The Mystic

Юта не из тех, кто паникует. Когда мать сказала ему, что отец уедет на некоторое время, чтобы попытаться «стать тем отцом, которым он был раньше», он не запаниковал. Вместо этого он кивнул и обнял ее. Это то, что у него получается лучше всего: убедиться, что другим комфортно, прежде чем дать себе минуту на размышление. Естественно, когда мать оставила его в комнате, Юта сломался. Таких больших жестов больше не бывает, но Юта до сих пор не избавился от привычки ставить других на первое место. Он делает это с командой, с Шотаро и вообще со всеми, с кем когда-либо вступал в контакт. Он всегда отступает в сторону, когда кто-то проезжает мимо него на улице, всегда уступает кому-то право проезда, когда у того даже нет его по правилам дорожного движения, или как там их. Юта никогда не умел позволять другим видеть его эмоции. Когда Марк подошел к его двери, промокший и со слезами на глазах, Юта хотел разозлиться. Он хотел рассердиться, потому что действительно был слишком измотан, чтобы иметь дело с кем-то еще, кроме Шотаро и, возможно, Доёна и Джэхёна. Но тут появился Марк, и Юта почувствовал, что у него нет выбора. И он любит Марка. Любит. И он любил его в то время, и никогда бы не позволил Марку остаться там под дождем. Но, возможно, Юте следовало бы время от времени показывать Марку свою усталость. И не только Марку – он должен был дать знать об этом остальным, помимо шуток, улыбок после откровенности или «lol» после отправки сообщения с серьезным подтекстом. Так он прожил свою жизнь, и даже сейчас он не может от этого отмахнуться. Как только шок от того, что в комнате появился кто-то еще, проходит, он пытается открыть рот и заговорить. При этом движении он чувствует, как что-то впивается в кожу его горла, и тут же спешит закрыть рот. У мальчика напротив него по лицу текут слезы, окрашивая щеки. Они продолжают падать, его глаза расширены, и Юта хочет поговорить с ним. Он хочет сказать ему, что все будет хорошо, как это было с Кунханом. Он так и не сказал Кунхану, что все будет хорошо, и Юта рад, что не сказал. Потому что рано или поздно Джонни поймают, а Де Цзюня выкопают из земли, из-под тех цветов, которые посадил Юта. Он все еще чувствует грязь под ногтями, но не двигается, чтобы ковыряться в ней. На мальчике нет кляпа, его рот слегка приоткрыт в тихом всхлипе. Юта не может заглянуть далеко вниз, не двигая головой, да ему и не особенно хочется выяснять, что именно мешает ему говорить. Юта не склонен к панике, но он чувствует, как знакомые эмоции поднимаются в его груди, словно лифт, взлетающий на самый верхний этаж небоскреба. Она жжет горло, заставляя его раздувать нос. Оно хочет кислорода, и побольше, но Юта не может уступить. Что бы это ни было, Юта не хочет выяснять это, вырывая его горло из своего тела. Мальчик хнычет, заставляя Юту поднять взгляд от его носа и посмотреть на него. Мышцы за его глазами болят от этого движения, и Юта моргает. Остатки наркотика, который дал ему Джонни, все еще находятся в его теле, заставляя его зрение плыть каждые две секунды. Его глаза по-прежнему расфокусированы, и Юта щурится, изо всех сил пытаясь заставить их работать. Он не знает, что дал ему Джонни. Хотя Юта и помнит, как таблетка втянулась в его горло, он понятия не имеет, что в ней было. Возможно, они узнают это при вскрытии. Юта мысленно качает головой. Мальчик смотрит на него, его слезы прекратились. Ему не заткнули рот, и он не привязан к стулу. Юта не может найти на нем никаких кандалов, кроме сердитых красных линий, где, по его предположению, они должны были быть, когда Джонни забирал его, и он хмурится. Мальчик тяжело вздыхает, прежде чем закрыть глаза. – Вот... вот... черт. Нож. Юта хмыкает. Вибрация его адамова яблока заставляет то, что это было, вонзиться в его горло, и прилив холодного страха проносится в голове Юты. Он сглатывает и чувствует, как холод ножа – вот что это такое – вонзается в его кожу. Он резко откидывает голову назад, но что-то удерживает его на месте. Юта хочет выругаться. – Я видел тебя. – шепчет мальчик. Его голос совсем испортился от того, что он, вероятно, плакал, и Юта хочет взять его за руку, чтобы утешить. Когда Шотаро был младше, у него почти каждую ночь случались приступы плача. Это полностью выбивало его из колеи, и обычно заканчивалось тем, что мать Юты или он сам ложились с ним в постель. Он судорожно глотал воздух и задыхался, прежде чем окончательно сдаться, но Юта надеется, что мальчик перед ним так не поступит. Если мальчик потеряет сознание, Юта не сможет понять, что происходит. Юта моргает ему. Мальчик сжимает руки в кулаки на коленях, и Юта наблюдает за этим движением. – Вы... вы из полиции. Еще одно моргание. – Они... они могут нас найти? Моргание. Чувство замирания в груди Юты возвращается, и в животе становится пусто. Он молчит, ощущение ножа у горла не дает ему ничего сказать. Джонни по какой-то причине не хочет, чтобы он говорил, и поэтому он молчит. – А. Извини, глупый вопрос, не так ли? Юта снова моргает. Мальчик перед ним вздыхает. – Я... моя мама всегда говорила мне не разговаривать с незнакомцами, но... Меня зовут Джисон. Джисон. Имя ничего не напоминает, но Юта полагает, что это хороший знак. Джисон поворачивает голову, как бы осматривая комнату, и его взгляд падает на два ведра в углу. – Ты... ты здесь уже два дня. Я думаю. Два дня. Быстрее всего они закончили дело за тридцать шесть часов, когда отец похитил своего сына через границу. Это дело было относительно легким, по сравнению с теми, которые они имели в прошлом. По сравнению с этим. Его не было два дня. Юта почти может представить себе хаос в районном полицейском участке, страх в глазах Шотаро, когда дверь открывается, а в нее входит не Юта. Он надеется, что Марк позвонил Чонину, надеется, что Сычэн не топит себя в кофе, пытаясь не заснуть. Он надеется, что все они в порядке, что Тэн еще не сдался, что Кун все еще контролирует ситуацию, но не доводит себя до полного изнеможения. Джисон кажется более спокойным, когда его взгляд путешествует по комнате. Юта понятия не имеет, какую уловку использовал Джонни, чтобы сблизиться с ним, но он уверен, что тот должен был использовать что-то, что звучало многообещающе для подростка. Возможно, о подработке или деньгах. Зная Тэна, лицо Джонни, вероятно, сейчас повсюду. Юта надеется, что кто-то проследит за ним и найдет их, где бы они ни были. – Нет, он давно не возвращался. Это ведь он забрал тех восьмерых, да? Юта снова открывает глаза. Он хочет кивнуть, но у него получается только моргать. Джисон хмыкает, похоже, принимая это за «да». – Мы говорили об этом в школе. Когда это дело только попало в новости, я имею в виду. Юта надеется, что учителя говорили ученикам, чтобы они никогда, никогда не ходили с незнакомыми людьми. Он надеется, что они научили их, что такие вещи не являются нормальными, и если им кажется, что они видели кого-то, кто мог бы вести себя подобным образом, они должны сказать об этом. Юта все еще не знает всего, что произошло между Джонни и Тэёном, чтобы Джонни стал таким, но он может сделать обоснованное предположение. – Это странно? Что я не паникую? Юта почти насмехается. Он полагает, что Джисон тоже думает, что все, что он делал до того, как заговорил, было спокойным. Щеки юноши все еще испачканы слезами, глаза ярко-красные. Не то чтобы Юта винил его. Он не может, правда. Юта не знает, что бы он сделал, если бы очнулся в этой самой комнате подростком, испуганный и одинокий, с сидящим перед ним странным человеком, который, несмотря на то, что он специально обученный агент, все же умудрился впутаться во все это. Эта мысль горит в его голове, но Юта заглушает ее. Прежде чем Джисон успевает что-то сказать, Юта снова слышит шаги. Он застывает на своем месте, кандалы сжимаются на его запястьях. Как по команде, он расправляет плечи, не двигаясь против ножа, заставляя Джисона посмотреть на него расширенными глазами. Шаги спускаются по лестнице, и Юта слышит, как они эхом отражаются от стен, когда Джонни идет по коридору. Он задерживает дыхание, прикусив губу. Проходит несколько секунд, глаза Джисона отрываются от двери и летают по комнате, как будто что-то ищут. Это бесполезно, но Юта не может сказать мальчику об этом. Дверь открывается, впуская больше света, чем Юта привык. Он быстро моргает, и в поле его зрения появляется Джонни. На его лице снова улыбка, та самая, с которой он смотрел, как Юта сажает цветы на могилу Де Цзюня. Это посылает гнев вверх по позвоночнику Юты – он сжимает руки против ограничений, крик взрывается в его груди. Он толкает его вниз и слушает, как Джисон издает хныканье. И тут же плечи Джонни опускаются. – Нет, не бойся, малыш. Папа никогда не обидит тебя. Папа? Юта снова моргает, глаза расширяются. Его дыхание застряло в горле, и он задыхается. Он даже не чувствует, как нож вонзается в его кожу, пока не ощущает руку Джисона на своем плече, и мальчик встает со стула и оказывается рядом с ним. Джонни смотрит на них двоих, прежде чем поцеловать его зубы. – Ёни, ты испачкаешь свою рубашку к ужину. Ужин? Юта отключился на целый день? – Ты не мой отец. – говорит Джисон, его голос дрожит. Юта чувствует, как он дрожит, держась за его плечо. Он хочет положить свою руку на руку Джисона и сжать ее, сказать ему, что все будет хорошо, но он знает, что это не так. Что бы Джонни ни задумал, это не может быть хорошо. *** Юта не паникует. Он не паникует, когда Джонни накладывает ограничения на Джисона, и позволяет себе сделать глубокий вдох, только когда Джонни убирает нож у его горла. Он не говорит ни слова, когда Джонни берет их обоих и вытаскивает из комнаты, нож, который он только что убрал от шеи Юты, теперь прижат к его спине. Юта слушает, несмотря на себя. Он поднимается по лестнице, чувствуя за спиной Джонни, а впереди него дрожит Джисон. Спокойствие, которое завладело Джисоном, уходит так же легко, его плечи дрожат от усилия сохранить тишину. Удар ножа в спину заставляет Юту войти в комнату, в которой он никогда раньше не был. Посреди комнаты стоит обеденный стол, полностью готовый к семейному ужину. Три стула стоят по разные стороны, один – во главе стола, остальные – по разные стороны. Юта сглатывает, когда Джонни толкает его на один из них, но не позволяет страху в груди подняться к горлу. Он смотрит, как Джонни делает то же самое с Джисоном, и тот с дрожащими губами садится на место. Юта, может, и не паникует, но Джисон, похоже, очень близок к этому. Джонни садится сам. Юта поворачивает голову, чтобы посмотреть на него, и видит, что Джонни уже смотрит на него с улыбкой, от которой по позвоночнику Юты пробегают мурашки. Она выглядит почти маниакальной. Юта встречался со многими серийными убийцами и больными людьми, которые считали себя вправе брать жизни других в свои руки, но что-то в том, как сверкают глаза Джонни, заставляет их всех меркнуть по сравнению с ним. Он не уверен, потому ли это, что на этот раз он действительно является частью этого, что его собственная жизнь находится в руках Джонни, но Юта ненавидит это. Тихий вой заставляет Юту оглянуться на Джисона, чей взгляд устремлен на стоящую перед ним миску. От нее поднимается пар, но Юта не может разглядеть, что внутри. Джонни глубоко вздыхает, как бы разочаровываясь в Джисоне. – Я знаю, что тебе это не нравится, Джисони, но я много работал, чтобы приготовить для тебя вкусную еду. Джонни говорит так, словно отец разговаривает со своим настоящим ребенком. От этого у Юты в горле поднимается желчь, и ему приходится глотать три раза, чтобы спустить ее обратно. Глаза Джисона встречаются с его глазами, но прежде чем Юта успевает покачать головой и не дать Джисону сказать что-нибудь такое, за что его или их обоих могут убить, младший мальчик открывает рот. – Я хочу домой. – Ты дома, дорогой. – отвечает Джонни, не сдерживаясь. Он наклоняется вперед, чтобы взять тарелку с курицей, заставляя Юту проследить за его движением. Он не ел нормальной еды уже несколько дней, и его желудок решил, что сейчас самое подходящее время заявить об этом. Джонни приподнимает бровь, его улыбка становится обманчиво доброй. – Ты голоден, милый? Юта прикусывает губу. Если он кивнет, то поддастся любой фантазии, которую Джонни создал в его голове. Но если нет, то и он, и Джисон могут не выбраться живыми из этой столовой. Он кивает. – Да. Джисон задыхается: – Подожди... – Джисон! Просто ешь свой ужин! – восклицает Джонни, заставляя Юту отшатнуться назад. Его путы все еще врезаются в запястья, кожа раздражена и, скорее всего, ярко-красная. Если Юта сможет заставить Джонни развязать его, тогда, возможно, у них появится шанс. Юта торопливо осматривает стол, надежда в его груди снова сходит на нет. Единственный нож или вилка на столе лежат у Джонни, в пределах его досягаемости, а единственное, что он дал Джисону и ему – это деревянные палочки. Юте уже приходилось ранить подозреваемого вилкой, но он никогда не сможет сделать это палочкой для еды, которая разламывается на две части, если ее неправильно держать. Он закрывает глаза, желая, чтобы сердце успокоилось. Он не может паниковать, не сейчас. – Ты мне не да... Юта вскидывает голову от звонкого удара. Джисон смотрит вперед, его глаза расширены и наполнены слезами. Отпечаток руки Джонни уже виден на его загорелой коже, отчего Юта задыхается. – Не трогай его! Он трясется в своем кресле, дергаясь за ограничители. Он пытается встать, но Джонни толкает его обратно. Стул наклоняется, и Юта готовится к падению. Он прижимает язык к верхней части рта, наклоняя голову как можно дальше вперед. Это похожая тактика, которой его учили при прыжках с большой высоты или из движущегося транспорта, и когда стул падает на пол, Юта ничего не чувствует. – Я буду трогать его, когда захочу, Тэён! Юта качает головой. – Нет, пожалуйста. Он всего лишь ребенок. Джонни кивает: – Да, наш ребенок. И мы не можем допустить, чтобы он так себя вел. Его голос превратился в яд, заставив кровь Юты похолодеть. Он ерзает на стуле, упираясь ногами в воздух. Юта концентрирует всю свою силу в своем ядре, пытаясь, но безуспешно, сломать стул. Крик прорезает комнату, и Юта поднимается на ноги. Джонни приставил нож к горлу Джисона, его глаза расширены от гнева. Юта зажмуривает глаза, пытаясь отдышаться, но потом снова открывает их и ищет глазами Джисона. – Иди с ним. Глаза Джисона расширились. – Нет! Что... Прежде чем Джисон успевает договорить, Джонни поднимает его на ноги. Юта смотрит, как Джонни перекидывает Джисона через плечо, словно тяжелый мешок с мукой, и боль в груди усиливается. Вдруг в руках Джонни кричит и плачет не Джисон, а Шотаро. И Юта ничего не может сделать. Джонни выходит из комнаты, а Юта прислушивается к звуку его шагов на лестнице в подвал. Он считает их в уме, изо всех сил стараясь вернуть дыхание под контроль. Кажется, оно не хочет этого – его грудь просит о большем, его легкие горят, но Юта не может дать ему этого. Он закрывает глаза и думает о Тэне. О Тэне, прижавшемся к стене, о слезах, текущих по его щекам. О Куне, стоящем перед ним и говорящем, чтобы он сосредоточился только на дыхании Куна. Как Тэн успокоился через несколько минут, и с каждой минутой ему становилось легче дышать. Юта пытается подражать этому. Он считает в уме, задерживая дыхание и снова отпуская его. Он не знает, как долго он лежит на земле, его язык все еще прижат к верхней части рта. Он не слышит, что происходит внизу, и Юта ненавидит это. Он не знает, увидит ли он Джисона снова – сегодня ночью любого из них могут убить. – Ёни! Юта распахивает глаза, и от этого голоса в животе у него что-то скручивается. – Джисон уже в постели, я сказал ему, что ему придется спать без ужина. Спать. Будет ли Джисон спать, когда – если – Юта вернется сегодня вечером? Или его уже не будет, как Де Цзюня и остальных? У Юты не так много времени, чтобы подумать об этом. Джонни поднимает его с пола, боль пронзает руку Юты. Он удивленно вскрикивает, заставляя Джонни хихикнуть. – Сегодня у нас есть все время в мире. Через несколько секунд у Юты волосы встают дыбом. – Что... – сглатывает он. – Что ты имеешь в виду? Джонни вытаскивает его из кресла, и Юта следует за ним. Он не протестует, образ Джонни, несущего Джисона, навсегда запечатлелся в его памяти. – Я имею в виду, что ты собираешься немного поработать, пока я смотрю телевизор. Глаза Юты расширяются, но он ничего не говорит. Джонни усаживает его обратно в то же кресло перед окном и компьютером, на котором открыт тот же документ, что и в прошлый раз. Он чувствует что-то на своем запястье, прежде чем с него снимают ограничители, и Юта прижимает руки к груди так быстро, как только может. – Если бы ты только слушал, в этом не было бы необходимости. Юта поднимает глаза и видит, что Джонни держит ограничители, раскачивая их взад и вперед. Юта просто кивает. Он не может рисковать тем, что Джисон пострадает из-за него. Джонни улыбается ему, на этот раз ласково. Он напоминает Юте о том же взгляде в его глазах, когда он был садовником, как будто Джонни любил Юту много лет. От этого Юте хочется рвать и метать. Юта начинает возвращаться к компьютеру, но чувствует руку под подбородком и снова поднимает взгляд. Лицо Джонни приблизилось, другой мужчина слегка сгорбился, и Юта сглатывает. – Что? Джонни качает головой, его большой палец протягивается, чтобы погладить щеку Юты. Это больно, но Юта не отстраняется. – Ты просто такой красивый. Ужас наполняет Юту в одно мгновение, когда Джонни закрывает глаза и наклоняется к нему. Ему некуда идти, а даже если бы и было, Юта не смог бы убежать. Он не сможет оставить Джисона здесь, не сейчас, и поэтому он не двигается. Джонни прижимает их губы друг к другу на короткую секунду, на его губах ощущается вкус чего-то похожего на пиво. Юта застывает на своем месте, не двигаясь в поцелуе. Джонни, кажется, не возражает. Он остается так на несколько мгновений, а затем отстраняется, и на его лице появляется еще более яркая улыбка. – Давненько твои губы не были теплыми. В желудке Юты поселился камень. Тэён сидит в морозильной камере внизу, его тело очищено и все еще очень цело. Джонни смотрит на тело, как будто Тэён все еще жив, как будто тот однажды просто встанет и вернется к той жизни, которую они вели вместе. На этот раз Юте едва удается остановить рвоту, чтобы она не покинула его. Он поворачивается к компьютеру и поднимает руку, чтобы зависнуть над клавиатурой, пустой документ смотрит на него в ответ. На заднем плане Юта слышит, как Джонни устраивается поудобнее, включается телевизор. Юта не заметил его, когда его впервые втолкнули в эту комнату, но он не удивился. Юта напрягает уши, пытаясь расслышать, что там Джонни включил. Он слышит короткое звяканье, затем смех заполняет его уши, и Юта сдувается. Конечно, Джонни не смотрит новости, когда он находится с ним в комнате. Похоже, Джонни сформировал фантазию вокруг Юты и добавил к ней Джисона, но он не выглядит оторванным от реальности. Он знает, что Юта одноразовый, если судить по ножу у его горла, и знает, что в новостях говорят правду. Юта не может разобраться в этом. – Я не слышу, как печатают. Юта вздрагивает и снова смотрит на экран. Он вздыхает. Ему придется чертовски постараться, чтобы сделать это достаточно убедительным. *** Доён не знает, что делать. Наступает очередное утро, а новостей все нет. В небе светит яркое солнце, но атмосфера в зале заседаний с каждым часом становится все более торжественной. Доён еще не спал, как и другие агенты команды, но Джэхён нежно прижимается к его плечу. Доён сжимает руку Джэхёна. Джэхён сжимает руку, несмотря на то, что крепко спит, и Доён улыбается. Потребовалось несколько месяцев, но они уже привыкли сжимать друг другу руки, когда один из них спит. Особенно в стрессовых ситуациях – например, когда Доён усердно готовился к выпускным экзаменам, или Джэхён, когда ждал звонка с собеседования – это приносит успокоение, и Доён надеется, что это работает и сейчас. Он никогда не анализировал Джэхёна так, как он это делает со своими клиентами, со своими пациентами. Он никогда не смотрел на Джэхёна и не придирался к его мимике, не следил за тем, что делают его руки. Некоторые из его клиентов постоянно щипают себя за те места, где раньше причиняли себе вред, или постукивают пальцами в определенном ритме, когда нервничают. Доён никогда не делал этого с Джэхёном, потому что глаза, которые он использует для своих пациентов, отличаются от тех, которые он использует, когда находится с Джэхёном. Разница огромна, и Доён не хочет, чтобы они слились воедино. Однако он не может не смотреть на товарищей Юты по команде. Он видит, как Марк щипает себя, как Сычэн улыбается, но виновато отводит взгляд, когда думает, что за ним никто не наблюдает. Доён знает, что Кун знает, что чувствовать вину или ответственность за случившееся бесполезно, но лидер, кажется, хочет взять вину на себя. Он пытается сопротивляться, и ему это прекрасно удается. Обычно так не бывает – Доён невероятно искусен в том, чтобы оставлять свою работу в клинике и не брать ее с собой домой. Но сейчас ему это дается с трудом. Возможно, из-за недостатка сна, или потому, что тошнотворное беспокойство, которое не покидает его желудок с тех пор, как он узнал новости, продолжает давить на грудь. – Доброе утро. – мягкий шепот заставил Доёна поднять глаза и посмотреть на руки Джэхёна. В комнату для совещаний входит Сычэн с двумя кружками кофе в руках, за ним следует Тэн с такими же кружками. Тэн наклоняется вперед и ставит две кружки в руке рядом с Доёном, а тот улыбается агенту. – Спасибо. – Кофеин – твой лучший друг в этой работе. – комментирует Сычэн, а Тэн фыркает. – И еще много-много еды на вынос. Доён хмыкает. Он не двигается, чтобы взять кофе, Джэхён все еще лежит у него на плече. – Есть новости? Тэн покачал головой: – Нам звонили некоторые члены семей пропавших и предлагали свою помощь, если она нам понадобится. Официальный выпуск новостей о ситуации вышел накануне вечером, показав несколько фотографий и новостных статей о том, что именно произошло. Доён смотрел его, не выходя из комнаты для совещаний, вместе с остальными членами команды, а Тэн стоял возле полицейского участка, чтобы ответить на любые вопросы СМИ. Тэн вошел следом, со слезами на глазах, и молчал целых пять минут. Конечно, город уже знал об этом. Были статьи и сообщения, но полиция официально дала зеленый свет накануне вечером. Они рассказали подробности, которые до этого держались в секрете, и Доён не может не надеяться, что это поможет. Он не знает, поможет ли это, потому что не знает дела так, как команда. Марк не выглядел уверенным в плане накануне вечером, но Доён старается не обращать на это внимания. – Это хорошо. Сычэн обходит стол, берет со стола кружку Доёна и протягивает ему. Доён кивает ему, слегка улыбаясь. – Спасибо. – Это один сахар, верно? Доён кивает, поднимая кружку к носу. – Да. – Я рад, что он уснул. – говорит Тэн, заставляя Доёна посмотреть на него и снова кивнуть. Накануне вечером Джэхён отказался ложиться спать, не давая себе заснуть с помощью кофе, и даже дошел до того, что пошел в магазин «семь одиннадцать» недалеко от станции и купил несколько энергетических напитков. – Я тоже. – Доён прислонил свою голову к голове Джэхёна. – Мы просто... мы хотим, чтобы он вернулся домой. Сычэн кивает: – Мы тоже. – Он вернется. – Кун заходит в комнату, держа в руках свою кружку с кофе, как предполагает Доён. Кун заснул в кабинете Кёнсу несколько часов назад, и Доён обнаружил, что сидит более прямо. Кун улыбается ему. – Они еще спят. Доён облегченно вздыхает. – Хорошо. Шотаро и Сончан не должны быть здесь, но отправлять их в школу небезопасно. Они не смогут пойти без полицейских, стоящих на страже, а для раскрытия этого дела им нужны все силы. Накануне они вздремнули в кабинете Кёнсу, но после этого долго не спали. Доён надеется, что скоро они оба смогут снова спать в своих кроватях. Он слегка покачивается на своем сиденье, боль простреливает спину. – Эти стулья просто... – Ну, они удобные, когда ты на них не спишь. – Кун бросает на Доёна укоризненный взгляд, и тот пожимает плечами. – Не хотел уходить. Мне кажется... – Неправильно? – спрашивает Тэн, заставляя Доёна кивнуть. Сычэн хмыкает: – Поверь мне, у нас было много членов семьи, которые ночевали в полицейском участке, потому что им казалось «неправильным» идти домой или в гостиницу, но в конечном итоге это помогает. Горький привкус наполняет рот Доён. – Как я могу оставаться в гостинице, когда Юта пропал, возможно, его убивают, пока мы разговариваем? Джэхён упирается в плечо Доёна, и тот напрягается, чувствуя, как младший поднимает голову от его плеча. – Что? Доён качает головой: – Ничего. Когда Доён снова смотрит на Куна, он видит, что лидер смотрит на него напряженным взглядом. – Его не убьют. – Откуда мы это знаем? – спрашивает Доён, его голос повышается. Паника поднимается в его груди, и ему приходится сделать глоток кофе, чтобы не закричать. Жидкость обжигающая, слишком горячая, чтобы пить, и он слышит, как кто-то вздрагивает. – Потому что Ренджун что-то нашел. Как по команде, в комнату входит младший с ноутбуком в руках. Мешки под его глазами, кажется, потемнели, на лице гримаса. – И это что-то, хорошо. Джэхён садится прямее, сонливость мгновенно исчезает с его лица. Юкхей вбегает в комнату следом за Ренджуном с двумя кружками в руках, дополняя команду. Ренджун садится в кресло и открывает ноутбук, закрывая глаза. – Джонни и Тэён были в процессе усыновления маленького мальчика до того, как Тэён пропал. Сердце Доён замирает. – Простите? Ренджун кивает: – Именно так я и отреагировал. Пришлось серьезно покопаться в архивах – и в некоторой степени незаконно – но я нашел запечатанный документ об усыновлении. Я его опечатал, конечно. – Это разрешено? – спросил Джэхён, заставив Тэна покачать головой. – Нет, но это неважно. Доён ничего не говорит, его взгляд сосредоточен на техническом аналитике. Ренджун вздыхает, потирая одной рукой левый глаз. Доён хочет, чтобы все они спали – он хочет, чтобы Юта вернулся домой с ними, чтобы оградить его от всего мира, и ему нужно, чтобы эта команда спала. Чтобы чувство вины ушло из глаз Сычэна и Юкхея, и чтобы все это закончилось. – В любом случае, я раскрыл его и узнал, что они находились в процессе усыновления. Они находились на втором этапе, когда мать заинтересовалась парой и встретилась с ними пару раз. Они должны были встретиться и обсудить детали через три недели после исчезновения Тэёна, что, конечно же, сорвалось. – Ренджун продолжает, одной рукой принимая кофе, протянутый ему Юкхэем. – Значит... – Значит, либо Тэён покончил с собой, потому что не хотел, чтобы ребенок рос с Джонни в качестве отца, либо Джонни убил Тэёна и отменил усыновление" – продолжает Тэн, заставляя Куна хмыкнуть. – Мои мысли в точности. Что, – лидер поворачивается, чтобы посмотреть на Доёна. – возвращает меня к предыдущему вопросу. Если Джонни забрал Джисона, как мы и предполагали, он может создать семью, которую у него отняли два года назад. Доён задыхается, в его груди затеплилась надежда. – Так... – Мы думаем, что Юта жив. До сих пор. Подтверждение ударяет Доёна прямо в грудь, и он всхлипывает. Рыдания вырываются изо рта прежде, чем он успевает их остановить. Джэхён обнимает его и целует в щеку. Он чувствует, как дрожат его плечи, и находит руку младшего, переплетая их пальцы. – Почему бы вам не разбудить Шотаро и Сончана и не сходить в пекарню через дорогу, чтобы позавтракать? – говорит Сычэн, и Доён кивает, не задумываясь. Кун вручает ему визитку, после чего его выталкивает из кресла и выводит из комнаты Джэхёна, который не отпускает его, пока они идут. Сончан и Шотаро поднимаются с минимальными жалобами. Доён наблюдает за тем, как Шотаро садится. Четыре или пять секунд он ничего не помнит, а потом все возвращается с треском. Он берет Шотаро за руку, и они вчетвером выходят из полицейского участка вместе с Джено и Ченлэ, двое новичков служат барьером между ними и журналистом, стоящим снаружи. Доён досадует на то, что Сычэн послал их вот так, прекрасно зная, что там находятся журналисты, но не задумывается об этом. Вместо этого, когда они добираются до пекарни и заходят внутрь, его осеняет. Это не просто пробежка за завтраком. Это издевательство. *** Дорогой мой, Кажется, они хотят украсть меня у тебя. Они говорят ложь в новостях, а наш маленький мальчик притворяется, что не знает меня. Что мне делать? Это все твоя вина, любовь моя. Ты бросил меня, и мне пришлось собирать осколки, которые ты оставил после себя. Я люблю тебя, и я ненавижу, как сильно я тебя люблю. Твой, Со Джонни.