Томура Шигараки
Выйдя на палубу, Томура нахмурился: холодный ветер окончательно и бесповоротно стал ураганным. И это странно, ведь буквально десять минут назад его и вовсе не было. Раньше мирная морская гладь сейчас совсем не мирно хлестала борта волнами, раскачивая корабль. "Надеюсь, эти мешки вонючих костей закрыли пушечные порты..." — влетела в голову, как ветер, и тут же вылетела беглая мысль, когда взгляд приковал рьяно развивающийся на ветру черный флаг. Шигараки поджал губы, проклиная Спиннера за бессовестно отданное предпочтение рому, вместо своего поста в вороньем гнезде. Наверняка дрыхнут сейчас с Даби на столе после партии перудо и в парус не дуют. Томура отставил керосинку на бочку, от неё же оттолкнувшись, и ухватился за туго натянутые тросы. Теперь его путь не освещал даже тусклый свет свечи, и Богу неизвестно, как сквозь льющий стеной дождь и этот беспросветный мрак, он видел в каком направлении лезть. Хотя, тут было всего одно направление — вверх. Сетчатый вант не раскачивало, к его счастью, зато корабль штормило конкретно. Шигараки опасался больших волн. Нужно было скорее разобраться с флагом и вернуться в трюм. Как бы не сорвало якорь. Томура быстро перебирал конечностями, буквально взлетая к гнезду, (спасибо детству, читай годам тренировок). Однако одно неосторожное комбо природы: всплеск волны, порыв ветра, и борт корабля на какую-то долю секунды, (на которую пришелся и инфаркт Шигараки) окунулся в бушующее море, зачерпнув в себя, словно в ковш, какую-то его часть. Томура повис на вантах изо всех сил стараясь не думать о том, какие канаты мокрые и скользкие из-за дождя, что делает его положение практически критичным. Разряды молний, как тысячи пушечных выстрелов, рассекли собой чёрное, как юмор Даби, пространство над водой. Судно выровнялось, но всё ещё опасно качалось, пружиня от боков. Шигараки стиснул зубы и полез выше. Ухватившись за борт гнезда и заглянув внутрь, Томура обнаружил сразу два новых потрясения: бочка была заполнена водой до отказа, внутри сидела русалка. Видимая чешуя хвоста отблёскивала вспышкам молний бирюзово-изумрудным, каким-то совершенно волшебным отливом. Такой же невообразимый ракушечный бюст. С виду мягкие и гладкие плавниковые уши, как у морского эльфа из старых сказок судна или морского конька, вполне себе реального. И зло сверкающие в полутьме бледные глаза, (белка, радужки, зрачка было совсем не разглядеть, что делало взгляд совсем уж жутким). Возможно, тебя зачерпнуло сюда вместе с водой. Ты ударила хвостом о воду, прервав эти малозначительные гляделки. Так удачно в этот момент корабль в очередной раз очень сильно накренило, и ты выпрыгнула из бочки. Томура, открыв рот, смог лишь проследить за тобой взглядом, только инстинктивно при этом продолжая держаться за канаты. Когда тело в воздухе выпрямилось во весь рост, вспыхнула молния, ослепив твой силуэт, превратив его лишь в чёрное очертание. Шигараки пришёл в себя только после того, как корабль отпружинил в обратную сторону и вновь неуверенно выпрямился, а его закинуло внутрь гнезда вместо тебя. Один плюс: теперь там не было воды — она вся впиталась в Шигараки, когда выплескивалась вместе с тобой через него за борт. Томура поспешил опустить флаг и слезть вниз. Кажется, буря начала стихать. Вдвойне странно. Что это вообще, морской чёрт возьми, было? Никогда ещё непогода, несмотря на всю ярость солёной воды, не выдавала таких настроений. Шигараки потушил свечу в керосинке, ведь теперь из-за отступивших туч показалась луна, и её яркий холодный свет осветил, кажется, все видимые и невидимые просторы. Он выглянул за борт: от устрашающих, гигантских волн, которые так и норовили минутой назад заглотить корабль, не подавившись после, хлестали по сырому дереву с размаху, осталась лишь умиротворяющая рябь, нежным шорохом касающаяся судна. И песня. Томура замер, услышав очень тихую, но пробирающую до самых костей мелодию. Ласковый голос сплёлся с ветром в сонливый и медлительный тандем. Но сердце билось мелкой дрожью в ощущении, что с ним заигрывают. Словно хихикают, в игре маня поближе, но тут же отдаляясь. Шигараки перегнулся через борт, пытаясь разглядеть сквозь туман у скал вдалеке хоть что-нибудь, что даст ответы на все его вопросы, что облегчит странное желание неизвестно чего, словно в груди давило какое-то ожидание. Но там было темно. Голос зазвучал громче, Томура увидел в гуще тумана силуэт и нагнулся сильнее, чтобы увидеть ещё больше, услышать ещё громче. Возможно, у песни была лишь мелодия, но Шигараки казалось, что он просто слишком далеко, чтобы различить слова. Нужно подойти ближе. Ещё на совсем чуть-чуть. Внезапный кувырок мира вокруг, громкий всплеск, удар головой о дно собственного судна и резкая нехватка кислорода более-менее привели его в чувства. Однако ненадолго: стоило капитану пиратов вынырнуть, а водной плёночке вытечь из ушей, как пленящий голос вновь заворожил. В этот раз, чтобы найти взглядом манящий источник, не потребовалось особых усилий: едва Томура протёр глаза, чуть увереннее удерживаясь на воде, глаза уткнулись в тебя. Шигараки замер, не способный шевелиться, отчего очень быстро исчез в воде. Ты нырнула следом — Томура смог рассмотреть тебя и полюбить в считанные секунды. Хотя будет ли слово "полюбить" в этом контексте правильным, сложно сказать. Чарующая мелодия продолжала играть в его голове так, словно её всё ещё пела ты. Разум упрямо игнорировал, что звук под водой не распространяется и твой рот не открывается, а лишь вытянут в ровную, чуть кривую линию. О Господи, твои губы — одного взгляда хватило, чтобы он захотел коснуться их здесь и сейчас. Взыграли неясные чувства, грудь рвало сердце, побуждая к действиям, но физически он был бессилен. Но так странно это осознание совершенно не приходило, и Шигараки просто продолжал тонуть в море и каком-то странном неведении, любуясь тобой, упиваясь желанием оказаться ближе. Ты закусила губу, — сердце Шигараки сделало кульбит — снова чувствуя щемящую боль и чёртов ком в горле. Тело тонет, ему нужно дать время. Лицо перед тобой уже побледнело, вы медленно и верно шли ко дну, к смерти — не "вы", а "он", — всё было идеально, так, как должно было быть, но... Но ты не можешь смотреть на смерть. К русалочьему сожалению, это не доставляет тебе должного удовольствия. Прильнув к молодому капитану, ты невесомо касаешься шершавыми ладошками его синего от водного удушья лица, и чуть обнимаешь хвостом, чтобы тело перестало опускаться. Его синие губы раскрываются во вдохе, выпуская пузыри, что только усугубляет положение. Ты торопишься закрутить вас в небольшой водоворот, чтобы легче поднять. — Угх, ну вот опять не получилось! Что ж мне всех вас так жалко-то, а?! Томура отплевывается, судорожно копошась в воде и пытаясь установить фокус, но от переизбытка кислорода это не случается быстро и становится даже болезненно. Но, наконец, взгляд впивается в раздражённо прищуренную тебя. — Веришь, нет: первый раз вижу русалку, которой жалко своих жертв. — Шигараки утаил, что в принципе первый раз видит русалку, о которых (естественно, втайне) знает лишь уйму легенд. Вылив из второго ботинка воду, он отставил его в сторону к первому и опустил чуть понывающие ноги в воду. — А как же идея мести и всё такое прочее? Вы же вроде всем своим хвостато-бабьим коллективом клянётесь мстить сбросившим вас за борт морякам, да и в принципе всем морякам, чего мелочиться, да? — Пф, не приписывай меня к этому занудству. Мы, в отличие от некоторых, не скапливаемся под флагами "за месть", чтобы бороздить моря. Каждая русалка сама по себе. Ты стряхнула с уже отжатой треуголки водоросли и передала Томуре. Шигараки отложил её к сапогам, вновь вернув взгляд к твоим освещённым лишь лунным светом чертам. В смешении с изумрудным оттенком твоего хвоста, холодный свет луны подсвечивал какой-то совсем уж бледный образ. Словом, если бы Томура не осознавал, что ты сейчас сидишь, поджав хвост, словно колени, в хвосте корабля на пирсе рядом с ним, он бы принял тебя за призрака. — Так что же движет тобой? Неужели не держишь зла на тех, кто заставил прогуляться по доске? Ты дрогнула, почти незаметно передернув хрупкими плечами и всколыхнув волнистые волосы, но от алых, как кровь всех его жертв, глаз не укрылась ни одна деталь. — Тц, — грустно усмехнулась ты, — не на кого злиться. — Потупив взгляд на освещённую луной дорожку ряби, на секунду или две, ты выпала из этого мгновения, вслушавшись в тихий шелест волн и их шорканье о борта судна. Шигараки подумал, что наконец разглядел твою радужку, но она оказалась такой же бледной, какой и была тогда в гнезде. И это стекло отражало рельефный и такой большой в море круг луны. Ты опустила хвост в море с небольшим всплеском и лениво покачала им под водой. — Я сама прошла по доске. Томура выдержал тишину, не сводя с твоего действительно волшебного профиля взгляд, чем как бы вынуждал приступить к большим подробностям. Это определенно должно стать какой-то новой строчкой в его записной книжке. Ты посмотрела на него и нахмурилась. — Что? Я просто играла! Возмущение в твоём голосе пробило Томуру на смешок. — Утопилась просто играя. Неплохо. Нужно добавить в список "Самых нелепых смертей". — Пф, ты ведёшь списки? Добавь самого себя в "Самые занудливые пираты". — Не смешно. — Уверен? Шигараки поджал губы, отведя взгляд от твоей лукавой ухмылочки. Ты тоже посмотрела на воду, но чёрт бы побрал всё на этом свете, из воды на вас смотрели ваши же отражения. — Я стал "помощником" капитана в пять лет, хотя на деле капитан всего лишь пригрел оборванца-сироту с улицы. Не мудрено: ему я быстро надоел и упал на самое пиратское дно. В трюме не кормили, а как бывшего любимца ещё и шпыняли. Потом я наскучил и там. Как итог: прогулка по доске. Х, благо мне всегда так странно, но везёт, и акулы в этот день были "не голодные" (хотя капитан постарался выбрать самое кормовое их место). Меня прибило к острову, потом к одному кораблю, второму, третьему — везде я оказался лишним ртом. К четвертой пиратской посудине я вырос и, когда-то мальчишка пяти лет возглавил бунт, стал капитаном. Мне 25, у меня свой корабль, команда и идея мести. И знаешь... мне ни жаль ничего и никого. Иногда я думаю, что пиратствую не ради золота, а только ради процесса захвата чужого корабля. — Не знала, что луна, море и русалка пробивают на поболтать. Утопленники не особо разговорчивы. — Х, значит кого-то всё же утопила, раз знаешь, что это такое? — Есть грешок, но я оправдана тем, что они были слишком бесячими для Чудовищного моря. Ухмылка не сошла с лица Томуры. Мало когда ему удавалось поддерживать настолько приятные душе разговоры. Это забавляло и немножко...грело пустую пиратскую впадинку на месте человеческого сердца. (Шигараки просит игнорировать тот факт, что десяти минутами ранее то самое "человеческое-не пиратское сердце чуть не разорвало его — пирата — на части под действием твоих чар.) — Хмм, но у меня всё не так "весело". Родилась на корабле, сменила маму-капитана, не понравилась матросам за излишнюю халатность и, почуяв бунт, бросилась с доски к акулам. — Господи, какие жертвы, — хрипло рассмеялся Шигараки. — Но зачем? Тебя бы минимум понизили в звании и максимум оставили бы на необитаемом острове, из уважения к маме-капитану. Теперь пришла твоя очередь хрипло смеяться и грустно, но будто как-то гордо, усмехаться. — Ты не знаешь политики моей мамы. Из уважения к ней, меня бы минимум расстреляли, максимум сожгли. Я выбрала самое меньшее из зол, при том, что права выбирать у меня и не было. — Уголки губ Томуры не дрогнули, оставшись в оскале улыбки, ведь такого как он уже давно нельзя разжалобить. Хотя, признаться, от такого хрупкого, с виду, создания, как ты, это звучит немного сурово. — Кстати, когда я утопилась, была такая же лунная ночь, — весело добавила ты, разбрызгав хвостом воду. Шигараки усмехнулся. — Значит не дорожишь "проклятием русалки" и убиваешь только тех, кто бесит? А мы с тобой чем-то похожи. Знала, что плаваешь под черным флагом моей идеологии? — Пф, не смеши. Я передралась с русалкой, которая не поверила, что я не одержима идеей мести. Хочешь её участи? — Хочешь попытаться утопить меня во второй раз? Смотри не расплачься в процессе. Ты фыркнула, плеснув воды ему в лицо. Когда хриплый смех Томуры стих, воцарилась тишина. В Чудовищном море было страшно слышать тишину. Это пятый всадник апокалипсиса и он будет пострашнее первых четырех. Но сейчас тишина была умиротворяющей. И ни в груди, ни в мыслях не было и тени беспокойства. До того момента, когда: — Можно я потрогаю твой хвост? Ты застыла, сначала побледнев, а потом порозовев, и с опаской покосилась на Томуру. Его пальцы нежно, осторожно касались чешуи, чувственно оглаживая изумрудный хвост. Ты почувствовала тепло подушечек, когда они достигли живота и дрогнула, когда огладили последнюю чешуинку, но не остановились. Шигараки чувствовал пальцами твоё редкое, тяжёлое дыхание, сходя с ума. Так внезапно он вспомнил то странное желание, оказаться ещё ближе к тебе. Когда он дошёл до пылающих щёк, его собственные уже давно горели. Не дожидаясь попутного ветра, Томура накрыл твои губы своими, наконец, ощутив их соленость и мягкость, и также внезапно поняв, что ты тоже подалась навстречу. Он перестал думать и слышать, лишь чувствовал. Твои соленые губы, шершавые ладошки и томные вздохи, которые ты никак не могла подавить, ощутив такое непривычно горячее дыхание. Растянувшийся между вами тонкий мостик слюнки не привлек внимания, ведь две пары глаз смотрели лишь друг на друга. Момент затянулся, даже сердце моря перестало биться, вслушиваясь в беспокойный ритм ваших сердец. — П-пожалуй, м-не п-пора... — О, Боже, ну куда тебе пора? Жизнь русалки оказалась куда скучнее, ожидаемой волшебной сказки, но это не имело значения сейчас, когда тебе так внезапно приспичило удрать. Возможно, требовалось время, чтобы разобраться в происходящем, (по крайней мере, так думал Томура, чувствуя соленый привкус на языке и смотря на то, как быстро исчезает под водой твой силуэт). Возможно, времени требовалось не так уж и много, раз на следующее утро он выловил тебя из сетей. Шигараки с удовольствием и, может чуть-чуть, со злорадством, смотрел на злющую тебя, укутанную в сети. — Мог бы и сказать, что расставил сети, — буркнула ты, нервно ударив хвостом по мокрой вокруг тебя палубе. — Большая рыбка мне попалась. Ты фыркнула. Томура сухо усмехнулся и присел на корточки, чтобы распутать тебя. Однако очередной твой фырк на запутавшуюся в волосах водоросль, прервался болезненным шипением — нашлось ранение. — Обо что ты исцарапалась? Это вообще глубокий порез! Ты зашипела, когда его пальцы снова коснулись разодранной чешуи вокруг кровившей полосы и осторожно ощупали незначительные царапинки на животе и лице, — когда подушечки коснулись воспалённой кожи, щёки обдало жаром посильнее вчерашнего. Томура нахмурился, уверенно постановив, что так дело не пойдёт. Во-первых, в море запах крови быстро учуят акулы. Во-вторых, он не собирается отпускать тебя в таком состоянии в море. В третьих, он отказывается это комментировать. Ты скрестила пальчики на чужом плече, перекинув одну руку через его голову. Томура поднял тебя на руки, осторожно прижав к себе. Донести тебя до своей каюты не составило труда, (особенно, если учесть, что в это время вся команда ещё дрыхла этажом ниже). Больше хлопот принесли поиски самой большой бочки в трюме, её наполнение водой и транспортировка в каюту. На самом деле, я вообще не представляю, как ему удалось это сделать. Но плюсик к карме засчитан, Шигараки: ты поместилась в бочку, (хоть и было немного тесно), и теперь у Томуры уже на одну проблему меньше. Пока он, немного неловко и явно неудобно перегнувшись через борт внутрь бочки, разбирался с твоими ранами, ты смогла рассмотреть очевидно капитанскую каюту. Были пара, прибитых к полу, открытых шкафов с книгами и закрытых, видимо, с одеждой; на полках красовались разные глобусы и красивые ракушки; на столе, также прибитом к полу, (вся мебель на корабле прибивалась к полу — логично, но ты знала это не от природной эрудированности, а от детства на судне) стояла ваза с кораллами, чернильница, лежала подзорная труба. Повсюду валялись карты: некоторые были прикреплены к стене, какие-то стояли свёрнутые в бочонке, а остальные раскидали свои континенты по столу и полу. Объединяло этот хаос лишь то, что карт этого мира было как будто даже слишком много для этого мира. Три кита и черепаха действительно держат всё это на своих плечах? Моря, океаны, горы, леса, поля, небо, реальные и вымышленные... Господи, Атланты, хоть бы вы не дрогнули... — Почему корабль называется "Зуд"? Томура встретился с тобой глазами, ухмыльнулся и чуть огладил чешую хвоста, потревожив не только водный покой, но и твою дырявую душонку. — Потому что шею сводит зуд от несправедливости этого мира. — Ууу, какая буря ходит по Чудовищному морю... — игриво протянула ты, подгибая под себя хвост, чтобы сложить локти на краю бочки и стукнуться носиком об нос капитана. — Одна ходит, а другая плавает, — легко парировал Томура, подцепляя парой пальцев твой подбородок. Ты улыбнулась, выдохнув в его губы, когда они накрыли твои. Жар снова запылал в груди, но сердце в этот раз не вырисовывало круги, наверное, потому что это, может как-то слишком быстро, стало привычно. Он целовал тебя уже более смело и нагло, позволяя себе хозяйничать и подчинять, буквально пленить своей чувственностью. Отстранившись, ты легко коснулась шершавой ладонью его щёки, погладив большим пальцем ямку в уголке губ. — А знаешь... — задумчиво протянула ты, заглянув в его глаза. — Даже жаль, что я уже умерла....
— Так сегодня на ужин горя~ячая уха' только для капитана, да~а?.. — Ещё один комментарий, Даби, и ты пойдешь на корм рыбам.Кейго Таками
— Т-ты... ты куришь??.. — Таками мгновенно просыпается, переставая ощущать даже малейшего желания зевнуть. Ты сухо фыркаешь на его растрёпанный вид, освещенный лишь теплым светом кухонного ночника, (который, естественно, не предполагает ночной жор). — Как видишь. Неосознанно передернув плечами от подувшего из открытого окна ветерка, ты подтянула коленки ближе, обняв их рукой и вновь вернув взгляд к медленно уплывающему в темноту дыму. Сон окончательно покидает Таками. С минуту он просто наблюдает за тем, как легонько колышутся твои тоже растрёпанные локоны, подрагивают оголённые ночной майкой плечики, шуршат пижамные штаны, когда ты сгибаешься в сидячий калачик сильнее. Подоконник белый, твоя ночнушка розовая, свет — теплый, ночь — черная. И характерный запах табака. Кейго подтянул к себе с помощью перьев свою куртку, подошёл к окну и накинул её на твои плечи. Ты сделала лишь очередную затяжку, внешне не отреагировав. Таками присел на подоконник и заглянул в твоё лицо. — Ну и что за печаль? Хмыкнув, ты выбросила окурок в окно и посмотрела на него. Как всегда эти полуулыбочка и расслабленно прикрытые глаза действуют, как успокоительное. По идее, это неправильно. По идее, ты не должна (и не можешь) этого говорить. Да по идее, тебя вообще здесь не должно быть. Такое исключительное стечение обстоятельств, что в отеле не оказалось лишнего номера и вам пришлось заселиться в один, показалось бы тебе крайне подозрительным, если бы ты сама же и не бронировала этот чёртов номер. Ястреб — звезда, некогда ему размениваться на такие мелочи. (Хотя, зная его характер, ты бы предположила, что он заморочился, однако, так же хорошо зная свой характер, ты можешь с уверенностью утверждать, что нет, его пера здесь нет.) И всё-таки недосып, табак и ночь навивают меланхолий, которые точно не рассчитаны на здравые мысли, лишь на такие дурацкие откровения. — Я не хочу завтра на гонку... — честно призналась ты, с этой же минуты начав мысленно подыскивать себе новое место работы. Ведь, что за глупости: куратор-помощница мирового короля автотрека и не хочет присутствовать на финальной гонке. Глупости. Самые настоящие глупости. Такое в голову могло прийти только тебе и только этой ночью. Хоть ты и любила свою работу, отчасти. Брать вещи под свой контроль, быть ответственной за всё и вся, спланировать на год вперёд — это всё дополнительная замена твоего имени. А для куратора такие качества бесценны. Особенно для куратора такого рохли, как Таками, который либо настолько пофигист, что даже не пытается вникать в собственные дела, либо... да нет, он просто пофигист. Однако, совершенно неожиданно для тебя, Кейго сказал: — Значит, мы не пойдем. — Н-но... мы не можем... — Почему? Ты фыркнула. Не прикидывайся, Кейго, что не понимаешь! — Во-первых, это финал, если мы не явимся, нас дисквалифицируют, обнулив достижения всех заездов; во-вторых, причина нашей неявки в принципе не может быть мной. Как ты объяснишь это начальству? Нет, ну ты-то понятно, а я как объясню? Уголок губ Таками вздернулся, но ты и не собиралась чувствовать подвоха. Хотя бы сейчас, хотя бы этой ночью, пусть будет, как будет, и решит всё момент. И так же внезапно этим решающим моментом теперь медленно, но верно становился Кейго. — А так ли нужны мне эти достижения? И потом, почему причиной неявки не можешь стать ты? — Я твоя помощница. Я за тобой, а не перед. А без достижений тебя могут снять с рейтинга. Таками отвёл взгляд в полумрак за окном, после опустив его на подоконник и как-то робко мечась снова к тебе. — Помощница — это всего лишь название работы, а... важен ведь сам процесс... а в процессе ты... мы... всегда вместе и... Ты давно уже не просто помощница, а... моё главное достижение... Ступор никогда не был сильнейшей твоей частью. Ну, что ж, Таками, гордись, ты застал саму мисс расчёт врасплох. И вот как на это реагировать? Кейго выглядел абсолютно беспомощно — неужели так выглядят все люди, оголяющие свои тайны? Неужели так выглядела и ты минутой позже... Ты перевела взгляд к ночи за окном: пара фонарей горели вдалеке, пара где-то так же далеко внизу, поэтому на улице было слишком темно, чтобы увидеть хоть какое-то спасение от собственных мыслей. Это по-прежнему оставалось глупой затеей, но Кейго всё чаще поглядывал на засопевшую тебя и думал, что нет, это самое лучшее, что он когда-либо затевал. Теперь ехать можно было неторопливо, ведь дорога была просто дорогой, а не гоночной трассой, однако Таками всё равно по привычке давил на газ чуточку сильнее нужного. Он бы мог и дальше с мыслями такими же безрассудными, как и его поступок, колесить в практически неизвестном направлении. Изредка, (намного чаще, чем изредка) поглядывать в твою сторону, легко касаться заваливающегося на бок тела, чтобы прислонить к дверце, бережно поправлять ремень, зная поведение самого себя на дороге. Но в голове внезапно появились мысли, что, возможно, так спать тебе совсем неудобно. Таками затормозил на обочине. Восходящее солнце окрашивало оранжевыми лучами низлежащие луга, горы и серую извилистую дорогу с жёлтой полосой по центру. И ярко-красная машина Таками в оранжевом свечении тоже стала будто пыльно-красной. Кейго отстегнул свой ремень, чтобы суметь подползти ближе к тебе. Он признаёт, (нет, он не признаёт, но румянец на щеках его предательски сдаёт), что нащупывать рычаг под сиденьем, перегнувшись в это время через спящую тебя было очень неловко. И быть ухваченным твоими цепкими ручками, когда спинка кресла опустилась, тоже. Ты убьешь его. Он был уверен на все двести из ста, что если, проснувшись, ты обнаружишь его лежащим на себе, то будешь в невероятной ярости. Хоть ему и хотелось бы продолжить так лежать, хоть ему и не хотелось бы случайно тебя разбудить, он никак не мог не рискнуть (ведь если выбирать из "рисковать твоим сном" и "рисковать своим здоровьем" он выбрал бы второе, но разве это важно). Осторожно вынырнув из твоих объятий, Кейго ещё раз проверил ремень и вернулся на своё сиденье. — Не стоит волноваться, я и сам не очень хотел на финал. Таками не врёт на этот счёт, но врёт на тот, что ему плевать на обнулившиеся достижения прошедших раундов. Кубок с финала неплохо бы поднял его в рейтинге, да и в целом этот "побег" не в карьерных интересах Кейго. Но ты, находясь в личных интересах, перечёркиваешь остальные. Это уже третья сигарета за два прошедших часа и это плохо. Кейго не курил, но догадывался, что такое количество имеет пагубное влияние. Да и не секрет, каким показателем является это непреодолимое желание курить. Ты тяжело выдохнула, глубоко втянув табак. — Я и не волнуюсь. — Да брось. Ты нервничаешь. — С каких пор ты заделался моим личным психологом? — С тех пор, как сигареты перестали с этим справляться. Ты зло зыркнула на Кейго, но его взгляд внимательно изучал дорогу, а на лице застыла лёгкая, добрая ухмылочка. И это было фирменным выражением его лица. Твоё выражало только серьезность, а его лишь расслабленность. Когда ты переживала за себя, за него и за весь этот мир, он просто клал руку на твоё плечо, говорил, что всё будет хорошо, и всё действительно было хорошо. Как и сейчас. Всё. Было. Хорошо. Ты вернула взгляд к тлеющей между пальцев сигарете, а потом и к мелькающим пейзажам за окном. Осиянные знойным солнцем зелёные холма с черными прямоугольниками вспаханной земли и пастбищами при скорости Кейго превращались в волны. Ты затянулась, выбросила окурок в окно и прикрыла глаза, совсем не расслабленно, "расслабившись" в кресле. Перед глазами замаячили блики, такие же яркие (зелёные, жёлтые, белые), какими были краски мира, которые ты только что лицезрела. — Мне кажется, я слишком много на тебя взваливаю... — начал Кейго, и ты нахмурилась, сжав кулачки так, что коротко подстриженные ногти оставили ямки в форме полумесяца на внутренней стороне ладони. Таками отвлекся на это всего на минуту, стиснув пальцы на руле и потом вновь вернул взгляд к дороге. — Ты делаешь всё и даже больше, так не пойдёт. — Это моя работа, — не открывая глаз, цедишь ты, пытаясь понять, к чему он ведёт. — Нет. Это больше, чем твоя работа, ведь ты делаешь для меня больше, чем нужно. На какую-то секунду напряжение отступило, и даже твои черты лица расслабились, а уголки губ взметнулись вверх. — Но ты тоже делаешь для меня больше, чем нужно. Таками выждал невыносимую для себя паузу, чтобы всё-таки решиться и сказать, повторить ещё раз: — Потому что ты для меня больше, чем помощница... И снова этот ступор. Он застаёт тебя врасплох уже второй раз и, чёрт бы всё побрал, если ему это не начинает нравиться. И чёрт бы всё побрал, если тебе это не начинает нравиться... — Хорошо, мой-личный-психолог-сигарето-замена, куда мы едем? — Ты выдыхаешь, заставляя себя окончательно принять его правила игры. Возможно, не такие уж и плохие. Таками чуть расстраивает, что ты вновь проигнорировала самый прямой в его жизни намёк, но он улыбается тебе в ответ, ведь рад, хотя бы такому раскладу событий. — Есть одно место... Я часто приезжаю туда, когда хочу побыть наедине с мыслями. — Оу... Только ты и твои мысли? Тогда, наверное, мне не место, в этом месте... — Х, нет. Ты — самый частый гость там. Ты порозовела, метнувшись глазами в смущении сначала в пол, потом к окну, потом всё же выбрав дорогу. Улыбка не сходила с лица Таками. Можно ли считать это "пробитой стеной"? Вполне можно. С твоего разрешения, он продолжил путь, включив музыку. Негромко, но достаточно для того, чтобы уровень твоего настроения поднялся, и Таками рискнул сопроводить долгий путь своими фирменными трюками. Ты не стала возражать ни против явного нарушения скоростного режима, ни против экстремального дрифта и, когда колеся заскрипели об асфальт, а машину на долю секунды закрутило и заволокло дымом, только высунулась в окно, закричав что-то вроде "ЙУХУУУ". Таками нравился такой поворот событий. И плевать было на гонку и золото — главным его достижением была ты. — О-о-о, притормози тут! Кейго послушно зарулил в какую-то дорожную кафешку. Он открыл было рот, когда из окошечка для приёма заказов послышались легко узнаваемые слова, как ты опередила его. Со скоростью света отстегнув ремень, ты, немного неуклюже перелезла через Кейго и высунулась в окно машины. — Бурито и латте, пожалуйста! А есть что-нибудь из ёсеку? Я возьму тебе, Кей? Глаза Таками округлились до размеров приличных блюдец, а вот зрачки напротив стали меньше точки. Что странно, ведь вид ему нравился, но объяснимо, ведь если бы ты сейчас уличила его в наглом разглядывании твоей же задницы, то он бы уже точно не участвовал в следующих гонках. — Тебе лучше знать... — с трудом выдавил из себя Кейго, что-то кроме "вот это буфера" и сглотнул, не отрывая взгляда от размеренно покачивающихся "буферов". Хоть бы выдержки хватило на то, чтобы теперь каждый божий день уговаривать себя думать, что это просто по чистой случайности твоя попа оказалась в такой близости с его лицом. Вполне довольная полученной едой, ты плюхнулась обратно в своё кресло, не обратив внимания на красного, как помидор, Кейго. Теперь ваш путь перестали сопровождать его трюки и музыка. Лишь какое-то странное молчание и, вроде, напряжение с его стороны. Однако ты, наевшись, уже не могла молчать и болтала обо всём, что видела до самого конца поездки. Порш остановился на краю утеса. Вы с Кейго уселись на капот машины, чтобы лучше видеть заход солнца, такого же оранжевого и даже больше красного, каким оно было на восходе. — Красиво... И часто ты тут бываешь? Как смог найти лазейку в расписании? — шутливо поддев его плечом, пролюбопытничала ты. — Ночь считается лазейкой? Кейго сухо рассмеялся на твои возмущения и, пользуясь моментом, неуверенно приобнял одной рукой за плечи. И какого же было его счастье и смущение, когда вместо всех его ожиданий ты лишь задумчиво вздохнула, прислонившись виском к его плечу и вернула взгляд к горячему солнцу, чтобы проводить его в закат.Шото Тодороки
— Мне кажется, что ты мне кажешься... — Хах, вполне возможно. Шото не верит ни своим ушам, ни своим глазам, ведь перед ним ты — настоящая принцесса (прям живьём), которая утверждает, что она не настоящая. Он сидит с тобой в беседке уже час, выслушивая это, пока все нормальные принцы ищут себе невест на балу. Ты смотришь на танцующие чёрные силуэты в золотистом свете окон замка и тяжело вздыхаешь. — Нет, Шото, нет. Я не настоящая принцесса и не вернусь на этот бал, чтобы лишний раз не позориться. Тодороки изгибает брови. — Но почему не настоящая? Платье, корона, каблуки же есть. Ты горько усмехаешься, ведь, о, Господи, как же всё-таки жаль, что это всё действительно не делает принцессу принцессой. — А желание? То, которого у меня нет, м? Шото, я ненавижу каблуки, пышные платья и собственную корону, а настоящая принцесса не может ненавидеть эту атрибутику, понимаешь? Шото опускает взгляд на свои сцепленные в замок между ног пальцы и хмурится. Неужели настоящие принцессы действительно так отличаются от прописанных в книжках идеалов? Неужели ты, так отличаешься от всех принцесс? Хотя, наверное, да, ведь пока остальные напудренные дамочки веселятся в замке, ты стоишь здесь, в беседке. Как и он, которому тоже чужда жажда светских вечеринок. — Я принцесса, для которой никто не станет совершать подвигов, потому что я не умею правильно благодарить. Я принцесса, которая не хочет замуж и становиться королевой. Я не принцесса, Шото, не принцесса. — Но ты королевских кровей и... — Пусть будет проклята эта королевская кровь, я не хочу, чтобы она текла в моих жилах. Шото обречённо выдыхает, чуть склонив голову вбок и не отрывая от тебя взгляд. Слова звучат грустно, но не отчаянно: ты давно смирилась со своей губительной не шаблонностью. Но видимо там, в замке, никто не смирился и всё ещё пытается затянуть на тебе железный корсет, раз уж ты и сейчас в нём. Тодороки не может поверить в твои слова, во многом потому что первый раз видит настоящую принцессу,Хитоши Шинсо
Старый поезд шумно скребётся по рельсам, пыхтя черным дымом и промокая под проливным дождём. Шинсо облокачивается о стену, раскорячившись посреди коридора, и переводит дыхание. Но твой смех заставляет его двигаться дальше. — О, Мерлин... — выдыхает он устало и срывается с места в попытке догнать тебя ненаглядную. А ты игриво хихикаешь, словно гордясь собой, и убегаешь всё дальше и дальше в конец поезда. "Догони! Ну, догони! Я так хочу поиграть!" — Слова, которые будут являться Хитоши в кошмарах, ведь невыносимо часто за этот час он чуть не умер под их звенящее, как тысячи колокольчиков, звучание. Ту же тысячу раз он уже извинился перед попутчиками почти во всех вагонах, которые вы успели оббежать, а конкретно ты — потревожить. Ведь другим словом эти шалости описать нельзя. Ты не желала никому зла, не хотела ничего ломать или портить, ты просто хотела поиграть, куда-то выплеснуть весь фонтан своего настроения. Этот поезд, все вагоны, люди и Шинсо просто так нечаянно попались под руку. Хотя нет, Хитоши был здесь с вполне себе определенной целью: твой отец настоял присмотреть за тобой, сопроводить, уберечь, если вдруг что, или тебя от всего мира или весь мир от тебя. Можно подумать, лёгкая задача, но учитывая твой характер... Хитоши не помешало бы задать тысячу вопросов перед тем, как согласиться, но разве он знал? Да и, впрочем, зачем жалеть о том, чего повернуть вспять уже нельзя? ОнЧисаки Кай
Чисаки опускается на корточки, зажимая парой пальцев переносицу. Пусть горит оно всё огнём, он так больше не может. Кай прикладывает белоснежный платок к подбородку чуть влажному из-за душного воздуха в маске, затем пропитывая и губы. Взгляд скользит по разноцветным огонькам, пестрившим в покрытом мраком городе; по звёздам, так же беспорядочно рассыпавшимся по ночному небу. Чисаки оседает на холодные, точно грязные железки, составляющие первую платформу телевышки, и прислоняется спиной к точно таким же железкам, но выстроенным уже вертикально, в высоту. Пять ванн. Нет. Десять. Он примет пятнадцать ванн, попытаясь отмыться от мыслей о предполагаемо-определенно прицепившейся к нему после этого заразе. Тишина. Которую, на самом деле, он слушает довольно часто. В доме никогда не бывает особенно шумно, может чуть-чуть беспокойно, но не более. Но там тишина всё же напряжённая, а здесь... какая-то расслабляющая. Нет вынужденного шелеста страниц между пальцев, размеренного тиканья часов, притоптывания ноги, скрежета перчаток о кристально чистые поверхности. Есть лёгкое шуршание травы, убаюкивающий скрип железа от покачивающейся из-за ветра верхушки этой телевышки, стрёкот сверчков. Это совсем другая тишина. Кай прикрывает глаза, запрокидывает голову и вслушивается. Словно в мозгу слепой летучей мыши, в его мозгу строятся картинки улавливаемых звуков. Которые ночью становятся лишь явственней. Среди всего самого умиротворяющего, всего, чего не сможет передать ни одно видео или аудио из интернета, внезапно, он слышит тихий бубнёж и прислушивается ещё сильнее. — ...и тогда я сказала, что не хочу ломать кости всякий раз, когда кто-то кричит "помогите". А он мне: "Тогда уходи прямо сейчас, пока ещё не стало поздно". И я вообще не знаю, что теперь делать. С одной стороны, пошло бы всё к чёрту, а с другой... Не знаю я, что с другой, вот чего прикопалась?! Кай нахмурился. Голос звучал совсем близко, как будто прямо за спиной. Чисаки стянул перчатку, осторожно обернувшись и заглянув за место своего привала. Длинные волосы, крылья... Это вроде диалог, но он явно сам с собой. Ты сидела, обняв колени руками и всю себя укутав в собственные крылья, по другую сторону железной конструкции, только смотря не на городской пейзаж Кая, а на завод, светящийся, однако, так же красиво и ярко. Ты продолжала что-то говорить, активно то качая, то мотая головой, будто в ответ на собственные рассуждения. Каю захотелось подслушать, он оперся на ладони, с силой стиснув зубы, когда кожа почувствовала ржавчину, и подался ближе, но что-то под его весом хрустнуло. Ты дрогнула, чуть повернув голову в его сторону — Чисаки отшарахнулся назад, затаившись на своем прежнем месте. — Кто здесь? — Ты навострила уши, уловив приглушённые вдохи где-то за спиной. Однако сведённые к переносице брови в это же мгновение вновь вернулись в свои выемки. — А, впрочем, плевать. И, короче, сегодня в парикмахерской мне сказали: "Де-евушка-а, кто вас стриг, это же просто ужасно!" Я так месяц, блин, ходила! В смысле ужасно?! И вообще, это твоя же коллега меня и стригла, крыса ты крашенная! Что б я ещё раз в эту парикмахерскую пошла!.. Да ни ногой! Чисаки изогнул брови, немного расслабившись. Из этого можно предположить, что ты не представляешь угрозы??.. А в каком смысле: "Впрочем, плевать"?? Выслушивая твои проклятия в адрес "крысы крашенной", Кай уселся поудобнее, стараясь издавать меньше звуков, чтобы... э-э, не перебивать тебя? Тц, теперь бесполезно надевать перчатку — мерзкая-мерзкая ржавчина всё равно уже прилипла к ладони. — ...ты бы лучше посмотрела на качество обслуживания в салоне, где работаешь, чем на мою стрижку. "Кто вас стриг, бла-бла-бла". Нашлась мастер по причёскам. Тварь. Выдра надутая. Крыса крашеная. — Ты повторяешься. — Я в курсе. — Чисаки с неким трепетом выжидал твою паузу. Неужели никакой реакции на его вмешательство не последует? (Господи, Кай, докатился, когда тебя вообще последний раз волновала чья-то реакция?) С твоей стороны послышался напряжённый выдох. — У них по салону вообще волосы раскиданы, представляешь?! Раз в неделю в парикмахерской убирать — зашибись, а моя причёска — "кто вас стриг, это ужас". Вот тварь такая, а. Терпеть не могу социум. — Волосы раскиданы?.. — Кай брезгливо скривился. — Да я после такого их бы вообще сжёг. — Хах, неплохая мысль, голос, но не нужно подкидывать мне таких идей сейчас, когда я не в лучшем настроении. — "Голос"?.. — Обескураженным шепотом слетело с его губ. — Ага. Не против же? Или тебе больше нравится "зов"? "Мысль"? "Совесть"? — Ты думаешь, я твоё раздвоение личности? — хохотнул Чисаки. — Оно у тебя и без меня прогрессирует. — Я не хочу ни о чём думать прямо сейчас, — отрезала ты, совершенно без смеха, продолжив: — Ни о раздвоении личности, ни о парикмахерше и своей стрижке, ни о тебе. Просто "Голос" меня вполне устраивает, надеюсь, тебя тоже, если не интересны мои бредни — иди, куда шёл или сиди, где сидел. — Можно хоть изредка комментировать? — осмелился спросить он, не переставая про себя смеяться. Какой-то цирк, ей Богу, но Кай не против. В конце концов ему тоже иногда, и конкретно сейчас, не хотелось ни о чём думать. — Если только твои вставки не будут противоречить моим убеждениям. Улыбка Чисаки стала шире. Твои "бредни", как ты сама их и назвала, определенно начинали ему нравиться. С чем-то он был, конечно, не до конца согласен, однако о многом ваши мнения совпадали. Например, о том, что дезинфекция всей этой планете явно не помешает, да и можно почище убирать улицы. Хотя Кая, как живущего в своём собственном доме, со своим собственным двором, чужие улицы мало волновали. А вот затронутая тобой тема о нерадивых людишках, шныряющих повсюду, (Слава Богу, за пределами его двора) очень понравилась Чисаки в твоём исполнении. "Они все мерзкие, гадкие, вероломные твари, не принесшие пользы ни себе, ни другим и не собирающиеся!" — говорила ты, и Кай так странно был горд. — Как думаешь, — начав издалека, Чисаки поднял глаза к звёздам. Уже неделю он приходит на эту телевышку и выступает в роли твоего верного слушателя, иногда и "голоса разума". И каждый раз платформа, где вы сидите, становится на уровень выше, а стержень телевышки сужается. И каждый раз вы становитесь на несколько сантиметров ближе. И кажется, уже давно пора было начать разговор об этом. — Как ты думаешь, обществу нужны перемены? Ты фыркнула. — Этому прогнившему? Нет. — Что совсем? Совсем ничего не поможет? — Второй потоп, если только... — уже более задумчиво протянула ты так, будто действительно могла организовать свою идею в ближайшие сутки. — О, твой масштаб мне нравится, но что если ограничиться банальной сменой власти? Тоталитарный правитель, в руках которого будет всё. — Всё? И я тоже, так ведь? Хах, нет уж, спасибо. Вот я помру через лет 100-150 и тогда пожалуйста. Хоть потоп, хоть смена власти. Чисаки сухо рассмеялся. Боже, всё это начинает нравиться ему только больше. Он затронет эту тему ещё не раз, обязательно придя к какому-нибудь более конкретному выводу. Он больше, чем уверен, что ты разделяешь его мнение — он прекрасно знает это. Кай подведёт тебя к простой истине и, возможно, ты даже не откажешься от его предложения небольшого сотрудничества. Ну, как небольшого... Быть ему кем-то вроде независимой помощницы? Союзницы? Эм, правой руки?.. Ведь если изменения, которые он задумал, не будут касаться тебя, ты вполне вероятно согласишься... — ...так ты больше не герой? — осторожно уточнил Кай собственные выводы по твоим рассказам. Пошла вторая неделя вашего "общения", когда ты просто приходила и рассказывала всё, что произошло с тобой за день, иногда и чуточку больше. А он просто приходил и слушал. Старое место для успокоения превратилось в новое место для создания настроения. Он приходил сюда разъярённый, ликующий, опустошенный, но оставлял все это где-то там, внизу, у основания телебашни или вообще подножия самого холма. Твоё появление здесь создало особую атмосферу, особую привязанность. И сейчас, сидя на самой верхней платформе телевышки, которую яростно раскачивал ветер, он чувствовал это, как никогда. Во многом потому, что твоя спина буквально опиралась о его спину — пара железок между вами не в счёт. — Да, — с небольшой обреченностью выдохнула ты. — Пошли они куда подальше. Я не собираюсь рисковать своей жизнью ради спасения чужой. Это бессмысленно и абсолютно глупо. Кай усмехнулся. — Тогда, что насчёт того, чтобы опробовать кардинально новую деятельность? — На что ты намекаешь, голос? Кай прикрыл глаза, подставив лицо прохладному ветру. Ну давай же, не подведи. Чисаки протянул тебе свою куртку, стараясь не оборачиваться. Ты приняла её так же. Глаза широко раскрылись, лицезрея фиолетовый мех, который так часто мелькал на фотографиях очевидцев того самого опасногоДаби
Даби видит дурной сон, но стоит только сильнее прижать плюшевую корову к теплой груди, как все страхи улетучиваются, оставляя место пустому спокойствию. Даби горячий, (не)покорный, давно взрослый. Даби не спит с любимой игрушкой. Запомнили? Не спит. И сжигает всех, кто думает, что спит. Но, о Боже, какая неудача, ведь по чистой случайности ты входишь в их число и почему-то до сих пор не обгоревший труп. Даби горячий, упрямый, такой большой и умный мальчик — ты признаешь. Но этот занавес внезапно падает перед тобой, открывая вид на несчастного, обиженного ребёнка, которого может утешить только любимая плюшевая корова. — Э-это... моё!!! — неожиданно как для самой себя, так и для Даби, выкрикиваешь ты, выхватывая игрушку, поднятую с его кровати Тогой. — Даби! Сколько можно просить тебя не делать так! Ты ведь знаешь, я не смогу без неё уснуть! Химико озадаченно перебрасывает по вам взгляд, пока Даби пытается проглотить комок тупого молчания и не таращиться на тебя так откровенно шокировано. Проходит секунда, две, он возвращает самообладание, его взгляд становится привычно усталым, а поза пренебрежительно расслабленной. — Вышли вон обе из моей комнаты. Не брал я ни твой нож, Тога, ни твою корову, Т/и. Мне её подкинули... Ты, окончательно вжившись в роль, действительно не поверила его словам. — Пф, да что ты! Она сама сюда пришла? Жалкий обманщик! Попроси у меня ещё чего-нибудь! Пойдем, Тога, поищем твой нож. Мстительно щуря глаза, ты перекладываешь плюшевую корову в другую руку, свободной хватаешь растерянную Тогу и вытаскиваешь из комнаты. Некоторое время Химико молчит, а ты и вовсе прячешь глаза в пол почему-то слишком крепко стиснув корову в своих объятиях. — Т/и-тян, неужели Даби-кун постоянно так делает? Не думала, что он такой жестокий... Про себя ты улыбаешься на небольшую заботу Тоги. — Не волнуйся. У нас с ним относительное перемирие: он больше не прячет мою игрушку так, что её практически невозможно найти, а я больше не кричу на него из-за этого до потери голоса. Это можно даже назвать странной игрой: он забирает, я прихожу отбираю. Это прозвучало настолько правдоподобно, что на какую-то долю секунды ты даже поверила собственным словам. Выглядело так, словно вы с Даби долго-долго собачились, а потом что-то бумкнуло между вами, и теперь вы обходитесь лишь дружескими подколами. По-моему, реалистичнее этой историей не бывает. И немного даже жаль, что это не так... Ведь ничего не бумкнуло и не собирается. Даби игнорирует твоё существование, ты игнорируешь его. И неизвестно почему сейчас ты решила так сильно выручить его. Зато известно, что будет потом: он не буркнет пресловутого "спасибо" и даже не почувствует, что теперь перед тобой его небольшая тайна раскрыта и с этим нужно что-то делать (или открыться тебе полностью, но он скорее сдохнет, чем сделает это; или огрызаться в твою сторону до тех пор, пока ты сама не пожелаешь забыть всё, что произошло). Ты больше чем уверена во всех этих вариантах: они описывают Даби без лишних слов. Таков его характер, наверное. Плюшевая корова (невероятно мягкая и теплая) всё ещё в твоих руках и Тога всё ещё рядом с тобой. Логично, ты не можешь сейчас кинуть: "Ой, погодь секундочку, я верну Даби его игрушку", потому что это в корне меняет всё дело. Поэтому тебя охватывает небольшое волнение: уже за полночь... Если Даби действительно так необходима для сна его игрушка, то возникает проблема. Но ты делала всё, что могла, честное слово! Но за весь день Химико так и ни раз не оставила тебя одну, не дав возможности вернуть плюшевую корову. На самом деле, вы с ней часто устраивали подобные посиделки, но в этот раз они явно произошли не вовремя. Попрощавшись с Химико, ты выдыхаешь, садясь на кровать. Что ж, осталось дождаться разозлившегося в хлам Даби и твоя совесть чиста. Но часы тикают, время капает, ночь идёт, а его всё нет и нет. Ты устаешь сидеть и падаешь в подушки, прижимаясь носом к мягким ворсинкам между ушек коровы и прикрывая глаза. И совсем замечая, как пространство сна окутывает тебя. Даби мнётся над тобой в больших сомнениях. С одной стороны, не его это проблема, что ты уснула с его плюшевой коровой; с другой стороны, это, чёрт возьми, его проблема, ведь теперь он не сможет заснуть, если не заберёт игрушку. В принципе, это не было так сложно: вынуть из твоих объятий коровку точно, как отнять у ребенка конфету. Но... Но Даби стоял и не мог совершить эту пару простых действий. Теперь между вами явно было что-то больше пропасти, которой и раньше-то, наверное не было... Ты горячая, ты холодна, ты дерзкая, ты мягкая, ты веселая, ты грустная — он может вспомнить, как минимум по пять примеров на каждое твоё состояние, настолько внимательно поглядывает в твою сторону. И сейчас глубокая ночь, и сейчас ты сладко сопишь, слюнявя ушко его коровы, и сейчас он присаживается рядом с тяжёлым вздохом. — Ну... Ты сама виновата, — оправдывает самого себя Даби, снимает ботинки и плащ, и ложится за твоей спиной, неуверенно укладывая руку в изгиб талии. Сон мгновенно забирает и его, словно мягкое плюшевое тельце коровы передает своё снотворное тепло через твоё тельце — не плюшевое, но тоже мягкое, теплое и приятное на ощупь. Во сне робость Даби пропадает: он жмётся к тебе всем телом, без малейших сомнений протискивая правую руку между твоих грудей, чтобы прижать к себе сильнее, а левую кладет под твою голову, чтобы тебе было удобнее лежать. Ты что-то довольно муркаешь, когда Даби утыкается носом в твою шею, и стискиваешь руки на игрушке сильнее.