Красная тинктура

      В какой-то момент Итан просто перестал удивляться тому, что Дамиано мог и находил себе приключения даже тогда, когда ничто не предвещало и мизерную возможность возникновения истории, годной для того, чтобы стать основой одного из скетчей «Saturday Night Live». Но то, что он перестал удивляться, вовсе не означало, что он мог перестать закатывать глаза, взывать к голосу разума или желать время от времени провалиться сквозь землю.       Тату-салон, в который пришлось сопровождать Дамиано, был на порядок приличней того сомнительного места в Милане, где в свое время они обзавелись парными птицами. Внутри помещения оказалось прохладно и светло, чуть чадил цитрусовым паром освежитель воздуха, а кресла в количестве пяти штук не напоминали пыточные и казались удобными. Мастер же — тощий и длинный африканец, с тучей мелких, похожих на фузилли, жёлтых от обесцвечивания кудряшек — не напоминал собой мясника. Тем не менее, услышав, что его клиент привел с собой моральную поддержку, он как-то удивлённо уставился на них двоих. Долгие несколько мгновений в глазах мужчины отражалась активная умственная работа, а потом он, заметив не особо и скрываемых стрижей, молча протянул Итану увесистый каталог местных эскизов и кивнул в сторону деревянного кресла. Следом он развернулся к Дамиано.       — Давайте еще раз все обсудим. Администратор передал мне, что задача — закрыть шрам внизу живота, я правильно понимаю?       — Не столько закрыть, — Дамиано запустил ладонь в волосы на затылке, — Его не шибко видно, так что я хочу, наоборот, себе напоминание побольше. Но на самом деле шрамов два. Второй на бедре, но начать я хочу с верхнего.       — То есть татуировки еще будут.       — И есть. Три штуки. Птица любви и свободы, — Дамиано развернул к татуировщику внутреннюю сторону правого запястья, — Мы с Итаном били их как парные, но у него контур ровный, а у меня вышло будто это пятилетки рисунок.       — Ты дёргался и орал так, будто тебя раскалённым железом прижигали, — Итан, заслышав свое имя, поднял голову от альбома. Рисунки на страницах ему не нравились — те были слишком примитивными и этническими, про неправильную светотень он даже начинать нудеть не собирался, но собирался всячески воспрепятствовать появлению у Дамиано да хотя бы вот этой русалки, усевшейся на якорь так, будто это был рыбий дилдо. Дамиано показал ему средний палец, а следом как ни в чем не бывало продолжил, задирая футболку и отодвигая вниз пояс джинсов.       — Вот эти крылья и ещё рукописная надпись на заду, все сделаны Eternal Ink, так что можно сразу бить, без теста на аллергию, но хотелось бы плюс минус выдержать намечающейся общий стиль.       — Пока все выглядит довольно разрозненно, — вполне справедливо отметил мастер, — Есть что-то в голове?       — Что-то кратное трем. Я думал о трех поцелуях. Опечатки губ, но только не идеально одинаковые под копирку, а чуть разные, чтобы выглядело как… след от помады, но только черной.       — Поцелуи всегда надо делать в натуральную величину, иначе выглядят комично. А у нас только сантиметров двенадцать кожи, если поместить три, то расположатся они очень плотно, если не внахлест, и уже в шаге или двух все будет выглядеть единым пятном неухоженных волос, а не татуировкой.       — Насколько плохо?       — Ужасно. Могу перевести на кальку — приложите.       Дамиано замотал головой, а Итан поспешил закрыть лицо альбомом. Мастер не говорил пока ничего нового. Они свели целый тюбик черной помады, пытаясь рассчитать, как должна выглядеть татуировка, но у них совершенно ничего не вышло. Итан полагал, что причина крылась в том, что они бесконечно отвлекались, но, видимо, нет.       — А какие альтернативы?       — Вообще обычно набивают цельный рисунок или надпись. С учетом желания вместить поцелуи — могу предложить набить их через смайлики. На письме часто ставят три икса, когда хотят кого-то поцеловать. Их можно будет отмасштабировать до нужного размера.       — Итан? — крутанувшись на стуле так, что ноги пришлось перебрасывать через спинку, Дамиано повернулся к Итану, — По-моему звучит круто. Особенно зная то, что тремя иксами еще и жесткую порнографию обозначают.       — Это твое тело… я здесь для того чтобы, если что, отговорить от целого рукава или хуя на лице и подержать за ручку.       — Как благородно с твоей стороны!       Итан, заразившись этим странным, беспричинным весельем, и совершенно не задумываясь о том, как по-детски это выглядит со стороны, из вредности показал ему язык, чтобы вновь отгородиться совершено бестолковой книгой эскизов.       — Тогда давайте сделаем это… А шрифт?       — Бери с засечками, чтоб разметкой не выглядело, — из-за страниц выдал Итан.       Дамиано только смотрел на него щенячьими глазами, позволяя буквально по миллиметру высчитывать куда именно должны прийтись буквы, чтобы их точно было видно целиком в случае появления в гардеробе определенного рода брюк и совершенно смущающее прикладывал их сцепленные руки к своему сердцу, пока мастер колдовал над рисунком.       — Мы выложим у себя фото? — спросила администратор, пока разбиралась с кассой и выкладывала ряд брошюрок по правильному уходу. Дамиано кивнул, сцапывая макулатуру с высокой стойки.       — Конечно. Тегните только. Еще раз спасибо.       Он развернулся на пятках и выскочил наружу — к Итану, сверлившему витрину соседнего книжного магазина взглядом. Конструкция из разлетающихся, будто бабочки, открыток казалась глупой и притянутой за уши, но рассмотреть ее все равно хотелось.       — Что-то углядел? Хочешь зайти?        Итан в ответ клюнул его в щеку.       — Нет… просто разглядываю. До поезда еще часа четыре.       — Тогда пойдем поедим и поедем.       — Я не голоден…       Дамиано, несмотря на жуткие синяки под глазами буквально кипел энергией.       — Пицца? Паста? Суши? Том Ям? Чем черт не шутит, хинкали?       — Ты про эту еду, — Итан с трудом вынырнул из своих мыслей, — Ты сегодня настрадался, так что выбираешь ты.       — Хочу мяса… — смеясь, и бессовестно пользуясь совершенной пустотой улицы, Дамиано попытался залезть к нему ладонями под футболку, — вот этот кусок подойдет.       Итан даже не думал сопротивляться, только раскинул руки шире, давая доступ, и Дамиано тут же потерял к нему всякий интерес и притворно надулся.       — Ты должен был визжать и кричать: «Боюсь! Боюсь! Перестань! Не надо щекотать!», а ты!       — Ты ведешь себя как ребенок!       — Тебе нравится, а еще… — он поманил Итана к себе, давая понять, что собирается сказать только на ухо, — тебя штырит с идеи того, что меня надо всему учить: от правил охоты на людей до того, как именно надо трахаться.       Склонившийся ближе Итан шарахнулся от Дамиано в не таком уж притворном ужасе, чувствуя, как стремительно краснеют его уши.       — Идем. А то поезд в Милан ни нас голодных, ни нас сытых ждать не будет. Как думаешь бешеные зяблики уже разнесли весь дом, или только половинку?       — Зяблики? — удивился Дамиано, — Почему зяблики?       — По той же причине, что и мы — стрижи. Захотелось.       Маленькая коммуна Гарласко, куда их отправили в ссылку записывать альбом — подальше от искушений разгульного столичного Рима и полусвета Милана, — встретила их рядом кривых и покоцанных спящих домов, которые утопая в зелени, будто бы держались из последних сил. Темные глазницы окон смотрели тоскливо, а выщербленная дорога делила эту почти что деревню на две неравные части.       Вывалившись из пригородного автобуса, они теперь вдвоем с Дамиано брели вдоль нее, глотая сухую пыль, в поисках как им было сказано — глухих ворот, которые, как и обещано были не заперты — зато нещадно скрипели калиткой. Свет во внутреннем дворе не горел, да и тишина была какой-то зловещей. Было странно, что Виктория и Томас (и кто-то из взрослых, если честно Итан не запомнил кто еще кроме Марты будет их сторожить) уже спали.       Неуверенно поднявшись на широкое крыльцо, они застыли в ожидании, но сколько не прислушивались — дом казался пустующим.       Дамиано зябко передернул плечами.       — И чего ждем? — полушепотом обругал он их обоих за ненужную медлительность и надавил на латунную ручку. Небольшое усилие и из распахнувшейся двери пахнуло сыростью и спертым воздухом плохо обжитого дома.       Итан, следуя уже за переступившим порог Дамиано включил фонарик на телефоне: небольшой холл, лестница, ведущая на второй этаж, обклеенные полосатыми обоями стены, парочка икеевских картин, галошница с излюбленными кедами Виктории, ваза на этажерке.       — Эй, живые есть? — прокричал Дамиано, но ответа не последовало, — А дохлые?       Где-то на втором этаже что-то плюхнулось, а следом раздался топот босых ног. Виктория с лестницы практически скатилась, чтобы повиснуть одновременно на обоих прибывших.       — Явились! — завизжала она почти как выпрыгнувший из воды дельфин. Таким дельфином она и выглядела — наспех завернутая только в полотенце, которое стремительно пыталось с нее съехать, но Викторию такие мелочи совершенно не интересовали, — Что набили, показывайте!       Итан указал пальцем на Дамиано, тут же открещиваясь вероятности появления у него еще одной татуировки. Тот, как эксгибиционист — рецидивист тут же потянулся к ремню, чтобы расстегнуть пряжку.       — А Тони где?       — Где-то… я ему в няньки не нанималась, — прошипела сквозь зубы Виктория, и то было совершенно не похоже на нее, в любой другой день души в Томасе не чающей.       — Что у Вас случилось? — практически хором спросили они у нее. Виктория прыснула.       — Господи, меня от Вас двоих тошнит уже. Ткни и глиттер посыплется.       — Это не ответ на вопрос, — справедливо напомнил ей, старательно пытающейся сменить тему, Итан.       На счастье, Томас выплыл из двери, меланхолично жуя кусок остывшей пиццы. На обычного себя он не особо походил. Этот господин в слишком коротких пижамных полосатых штанах был все еще длинным, костляво-тощим, сутулым как цапля, но мрачного вида, с взъерошенными, падающими на лоб волосами, отбрасывающими на его лицо жутковатые тени.       — Привет. Поцапались мы.       — Передайте Томасу, что озвучивать очевидные вещи могут только глупцы.       — Видите, — развел тот руками, — Она решила, что не будет со мной разговаривать. Как будто мне ее сплетни о знаменитостях не осточертели. Развод Бранджелины уж точно.       Итан тронул Дамиано за плечо, привлекая его внимание. На молчаливую беседу ушла лишь пара секунд, потом тот прижал свой лоб к его, и они подхватили своих согруппников, чтобы растащить их в разные стороны. Дамиано повел Викторию под локоть куда-то на второй этаж, Итан же затолкал Томаса на уже умудрившуюся оказаться захламленной кухню.       — Итак, — он развернул стул спиной вперед и уселся на него верхом, указывая внезапно показавшемуся ему напуганным другу на соседний, — Утром, когда мы звонили вам двоим, все было отлично. Что произошло?       Томас поставил локти на стол, зарываясь жирными пальцами в светлые волосы и ладонями массируя виски.       — Это очень сложно объяснить.       Итан прищурился, испытывая того взглядом на прочность, за многие годы он давно приобрел навык проведения очной ставки и допроса с пристрастием. Все свои внутренние переживания, в первую очередь, следовало отложить и задавать вопросы холодно, как дальний родственник. А главное — нужно было выгнать из головы мысль, что внезапно устоявшийся мир вот-вот грозился разрушиться как карточный домик, как замок из песка. Итан конечно знал, что жизнь это нечто такое зыбкое, сыпучее, непостоянное, шаткое, но произошедшее почти выбило его из колеи. Он прагматик, педант и логик, у него всю жизнь все по полочкам: в голове стройный ряд мыслей, одежда сложена и разложена по цветам, а книги — по как в хорошей библиотеке — по тематике и алфавиту. И сейчас из с трудом, но четко продуманной структурированной системы жизни и плана на ближайшие лет двадцать пытался выпасть один важный элемент, один из камней фундамента — нерушимость дружбы между Томасом и Викторией.       — Ты попробуй. Мы с Дами не сможем вас двоих примирить, если не будем знать в чем дело.       — А если я не хочу с ней мириться?       — Хочешь. Иначе бы тебя тут уже не было.       — Тут есть комната с двуспальной кроватью, Винни шлея под хвост попала, и она предлагала нам вдвоем ее занять, чтобы вам с Дамиано не досталась. Я отказался в этом участвовать. Не знаю что там у нее в голове, но она сначала начала говорить, что лезть ко мне не будет, а потом, когда я припомнил ей, что она очень беспокойно спит — обиделась. Слово за слово и теперь Виктория со мной не разговаривает.       — Ну и шляпа ты полосатая!       — И ты туда же?       — Я? Нет, просто не знаю почему ты… — Итан скосил глаза на нахохлившегося товарища, — Хотя не важно, я знаю почему. У тебя есть идеи для какой-нибудь мелодии?       — К чему ты спрашиваешь?       — Встаешь в пять утра, идешь с акустической гитарой к ней под дверь и играешь. Она на тебя наорет, ты скажешь ей, что не ладится… И все. Пакуй и увози в диснеевский замок нашу дракона-принцессу.       — И все?       — И все. У Виктории, как и у тебя музыка течет по венам. Если она не среагирует на гитару — группу можно хоронить и ставить гранитный памятник.       — Всегда можно заменить кого-то, я могу уйти. Знаешь, не бывает незаменимых людей.       Томаса явно тянуло на пессимизм, он выудил из полупустой коробки еще один кусок пиццы и принялся его заглатывать, почти не жуя.       — Музыка не имеет смысла, если это не мы четверо.       Итан поднялся, завидев в дверях Дамиано и маячащую у него за спиной Вик.       — Ну что?       — Мы предлагаем перемирие.       Итан хоть и выдохнул самую малость от слов Дамиано, но всё же не обольщался и не тешил себя ложными надеждами на то, что склоки так легко будут решаться и дальше. Томас и Виктория явно не комнату не поделили, но найти причину было сейчас совершенно невозможно. Точнее на это не было ни сил, ни времени. Да и влезать в чужие души по локоть Итану совершенно не хотелось, в душах вчерашних подростков, как оказалось в случае Дамиано тоже можно было утонуть, пусть он и шутил, что у него в глубину — кухонная раковина.