Красная тинктура

      Он ненавидит своих согруппников. К этому неутешительному выводу Томас пришел меньше чем через сутки проживания с ними в одном замкнутом пространстве. Он ненавидит Викторию, которая в первые же десять минут затеяла склоку из-за комнаты, ненавидит Итана и Дамиано, вставших на ее сторону и себя тоже, потому что, выбирая между миром со всеми и миром в группе он выбрал группу. Но он не считал их правыми… И где-то на самом донышке души, под слоями «заботься о ближнем своем» и «девушкам надо уступать» ему оказалось плевать на то, что они не правы, но достать это чувство на поверхность у него не получалось — подступы к нему были перекрыты стыдом и смущением.       Теперь из-за этого бурления эмоций Томас совершенно не мог заснуть, а вовсе не потому что у него колотилось сердце и в мысли лезло столько всего, что лучше было ничего из этого не рассказывать. Он чувствовал себя щепкой, подхваченной водоворотом, не способной сопротивляться бурной стихии, и он кружился, кружился … все глубже, все ниже… все дальше в пучину, на дно, подальше от нормального мира. Их показывают по телевидению по одному из центральных каналов, они играют музыку.       Томас перекатился на другой бок, лицом к стене. Подушка быстро нагревалась под воспаленной головой, и он беспрестанно ее переворачивал. Одеяло душило, как отвергнутая любовница (спасибо, Дамиано, удружил метафорой в приступе очередной клоунады), а полутьма в сочетании со знанием, что в комнате натыканы камеры, безмерно раздражала.       Вспыхнул чей-то экран телефона. Дамиано. Помяни чёрта.       — Итан? Ит?       — У? — с верхней полки двухъярусной кровати раздался сдавленный голос. Создавалось впечатление что спать в любых условиях может лишь Виктория — она отчетливо хрюкающе-свистяще посапывала.       — Спишь?       — Дурацкий вопрос.       — Хочешь ко мне?       — Если ты ляжешь к стенке.       Судя по начавшейся возне, Дамиано с выдвинутыми требованиями согласился. Томас слышал, как Итан вместо того, чтобы спуститься по поскрипывающей лестнице вниз как-то едва слышно спрыгнул — лишь его босые пятки ударились о пол, как Дамиано сдвигался и настаивал, что им двоим не нужно второе одеяло — все рано кровать узкая, как Итан подпихивал свою подушку так, чтобы она не сваливалась с края, как шуршал постельным бельем и как страдальчески крякнула кровать, не ожидавшая такой нагрузки, когда он все же лег.       Раздался звук поцелуя.       — Господи, какой ты горячий.       — Итан, — смущенно пробормотал Дамиано.       Томас чувствовал, как у него разгораются факелом уши и щёки, он не планировал подслушивать даже часть беседы, особенно с теми нотами, которые теперь закрадывались в диалог. Но куда ему было деваться? Разве что небеса смилостивятся над ним, прежде времени начнут Армагеддон, и тогда земля разверзнет уста свои и поглотит этих двух идиотов. Может стоило вспугнуть их как-нибудь?       Томас уже почти собрался с духом, чтобы демонстративно громко перевернуться, когда услышал, что Итан шумно выдохнул, и звук этот был похож на стон как брат-близнец. А потом все затихло. Никто не двигался. Прошла минута, за ней другая. Едва слышное шуршание возобновилось, и Дамиано звонко ударился обо что-то, зашипев, как обиженный кот.       Томас закатил глаза. Даже променяв сиськи на что-то, что было у Итана (на член, Дамиано променял сиськи на член — Томас не столько с ужасом, сколько с полным недоумением почему был вынужден констатировать этот факт) Дамиано все равно оставался Дамиано — человеком способным убиться в комнате, обитой ватой.       — Тише, не разбуди остальных.       — Угу…       И снова длинная, мучительная пауза. Томас почти было решил, что может уже шевельнуться, как Итан подал голос.       — Ты не мог бы?       Дамиано сделал неглубокий, но прерывистый вдох, будто вынырнул из дремоты.       — Что?       — Ты знаешь. Это…       — Ты хочешь, чтобы я…       — Да.       — Совсем чокнулся.       — Заметь, не я просил тебя перебраться.       — У нас обычно как-то это само по себе выходило…       — Если ты не хочешь — просто скажи. Я не обижусь.       — Я хочу. Но как-то не с руки.       — Пожалуйста. Мне правда нравится, когда ты…       — Хорошо-хорошо, не разводи жидко. Но ты же понимаешь, что я хотел бы получить то же самое в ответ?       — Конечно.       — Тогда на спину ляг, — тела снова пришли в движение, — Так?       — Чуть крепче.       — Так?       — Да. О-о-ох… сильнее.       — Неужели тебе действительно так нравится?       — Должны же у меня быть дурные привычки…к-кроме сигарет.       — Люблю твои дурные привычки.       — Это какие?       — Вот все тебе расскажи. А ты развесишь уши и зазнаешься.       — Я?       — Ну не я же.       — Ну да, твоему эго уже расти дальше некуда.       — Это называется уверенностью в себе… Блядь, Итан, у тебя не руки, а наждачка.       Пружины кровати захрипели, а Итан недовольно засопел, будто его придавили чем-то очень тяжелым, раздалось шварканье по полу запихнутого под кровать чемодана, звук расстегиваемой молнии. Щелчок, будто раскрылась какая-то крышка, а затем липкое чавканье, похоже что-то выдавливали.       — Что это? — спросил Итан, — Пахнет странно.       — Крем для рук. Свою то мне дашь?       На смену шуршанию пришли какие-то ритмичные звуки. Если Томас еще сомневался минуту назад, то сейчас он совершенно точно был уверен, что в жалких метре-полутора от него его друзья активно и бессовестно дрочат друг другу под покровом темноты. Жизнь не готовила его к такому! А эти двое с размаха нанесли ему тяжкую психическую травму, которая теперь будет преследовать его до скончания веков! И лет через десять ему придется пойти к психотерапевту, что пропишет ему какой-нибудь Бензедрин, от которого он сторчится, попав в клуб подохших в двадцать семь, лежать на кушетке и ныть, что причина почему он меняет девушек каждую ночь заключается в том, что он жуткий гомофоб, который всячески пытается откреститься от своих коллег по группе, свидетелем секса которых он стал в свои шестнадцать!       Томас уткнулся носом в подушку, позволяя себе прыснуть. Все движение внизу тут же прекратилось.       — Ит, ты это слышал?       — Это Томас всхрапнул… успокойся.       — Уверен?       — Да.       Сбивчивый шепот перемежался с отчетливым постаныванием Дамиано еще минут пять и лишь после этого все затихло. Повертевшись в неудобной постели еще с час, и ощущая себя курой-гриль из-за духоты под потолком, Томас все же смог провалиться в некое подобие сна, только чтобы быть бессовестно разбуженным Викторией, чесавшей его под коленом.       — Ты только глянь на них! — со странной смесью раздражения с восхищением, прошипела она. Томас с трудом разлепил глаза и свесился с кровати. Дамиано и Итан спали в обнимку на узкой кровати, и выглядело сплетение их тел прямо как кадр из какого-то фильма, если не считать куля сброшенного на пол второго одеяла. Дамиано устроил голову прямо на груди Итана так, чтобы иметь возможность плотно и как будто даже болезненно обнять его руками и ногами, словно какой-то осьминог. Итан же пропихнувший одну руку ему под шею, а вторую уложивший на спину неприкрыто наслаждался придавливающим его весом и не беспокоился то том, что чужие волосы утыкаются ему прямо в нос.       — Скажи мне, что ты уже сняла это, — хриплым со сна голосом спросил Томас.       — Конечно, такой компромат! Даже с трёх ракурсов.       — Надо их будить. Чем раньше начнем репетицию, тем лучше.       — Погодь, не слезай… я хочу их напугать.       После того что творилось ночью, Томас был согласен на любую месть, даже если никто никогда не узнает почему он дал свое добро. Вик шустро что-то искала в телефоне, а потом комната огласилась громким нечеловеческими воплем. Буквально нечеловеческим — кричал бобер.       То, что произошло дальше по мнению Томаса не укладывалось никаким образом в привычный образ Итана. За долю секунды он спихнул с себя Дамиано, каким-то варварским жестом закрывая его, еще ничего не сообразившего, собою как щитом, и уселся в кровати, держа в руке вытащенный из-под подушки нож. Весь вид Итана, несмотря на то, что он тяжело дышал, говорил о том, что он готов биться с объявившейся угрозой насмерть. Совершенно дикий вид.       — Очень смешно… — выдал Итан после затянувшегося молчания, взмахнул рукой, привычным и легким жестом складывая нож-бабочку обратно и следом убирая с лица волосы, выпавшие за ночь из кос. Пришедший в себя Дамиано уже покрывал Викторию трехэтажным матом и грозился прикончить ее самым извращенным способом, если только Итан его выпустит из-за своей спины, но конец гневной тирады потонул в грохоте. Привлеченные и перепуганные шумом соседи рванули в комнату, и поставленная «ловушка» на не запирающейся двери сработала, создав еще больше шума: металлическая кружка, наполненная гайками (Итан притащил с их с собой!), что висела на ручке повалилась на пол, и на посягнувшего на частную территорию опрокинулась бутылка с водой.       — Какого хера! Что у вас стряслось?       — Будильник!       Получив связный и вполне убедительный ответ, мокрая как ондатра, жертва собственного любопытства поспешила удалиться куда подальше — сушиться. Виктория бухнулась обратно на свою кровать и подтянула к себе босые ноги.       — Надеюсь, вы трое понимаете, что мы вступили в зону войны и все люди за дверью — наши враги. Наша задача выиграть. Мы уже начали их деморализовывать, отвоевав это место… Чем более нервными будут они — тем больше шансов, что они накосячат на выступлении. Я понятно говорю, мальчики?       Томас активно закивал. Виктория явно была настроена серьезно и собиралась выгрызть победу, несмотря на то, что сладкая парочка определенно была немного удивлена тем какой оборот принимает разговор, да и он тоже не был готов мутить воду.       — Как капитан этого судна даю добро на любые зверства, которые придут вам в голову. Главное — чтобы это было естественно и они не поняли, что это все продумано. Публичные проявления чувств туда же. Если вы двое…       Виктория крайне выразительно ткнула пальцем во все еще не способных друг от друга оторваться Дамиано и Итана.       — … Не собираетесь сидеть в шкафу — сделайте так, чтоб от вашего несидения там было некомфортно как можно большему количеству людей. Мы с Томми, думаю, тоже сможем Вам подыграть… Да, Тони?       — Да, — чувствуя какой-то невероятный подвох в предложенном плане, Томас все же согласился. Спорить с Вик — все равно что сражаться с разъяренным чихуахуа. Вместо того чтобы вступать в настоящую схватку, она поднырнёт под пузо и укусит за самое ценное без предупреждения. Вспоминая свой единственный неудачный выход с соседской полуторакилограммовой собакой, вцепившейся в яйца мастиффу в первые же десять минут прогулки, Томас втихую положил себе руку на член — проверить не отпал ли он после всех ночных приключений. На месте, все было на месте.       — Хорошо, мы тебя поняли, — ответил за всех Итан, как-то неуклюже вставая и принимаясь поспешно одеваться. Он, очевидно, не желал, чтобы принт на его трусах в виде горящих пламенем мультяшно-антропоморфных перцев чили в солнечных очках стал достоянием общественности, но все всё равно всё увидели.       — А ты чего расселся? — последовавшая примеру Итана Виктория уже натянула джинсы и, подкинув со стула нужные вещи Тому, решившему слезть уже одетым, теперь сверлила взглядом Дамиано. Тот не стремился выбираться из-под одеяла.       — Я…эм… — Дамиано начал покрываться красными пятнами, — я вас догоню.       — Заснешь еще! Поднимай задницу.       — Я сказал — догоню…       Итан, хитро прищурившись, запустил руку куда-то в изножье кровати и выудил оттуда мятые и перекрученные трусы, чтобы с каменным лицом протянуть их владельцу.       — Проблема в этом?       — Ну спасибо, удружил… — процедил сквозь зубы Дамиано.       — Шлюхи. Две штуки. К вам обращаюсь. Я сказала доводить их, а не нас с Томасом…       Чего Томас не ожидал, так это того, что к Виктории действительно прислушаются. Потребовалось меньше недели, чтобы все их коллеги по проекту стали шарахаться от Итана и Дамиано. Особенно пугали утренние коктейли: один пил разбавленную молоком сухую кровь, оставляя свои пакеты у всех на виду, другой размешивал что-то белое из жестянки без этикетки на яблочном уксусе и меде, заправляя все сверху шпинатом.       Зрелище было жуткое, а эти еще и своими стаканами демонстративно чокались, при этом хихикая будто маньяки, что ночью выпотрошили кого-то. Кажется, они напугали даже съемочную бригаду, потому что они тоже пытались разделаться с шумными детьми с первого дубля. Что радовало в сложившейся ситуации Томаса, так это то, что Вик теперь практически от него почти ни на шаг не отходила — липла и висела, а еще время от времени будто в порыве эмоций, а на деле дождавшись, что кто-то из чужих на них смотрел, то громко чмокала в щеку, то усаживалась к нему на колени. Это напоминало извращенную пытку… но какую же приятную. Ненавидеть зажимающих друг друга по углам при каждом удобном случае двух других членов боевого отряда это совершенно не мешало.