Баночка с окурками

– Ты знал, что командир «Брахмана» – девчонка? – ни с того ни с сего спрашивает Риндо, придавая лицу равнодушный вид. Ран недоуменно косится на брата. – Нет, не знал. А она девчонка? – А ты сам не заметил что ли? Совсем ослеп? Ран немного охуевает от тона младшего, еще больше ему непонятна суть претензии. Даже если командир «Брахмана» - девчонка, что с того? Что, блять, ему надо сделать в этом случае? Конечно, девка во главе группировки – занятная новость, но Рану глубоко похуй. Давно и на всех. Кроме Риндо, разумеется, поэтому он тяжело вздыхает и уточняет у брата: – Как я должен был заметить, если командир «Брахмана» всегда ходит в жутком плаще с капюшоном? Я даже его лица не видел. Ну, тощий он, конечно, это да. Как Джун, – невольно всплывают в памяти тонкие ноги и хрупкие запястья. Хайтани покинули исправительную колонию год назад. Сразу же вернулись в Роппонги – наводить порядок, параллельно ожидая освобождения Сауса. Не то чтобы Рану нравится этот ублюдок – но силы ему не занимать, а вместе с Террано о проблемах с другими бандами можно забыть. Время идет быстро; мир меняется. На смену старым авторитетам приходят новые – Ран с Риндо почти полтора месяца не вылезают из уличных драк, ломая кости направо-налево. Старший свирепствует особенно, потому что внутри его гложет тоска. Тоска по Джун. До помутнения в глазах хочется пойти в тот переулок. Не найдя ее там, вломиться к ней в дом. Отыскать Джун любым способом – увидеть ее, убедиться, что она цела, и, возможно, счастлива. Без него. Спросить – почему ты выбросила меня из своей жизни? Почему не писала? Я ждал твоих писем, Джун. Ты бы знала, как сильно я их ждал. Как замирало мое сердце каждый раз, когда надзиратели объявляли о свидании. Они тянули время, вчитываясь в имя на листке, и я каждый гребаный раз надеялся, что назовут мое. А когда звучала чужая фамилия, я тихо вздыхал. Вздыхал с облегчением. Потому что надеялся – ты нашла в себе силы жить дальше. Потому что такой, как ты, нечего делать здесь, в этом островке из колючей проволоки, серых стен и пустой земли без единого клочка травы. Это мое место, не твое, Джун. Ран чувствует себя тряпкой, потому что как только противники заканчиваются, и бить становится некого, тащится в тот самый треклятый переулок. Два месяца, блять, продержался. В тупике под козырьком пусто, как и в его сердце. Ран со злости пинает баночку «ДайДо Умэ», которая, сука, все еще стоит на прежнем месте, полная окурков с отпечатками вишневой помады. Единственное вечное в его жизни, блять. Хайтани, будучи на взводе от ебанутости Джун – кто вообще занимается тем, что регулярно вытряхивает сигареты из банки, которой уже лет пять, и ставит на место, достигает ее дома и долго рассматривает свет в окнах. Которое ее? Ай, неважно. Он почти выходит из тени, собираясь зайти в подъезд, как видит на дорожке два силуэта и спешно отступает назад. На этот раз Джун изменилась сильнее. Он все равно узнает ее, каким-то шестым чувством понимает, что это – она; но все же глаза отказываются видеть в девушке со стильным каре и в персиковом коротком платье Джун. За руку ее ведет какой-то утырок. В костюме, начищенных до блеска ботинках и с гадкой ухмылкой на тупом лице. Ран стискивает ладони в кулаки, пытается удержать себя на месте. Получается плохо – мышцы дрожат, во рту появляется солоноватый привкус от прокушенной изнутри щеки. Джун выглядит неприлично счастливой в этом блядском платье и с широкой улыбкой на вишневых губах. Ран отворачивается, когда парочка останавливается перед подъездом. Не хочет видеть то, что наверняка заставит его броситься вперед и раскроить ублюдку череп. Его размазывает по асфальту, разматывает, перемалывает внутренности в пыль; внутри зреет ярость и чистая, незамутненная обида, в висках стучит: убей ублюдка. Возьми свое. Какого хрена, Джун? – Ау, блять, – Риндо хлопает в ладоши перед лицом Рана, и получает в ответ быструю угрозу: – Еще раз так сделаешь… – Ой, да завались. Когда они наедине, Риндо не церемонится в выражениях. При посторонних Хайтани – образец братской любви. Ни одного плохого слова, ни тени сомнения друг в друге. Но, когда они остаются вдвоем, можно всласть разругаться, выказать свое недовольство и даже получить разок в морду, твердо зная, что это никак не изменит их отношение. – Ну, допустим, – лениво тянет Ран, размышляя. – Командир «Брахмана» - девчонка. Почему тебя это так сильно волнует? Вместо ответа Риндо спрашивает: – Хочешь на нее посмотреть? Без плаща. Ран вскидывает тонкую бровь. – Нет. Нахуя? Мне поебать, как она выглядит. – И все же… Риндо лукаво растягивает кончики губ в улыбке, тычет рукой в сторону кофейного ларька на углу улицы. – Вон она. Только ради брата, раз тому так важно мнение Рана, он смотрит в указанном направлении. Худая белобрысая девчонка со смешным пучком на голове и в короткой юбке притоптывает правой ногой, словно пританцовывая, и что-то бодро рассказывает какому-то задохлику в дебильной футболке. Задохлик кажется очень знакомым, и Ран хмурит брови, вспоминая, где же он его видел. А, блять тот чудик, что влез позавчера в конфликт… – Рядом с ней Ханагаки Такемичи, – услужливо говорит брат. – А это – Сенджу Акаши. – Акаши? – Ран повторяет, словно пробуя на вкус. – Хм-м. И все же, Риндо… На кой хрен мне эта информация? – Мы воюем с «Брахманом», – без эмоций напоминает младший, и поправляет очки на носу. – Можно ебнуть этих двух сейчас. Ханагаки вообще не считается за противника – помнишь его в схватке с «Вальхаллой»? Он там ревел, как сучка. Ран улыбается, наконец-то вспомнив этого Такемичи. А ведь и правда – Хайтани тогда еще долго обхохатывались с этого чудика, вернувшись домой. Славная была пиздиловка. А что он выкинул позавчера… Ран хмыкает, и хлопает руками по карманам, ища сигареты. Выполз перед Саусом, нес какую-то несусветную чушь про уничтожение Сано Манджиро… Пиздец цирк. И почему Какучё так хочет его забрать в «Рокухару Тандай»? Ладно, Доракен… А это чудо им на кой хер? – Не, мороки много. Сейчас не будем, – решает Ран. – Да и девку эту… Он смеряет Сенджу странным взглядом. Что-то в ее облике напоминает ему Фукуи, и от этого в горле возникает спазм. Ран на секунду представляет, каково это – ударить Джун, и его охватывает иррациональный ужас. Сенджу, конечно, может за себя постоять, она-то точно не мягкотелая хрупкая Джун, терпеливо сносящая побои отца, но… Ран кривится, и встает со скамейки, подавая знак младшему следовать за ним. – Бля, Риндо, как теперь с ней ебашиться? Я вовек не забуду, что она девка. – Я тебе поэтому и показал, – хмуро говорит брат. Ран даже останавливается, не веря в услышанное. То, что Риндо не может нормально выражать свои желания, он понял еще в детстве. Вместо того, чтобы объявить о том, что ему не нравится, Риндо доводит ситуацию до абсурда, и молчит, блять, как русский партизан, пока вторая сторона не раскинет мозгами и не поймет, что перешла грань. – Давно ты знаешь? – резко спрашивает Ран. Риндо туманно отвечает: – Месяц. – И где… Бля, только не говори мне, что… Ран со злостью стискивает зубы, буравя брата гневным взором. Риндо молча смотрит в ответ исподлобья. Взгляд тяжелый, серьезный. – Я ебал твои загоны, Рин, – говорит наконец Ран. – Она что, тебе нравится? Риндо выглядит как голодный волчонок. Протяни руку – укусит. Ран понимает, что младший специально его притащил, что он узнал, что Сенджу – девка. Цель проста – Риндо не хочет, чтобы Ран случайно уебал ее телескопической дубинкой. Но сказать этого прямо, а уж тем более признаться в своей симпатии Риндо, конечно же, блять, не может. – Кто кого еще ебал, – запоздало огрызается брат, и сует руки в карманы. – А она знает? – уточняет старший Хайтани. Риндо смотрит куда-то вправо, и нехотя признается: – Ну, типа того. Мы несколько раз болтали. – Пиздец. – Ага, – уныло поддакивает брат, и пинает ногой камушек. – Блять, Ран… Саус ее прикончит. Старший без тени сомнения отзывается: – Стопроцентно. – И что делать? – злится Риндо. Просит помощи у брата. Это третий раз в жизни, когда Риндо так открыто выражает свои чувства к кому-то. Первой была мать, вторым – сам Ран. Хайтани раздраженно отбрасывает одну из кос. – Ебучий случай, Рин. Бля, ты не мог втрескаться в кого-то другого? Ловит очередной угрюмый взгляд брата, и неожиданно успокаивается. Хлопает того по плечу. – Не ссы, придумаем что-нибудь. Не ебнут твою Сенджу. Может, хоть Риндо повезет, – размышляет Ран. С того дня, как он застал Джун с каким-то выблядком, он больше не ходит в тот переулок. И дом Фукуи обходит за два квартала – чтобы случайно не встретиться. Ран ведь понимает, что он сам куда хуже, чем тот тупой ухажер Джун. Он ей попросту жизнь сломает. Его Джун такого не достойна. Ей бы уютный уголок, Кайзоку под боком и человека, который не назовет ее мечты глупыми. Человека, не смывающего кровь с рук каждый вечер. Человека, которого не нужно ждать из исправительной колонии. Человека, умеющего любить. И это, блять, точно не Ран. Он ее не достоин. Не после тех слов, что он бросил ей в лицо. Не после того, как безжалостно опустил на голову Мицуи кирпич. И чувствовал при этом лишь удовлетворение. Рана нужно держать подальше от Джун. В идеале – подальше от всех людей, но это уже несбыточное. Тем же вечером Саус объявляет о своих намерениях убить Ханагаки Такемичи, что вызывает у Рана легкое недоумение и шок. Хайтани незаметно переглядывается с братом, улавливая тревогу последнего. Такемичи таскается с Сенджу. Какова вероятность, что они будут рядом в момент нападения, и Сенджу вступится за друга? Риндо рядом почти неслышно цокает, пока Саус вещает что-то о собственной охуительности и прочую ересь, от которой Рана немного подташнивает. Он может понять убийство из мести, может понять убийство в состоянии аффекта. Ран совсем не святой, это уж точно. Но нахуя убивать жалкого и беспомощного Ханагаки?... Это как… Как пришлепнуть новорожденного котенка. Несложно, но гадко. – Что думаешь? – с напряжением спрашивает Риндо, когда они возвращаются домой. – Даичи и Моджо начнут действовать завтра, – неопределенно отвечает Ран, и поводит плечами. – Просто не отходи от своей Сенджу, блять. Риндо хмурится. – Я не про это спрашивал. – А есть варианты? Предлагаешь начистить морду Саусу? Брат неприязненно кривит губы. Террано сильнее их, идти против него бесполезно. Они лишатся не только Роппонги, но и собственных жизней. – Тебе не похуй на этого Ханагаки? – Похуй. Но это как-то… Неправильно. Ран чувствует то же самое, но молчит. В конце концов, Такемичи – взрослый мальчик, член «Брахмана». Должен знать, что случается с теми, кто вступает в опасные группировки. Всю ночь он слышит, как брат бродит по кухне – то включает чайник, то хлопает дверцей холодильника. Не в силах более выносить эти душевные терзания, Ран выползает из своей комнаты, на ходу собирая волосы в неряшливый пучок. Риндо обнаруживается стоящим возле окна с чашкой чая в руке. – Разбудил? – немногословно спрашивает он Рана. – Нет. Не спится? – Думаю о завтрашнем дне. – Почему тебя это так волнует, Рин? – мягко интересуется старший. Подходит ближе, кладет Риндо руки на плечи, прислоняется лбом к макушке. Младший с горечью признается: – Я сам не знаю. Просто… Чувствую, что это неправильно. Блять, Ран, у нас есть Роппонги. Наша мечта осуществилась. Мы контролируем каждого здесь; следим за порядком и не допускаем лишних стычек. Зачем нам… Саус и его жажда крови? – Ты же знаешь, что мы не можем уйти. Такова цена, Рин. – Я не хочу этого, – шепчет Риндо. Ран кожей чувствует, что брат закрыл глаза. Их связь особенная, и дело даже не в общей крови – братья были неразлучны с момента появления Риндо на свет. Всегда вместе. Всегда вдвоем. Откровения даются младшему тяжело; он вообще не привык много разговаривать, а уж говорить о чем-то возвышенном – тем более. Но сейчас Риндо сквозь зубы выдавливает из себя: – Что дальше? Если через год нас убьют? А если завтра? Ради чего мы рискуем, Ран? Мы умрем, придут другие. Роппонги не останется свободным. Наши имена забудут. А что останется… После? – Ты говоришь о семье? – Не только. Сенджу, она… Верит в идеалы. Верит в то, что группировка – это не только способ зарабатывания денег и достижение власти. Это еще и возможность защитить тех, кого любишь. А что, если любимых нужно защищать от себя? – хочет спросить Ран, но вслух отвечает: – Когда закончится история с тремя небожителями, уйдем от Сауса. Хорошо? А твоя Сенджу, она что, покинет «Брахман»? Риндо неловко пожимает плечами, отстраняется от брата. – Не знаю. О таком мы не говорили. Мы вообще… Болтали о всяком, но никогда – о будущем. Как и мы с Джун, – сердце Рана пронзает тонкая игла от понимания того, как похожи их с братом ситуации. Похожи, но не идентичны. Потому что боевая Сенджу – не слабая Джун. Уравновешенный Риндо – не вспыльчивый Ран. И именно поэтому у них есть шанс, в отличие от нас, – размышляет Ран. Подталкивает брата к дивану, отбирает кружку из рук. – Рин, ложись спать. Если не выспишься, пропадет твоя принцесса завтра. – Завались, – обиженно сопит младший, но покорно ложится на диван. Натягивает плед, поудобнее укладывает подушку. Ран присаживается у него в ногах, хлопает брата по колену. – Я тебя тоже, братишка, я тебя тоже. Риндо ворочается еще некоторое время; но вскоре засыпает. Кухню наполняет мерное дыхание младшего, а Ран еще долго смотрит в окно, за которым простирается ночной Роппонги. Их Роппонги. Как же дорого, блять, он им стоил.