Терновый Кубок

      Она проснулась, не чувствуя себя ни отдохнувшей, ни уставшей. Как будто у нее вообще не было тела. Покрывало на кровати сбилось и наполовину сползло на пол.       Корделия встала, подошла к маленькой раковине за ширмой и умыла лицо. Свое столетнее лицо, которое по-прежнему смотрело на нее из зеркала.       Засыпая, она испытывала иррациональное желание того, чтобы по пробуждении все случившееся исчезло. Корделия понимала, что это незрело, что избегание реальности способно было сыграть с ней злую шутку, но все же не могла ничего поделать, кроме как поддаться этой мысли.       Закончив приводить себя в порядок, она задумалась: не вернуться ли в постель? Ей не хотелось пренебрегать предписаниями мадам Терезы и, более того, не хотелось знать, что могло произойти, реши она это сделать; к тому же настойчивая просьба Диппета скрывать свое присутствие еще свежа была в ее памяти.       Из-за ширмы она видела окно, огромное дерево и дорожку, ведущую от замка к воротам через всю территорию. По ней тянулась процессия людей, и по чемоданам, которые они несли, Корделия предположила, что это студенты. Выходит, было далеко за утро.       В это время она обычно обедала с семьей — и никто, конечно, не позволял ей пропустить завтрак, — но поскольку за ней не пришла служанка и никто не сообщил, что еда готова, Корделия подумала, что, возможно, все были слишком заняты, чтобы думать об ее существовании.       Корделия вспомнила ночной разговор в кабинете директора и уставилась на свои ладони. Нерешительно она хлопнула один раз, потом два.       Ничего не произошло. Ну разумеется.       Затем кто-то постучал в дверь. Она быстро опустила руки и открыла её.       На пороге стоял эльф в серо-оливковой тоге.       — О, — Корделия помедлила. — Здравствуй.       Тога эльфа была украшена красивым гербом, который занимал половину ее размера.       — Доброго дня вам, мадам! Чем Помси может быть полезен?       — Не мог бы ты... — она замолчала. — Так как мне нельзя ходить по замку, не мог бы ты принести мне что-нибудь на обед?       Ее родители не утруждали себя чрезмерной учтивостью по отношению к слугам, и своих детей они воспитывали точно так же. Они были вежливыми, но никогда — любезными, никогда — теплыми, постоянно — ожидающими расторопности в выполнении своих указаний. Никаких «пожалуйста», «спасибо» и других слов, предназначенных только для равных. Это, однако, казалось... неприятным. И если Корделия не испытывала дискомфорта от просьб к слугам-людям, то с эльфами ей было не по себе. Она не была похожа на них ни в каком смысле, нет, она по-прежнему оставалась дочерью Хозяина и Хозяйки, пусть и с изъяном. И все же Корделия не могла не думать о том, как бы разговаривали с ней, родись она не в своей семье, а где-нибудь еще. Как бы обращались с ней, не имеющей способности творить заклинания, будь она сама горничной или служкой на кухнях? Она помолчала и добавила:       — Пожалуйста.       Эльф смотрел на нее со странной смесью размышления и озадаченности, и на мгновение Корделии показалось, что сейчас он хмыкнет. Как странно. Она никогда раньше не встречала домового эльфа с характером.       — Что бы мадам хотела съесть?       Корделия замялась.       — Я... не знаю.       — Тогда я принесу всего понемногу. Также директор Диппет просил передать, что большинство учеников уедет в течение следующего часа, и после этого вас навестит мадам Смолфлауэр.       Значит, о ней все-таки не забыли.       Воздух вокруг эльфа задрожал, и Корделия поняла, что он вот-вот исчезнет.       — Постой! — воскликнула она.       Она знала, что все, что оставалось до Совета, — это дни и дни мучительного ожидания и беспокойства, а поэтому не могла не спросить:       — Они, то есть, директор и мадам Смолфлауэр, упоминали что-нибудь еще?       Эльф с минуту выглядел задумчивым, затем сказал:       — Нет.       И исчез с хлопком.       Определенно, характер у него был.       Корделия вернулась в кровать. Через несколько минут на прикроватном столике появился поднос. Там стояла миска супа с сочными кусочками овощей, несколько кубиков карамелизированной тыквы на десерт и чашка апельсинового сока: ничего такого, что могло бы сильно нагрузить желудок.       Она ела, разглядывая уходящих студентов. После вечера бессильной душевной тоски Корделии хотелось действовать, начать делать что-то, хоть что-нибудь, что могло бы приблизить ее к возвращению домой, однако в распоряжении не было никаких видимых вариантов. Когда Корделия поняла это, ей, по меньшей мере, захотелось скоротать время: дома, в дни, когда у нее не было других обязанностей или ей не нужно было сопровождать мать, она садилась за рукоделие с чашкой розового чая и вышивала один красивый стежок за другим. Жизнь тогда знала две полярности: Корделия была слишком бракованной, чтобы считаться достойным предложением для любой другой волшебной семьи, но при этом мать никогда не позволила бы ей впустую прожить жизнь, не овладев хотя бы теми навыками, которые были у всех других барышень ее возраста.       Существовал только один закон, которому поклонялась каждая волшебная семья: род должен продолжаться. Все они несли этот долг внутри себя, так как все они боялись одного: забвения.       Но эта ее спальня была удручающе скромной и не хранила в себе ни следа личного характера, ни остатков чьих-то увлечений.       В конце концов, именно это заставило Корделию подняться и выйти в пристроенный класс.       Ее походка уже не была такой легкой и быстрой, как раньше, напротив, Корделия подумала, что ей не помешала бы трость, чтобы на нее опираться. Трость!       После отдыха у нее появилась еще одна возможность изучить окружение. Она осторожно обошла помещение, как будто оно было сверху донизу набито порохом. По правде говоря... По правде говоря, если бы Корделия не знала, что перенеслась сквозь ткань времени, она бы посчитала, что теряет рассудок.       Она смотрела на странные приспособления, расставленные на столах и полках, не рискуя дотронуться до них. Красный прямоугольный ящик со множеством окон мог бы подойти для путешествий, пожалуй. Как карета, но более удобная для наблюдения за дорогой. С другой стороны, разве стоять всю дорогу не крайне утомительно? Или лежать, если все это следовало нести горизонтально. Стул со странным шлемом на верхушке, наверное, мог защитить голову от сквозняка. И огромный белый холст, натянутый позади него... Возможно, он предназначался для рисования. Как доска или дощечка для письма.       На полке Корделия заметила книгу. «Быт и социальные привычки британских магглов» — гласила надпись на обложке.       Британских? Что это могло значить? Она решила разобраться и открыла ее.       Бесцельно читая первую страницу, Корделия подумала, что так и не спросила Диппета об их местонахождении. Было ли это по-прежнему Королевство Англия или совсем другое место?       Дверная ручка с тихим скрипом повернулась, и Корделия даже не успела толком взглянуть на дверь, как та открылась. Сначала она подумала, что это мадам Смолфлауэр пришла навестить ее, но потом на пол ступил черный ботинок.       Ботинок принадлежал мальчику. У него были короткие светлые волосы, забранные за уши, и он легко бы напомнил Корделии Франциска, если бы не строгий и холодный взгляд его глаз.       И его присутствие здесь, в одной комнате с ней без какого-либо сопровождения было настолько ужасающе неприемлемо, что на мгновение она малодушно порадовалась, что ее бедная матушка ничего этого не видела.       Мальчик пристально смотрел на нее, и Корделия видела в его чертах тот же отблеск неузнавания, который, вероятно, отразился и на ее лице.       — Я не знал, что здесь кто-то есть, — сказал он. — Прошу прощения.       Кроме Диппета, Дамблдора, мадам Смолфлауэр и нескольких эльфов, она не встречала из замка больше никого. Страх и действительность оказаться увиденной, когда ее как раз просили этого избегать, были главными причинами того, что у Корделии пересохло в горле, а пальцы слегка задрожали. Она попыталась взять себя в руки.       Судя по возрасту и одежде, это, несомненно, был студент.       — Вы разве не должны готовиться к отъезду? — спросила она.       Брови мальчика поднялись вверх.       Корделия догадалась, что причиной тому была ее манера говорить и акцент, который Диппет и Дамблдор упомянули вчера, и которого она совсем не слышала.       — Вы рискуете пропустить час своего отбытия.       Его лицо приняло прежнее нейтральное выражение, и только вежливый интерес намекал на недавнее изумление.       — Простите мою грубость, но боюсь, что мы не встречались, мадам...?       Мысли Корделии на секунду закружились в панике, ведь у нее не было ни легенды, ни предыстории, потому что ее вообще не должны были видеть.       Могла ли она безопасно называть свое имя?       — Мадам?       Ум Корделии взволнованно зацепился за способ, которым он к ней обратился. Разумеется. Любому в ее новом обличье она, вероятно, казалась просто неизвестной и очень-очень-очень старой дамой. Кто в здравом уме подумал бы о путешественниках во времени, непредвиденном старении и гостях из других эпох?       Никто никогда бы не предположил, что она была едва ли немногим старше этого самого мальчика.       Она открыла рот, молясь, чтобы дрожь в ее голосе не сделала ситуацию более подозрительной в самый неподходящий момент, так как пока в Корделии еще жила надежда, что уехав на каникулы домой, юноша забудет и ее, и их странную встречу.       — Я здесь для оценки и инвентаризации всех, — она припомнила обложку книги, — магловских приспособлений, находящихся в распоряжении школы. Пожалуйста, не беспокойте меня.       Похоже, Корделия не ошиблась с ответом, потому что на лице мальчика появилась отстраненная гримаса сдерживаемого отвращения.       — Конечно, — сказал он. — Хорошего дня, мадам.       И так он ушел, а Корделия издалека услышала:       — Полагаю, мистер Малфой, что у вас сейчас есть более важные дела, чем блуждать по школе.       Она не расслышала, что ответил на это мальчик, но тотчас же узнала его фамилию. Теперь, когда Корделия хорошенько задумалась, его внешнее сходство с предками стало очевидным, и то, что она не заметила этого раньше, вызывало только недоумение. Мысль о том, что род Малфоев смог протянуться сквозь века и дойти до сегодняшних дней, наполнила ее сердце волнением.       Надежда всё ещё жила для Корделии. Надежда жила для Блэквеллов.       Корделия незаметно вернулась в свою комнату, не желая вызвать ненужное раздражение у мадам Смолфлауэр. Так последняя ее и застала: сидящей в кровати, со сложенными на коленях руками.       — Не пытайтесь меня одурачить, дорогая, — сказала мадам, — я работаю здесь не первый год и видела немало студентов, изображающих из себя хитрость и незаметность. Получается у вас неважно.       Корделия почувствовала, как у нее покраснели уши.       — Прошу прощения, — пробормотала она в знак поражения.       Тереза Смолфлауэр понимающе фыркнула.       — Ну же, пришло время вас осмотреть.       Затем она сделала все то же самое, что и вчера, разве что ненадолго остановившись, когда дело дошло до глаз Корделии.       — Есть какие-нибудь проблемы со зрением?       Корделия покачала головой. Она отвечала на все вопросы с усердием рассудительной юной барышни, и если мадам Смолфлауэр и забавляло ее рвение, она никак это не комментировала.       — Что же, — сказала она, закончив. — Задавайте свои вопросы. Я вижу, что они вас грызут.       По правде говоря, это было очень близко к истине.       — Есть ли другие новости от директора? — спросила Корделия.       Мадам на мгновение погрузилась в молчание, а затем кивнула.       — Да. Преподавательский состав знает о вас и вашей ситуации. Сегодня утром профессор Дамблдор и директор ввели их в курс дела.       Корделия почувствовала, как ее внутренности скручиваются в узел.       — Они хотят без спешки все обдумать до начала Совета.       — А Совет...? — спросила Корделия.       — Послезавтра. Вопрос, хотя и достаточно неотложный, должен быть тщательно взвешен. Большинство профессоров сошлись в этом мнении.       Большинство? Выходит, что были и те, кто придерживался иных взглядов?       — Я буду присутствовать на Совете? Это было бы справедливо, ведь вы собираетесь обсуждать мою судьбу.       — Да, дорогая, — мадам Смолфлауэр поднялась, — вы будете присутствовать. Директор Диппет предвосхитил вашу просьбу и тоже хотел бы вас там видеть.       Корделия почувствовала мгновенное облегчение, которое смыло с нее стойкую боязнь того, что ее мнение окажется отодвинутым на задний план, сочтенное незначительным или даже нежелательным. Участие в Совете могло позволить ей, в случае необходимости, привести свои доводы.       — Вы больше ничего не хотите узнать?       Корделия посмотрела на свой спартанский стол и сказала:       — По правде говоря, мне бы не помешал набор для рукоделия или книга. Если вы не возражаете. Лежать в постели целый день — это, — она попыталась правильно выбрать слова, — довольно однообразно.       Мадам Смолфлауэр фыркнула.       — Это чертовски скучно, дорогая! Не смотрите на меня так, я провожу большую часть своего времени в Больничном крыле и поэтому знаю, как выглядит скука.       И тогда, впервые с тех пор, как все началось, Корделия позволила себе небольшую улыбку.

***

      Следующий день прошел без происшествий, если не сказать больше. Никто не пытался снова войти в класс, и, кроме мадам Смолфлауэр, которая пришла осмотреть ее, и еще одного эльфа, приносившего еду, у Корделии не было посетителей.       Она восстанавливалась и отдыхала, как и предписывал лекарь.       Также Мадам Смоллфлауэр одолжила ей несколько платьев и халат, в которые она с превеликим удовольствием переоделась. Одежда была простой и сильно отличалась от той, в которой Корделия привыкла ходить, но это все равно было намного лучше ее испачканной рубашки.       Корделия не могла сказать, что ее совершенно ничего не беспокоило: тягостное чувство в низу желудка не позволило бы ей этого сделать. Но с помощью набора для вышивания и книги сказок, которые принесла мадам, она смогла его приглушить. С переменным успехом.       Так прошел этот день, а на следующее утро вскоре после завтрака она сидела в том же знакомом кабинете, что и двумя ночами ранее. Четырнадцать пар глаз наблюдали за ней с самыми разнообразными эмоциями, но, к своему облегчению, Корделия чаще, чем обычно, улавливала в них интерес и любопытство.       — Прежде чем мы начнем, — сказал Диппет, — позвольте мне представить всех присутствующих.       Корделия была благодарна этому жесту: во-первых, потому что она не могла и подумать, как можно обращаться к такому количеству людей, не будучи должным образом представленной, а во-вторых, это существенно упрощало процесс.       Ее взгляд метался от одного профессора к другому, некоторые казались едва ли моложе самого Диппета, а некоторые, скорее всего, были ровесниками Дамблдора.       Когда с формальным представлением было покончено, Диппет занял свое место за директорским столом.       — Итак, начнем?       И Совет начался.       — Мы собрались здесь, чтобы обсудить и принять решение по вопросам, которые я просил вас тщательно рассмотреть несколькими днями ранее.       В комнате стояла тишина.       — У каждого было столько времени, сколько мы могли себе позволить для принятия решения, и теперь, уважаемые коллеги, я хотел бы услышать ваши мысли на этот счет.       Ведьма в фиолетовой мантии, с водянисто-зелеными глазами и волосами, убранными в аккуратный пучок, подняла руку.       — Прежде чем я выскажу свое мнение, Армандо, я бы хотела получить немного информации о нашей гостье от самой гостьи.       Корделия сделала глубокий вдох, словно готовясь нырнуть в ледяную воду. Все это отдаленно напоминало ей судебный процесс, только она не была преступницей и надеялась избежать приговора в виде неизбежного отказа.       — Меня зовут леди Корделия Блэквелл, — начала она, — дочь лорда и леди Блэквелл. За несколько дней до этого мой дом был вероломно захвачен, а семья убита.       Корделия замолчала, и никто не торопил ее. Она рассказала по порядку обо всем, что произошло в тот вечер, умолчав однако о самом главном: с чего все началось. Это оказалось выше ее сил, и Корделия не могла попрать память своих братьев, это было словно копаться в грязном белье: невыносимо. После паузы она продолжила:       — Моя мать отправила меня в прошлое, с помощью маховика времени. Мы надеялись, что нам удастся повернуть время вспять и предотвратить трагедию, но, к сожалению, мне помешали.       Галатея Вилкост не казалась впечатленной этой историей.       — Игры с временной магией очень опасны, — сказала она.       Корделия покраснела.       — Игры? Простите, мадам, если вы считаете мою ситуацию «игрой», но у нас не было выбора.       Она понимала однако, что этот всплеск эмоций был некстати, и ей не следовало направлять его на человека, в руках которого находилась ее судьба.       Со вздохом она опустила взгляд на свои ладони, лежащие на коленях.       — Примите мои извинения.       Профессор Вилкост посмотрела на нее в раздумье.       — Я не пыталась оскорбить или обидеть вас, мисс. Я лишь искренне удивлена стремлением вашей матери сохранить вам жизнь, до такой степени, что она прибегла к такому способу, несмотря на все риски.       — Ваше удивление мне непонятно: многие на ее месте сделали бы то же самое. Моя мать была умелой ведьмой. Она знала, что делает, и преуспела бы, не вмешайся случай.       — Никто не ставит это под сомнение, — сказал Дамблдор. — Скажите мне вот что, мисс: тот маховик все еще у вас?       Корделия вытащила его из-под платья.       — Он не работает, сэр, — сказала она смущенно. — Я уже пробовала.       Дамблдор протянул ладонь, и она положила маховик времени на нее.       — И впрямь сломан, — сказал он.       Мужчина, сидящий рядом с Вилкост, прервал его. Выглядел он решительно, а чужая решительность, за редким исключением, не сулила Корделии ничего хорошего.       — Правильно ли я понимаю, мисс, что вы не можете использовать магию?       Корделия вздрогнула.       — Боюсь, что так.       — И как же вы собираетесь оставаться в Школе волшебства, не умея этого делать?       Корделия об этом даже не подумала. Находясь дома, она привыкла к роли белой вороны, но именно потому, что это был ее дом, окружающая обстановка, места, которые она посещала, покои, находящиеся в ее владении, потихоньку подстраивались под ее нужды.       Замок не был ей домом, и вряд ли он стал бы меняться только ради ее удобства. Этот серьезный сэр был прав, тысячу раз прав, но разве могла она допустить, чтобы кто-то это заметил?       — Было бы желание, — сказала Корделия с досадой, — а способ найдется.       — То есть, вы не имеете ни малейшего понятия.       Они бы и дальше спорили, и Корделия и дальше задавалась бы вопросом, откуда у нее взялась смелость препираться с ученым, который к тому же был старше ее самой, если бы Диппет не постучал костяшками пальцев по столу.       — Что ж, вы услышали историю из первых уст, а значит, пришло время принять решение. Я буду говорить последним, чтобы избежать возможных предубеждений.       Корделия поняла, что ее судьба вот-вот должна была стать ясна.       — Те, кто против того, чтобы леди Корделия осталась в замке, поднимите руки.       Корделия лихорадочно подсчитывала голоса. Пять. Пять голосов.       — Те, кто за?       Пять. Пять голосов, означающих ничью. Как могло так получиться, что из четырнадцати голосовавших трое воздержались, а голоса остальных не решили абсолютно ничего?       — Что ж, похоже, окончательное решение будет за мной.       Диппет задумчиво погладил бороду.       — Леди Корделия, — сказал он. — Вам будет позволено остаться, но при одном условии.       Корделия взволнованно привстала:       — Конечно, сэр!       Она не могла поверить в свою удачу, как и в то, что ей наконец удастся спокойно вздохнуть. А Диппет, казалось, собирался продолжить, сказать что-то еще, но вместо этого все хмурился, и слова никак не шли.       — Есть еще один чрезвычайно важный вопрос, — сказала профессор Вилкост. — Видите ли, общество и история Магической Британии, такие, какими мы их знаем, построены... — она замешкалась, подбирая слова.       — Они построены при тех обстоятельствах, в которых ваш род так никогда и не продолжился, — закончил за нее Дамблдор. — Перенесясь в будущее, вы исчезли из канвы истории, и она возобновила свой ход без вас.       Корделия слушала его голос, не в силах понять, о чем он говорил. На мгновение ей показалось, что все вокруг превратилось в сплошной белый шум. Когда до нее дошел, наконец, смысл сказанных Дамблдором слов, она закрыла лицо руками. Даже если так. Даже если так, она ведь все равно могла вернуться?       — Мисс?       — Да... да. Я слушаю.       — Ваша мать, отправив вас в прошлое, создала временную петлю, при которой вы каждый раз будете совершать это самое путешествие вновь и вновь, чтобы спасти свою семью от исчезновения. И каждый раз переноситься в будущее. И жизнь будет продолжаться — без вас.       Дамблдор тяжело вздохнул.       — Боюсь, ваше возвращение в прошлое навсегда изменит реальность существования магических семей в известном нам составе и, возможно, не только ее. Люди, которые уже родились, могут никогда не родиться, и наоборот. Этого нельзя допустить и мы не можем этому способствовать.       — Поэтому вы разрешаете мне остаться? — спросила она Диппета севшим голосом. — Потому что знаете, что без вашей помощи я вряд ли сумею вернуться обратно?       — Да.       Он выглядел почти печальным.       — Но вы говорили, что поможете мне, — сказала она, не веря своим ушам.       — Я знаю. И мне жаль, что я ввел вас в заблуждение.       Корделия наклонилась вперед, не отнимая ладоней от лица. Ей стало дурно, настолько, что было тяжело дышать, думать и вообще находиться здесь.       — Мое условие, как вы уже догадались, заключается в том, что вы не будете пытаться вернуться в свое время или искать способы сделать это, не уведомив меня или преподавательский состав.       — Вы понимаете, о чем вы просите? — глухо спросила она. — Вы просите... Вы просите отказаться от возможности спасти мою семью, когда она у меня есть.       — Боюсь, таково мое условие.       Корделия посмотрела на него. Комната вокруг вертелась, а лица сидящих на стульях профессоров казались смазанными. Она попыталась выдавить из себя что-нибудь еще, хоть слово, хотя бы один звук — и не смогла. Вместо этого из ее горла вырвался полузадушенный сухой всхлип.       А Диппет по-прежнему смел казаться таким грустным, как будто это он отказывался в этот момент от всего, а не она.       — Я принимаю ваше условие, — сказала она.       И разрыдалась. И ей совсем не было за это стыдно.