Красная тинктура

      Виктория решительно надавила на дверную ручку и потянула ту на себя, чтобы войти в спальню, что в лондонской квартире занимали Дамиано и Итан. Комната была размером с чулан — а ее располагавшееся прямо над тахтой узкое окно, заклеенное уже кое-где облезшей пленкой под витраж, выходило на окно соседей. К вящему ужасу расстояние между домами было таково, что, немного рискнув, можно было переступить с подоконника на подоконник. В квартире было еще две пустующие спальни: одна, что по изначальному плану была занята Лео, вторая так и вовсе пустовала с первого же дня, ибо была предназначена была для отвода глаз фанатам с замашками сталкеров. Обе они, определённо, были лучше этой, но стрижи как свили тут своё любовное гнёздышко, так и отказывались перебираться, вероятно потому, что думали, что отсюда звуки их пеан не были особо слышны. Великое заблуждение.       Чуть громче, чуть тише, и в основном голосом Дамиано, способным не только перекрывать гул толпы, но проникать сквозь стены, но стрижей было слышно всегда. Технически, несмотря на привычку отзываться на выданное прозвище, никто из них не называл себя так, сами они использовали какое-то пафосное слово мартлеты.       Виктория как-то рискнула спросить смеха ради откуда оно взялось и что вообще значит. Итан пустился в длинное объяснение. Виктория запомнила лишь то, что мартлетами давным-давно называли и ласточек, и стрижей. Это раз. Мартлеты часто были на гербах четвертых сыновей (Итан вроде и был четвертым), что не наследовали состояние, не шли автоматически в духовенство или армию, и вынуждены были пробиваться по жизни своим трудом и талантами. Это два. И три — эти птицы ввиду того, что им приписывали отсутствие ног и невозможность сесть на землю, часто использовались как символы постоянного поиска знаний и приключений, беззаветного рыцарского служения вдали от родного дома. Дамиано, тоже слышавший эту лекцию, закатил глаза и заявил, что ему просто захотелось парную татуировку с Итаном, и раз тот в моменты задумчивости рисовал на своих руках птиц, то выбор был очевиден, и нечего тут выдумывать рациональное объяснение, когда надо лишь честно признаться, что «захотелось левой пятке».       Эту сцену можно было использовать в качестве хрестоматийной иллюстрации, что собой представляла сладкая парочка: совершенно разные люди, которые почему-то искали счастья в объятьях друг друга и нашли настолько, что теперь не могли разлепиться. Виктория хмыкнула, задвигая верхний ящик прикроватной тумбы — пусто.       Вышла она тут пару дней назад из своей комнаты в половину третьего утра попить кипяточку. Эти опять не спали — из-под двери в коридор пробивался свет, ложась четким вытянутым пятном на пол. И бес попутал прислушаться…       — Н-н-н, — долетело едва слышно, — глубже.       — Так?       — Ммм. Почти. Уф-ф. Сильнее.       — Мы сломаем кровать.       — Ну, Итан!       В комнате что-то скрипнуло и: «О боже, Итан!» последовавшее за скрипом имело совсем другую тональность.       — Лучше?       — Да-а-фф. Блядь, я так на раз-два кончу.       — Ах-х-х… Разве это плохо?       — Мне с-с-лишком нравится, когда тво-о-ой…член у меня в заднице. Не с-с-слезал бы.       — Это довольно п-приятно, не так ли?       — Аууу! Сделай так еще раз.       — Вот так?       — М-м-м-хм-м…       Кролики и то менее озабоченные, чем эти двое. Во втором ящике тоже было пусто — из интересного там лежали только завернутые в полиэтиленовый пакет анальные бусы. Виктория ткнула их пальцем, проверяя нет ли презервативов под свертком, но обнаружила всего лишь парацетомол. Ну и где? Она уперла руки в бока и огляделась, гоня от себя образ одного из ее самых близких друзей, ебущего другого вот в этом самом интерьере. И ведь вместо того, чтобы закатить глаза, налить себе стакан теплой воды и вернуться под одеяло, она осталась слушать как под аккомпанемент стонов дребезжали пружины старой мебели.       — Похоже, что да, — будто бы даже надменно промурчал Итан, стоило решить, что ничего больше интересного не донесется и можно возвращаться восвояси, — Скажи мне как ты хочешь… Быстрее?       Тахта заскрипела чаще.       — Или сильнее?       Дамиано почти позорно взвизгнул.       — Как?       — Глубже. Чёрт! Не жалей меня.       В комнате началась какая-то непонятная возня, и съедаемая любопытством Виктория невольно сделала шаг вперёд, наступив на пятку. Кролик пискнул. Свет в одно мгновение погас.       — Ты это слышал? — едва различимо спросил в густой тьме Итан.       — Вик? — внезапно в полный голос протянул Дамиано, и спина резко покрылась ледяным потом, ибо спалили, — Хватит подслушивать, иди к нам!       — Иди на хуй, разбудили опять!       — Уже на нём. У Итана охрененный член. Достаёт до гланд с обратной стороны.       Съязвить в ответ Виктория просто не успела. Судя по появившейся сдавленности звуков Итан уткнул Дамиано лицом в матрас и как ни в чем не бывало продолжил прерванное занятие.       — Я попью воды и к себе уйду, — зачем-то оповестила она. Будто им было до неё дело — все время, за которое вскипал электрический чайник, из комнаты продолжали доносится характерные звуки: все эти «Пожа-а-алуйста!», «Ах-х-х… Да!», «Дамиано, руки!», «Я… ох-х… Ит. Почти…» да отчётливые стоны. Если в туре они бесили, то сейчас скорее воспринимались нормой.       «Вот бы меня кто-то с такой же методичностью выебал!» — подумала тогда Виктория, обжигаясь о кружку. А теперь Томас… Спустя всего пару дней… Спустя пять лет. Кошмар, от которого вдоль голой спины, а вовсе не по причине жуткого холода в квартире бежали мурашки, если так задуматься.       Презервативы, целая куча презервативов оказалась заткнутой стрижами между матрасом и наматрасником. В месте на первый взгляд странном, но совершенно логичном. Виктория амбициозно оторвала от одной из лент пяток, и с победным воплем, сопровождаемым попискиванием тапок, рванула к Томасу.       Тот обнаружился сидящим на самом краю кровати с видом школьника, ожидающего нравоучительной беседы у кабинета директрисы после того как его поймали на курении в туалете, — сгорбленным, зажавшим обе ладони между коленями. Висящая сосульками челка только усиливала это ощущение потерянности.       — Эй… — позвала Виктория вполголоса, замирая в дверном проеме от резкого осознания что она стоит совершенно обнаженной, не считая сомнительной по эротичности обуви — даже кроссовки, поди, были бы сейчас уместнее. Томас вскинул голову и смущенно улыбнулся.       — Эй!       — Тебе не надо ничего доказывать. Все еще можешь отказаться.       — Не могу и не хочу.       — Тогда стоило хоть покрывало снять… — в два широких шага Виктория преодолела расстояние до кровати, — Девушки, знаешь, инициативу любят.       Томас успел только рот раскрыть. Не дожидаясь ответа и воспользовавшись эффектом неожиданности, Виктория рывком повалила его на клетчатый плед, и сама упала сверху. Томас лежал теперь на спине, она на нем… Очередная игра вроде тех что у них происходили постоянно: кто дальше плюнет вишневой косточкой, кто быстрее съест свою пиццу, кто оперативней добежит до гримерки, только теперь она была про то, кто сделает первый шаг. Томас смотрел ей глаза, потом перевел взгляд на губы. Виктория тоже повторила этот маневр. Глаза в глаза, посмотреть на губы.       В этот раз сдалась она. Поцелуй без примеси злости оказался с привкусом табака, чеснока и чего-то еще, что, видимо, было вкусом чужой слюны, перемешанной с ее смазкой. Целовали и хуже. Не разрывая губ Виктория принялась сдирать с Томаса одежду (хоть куртку оставил в коридоре, и то радовало): свитер, футболка, джинсы, трусы. Все полетело без разбора на пол, чтобы перед глазами предстал багровый, увитый венами, и торчащий из густых, похожих на пучок жесткой прошлогодней соломы волос член — он единственный имел хоть какой-то цвет, потому что длинные худые покрытые такими же пожухлого цвета волосками аж до верхней части бедер ноги, как руки и руки, и торс казались бумажно-белыми в неверном свете электричества.       Но долго смотреть на все это Виктории не позволили — паучьи пальцы схватили ее за бедро и ловко уронили, попутно вышибив из легких весь воздух. Вдохнуть обратно не получилось. Томас, видимо, решил, что перед ним хуманизация одной из его гитар и обращаться с ней надо соответственно — положил руку на ключицы.       — Давно хотел сказать, у тебя грудь классная, не подумай ничего такого, но меня прямо зависть берет, — ладонь скользила все ниже, пока не легла на полушарие, — а трогать так и вовсе одно удовольствие.       Словно в подтверждение своих слов Томас сжал пальцы, чуть продавливая кожу, ощупывая грудь пятерней, будто хотел ее как-то под себя перелепить. Пальцы сначала распределились широко, а потом сошлись в щепотку, не ущипнули, но ухватились за сосок, который и без того был твердым. Томас прокрутил его между подушечками и Викторию будто накрыло приливной волной. Она закрыла глаза и почти сразу почувствовала уже губы. За губами пришли зубы — слегка прикусили.       Виктория вскрикнула от расползающейся по телу сладкой боли, но язык тут же зализал укус, вызывая почти лихорадочный озноб, несмотря на недавно пережитый оргазм. Томас запустил руку ей между ног, и не отрывая рта от груди, принялся перебирать пальцами по внутренней стороне бедра. Будто уж на сковородке, пытаясь насадиться на них, Виктория крутилась на кровати, но Томас лишь тронул бережно, проверяя что-то свое. На все остальное ушли считанные секунды… Шуршание постельного белья, звук надрываемой фольги. Виктория не успела и опомниться как ее перевернули на живот и поставили на четвереньки.       — Голову вниз, и прогнись! — прохрипел Томас ей на ухо.       «Нашелся тут командир!» — Виктория хотела было запротестовать, но как-то инстинктивно послушалась, почувствовав руку у себя на пояснице и затянутый в латекс член, прижавшийся к самому входу. Одним медленным, тягучим толчком он погрузился внутрь. С губ сорвалось сдавленное шипение.       Оказалось, что Томас все же сексу обучен. Несколько особо точных движений — не слишком быстрых, скорее чувственных, — и он превратил шипение в стоны, а стоны — во вскрики, которые Виктория попыталась заглушить, вцепившись зубами в собственный кулак. Всего было слишком много… После оргазма тело и так звенело, а теперь к нему еще и камертон с той же частотой поднесли.       Костлявые бедра ударялись о задницу, жёсткие волосы кололись. Виктория мотнула головой пытаясь хоть как-то сменить угол, но ноги разъехались, и она рухнула лицом в матрас, соскочив с члена. Подняться обратно сил не было — как бы рука Томаса, поднырнув под живот, не пыталась помочь в этом. Ничто не могло вернуть крепость в потерявшее все кости тело.       — Блядь, — простонала Виктория. Внутри нее все горело и было таким влажным, что образовавшаяся пустота была невысносимой. Будто почувстовав ее состояние и решив поиздеваться, Томас опершись рукой об изголовье, несколько раз провёл головкой вдоль половых губ, прежде чем толкнуться обратно. И если бы просто толкнуться — он навалился сверху, и тело его показось настолько тяжелым, что Виктория едва не потеряла сознание от недостатка воздуха.       Перед глазами все поплыло. Само скольжение члена внутри было до отвращения идеальным. Будто умелый настройщик, Томас все подтягивал и подтягивал струны, которые умирали от желания, чтобы на них уже сыграли. Он целовал в затылок, вылизывал шею, шептал что-то, но слов было не разобрать. И если Виктория и раньше с трудом сдерживала себя, то теперь это и вовсе стало невозможно, она выла, будто ее резали, будто она сгорала в пляске языков пламени и ее пожирал огонь в чистом, первозданном виде.       А потом Томас напрягся, застонал иначе, и его член задрожал в ней крупной дрожью… Не дотянул самую малость. Виктория раздосадованно выругалась, и ее почти сразу неуклюже перекатили на бок.       — Сейчас, сейчас, — донеслось сквозь дымку. Пальцы надавили на клитор слишком сильно, из груди вырвался всхлип — это прикосновение отдалось одновременно и адской мукой, и блаженной резью внутри. Быстрые короткие движения, будто тремоло медиатором.       Дверь в квартиру с грохотом распахнулась, врезавшись в стену. Виктория испуганно вскрикнула, все ее тело сжалось, а из этого состояния его уже выбросило в раскаленное море: с тремоло на большой мажорный септаккорд.       — Итан, Итан! Стенобитное орудие порока, дай до спальни дойти! — раздалось в коридоре почти фальцетом, а следом битое стекло оглушительно захрустело под обувью, будто обвиняя в своей судьбе тех, кто его раскокал. Стрижи замерли и с минуту едва слышно перешептывались. И пока они обсуждали вероятность того, что в квартире побывали грабители, Томас, вперед пришедший в себя, кое-как набросил и на себя и Вик угол пледа. Вовремя.       — Ну охуеть…что, — резюмировал выросший у входа в комнату Дамиано, за чьим плечом темной тенью промелькнул уже вооружившийся шваброй Итан, — Двери для чего придумали? Закрываться надо.       — И ничего не скажешь? — попыталась съязвить Виктория.       — А что говорить? Вспомни все, что ты нам с Итаном выговаривала и повтори себе перед зеркалом, — Дамиано развернулся на пятках и бросил уже через плечо, — Утром кто-то из вас двоих должен позвонить квартирной хозяйке, сказать про битую картину и выяснить, как возместить и удержит ли она залог после этого.       — Дамиано! — возмутился где-то за стенкой Итан.       — Бросай свое чистоплюйство, кто разгромил тот пусть и убирает! Давай, давай… В кроватку. У меня все еще стояк по вине твоих поцелуев!       Швабра полетела на пол. Затем хлопнула межкомнатная дверь. К тому моменту как Томас неуклюже натянул на себя трусы, из дальней спальни уже доносились явно в этот раз совершенно несдерживаемые стоны.       — Мда, — пробормотал он себе под нос, и Виктория не могла с ним не согласиться. Она ждала большего. Почему-то (потому что наивная дура, пачками глотающая фанфикшен) ей казалось, что с Томасом, если это — они с ним в первобытном сплетении тел — когда-нибудь случится все будет иначе, по-другому, особенно. И мир по щелчку переменится. Но ничего подобного, все было обычно, просто. Обычный секс. Может чуть лучше, чем обычный. Должно быть, это и называется страстью. Лекарством от одиночества, потому что одиночество страшно. Никто не придет и не успокоит после кошмара, никто не выключит позабытый на плите чайник.       — Останься… — потребовала Виктория, осознав, что Томас подбирает вещи одну за другой и натягивает их на себя: собирается ее покинуть, — Спи со мной.       «Будь моим! Я же не опоздала?» — читалось между строк.       — Я… я только осколки уберу. Идет?       — Идет.       Виктория, приподнявшаяся на локте, откинулась обратно на кровать: с разбившимся внутрь розовыми очками можно было жить, без Томаса рядом — маловероятно.