Темнота, руки в волосах, сжимающиеся с силой в кулаки до побелевших костяшек, сбившееся дыхание. У Арсения полное ощущение того, что паническая атака уже близко, подбирается медленно, скрипя своими когтями по оконному стеклу и погружая комнату в ещё больший мрак, чем есть сейчас. Перед глазами всё размывается, темнеет, да ещё и алкоголь делает своё дело и ухудшает ситуацию. Мужчина слегка покачивается на кровати от ощущения, что притяжение тянет его ближе к земле, выравнивается и задирает голову, расслабляя руки и пытаясь найти в них опору на мягкой, по ощущениям проваливающейся, кровати. Делает глубокий вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Шум в ушах не затихает, но дыхание немного выравнивается, руки же по-прежнему дрожат. Тремор был всегда, но сейчас он особенно сильный.
Он чуть ли не за секунду дошёл до спальни из уборной, закрываясь на замок и избегая вопросы шокированного Серёжи, который так и застыл на месте, когда увидел, как лучший друг на всех порах мчится к себе в комнату с абсолютно пустым взглядом, пару раз споткнувшись из-за дрожащих ног, а в ладонях очень крепко что-то сжимает.
Мужчина откидывается спиной на постель. Изголовье кровати бьётся о стену. Кажется, у Арсения глаз задёргался. Ему до жути хочется курить. И курить много. Три сигареты. А может и пять. Можно и всю пачку, настолько сильно он хочет заглушить эти ощущения в груди, разрывающие изнутри с невыносимой болью. Серый дым поможет. Всегда помогал. И пусть курение убивает, Арсений умеет читать предупреждение на картонной упаковке, но уж лучше умереть от этих чертовых сигарет, чем от этих отвратительных, неестественных, неправильных, мать его, чувств.
Челюсти напрягаются, желваки заходятся сильнее обычного. Он обхватывает лицо ладонями и растирает. Единственный свет в комнату проникает через приоткрытые светлые шторы у окна, за которым находится тусклый, почти уже погасший, фонарь. И даже этот свет кажется сейчас Арсению чересчур ярким. Он пустым, невидящим ничего взглядом смотрит в потолок, пытаясь разумно оценить происходящее, но в подобном состоянии это получается максимально трудно сделать. Резко подрывается и садится на кровати, чувствуя неприятную щекотку в горле и боль в грудине, и заходится диким кашлем, прислоняя одну руку ко рту. Горло болит, легкие жжёт, будто там что-то старательно выводят ножом.
Приступ длится дольше, чем предыдущий, но лепестков, на удивление Арсения, меньше. И всё тот же василёк. Почему василёк?
На этот раз они не только голубые, а ещё и фиолетовые. Арсений делает глубокий вдох, сжимая второй рукой футболку на груди. Что-то неприятно саднит, он закрывает глаза, а после открывает и снова возвращает внимание на раскрытую ладонь. Дыхание быстрое и хриплое, иногда прерываемое тихим безболезненным кашлем. Лепестки похожи на маленькие отдельные цветочки, а Арсению и вовсе напоминают иголочки. Крошечные такие, а боль жуткая.
Мужчина на них смотрит и горько усмехается. Тянет смеяться. И смеяться громко, как никогда не смеялся, да так, чтобы услышали все, насколько ему смешно. И он смеется. Смотрит загипнотизированным взглядом на эти лепесточки-иголочки и смеётся. Рука на груди сжимается с большей силой, готовясь уже порвать футболку. Жалко будет, принт сам делал. Арсению кажется, что он сейчас проснётся. Проснётся, потянется и, как обычно, пойдёт и нальёт себе кофе, перекинется парочкой фраз с Серёжей и пойдёт на пробежку. А потом, может, сходит погулять. Возможно, получится и Матвиенко вытащить. Арсений заставит Серёжу сфоткать его у какой-нибудь идиотской стены с классным граффити, а после снимет историю. Всё это время в голове его будут преследовать определенные мысли, но он будет закапывать их каждый день всё глубже и глубже, как делал всегда. Признавать, но упорно закапывать.
Ненавидеть.
Он задирает голову к потолку, а смех становится всё тише и тише. Сам не замечает, как по щекам непроизвольно начинают течь слёзы сквозь истерический смех. Расслабляет руки и стряхивает лепестки на пол, опускает голову, не прекращая улыбаться. Солёная вода попадает на губы, он слизывает её языком и прижимает ладони к глазам, с силой надавливая.
Не плачь.
Боли почти нет. И мужчина не понимает: либо ему стало настолько плевать на неё, либо на сегодня этот ужас заканчивается.
Хуёво, да?
Да. Арсению, мать его, тридцать восемь лет, и ему безумно страшно. Он чувствует, как его трясёт. Чувствует, как улыбка постепенно искривляется и превращается в гримасу боли. Он не хочет открывать глаза и смотреть под ноги. Он не хочет видеть эти ебаные лепестки на полу.
Как там говорят… Любовь — это счастье? Спасение?
Хорошее спасение получилось.
И ведь он не отрицает этих чувств. Он с этими чувствами живёт уже несколько лет. И до этого дня у него получалось прятать их как можно глубже, чтобы обмануть всех, в том числе и самого себя. Улыбаться, обнимать, но с нежностью смотреть. В какие-то моменты отрицать, но все так же пытаться коснуться. Быть уверенным, хотя уже можно сказать, обманутым, что чувства эти пропали хотя бы на какое-то время.
Но он бы никогда не подумал, что всё может зайти настолько далеко. Что эти зелёные глаза цвета самой свежей и яркой в мире травы будут просто выжжены в его памяти, как клеймо. На всю жизнь клеймо.
Любит.
Блять, он
любит.
Он не чувствует
симпатию, как семь лет назад.
Он не чувствует
влюбленность, которая была с ним в течении пяти лет и, которая, как казалось ему, даже пропадала на время.
Он
любит.
Он пиздецки сильно
любит.
А его, сука,
не любят.
И от осознания хочется выть волком и биться о стену.
Но Арсений лишь тихо ложится на подушку, накидывая на себя плед, и прижимает его к груди, всё ещё пытаясь выровнять дыхание.
Утро выходит странным. Всё ещё надеясь, что всё происходящее ночью — сон, мужчина разочаровывается, замечая на полу у кровати синие, уже слегка засохшие, лепестки. Собирает их в ладонь и выбрасывает в окно на улицу, стараясь избавиться от воспоминаний о вчерашней жуткой ночи.
В зеркале, к которому он подходит, чтобы поправить волосы, он не видит себя. В голубых глазах напротив какой-то пиздец творится, не иначе. И непонятно, там то ли буря, то ли пустота, но наличие глубоких мешков от слез игнорировать нельзя, поэтому мужчина, вздохнув, идёт умываться.
На кухне его уже ждёт Серёжа с заваренным крепким кофе и жуёт бутерброд. У него непривычно распущенные волосы, на запястье растянувшаяся зелёная резинка. Матвиенко что-то заинтересованно высматривает в своём телефоне, делая глоток из своей кружки и закусывая бутербродом. Поднимает взгляд только тогда, когда слышит шарканье ног по паркету, а в проёме появляется высокий силуэт друга. И выглядит друг, честно говоря, отвратительно. Серёжа хмурит брови.
— Доброе утро, — бубнит Арсений и проходит к столу, садясь напротив. Тянется к тарелке с бутербродами, отхватывая себе один.
— Арс, что было ночью? — не отвечает на приветствие друга Серёжа и задаёт вопрос в лоб. Попов пожимает плечами и продолжает есть свой завтрак. — И всё? Это всё, что я сейчас в ответ получу?
— Я тебе вообще-то «доброе утро» сказал, — поднимает на него взгляд брюнет, изящно пытаясь сменить тему разговора.
— Ты меня не проведёшь, Попов, — мотает головой Сергей. — Я тебя знаю, как облупленного. Говори.
Арсений нервно сглатывает и тянется к кружке с кофе. Серёжа резко хватает его за руку.
— Серёг, ты офигел? Дай мне позавтракать!
— Нет, не дам, пока ты не скажешь, что за сцену я увидел вчера ночью и, почему в течение сорока минут слышал жуткий кашель из твоей комнаты, — не отпуская руки, отвечает Матвиенко. — Ты у меня буквально за стенкой, не забывай. Тут звукоизоляциях хреновая, Арс.
Арсений возмущённо выдёргивает своё запястье из плена и всё-таки берет кружку в руки. Делает глоток горячего напитка, что приятно обжигает саднящее горло. Может попить какие-нибудь таблетки?
— Просто плохо было, перепил, — ведёт плечами брюнет. — Да и заболел, кажется. С Антохой посидел вчера на улице, продуло, наверно.
Серёжа хмурится ещё больше. Как бы хорошо он Арсения ни знал, иногда ложь от правды отличить всё-таки не получается. И сейчас именно этот момент, потому что правда, а может ложь, звучит максимально убедительно, да ещё и с таким невозмутимым лицом, что Сергей и правда начинает сомневаться, правильно ли он поступил, когда сразу с утра решил завалить ещё сонного Арсения странными вопросами. А у Арсения в этот момент внутри нихрена не невозмутимость. У него буря там, неуверенность, страх. От собственного упоминания Антона его бросает в мелкую дрожь, невидимую серёжиным глазом.
— Ты же понимаешь, что можешь мне рассказать всё, что угодно? — неуверенно задаёт вопрос Матвиенко. — И если ты сейчас врёшь, я все равно узнаю правду. И неважно, при каких именно обстоятельствах, Арс.
— Я знаю, Серёг, всё правда хорошо, — мужчина улыбается, старательно скрывая настоящие эмоции, и встаёт из-за стола, стащив ещё один бутерброд и хлопая Сергея по плечу. — Если что-то будет не так, то я сообщу тебе первому. Но сейчас я просто приболел, правда.
Серёжа ещё долго провожает его взглядом до комнаты, даже, когда тот уже закрывает дверь. Он не верит ни единому слову. Ни единому слову. Где-то глубоко плескается сомнение, ведь, может, Арсений и правда не скрывает, не врёт. Может правда простудился вчера в своём тонком пальто. Может правда плохо от алкоголя было. Да вот только у Арсения иммунитет как у быка, он болеет-то раза два в год, в остальное время только и звонит Серёже и спрашивает о его самочувствии, потому что вот он болеет куда чаще. И не трясёт Арсения, как осиновый лист, когда он простужается. Не бывают у него настолько испуганные глаза, хоть и увидел их Серёжа очень смутно, зато в памяти навсегда этот взгляд отпечатался.
Попов скрывает что-то, врёт в глаза с невозмутимым видом, как он любит, как умеет. Но врёт он не незнакомцам, не интервьюерам, а лучшему другу. И Серёже от этого больно, но не за себя, а за Арсения. Потому что не стал бы он врать, не будь там что-то серьёзное. Любой нормальный человек, правда, давно уже рассказал бы, но не Арсений, он же сам справится. Сильный же.
И ситуация эта, как говорится, сюр. Потому что Серёжа искренне помочь хочет, но не может. Он видел, как в глазах Арсения на кратчайшие секунды мелькало что-то, похожее на сомнение и страх, да только тот упорно молчал и не подавал виду, улыбался в лицо самой обезоруживающей улыбкой и, как попугай, отвечал, что всё хорошо, всё отлично, он просто заболел.
Арсений и сам себя убедить пытается, что простудился, но перед глазами пролетают все события вчерашнего вечера, а к горлу снова подкатывает кашель, и ему приходится опять выбрасывать маленькие лепестки в открытое окно, чтобы Серёжа ничего не заподозрил. Это уже своеобразный ритуал сегодняшнего утра.
Он ложится на кровать, планируя так провести весь оставшийся день, и заходит в Инстаграмм, единственное спасение в данный момент. Палец лениво листает ленту, лайкает профессиональных фотографов, периодами просматривает истории и вводит в поисковике «импровизация» в попытках найти красивые рисунки, чьих авторов можно было бы и порадовать своим лайком. И рисунков этих море, со всеми ребятами, он даже парочку отправляет Димке Позову, который тоже от похвалы не воздерживается. Их фанбаза и правда удивительна, талантливых ребят по пальцам не сосчитать, их слишком много. Арсений дивится иногда, как такое может быть. Ни у одного шоу на ТНТ нет настолько преданных и креативных поклонников, как у них. Да, иногда у них случаются друг с другом стычки, но любовь эта какая-то безграничная, и в голове это у Арсения не укладывается.
Когда мужчина уже хочет отложить телефон и включить какой-нибудь фильм, ему приходит уведомление. Арсений хмурится, снимает блокировку и заходит в ВК, замечая в самом верху диалогов улыбающееся лицо Шастуна. Вскидывает брови в удивлении и открывает сообщение.
Антон Шастун
12:23
Арс, дарова.
Вы с Диманом как?
Я прост уехал почти сразу, все норм, помирились?
Арсений Попов
12:24
Да, все хорошо
Привет
Антон Шастун
12:24
Быстро ты
Ждал сообщения чтоль?)
Арсений убирает пальцы от клавиатуры, будто его раскусили, и закусывает губу. Самому себе страшно признаваться в том, что он ждал. Прям ждал, хоть и виду не подавал. За всё время путешествия по Инстаграмму он несколько раз зашёл в ВК, проверяя новые сообщения, но никто так и не писал.
Да кто — никто?
Себе хоть признайся, ты ждал сообщения от него.
Взгляд застыл на открытом диалоговом окне, а пальцы будто онемели. Арсению бы под землю провалиться прям сейчас, потому что он прекрасно понимает, что читать и игнорировать сообщения — не нормально, но ничего поделать с собой не может, просто продолжает смотреть на последние три слова с каким-то внутренним страхом, что его поймали с поличным.
Да кто тебя поймать мог?
Он уехал вчера к Ирине раньше, чем ты напился до беспамятства.
Не заметил твоего состояния.
Ты прелестный актёр, знаешь?
Антон Шастун
12:30
Ты когда обратно в свой сопливый Питер?
Арсений отмирает, когда в его руках телефон снова начинает вибрировать от уведомления. Фокусирует взгляд, усмехается и начинает печатать.
Спасибо, что перевёл тему.
Арсений Попов
12:31
Не сопливый он
Пока не знаю, я у Серёги остановился
Антон Шастун
12:33
Понял
Арсений Попов
12:33
А что?
Антон Шастун
12:34
Есть предложение
***
Антон, честно, заебался. И он готов проклинать весь мир за то, что его всё так сильно раздражает. Антону хочется рвать и метать, когда во время разговора с Арсением на улице у него в кармане настойчиво вибрирует телефон, оповещая ещё о, как минимум, пяти сообщениях. Читать их не хотелось от слова совсем, мужчина и так знал,
кто ему пишет и что именно. Он сам не понимал, откуда в нём появлялось это раздражение, даже гнев, но он точно знал, что абсолютно не хотел, чтобы его разговор с Поповым прерывали таким способом, поэтому, когда он встаёт с лавочки, то невольно даже задерживает взгляд на коллеге. У Арса глаза красивые, как океан бушующий, синие-синие. Антон сам себе удивляется и отгоняет эти мысли куда подальше. Но ведь он может объективно оценить красоту своего друга? Правда же? Почему нет? У Арсения ещё и стиль чумовой, только вот кеды у него дурацкие, конечно, ярко-красные. Антон моргает пару раз. А ещё Арсений выглядит спокойным, и очень хочется, чтобы это спокойствие распространилось и на него самого, но этого не происходит, ибо телефон в кармане не даёт Антону спокойной жизни. Он бросает Арсению фразу о том, что сейчас помчит домой, незаметно сжимая кулаки в карманах куртки, и ему даже кажется, что Арсений от такого заявления вздрагивает, как ошпаренный, но всё же кажется, наверно.
Спустя минут пять он уже сидит в такси и старается не думать о том, как сильно ему домой не хочется. Но понимает, что надо. Там его
любимая девушка, которая безумно по нему соскучилась, и огромный пушистый кот, который исцарапает Антону все руки и ноги. Он должен хотеть туда ехать. Но он не хочет. Как и не хочет даже открывать ВК, чтобы прочитать все сообщения Ирины, в которых она, наверняка, лишний раз паникует и просит Шастуна уже вернуться домой. Мужчина смотрит на тёмную улицу за окном машины и хочет развернуться обратно, даже если придётся доплатить водителю за поездку. Эта мысль настойчиво преследует его до самого дома, когда машину уже поздно разворачивать, и она паркуется прямо у подъезда. Антон тяжело вздыхает и выходит из автомобиля.
Дверь в квартиру не поддаётся с первого раза, но, спустя пару попыток со сломанным замком, она всё-таки распахивается, и мужчина заходит, сразу снимая куртку и вешая её на крючок. Свет не включает, тихо снимает обувь и надеется пройти в ванную незамеченным, но выходит всё с точностью наоборот. В проходе, прислонившись к стене и сложив руки на груди, стоит Ира. И у Иры взгляд такой убийственный, что любого бы сейчас этим взглядом испепелило бы, но только не Антона. Он выпрямляется и сквозь темноту смотрит на девушку перед ним. Ира одета мило и по-домашнему. У неё мягкие тапочки, домашние шорты и белая майка с тонкими лямками. И любой мужчина на месте Антона давно бы уже подошёл и обнял бы её, но только не он. Шастун лишь сильнее хмурится и пытается пройти в ванную, чтобы помыть руки.
— И куда ты пошёл? — девушка останавливает его прямо у двери, перегородив путь. Шатен опускает глаза и смотрит на неё. Ирина вздрагивает, замечая недобрый блеск в глазах своего молодого человека.
— Помыть руки, Ир, — устало отвечает он, а глаза продолжают сверкать. — Я могу пройти?
Ирина мотает головой и ещё больше хмурится, явно не собираясь сдавать позиции.
— Почему ты не читал мои сообщения? Почему не отвечал? — она почти повышает голос, в упор смотря на Антона. — Я тебе писала весь день! Я попросила прийти пораньше!
Мужчина смотрит на неё пару секунд после тирады и простым движением отодвигает от двери, чтобы пойти помыть руки. Может, стоило бы и в душ сходить. Ира вскидывает руки и идет за ним, присаживаясь на край ванны. Она очень сильно злится, очень сильно. На часах двенадцать, а она ждала его, как минимум, в девять. У неё руки дрожат от волнения и беспокойства, а внутри бушует зловещий ураган. Он стал слишком часто задерживаться, даже до гастролей, и это Ирину пугает до ужаса.
— Поговори со мной, — просит она, смотря на него снизу вверх. Он отворачивается и вытирает руки полотенцем.
— О чём? — выходя из уборной, спрашивает шатен и идёт в сторону спальни. Девушка подскакивает с ванной.
— Я тебе уже сказала.
Антон прикрывает глаза и делает глубокий вдох, а после достает из шкафа домашние штаны и футболку. В комнате напряжение жуткое, чуть ли искры не летают, Антон это чувствует. Он чувствует, даже слышит, как напряжённо дышит Ира, как тихо она садится на кровать и, как в её голове, скорее всего, выстраивается план по убийству собственного парня. Но это уже всё шутки. Антон даже сам с этого посмеивается, надевая свободную серую футболку на голое худощавое тело.
Может подкачаться?
— Антон, пожалуйста, — жалостливый тон, с которым Ирина это сказала, вызывает в Антоне ещё больше раздражения.
— Что, Ир? — разворачивается он к ней, раздражённо всплескивая руками, в которых держит домашние штаны. — Я знаю, что ты на меня злишься, но не нужно. Я хотел этот вечер провести с пацанами, и я тебе об этом сказал. Я даже предлагал тебе с нами поехать, но ты отказалась! — вены на шее вздуваются, мужчина делает один глубокий вдох. — Я не понимаю, зачем ты мне пишешь каждые двадцать минут, Ира. Я много раз тебе говорил, что не нужно этого делать. Я не могу спокойно расслабиться, когда мне каждые двадцать минут приходят оповещения, что ты мне написала!
— Я переживаю! — кричит она в ответ, заводя рукой непослушные волосы за ухо. Она выглядит уставшей до жути, но Антон не чувствует сейчас ничего. Они стали слишком часто ссориться, он не хочет возвращаться домой, он готов быть в гастролях 24/7, лишь бы не приезжать сюда и не получать очередной нагоняй или бессмысленные подозрения об изменах от Ирины.
Антон подходит к ней вплотную. Глаза в глаза. Буря на бурю. У Ирины из глаз искры, у Антона из глаз пожар льёт.
— Ты не даёшь мне спокойной жизни, Ира, — заявляет он уже спокойным тоном. — Я чувствую себя загнанным в угол. Меня так даже родители не контролировали никогда, как это делаешь ты, это ненормально. Я хочу проводить время с парнями, и я готов брать тебя с нами, если ты хочешь быть рядом. Но я не буду отменять свои встречи и планы только из-за того, что тебе в голову снова что-то ударило. Я опять уехал посреди разговора с человеком, подумал, а вдруг что-то случилось, но в поездке уже понял, что ничего-то и не случилось, просто это ты, Ир.
— Ты винишь во всём меня? — в шоке распахивает глаза и повышает голос ещё сильнее. — Может ты со своими парнями ещё и встречаться начнёшь?
Антон закатывает глаза и заводит одну руку в кудрявые волосы.
— Ты совсем с ума сошла?
— А что? Почему нет? — пожимает она плечами и улыбается. — Раз ты так их любишь и готов променять меня на них, то почему же нет? Вон, тебе даже выбирать не нужно, фанаты уже тебе парочку приписали в виде Арсения.
Шастун с силой сжимает волосы на затылке от всепоглощающей его злости. Их отношения не должны были быть такими. Их отношения начинались с милых поцелуев в щёки и губы, объятий в кровати и парной одежды. Их отношениям ничего не препятствовало, они готовы были проводить время вместе каждый день, а Антон даже подумывал над предложением руки и сердца, но что-то, кажется, пошло не так, как они планировали. У Антона внутри, где-то под рёбрами, что-то ноет от обиды. И Ирина ещё глазами такими смотрит, будто заплачет сейчас.
— Ир, прекрати преувеличивать, пожалуйста, — начинает он. — Я ни на кого тебя не променяю, — говорит, но сам себе с трудом верит. — Сегодня я, пожалуй, посплю на диване. И, пожалуйста, послушай меня хоть раз за весь этот ебаный год. Я правда заебался, прекрати меня контролировать.
Он разворачивается на пятках и уходит из спальни, оставляя Ирину одну в комнате. Он не знает, почему всё именно так. Почему их отношения уже год держатся на маленькой тонкой ниточке под названием «привычка», которая вот-вот да оборвётся? Почему они все ещё пытаются? Стоит ли эта игра свеч?
Антон искренне считает, что нет.
Но игру продолжает.
А во сне синеву непонятную видит, океан, кажется.
