Красная тинктура

      Подготовка к переезду в лофт для участников Икс-фактора, добравшихся до живых выступлений, откровенно говоря, напоминала Дамиано подготовку к террористическому акту, как ее показывают в фильмах. Он был страшно поражен тем фактом, что, оказывается, найти черный альбумин если на дворе не канун Рождества, приблизительно так же тяжело как найти красители для яиц, если Пасха уже отгремела. То есть никак, никаким образом, а если и можно, то по явно завышенной цене, и под заказ с предоплатой. А если тебе нужно еще и семь пакетов, то продавец и вовсе покрутит пальцем у виска и пошутит про немецкую родню, не способную прожить ни дня без кровяной колбасы. Но забравшись куда-то в самую глубину спальных районов Рима, куда он ни за что не сунулся бы в любой другой день, Дамиано мало того, что умудрился собрать себе целую страницу новых клиенток, правда непонятно зачем, учитывая, что работать ему едва ли удастся в ближайшее время, но и закупился теми вещами, которые вообще не думал себя способным найти. Большая бутылка эфира, пакет серы, что-то, что он просто ткнул в экране среди заметок, выданных ему в качестве списка покупок, не рискуя читать вслух. И шесть градусников, каждый из которых был куплен в отдельной аптеке.       Всю свою добычу он демонстративно выложил перед химичащим что-то в респираторе Итаном, чувствуя себя по меньшей мере пещерным человеком, притащившим своей самочке мамонта. Целиком.       — И я принес пирог с мясом. Пожалуй, уберу пока куда подальше.       — Хорошо… Дами… — Итан поднял на него заплывшие даже в защитных очках глаза, — Или держись поближе к открытому окну или иди еще погуляй. Газ, который сейчас пойдет, токсичен.       — И ты бадяжишь это все без вытяжки в квартире? — закрывая нос и рот воротом, потому что в горле из-за запаха чего-то: не то озона, не то хлора, уже поднимался кашель, возмутился Дамиано.       — А где мне еще это делать?       — Я не про это, а про то, что ты себя угробишь. Что это вообще такое… и зачем тебе ртуть?       Итан отмахнулся и лишь отломал плоскогубцами кончик у первого градусника, чтобы вылить его содержимое в колбу. Смесь в ней мгновенно воспламенилась, заставив их обоих отскочить куда подальше от кухонного стола.       — Блядь… — прошептал Итан, все еще пытаясь удержать выглядывающего у него из-за плеча Дамиано от попытки приблизиться, несмотря на то, что пламя уже потухло — ты купил галинстановый градусник.       — Я что?       — Это теперь в помойку.       — Прости?       — Сам виноват. Надо было попробовать.       — Ты ебанулся? — Дамиано со всей силы ущипнул Итана за бок, тем самым заставив его развернуться к себе лицом, приспустив респиратор на подбородок, — Пробовать ртуть?       — Дамиа, — произнес Итан таким вкрадчивым голосом, что Дамиано уже пожалел о своей ребяческой выходке. Никогда бы не подумал, что из-за желания о ком-то позаботиться можно поставить себя в такое дурацкое положение, — я прекрасно знаю, что ртуть ядовита.       — И?       — Мы сейчас загубили месяц моей работы.       — Прости… я… а…       На секунду Дамиано почудилось, что пол под его ногами шевельнулся, стал потрескивать, вспыхивать искорками, словно там, внизу был ад, а не предыдущий этаж. Но все, что он хотел сказать, осталось запертым где-то в горле, потому что вместо того чтобы ругаться Итан привстал на носки и, сняв с руки защитную перчатку, чтобы убрать мешающие задуманному волосы, поцеловал его в лоб.       — Тогда синтезом тинктуры я займусь после конкурса… а сейчас надо убрать все и не думать даже об этом. А то где-то в ответвлениях от правильного пути прячется несколько видов взрывчатки.       — Итан? Мне помочь?       — Нет. Некоторые вещи надо перелить и загасить прежде чем сливать в канализацию.       Дамиано покорно кивнул и, скинув кроссовки, забрался с ногами в кресло — продолжать бороться с дневниками. Атмосфера в студии несмотря на едкий запах и распахнутую пасть окна была спокойной, что нельзя было сказать про события на страницах. Если честно, ему очень хотелось сначала пристукнуть Елену, за то, что она не просто отказала, а струсила буквально в последний момент, судя по повествованию, сразу после визита к психотерапевту, а потом врезать Итану за то, что он с собой проделал, чтобы стать похожим на подростка: голодовка на грани полного отказа от еды, пачки мочегонного и изнуряющие многокилометровые пробежки, чтобы организм съел не только жир, но и мышцы.       И ведь сработало! Вооружившись жидкими усами, немытыми неделями волосами, начесанной сознательно перхотью и прочими «прелестями» вроде мешковатой одежды и привычки отмалчиваться Итан действительно смог их обмануть. Забитый задрот, который по чистой случайности играет на барабанах. Немного.       Истинное лицо Итана выглядывало из-под маски в трех случаях: когда он говорил об искусстве, когда садился за инструмент и когда флиртовал с кем-то. В остальном Итан сыпался на мелочах, которые Дамиано бы и не заметил, если бы не попал под его очарование. Если бы на одной из первых репетиций не залип на то, как рука его одной сплошной линией, не отрывая черную гелевую ручку ни на секунду от страницы, расчертила на развороте тетради огромный лабиринт, в итоге обернувшийся наброском интерьера студии… Кажется из того хитросплетения он до сих пор не выбрался. Не хотел выбираться.       Закончивший звенеть своими ароматными колбами Итан уселся в кресло напротив, и теперь нервно щёлкал пальцами, что явно доставляло ему боль, он упорно продолжал заламывать каждый сустав. Дамиано поднял на него глаза поверх края тетради, чувствуя, как сердце прыгает в горло — на лице у Итана была странная смесь решимости и вселенской тоски — поэтому он захлопнул дневник и отложил его от себя, понимая, что им грозит очередной очень серьезный разговор.       — Итан?       Итан, уже уплывший в свои мысли, дернулся так, будто ему влепили звонкую пощечину, а не позвали по имени.       — У меня дурное предчувствие.       — Насколько? — не верить в дурное предчувствие Итана у Дамиано не было никаких оснований. Наоборот, Итан уже не раз своим предчувствием вытаскивал их из передряг, вроде полицейских рейдов. Согласно кодексу, музыкантам можно выступать на одном месте лишь два часа подряд — но кто этот кодекс читал целиком? И у кого есть разрешение? Точно не у них.       — Не могу понять… просто. Это будет звучать как бред сумасшедшего. Но я просто чувствую, что что-то произойдет. Плохое.       Итан зарылся пальцами в свои волосы и принялся их заплетать, явно пытаясь себя так успокоить. Сейчас он резко стал тем, за кого обычно себя выдавал, и теперь сидел, ссутулившись, как будто бы из него весь воздух выкачали. Дамиано поджал губы — воображение, никогда не отличавшееся спокойствиям, подкинуло ему целый калейдоскоп картинок, заставивших кровь стынуть в жилах.       Человечество веками генерировало теории заговора: масоны, плоский мир, инопланетяне, но до истины так и не добралось, не заметив, как говорится, в своем глазу целое бревно. Дамиано мог только догадываться был ли Итан настолько небрежен, что слухи ушли в народ, или же он не был единственным, кто создал философский камень и приобщился к бессмертию, но за доказательство существования вампиров, о которых сложили легенды и кучу книг даже и без эликсира бессмертия, кто-то мог бы получить Нобелевскую премию.       Что будет если Итана рассекретят? Если поймут, что он не человек? Это он такой сумасшедший, что тянулся к нему, а нормальные люди поступят совершенно по-другому, если не растерзают в панике сразу на месте, то заберут в какую-нибудь сверхсекретную лабораторию, проживание в которой окажется хуже мгновенной смерти. У Итана даже никакой защиты нет — судя по дневникам, пусть и читанным фрагментарно, у Дамиано создалось впечатление что «вампирский клан» представлял собой кучку особей, что-то вроде дальних родственников, которые вроде и рады друг друга видеть при встрече, но не особо. И судя все по тем же дневникам — в живых к началу двадцать первого века остался лишь сам Итан, он же Эдгар, он же Чезаре… Дамиано твердо решил даже не пытаться выяснить настоящее имя.       — У тебя осталась доза, что ты готовил для Елены? Можешь поставить мне сейчас, чтобы если что-то пойдет по сценарию, где все плохо, я пошел на дно вместе с тобой? — решив брать быка за рога, спросил он, когда тишина стала совсем уже невыносимой, в конце концов тактичность никогда не была его коньком. Дамиано, сколько себя помнил, всегда бессовестно пользовался своей внешностью, сначала чистого ангела, потом, осознав, что очаровательным дьяволятам прощается если не все, то больше, чем остальным, немного переквалифицировался. Ему и на самом деле прощали больше, чем остальным.       Вот и сейчас Итан, вместо того, чтобы вспылить, вдруг усмехнулся и на скулах его Дамиано с удивлением увидел нервный румянец. «Надо же!» — только и успел он подумать, а Итан уже рылся в глубине секретера. Склянка, что он достал откуда-то (не иначе чем из очередного потайного отделения) была пыльной, маленькой и потертой, внутри нее находилось что-то густое и по цвету напоминающее кровь…       Выросший на кинематографе, всегда немного приукрашивающем реальность, Дамиано почему-то думал, что красная тинктура будет радиоактивно светиться, или хотя бы переливаться всеми цветами радуги, но она выглядела как что-то маслянистое и прогорклое. Итан бережно обтер склянку намоченным углом полотенца и взболтал.       — Поразительно, но в полном порядке. Ты уверен в своем решении?       — В общем да, — сказал Дамиано, едва двигая застывшими от страха губами, — Вполне.       Его трясло, ноги, когда он вслед за Итаном поднялся с кресла, подкосились, а нос пока он шел до кухонного стола плотно заложило, в ушах стоял непонятный звон, но закатывая левый рукав Дамиано, конечно, внешне старался не подавать виду.       — Не пори горячку.       Слова Итана на секунду отрезвили его, это больше не походило на иллюзию, не походило даже на затянувшийся розыгрыш. Это было предостережение. Если Итан ломал комедию, то самое время было сказать. Но Итан молчал… молчал пока искал многоразовые шприцы, пока отмерял тридцать минут, требующиеся на то, чтобы правильно прокипятить иглу, пока искал водку среди своих запасов, и молчал, когда примерялся можно ли пережать руку резиновой перчаткой.       Наблюдая за всем этим Дамиано невольно хрюкнул. А ведь была права его мама, когда в пылу одной из давних ссор заявила, что он, бросив спорт, покатится по наклонной и рано или поздно такими темпами обнаружит себя в чьей-нибудь квартире ширяющимся чем-то, что из бытовой химии намешали его новые друзья. Хотя контекст вышел совершенно иной, параллели все же прослеживались, да и студия вписывалась в образ наркопритона: матрас на полу, пошарпанная мебель, сомнительные колбы и мерзкий запах отравы.       Итан поднял брови в недоумении.       — Нервное, — поспешил оправдаться Дамиано. Рассказывать свои мысли не хотелось, потому что они продолжали беспорядочно вертеться в потяжелевшей голове, не находя для себя ни места, ни внимания. Итан понял и вместо пустых разговоров плотным узлом завязал над подставленным локтем импровизированный жгут.       — Поработай кулаком, разогрей вену, пока я вожусь со шприцем.       Дамиано уставился в потолок и стал сжимать и разжимать пальцы.       Отработанным жестом старого врача Итан втянул из склянки полный шприц, чуть надавил на поршень, выдавливая воздух. Усевшись на соседнюю табуретку, обработал место будущего укола ваткой, смоченной алкоголем и, надавив большим пальцем, стянул кожу набок.       — Дамиа?       Последний шанс отказаться. Дамиано, все еще отвернувшись, облизал пересохшие губы. От привкуса во рту, какого-то приторного сладковатого, но совершенно не имеющего возможности быть не порождением больной фантазии, страшно хотелось проблеваться.       — Вперед.       Вхождение иглы в вену оказалось почти безболезненным, только по руке вдоль кровотока будто побежал могильный холод, через грудную клетку, вверх по шее, вниз через живот… Дамиано тихо застонал сквозь зубы, сгибая локоть, чтобы не осталось синяка.       — И что теперь?       Итан коротко прижался к его губам своими.       — Борись за свою жизнь изо всех сил.       Дамиано лишь удивленно кивнул головой… Уж его-то желание жить было ничем не перешибить. Но у тинктуры было свое мнение на этот счет, уже к вечеру она обеспечила ему первый приступ возвратной лихорадки. Температура подскочила до тридцати девяти, его скрутило адской болью и боль эта ненавязчиво расползалась от сердца по грудной клетке, отзываясь огненными вспышками на каждый новых вдох, настолько сильными, что хотелось прекратить дышать.