастливый билет дальше — уже в телевизор с настоящими судьями, а кто-то был внутри долго. Очень долго.       Время тянулось, как пережеванная, безвкусная жвачка, Дамиано уже ко второму часу на холодных железных стульях перестал нервничать и кусать губы, Виктория к третьему перестала мерить шагами коридор, к концу четвертого у Томми гонявшего в какую-то игрушку на телефоне закончилась батарея, к концу пятого Итан перестал стучать, а к концу шестого их четверка уже свернулась в один единый клубок, лежащий прямо на полу у стены, потому что до их номеров были еще сотни желающих. Итан насвистывал что-то незнакомое, но пронзительное, уложившая ему голову на колени Виктория не то дремала, не то просто держала веки опущенными. Томас, опершийся на ее ноги и одновременно закинувший локоть Дамиано на плечо, играл на ему одному видимых струнах, словно пытался подобрать аккорды для свиста. Дамиано просто сдался… Уткнувшись носом в спутанные черные волосы полусидящего Итана и переплетя с ним пальцы под явно болезненным для них обоих углом, каждые пять минут он вновь и вновь повторял «Отче наш», потому что в голове не было ничего кроме молитвы.       Коридор, ведущий к служебному туалету был пуст — в нем не было ни единого стула, но именно своей пустотой и изолированностью от чужих судеб он и привлек их к себе. Так можно было притвориться, что они просто сидят где-то и пережидают грозу, чтобы, когда Рим умоет теплым потоком, снова вернуться на улицы. А ещё Томаса, как самого приземленного из них, и явно втихаря почитывающего книги по психологии (он, конечно, отнекивался, но все всё знали), посетила гениальная в своей простоте идея — примелькаться. Организаторы телепередачи — не полубоги, рано или поздно им понадобится уборная, а к условно-знакомым отнесутся лучше.       — Итан, можешь еще раз эту мелодию с самого начала? Что-то на языке вертится, не могу схватить, мотает от итальянского к английскому и обратно.       — Вот же вы паршивцы, — Виктория приоткрыла левый глаз, как спавший и разбуженный до обеда дракон, и снова зажмурилась, — надо писать новое именно сейчас, когда даже инструмент расчехлить нельзя?       — Лучше так, чем если эти двое опять пойдут паровозить, — философски изрек Томас, судя по тону мычания тронувший какой-то аккорд с нотой Ля на своей воображаемой гитаре.       Итан снова засвистел откуда-то взятый въедливый мотив. Дамиано вслед за Викторией прикрыл глаза, вслушиваясь. Он точно знал слова этой песни, просто не мог никак вспомнить… Они жили где-то в глубине его сердца. Там точно было что-то такое древнее, с легендами, с птицами, с ныряльщиками за жемчугом, и сотворением мира, нанизанное на нитку повторяющегося куска, как присказки.       Песня в полутемной бетонно-пластиковой коробке, обретя слова, зазвучала непривычно ярко, будто кто-то в эти сумерки запустил солнце. Голос Дамиано заглушил шаги, так что женщину, что остановилась рядом с ними, никто не заметил. Она смотрела на них долго, неотрывно, наморщив свой похожий на кнопку носишко, отчего ее очки в тяжёлой роговой оправе приподнялись выше бровей.       — Псс, ребята, — позвала незнакомка едва слышно, — Номера покажите. Вы же вместе как группа пришли?       — Да… — Томас всполошился первым, и развернул к женщине свой картонный бейджик на веревке, уже зажеванный с одного края.       — Поднимитесь, я на Вас гляну.       Должно быть, они представляли собой жалкое зрелище — мятые и потрепанные несмотря на все старания Итана и его дорожного утюга. От бессмысленного и долгого сидения даже косметика поплыла: у Вик на зубах точно отпечаталась алая помада, а Дамиано внезапно припомнил, что тер глаза, так что он был почти уверен, что сейчас из-за размазанного карандаша для век, выглядит как бухая панда, но все равно как-то инстинктивно двинулся вперед, прикрывая собой всех остальных.       — Юные. Дерзкие. С чем отбираться собирались?       — «Лейла» Эрика Клептона.       — Если среди вас нет случайно нового гитариста из первой десятки списка ста лучших, то не советую. Лейлу мы сегодня уже раз сорок слышали. И не лучшие версии. А вот это вот что было? Не узнаю.       Женщина сделала рукой непонятный невнятный жест, который, должно быть, на телевизионном означал «побыстрее».       — Одна из наших… недописанная правда, — на опережение ответил Томас.       — А дописанные есть?       — Конечно, — кивнул Итан.       «Ой, господи, поживее, старая проботоксенная до состояния каменной маски горгона, » — подумал про себя Дамиано, потому что он совершенно не мог понять, что именно им пытаются сказать. Им что подсказывают? Зачем? Они же не блатные, у них нет никакого покровителя, что может провести их через заднюю дверь. Но что-то сейчас происходило.       — Прекрасно. Хорошенько подумайте, что будете говорить, когда придет время представляться. Помните это шоу, а не межшкольный конкурс талантов.       — Этот мы выиграли… На голову разбили всех, — влезла Виктория, повисая у Дамиано на плече.       Женщина одобрительно кивнула.       — Давайте, и не психуйте, всегда можно попробовать на следующий год.       На следующий год они пробоваться не собирались, победа нужна была им здесь и сейчас. И они ее получили, когда увидели ту же самую горгону, сидящую за столом. Она встретила их какой-то знающей полуулыбкой, которая тут же исчезла, стоило ассистенту включить камеру на запись.       — Расскажите о себе и скажите, что вы собираетесь исполнить? — попросил сидящий мужчина с ярко выраженными залысинами, которые тщетно пытался скрыть. Лицо работника продюсерского центра отражало вселенскую скуку пополам с раздражением, а взгляд от стопки листов со списками конкурсантов он даже не собирался отрывать, несмотря на принесенные гитары и кахон. Кажется, все до них упорно пели а-капелла. Дамиано втянул воздух в легкие…       — Я бард Дамиано, этот некромант — Итан, рядом с ним фейри Томас и валькирия Виктория. Наш квартет называется Måneskin, что в переводе с датского означает лунный свет. Мы — уличные музыканты, которые приехали прямиком с Виа дель Корсо, что в Риме, и в качестве визитки мы привезли одну из своих собственных песен.       Им дали исполнить Chosen целиком, и, когда отзвучал последний аккорд, в комнатушке повисла неприятная, нервная пауза.       — Да, сто процентов. Держите пропуск. Когда выйдете — подойдете к любому волонтеру, вас проводят и расскажут, что делать дальше.       Когда они вывались наружу с каменными лицами, Дамиано бросил взгляд на экран мобильного. Внутри они провели шесть минут, куда дольше, чем большинство… А ощущалось, будто и вовсе вечность.       Блондинистая парочка весь месяц до съёмок сияла как начищенные медные тазы, усиленно репетируя, а вот Итан с каждым днём всё больше напоминал грозовую тучу. Пытаясь разобраться что происходит, Дамиано даже выловил в лабиринте Рима Елену, — единственного человека, который мог знать ответ. Она точно знала, но отказалась говорить, предпочтя вместо этого напустить туману.       — Пойми меня правильно, Дамиано, — сидевшая прямо на полу своей похожей на логово ведьмы квартирки женщина нахмурилась на секунду, смерив его одним из тех материнских взглядов, от которых хочется провалиться сквозь землю, и мотнула головой, — Итан всегда очень долго принимает решения, позволь ему подумать.       Ответ, как и было предсказано, действительно пришел сам, когда еще десять минут назад способный заткнуть за пояс профессионалов Итан, сыграл свою партию даже не спустя рукава, а из рук вон плохо. Не было ничего удивительного, что один из судей, не стесняясь в выражениях тут же поспешил сообщить им, что барабанщик тянет группу вниз.       — Ищите мне замену… вы слышали Аньелли.       — Еще чего! — ткнула Итана в живот Виктория, чтобы уже через мгновение повиснуть на нем как ленивец, — перепсиховал. Бывает. Мы все равно прошли дальше.       Одного пересечения взглядов поверх светлой макушки хватило Дамиано чтобы понять — Итан сделал это нарочно. Он хотел, чтобы их отсеяли. Он не сорвался, перенервничав, как беспечно предположили Вик и Томас, это было холодное и взвешенное решение о саботаже. Нет, это было решение убить их…       — Итан, на пару слов, — давя в себе праведный гнев, попросил Дамиано и, не дожидаясь согласия, потащил Итана за запястье в сторону туалетов. Тот даже не сопротивлялся, лишь смущенно улыбнулся Виктории шутливо буркнувшей, что они бляди, собирающиеся потрахаться в подсобке.       Дамиано проверил каждую из кабинок на отсутствие подслушивающих, прежде чем зажал Итана в углу между раковиной и стеной и прошипел ему на самое ухо: «Я все знаю, Итан!»       — Все?       — Быть может не все, но достаточно, чтобы понять, что ты пытался нас слить. Почему, Итан?       На секунду Дамиано показалось, что Итан выдаст свой коронный встречный вопрос: «Ты хочешь правду или удобную ложь?», но тот лишь как-то загнанно сжался и прикусил нижнюю губу. Потом он потер пальцами переносицу, прикоснулся и помассировал свои виски и только тогда едва слышно произнес: «Мне нельзя привлекать к себе столько внимания. Наша группа — возможно лучшее, что случилось со мной за последнее столетие…но дальше с вами я идти не могу!»       Странное, смешное оправдание, которое внезапно поставило Итана из обычной позиции человека, который знает, что и как сказать, как оборонятся, в заведомо проигрышную ситуацию. Дальше только — бубнить какие-нибудь детские реплики.       — Итан, почему?       — Я…       — Почему ты хочешь нас бросить? Мне еще вчера казалось, что мы хотим одного и того же.       — Я не знаю, чего хочешь ты.       Дамиано медленно поднял правую руку, сжимая ее в кулак перед собственным лицом, почти скуля и стискивая зубы, а потом со всей дури ударил стену рядом с головой Итана. Тот даже не моргнул в испуге, но зато из разбитых костяшек теперь сочилась кровь… Как завороженный Дамиано смотрел как из особо глубокой ссадины робко вытекает алая капля, как она стекает по коже, оставляя тонкий след. Прошло не меньше минуты прежде чем та докатилась до запястья. В голове от боли было блаженно пусто, и повинуясь какому-то странному влечению, в этой пустоте зародившемуся, Дамиано собрал языком все до последнего. Когда он перевел взгляд на все еще молчащего Итана внутри что-то щелкнуло. Все намеки Елены, случайные оговорки, вроде Коста-Рики в семьдесят четвертом, письма Чезаре, фотографии в том числе и с юной Франческой, брошенная в пылу эмоций фраза про Орландо, странные реакции на шутки о вампирах, сегодняшнее признание — все внезапно сложилось, как картинка в калейдоскопе.       — Я не хочу быть Беллой Свон этой истории.       — Боишься?       — Нет, — Дамиано нервно дернул головой в ответ на холодный, непривычный взгляд от Итана, сложившего руки на груди. Он видел такой у него лишь однажды — когда тот защищал Вик, но сейчас Итан выглядел не столько разъяренным до бешенства, сколько обреченным, — Хочу иметь право выбора и хочу, чтобы оно было у тебя тоже. Надеюсь, я не прошу слишком много, потому что я смотрю: ты все уже за всех решил.       — Я могу лишь убраться подальше и не мешать вам троим жить и творить.       — Тебе стоило подумать об этом раньше, до того, как я принял свое. В моей системе ценностей ни одна сцена не стоит нас.       Ни один выход перед аудиторией, ни одна баскетбольная игра и ни один и тестов, что приходилось сдавать, даже близко не разгоняли сердце до того уровня тахикардии, как необходимость самостоятельно сократить расстояние до лица Итана, когда тот не спешил податься навстречу.       Поцелуй ощущался как победа. Маленькая победа на фоне бесконечного количества поражений, на фоне проигранной войны и полной капитуляции. Дамиано в начале пытался вести себя осторожно — вдруг ему показалось, что его примут? Но потом Итан жадно потянулся к его лицу, пальцами зарылся в волосы, а свободной рукой притянул к себе, прижал к груди, легко и непринужденно забрав инициативу себе, словно опытный любовник. Хотя почему словно? Дамиано ни за что бы не поверил в бесконечный целибат. Настойчивые губы, движение языка. Это было уже нельзя назвать поцелуем — это был грозовой шквал, который смел за борт мироздания куда-то в бездну, соприкосновением с которой Итан так пугал. Бездну, в которой было лишь учащённое сердцебиение их обоих, эхо которого можно было различить сквозь тесноту между телами.       — Дамиа, — хриплый шепот отрезвил, будто Дамиано на голову вылили ведро ледяной воды, — скажи, что я правильно тебя понял…       — Расскажи мне все. Сколько тебе лет, как тебя укусили… или это наследственное и…       — Дамиа, — Итан зачем-то еще раз клюнул его в угол рта, во мгновения ока возвращая на место маску смущенного произошедшим подростка, даже губы тронул пальцами, словно поцелуи ему был в новинку. Красивая игра, но теперь Дамиано оказывался на нее вестись, — Это история не для общественного туалета. Не думаешь?       — Дома?       — Дома.       Дома Итан первым делом открыл запрятанным где-то под половицей ключом ящик секретера… В том лежали письма и стопки тетрадей.       — Переписку Чезаре, — Итан пальцами сделал в воздухе кавычки, — ты видел. Альбом, посвещённый семье Рафетти тоже. К сожалению, привычку вести дневники я приобрел лишь к началу века девятнадцатого, а потом сдуру сжег почти пятьдесят лет записей второй его половины… Здесь — он указал на полные до краев ящики, — весь мой уцелевший архив за четыреста с лишком лет жизни. Вытаскивай, что сочтешь интересным, и читай.       — А ты поедешь опять к Елене, — не скрывая горечи в голосе, закончил за него Дамиано, объемы чтения несмотря на утерянные части все равно были пугающими, — почему ты к ней постоянно тянешься?       — Я, — Итан в очередной раз осекся, видимо, боролся с привычкой хронически врать, — Елена была единственной, к кому я достаточно проникся, чтобы впервые за тридцать лет рассказать о себе…       — Ты обратил ее?       — Она отказалась.       — Ты хочешь, чтобы она передумала.       — Хотел. Больше не хочу.       — А чего ты хочешь сейчас?       — Взыскать с тебя покерный долг… Я не задаю тебе этот вопрос сейчас. Но…       Дамиано не дал ему закончить.       — Да.       — Ты ничего не знаешь.       — Да.       — Дамиано.       — Да.       — Дамиано!       — Да.       — Ты можешь умереть!       — И так и так умру.       — Блядь.       — Да. Я не передумаю. Мне нечего терять кроме группы и тебя.       Итан хлопнул дверью у себя за спиной и исчез в улицах Рима быстрее, чем Дамиано успел вскочить и выбежать за ним. Телефон Итана остался на кухонной тумбе. У Елены, как выяснилось тремя сутками позже, он так и не появился.