ЖИЗНЬ С ЧИСТОГО ЛИСТА.

Но, а, когда очаровательной юной Мейлимах Хатун стало значительно лучше, за окном уже постепенно стемнело, благодаря чему, слуги зажгли факелы с канделябрами, как бы намекая обитателям великолепного дворца Топкапы о том, что им пора готовиться к вечернему намазу с ужином. Так и очаровательная, одетая в простенькое шёлковое светлое розовое платье, дражайшая икбаль Шехзаде Селима Мейлимах Хатун, изъявившая добровольное желание накрыть стол в покоях Шехзаде к ужину, чем активно и занималась, в данную минуту вместе с другими рабынями, за чем девушку застала, бесшумно вошедшая в шикарные покои к дражайшему среднему брату, одетая в великолепное парчовое платье персикового оттенка, Михримах Султан, которая с мрачной глубокой задумчивостью внимательно проследила за грациозными действиями возлюбленной Шехзаде Селима, благодаря чему, понимаюше тяжело вздохнула и мудро рассудила: --Мне хорошо понятна твоя душевная боль из-за утраты возлюбленного, которого уже ничем не вернуть в этот грешный мир, не говоря уже о непреодолимой жажде отмщения главным виновникам, что бессмысленно, хотя простить такое им практически невозможно, Хатун! Только тебе необходимо найти в себе силы для того, чтобы простить и отпустить прошлое, хотя бы ради твоего малыша, которого ты носишь под сердцем от моего брата Шехзаде Селима.--и, выдержав короткую паузу лишь для того, чтобы внимательно проследить за тем, как её очаровательная собеседница, мгновенно выпрямилась и, держа в руказ пустой поднос, насторожилась и с ошалело принялась смотреть на госпожу солнца и луны, как бы мысленно спрашивая её: "Как у Вас только совести хватает предлагать мне такое, госпожа?! А Вы то сами смогли бы простить свою Валиде, если бы она убила Вашего возлюбленного? Я думаю, что нет. Вот и мне не предлагайте! Да и откуда вы узнали о том, что я ношу под сердцем ребёнка от нашего Шехзаде?" --Это сделала Джанфеда-калфа. Между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание,во время которого, крайне бесшумно отворились створки широкой двери, и в свои покои из хаммама вернулся Шкхзаде Селим, облачённый во всё светлое, выполненное из парчи и шёлка. Молодому человеку было очень приятно видеть сестру с возлюбленной вместе, душевно беседующими друг с другом так, словно две лучшие подруги. --Возвращайся в гарем, Мейлимах!--внезапно выйдя из приятного забытья, приказал Шехзаде дражайшей возлюбленной. Она всё поняла и, почтительно откланявшись венценосным брату с сестрой, ушла, провожаемая их одобрительным взглядом, во время которого они терпеливо дождались момента, когда за Мейлимах Хатун закрылись створки, понимающе тяжело вздохнули. Но, а, затем брат с сестрой принялись разговаривать по душам. --Селим, неужели ты не понимаешь, что, пусть твоя возлюбленная Мейлимах Хатун, хотя и очень сильно дорога тебе, но детей ей нельзя от тебя рожать до тех пор, пока вы с ней ни отбудете в твой санджак! Позволь мне устроить с абортом всё так, чтобы об этом никто не узнал, и безболезненно.--вразумительно произнесла Михримах Султан, смутно надеясь на благоразумие брата, который итак всё прекрасно понимал, благодаря чему, вновь тяжело вздохнул и заключил: --Тебе не о чем заботиться, Михримах. Завтра Мейлимах отправляется в Конью, где будет жить в охотничьем домике до тех пор, пока ни родит и, пока я ни вернусь в мой санджак для того, чтобы забрать её с моим ребёнком во дворец.--утаив от сестры лишь одно, что тем-самым возвращает её, найденному им ещё две недели тому назад, почтенному капитану Эдварду Смиту, которого под надёжной охраной перевёз туда, а всё из-за того, что не доверял старшей сестре, чрезмерно сблизившейся с их Валиде, которая могла легко проболтаться, благодаря чему, из его мускулистой мужественной груди вырвался новый измождённый вздох, не укрывшийся от внимания Михримах Султан, прекрасно понявшей брата. --Вот и славно, Селим!--со вздохом огромного облегчения заключила она, внимательно проследив за тем, как её средний брат мягко подошёл к, уже накрытому служанками, столу и, взяв в руки медный кувшин с прохладной ключевой водой, налил её в медный кубок, который держал в свободной руке и, лишь только после этого, поднёс его к чувственным мягким губам, залпом выпил и, поставив всё содержимое обратно на стол, одобрительно кивнул. --Но и ты сохрани беременность Мейлимах в тайне от нашей Валиде, Михримах!--настоятельно попросил Султаншу солнца и луны Шехзаде Селим, хотя мог и не просить её об этом, ведь она итак не собиралась ничего сообщать об икбаль брата их общей Валиде, в чём незамедлительно заверила его: --Конечно, Селим. Можешь не беспокоиться об этом. Я никому ничего не скажу. Между братом с сестрой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они погрузились в глубокую задумчивость, из-за которого они вместе принялись смотреть на завораживающий танец пламени в камине, приятные тепло с лёгким медным мерцанием коевого заботливо окутывали Михримах Султан с Шехзаде Селимом, словно мягкой шерстяной шалью, и отражалось в их светлых глазах, что продлилось лишь до тех пор, пока Шехзаде Селим, вновь ни заговорил, чем и нарушил их мрачное молчание: --Я собираюсь в самое ближайшее время дать Мейлимах свободу, сестра. Да, будет это во благо нам всем.--что потрясло до глубины души Луноликую Султаншу, в очередной раз убедившись в том, что её брат ни за что не отпустит от себя любимую наложницу, благодаря чему, понимающе тяжело вздохнула и задала брату свой, очень важный вопрос: --Неужели ты собираешься впоследствии сочетаться с никяхом, Селим? На него Шехзаде не ответил, вновь погрузившись в глубокую мрачную задумчивость, с которой продолжил смотреть на горящее пламя камина, благодаря чему, даже не заметил того, как остался в покоях совершенно один, ведь Михримах Султан ушла, крайне бесшумно, решив отправиться к себе в покои. Но, не доходя немного до входа в гарем, оказалась остановлена, подошедшей к ней, преданной служанкой Мейлимах Хатун Нурбахар Хатун, которая почтительно ей поклонилась и с невыносимым беспокойством в светлых серых глазах доложила: --Великодушно простите меня за то, что я вынуждена вас задерживать, госпожа. Только Мейлимах Хатун твёрдо настроена избавиться от своего малыша. Сейчас она находится в лазарете.--при этом из ясных глаз рабыни готовы были в любую минуту скатиться по бархатистым румяным щекам тонкими прозрачными ручьями горькие слёзы невыносимого отчаяния с душевной болью. --Неужели Хатун случайно услышала мой вразумительный разговор с братом!--чуть слышно озадаченно выдохнула Михримах Султан, но, постепенно собравшись с мыслями, вновь утвердилась в том, что, взятая ею под личное покровительство, новая фаворитка дражайшего среднего брата, действительно очень благоразумна, что лишь усилило уважение к ней у Султанши солнца и луны, благодаря чему, она доброжелательно улыбнулась, смиренно ожидающей её распоряжений, рабыне и любезно заверила: --Ничего, Нурбахар! Мейлимах Хатун ещё родит нашему Шехзаде много здоровых и крепких малышей, когда они благополучно будут жить в санджаке.--и, не говоря больше ни единого слова, с царственной грацией развернулась и, слегка приподнимая пышную юбку роскошного платья, ушла в лазарет, где очаровательная юная золотоволосая наложница уже лежала на одноместной кушетке, переодетая в свободного покроя простенькую светлую рубашку и, чуть слышно читая покаянные молитвы на русском языке, а из ясных глаз по щекам текли горькие слёзы, что продлилось лишь до тех пор, пока её изящное стройное тело с пышными соблазнительными упругими формами ни пронзила такая нестерпимая боль, что несчастная девушка даже истошно закричала: --А-а-а!!!--и провалилась в глубокое беспамятство, во время которого опытная главная акушерка вместе с молодыми помощницами благополучно завершила операцию и принялись терпеливо ждать момента, когда юная Мейлимах Хатун, наконец, постепенно придёт в себя для того, чтобы дать ей исцеляющие лекарства, за что получили от Михримах Султан по кожаному мешку с золотыми монетами с условием о том, что акушерки с рабынями и с евнухами будут молчать даже под страхом смертной казни о том, что сейчас здесь произошло. --Вот, и договорились! Замечательно!--с восторгом заключила Михримах Султан, совершенно не догадываясь о том, что невольным свидетелем всей этой сцены стал хранитель главных покоев Альяс-бей--двадцатичетырёхлетний грек, обладающий приятной внешностью, посчитавший, что Шехзаде Селим обязан знать обо всём, благодаря чему, отправился незамедлительно в главные покои, хотя и прекрасно знал о том, что, в данную минуту его венценосный подопечный приятно проводит время в обществе дражайшей Баш Хасеки Нурбану Султан. И вот молодые люди уже сидели на тахте возле арочного окна и, с огромной нежностью держась за руки, вели душевную беседу, не обращая никакого внимания на Альяса-агу, стоявшего немного в стороне от них в почтительном поклоне и в смиренном ожидании их новых распоряжений, которых так и не последовало. --Шехзаде, знали бы вы, как сильно я по Вам соскучилась!—с огромной нежностью вздыхала молоденькая Баш Хасеки, чем вызвала у, погружённого в глубокий мрак задумчивости, парня вздох огромной душевной усталости, с которой он усмехнулся: --Знаешь, Нурбану, почему-то я этому совсем не удивлён!—что слегка смутило, романтически настроенную, венецианку, которая постепенно собралась с мыслями и продолжила вести их откровенную беседу, заворожённо всматриваясь в уставшие светлые глаза любимого мужчины, при этом, хорошо ощущая его напряжённость: --Селим, ну, что с тобой такое сегодня происходит?! Откуда взялась вся эта колкость с иронией?! Неужели на охоте что-то пошло не так, и это тебя терзает?—крайне осторожно попыталась выяснить у горячо любимого мужчины Нурбану Султан, с огромной нежностью сживая его сильные мужественные руки в своих заботливых изящных руках и с безграничной преданностью в выразительных изумрудных, обрамлённых густыми шелковистыми иссиня-чёрными ресницами, глазах, смотря на него, чем невольно заставила парня, вновь тяжело вздохнуть и, ничего не скрывая от дражайшей Баш Хасеки, поделился с ней душевными откровениями, смутно надеясь на её взаимопонимание с моральной поддержкой: --Я ведь отправился в Эдирне не только для того, чтобы отдохнуть во время охоты, но и, что более важно, ради того, чтобы найти место, где наша достопочтенная Валиде Хюррем Султан прячет несчастного капитана Смита и перевести его в безопасное место. Мне это удалось успешно. Теперь его жизни ничего не угрожает.—невольно приведя это к тому, что из соблазнительной груди молодой Баш Хасеки вырвался вздох искреннего огромного облегчения: --Дай, то, Аллах, чтобы его жизнь постепенно наладилась!—чем вызвала в возлюбленном взаимность вместе с одобрительным кивком светловолосой головы и доброжелательную улыбку, с которыми он, вторя ей, заключил: --Аминь, Нурбану! Между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого в главные покои вернулся Альяс-бей, который выглядел каким-то, уж слишком встревоженным, чем незамедлительно привлёк к себе внимание молодых людей, заставив их, потрясённо переглянуться между собой. --Альяс-бей, что-то случилось? Почему у вас такой обеспокоенный вид?—проявляя к хранителю главных покоев неподдельное участие, крайне осторожно спросила у молодого грека, обладающего весьма приятной внешностью, Баш Хасеки Нурбану Султан, благодаря чему, Альяс-бей, снова тяжело вздохнул и, постепенно собравшись с мыслями, вновь почтительно поклонился госпоже с Шехзаде, ничего от них не скрывая, доложил: --Только что ко мне прибегала верная служанка Мейлимах Хатун Нурбахар Хатун, известившая меня о том, что по распоряжению Михримах Султан Мейлимах Хатун сделали аборт в виде, специально спровоцированного медикаметозно главной дворцовой акушеркой, выкидыша..—невольно приведя это к тому, что, обеспокоенный за жизнь дражайшей возлюбленной, Шехзаде Селим решительно вскочил с парчовой тахты и умчался в лазарет, провожаемый понимающим взглядом своей Баш Хасеки, погрузившейся в искреннюю пламенную молитву о том, чтобы здоровье несчастной Мейлимах Хатун постепенно наладилось, и она, в последствии смогла благополучно родить своего будущего малыша, а возможно и нескольких. К сожалению её молитвы, относительно очаровательной юной соперницы, оказались не услышаны высшими силами, так как у той случился, специально спровоцированный главной дворцовой акушеркой, выкидыш, но, не смотря на эту потерю, юная Мейлимах Хатун чувствовала себя хорошо, а всё благодаря искренней любви с заботой и моральной поддержки Шехзаде Селима, находящегося уже как несколько минут возле неё и, сидя на краю одноместной больничной кушетки, ласково поглаживал жену по румяным бархатистым щекам, душевно с ней беседовал. --Ничего страшного, любовь моя! У нас ещё будут дети.—подбадривая возлюбленную, доброжелательно ей при этом улыбаясь, приветливо проговорил юноша, добровольно утопая в ласковой голубизне, обрамлённых густыми шелковистыми золотистыми ресницами, глаз, что прозвучало для юной девушки, подобно живительному, восстанавливающему силы, нектару, благодаря чему, она повеселела, что продлилось лишь до тех пор, пока в лазарет, сопровождаемая верными рабынями, царственно ни вошла Хюррем Султан, уже осведомлённая о, случившемся с любимицей Шехзаде-регента, несчастье, из-за чего поспешила незамедлительно остудить пыл второго сына: --А вот здесь, Селим, ты глубоко заблуждаешься, ведь, пока ты находишься здесь в столице и пользуешься услугами общего гарема, тебе запрещено иметь детей, так что главная акушерка свершила всё правильно.—чем заставила юную возлюбленную пару ошеломлённо переглянуться между собой, не в силах поверить в то, что сейчас услышали от их Валиде, смутно надеющейся на благоразумие молодых людей, которые боялись лишь одного, в данную минуту—жестокой разлуки, ведь Валиде могла легко отдать распоряжение слугам о том, чтобы они тайно выслали несчастную Мейлимах Хатун прочь из дворца, чего им бы очень сильно не хотелось. --Валиде, ради Господа Бога простите меня за нарушение гаремных правил, относительно деторождения! Только пощадите нас с Шехзаде и не разлучайте!—не в силах больше молчать, взмолилась о прощении для себя и Шехзаде Селима юная Мейлимах Хатун сразу после того, как постепенно собралась с мыслями, хотя это и далось ей, крайне сложно, при этом она крепче сжала его сильную руку, хорошо ощущая то, как ему стало невыносимо больно от слов горячо им любимой матери, ранившей его в самое сердце, из-за чего он печально вздохнул и пламенно воскликнул, не в силах скрыть предательские горькие слёзы, готовые в любую минуту скатиться по его щекам: --Если вы нас разлучите, я уйду в дервиши, Валиде!—чем мгновенно привёл Валиде в чувства, заставив, наконец, вспомнить и о нём, из-за чего она залилась пунцом и возмутилась: --Не говори так, Селим! Никакая наложница не стоит того, чтобы ты ради неё бросал свою семью и уходил в уродивые-бродяжники, хотя твоя Хатун исключение! Ладно! Будь по-твоему! Успокойся! Ты меня убедил! Пусть остаётся в твоём гареме!—что заставило молодых возлюбленных с недоверием переглянуться между собой, мысленно признаваясь себе в том, что им пришёлся по душе воинственный настрой их дражайшей Валиде, в связи с чем Шехзаде Селим вместе с дражайшей фавориткой с недоверием, вновь переглянулись между собой и вздохнули с огромным облегчением. Месяц спустя. Дворец Топкапы. За это время Мейлимах Хатун полностью оправилась после, перенесённого в прошлом месяце, аборта, о вынужденном свершении которого никто из дворцовых жителей так ничего и не узнал, а всё благодаря своевременному подкупу с запугиванием и тайными казнями, что организовала Михримах Султан, а уж провели самые преданные ей стражники, которые, тоже потом были умерщвленны для большего спокойствия с уверенностью, благодаря чему, её брат вместе с дражайшей фавориткой, отныне могли спокойно наслаждаться друг другом. Только этого нельзя было сказать о Баш Хасеки Нурбану Султан, которая, буквально позавчера узнала о том, что все её недомогания вызваны новой беременностью, от чего ей даже пришлось извиняться за частые смены настроения перед безвинными рабынями, среди которых находились и Фарья с Гюльбеяз Хатун, последней из коевых, так и не удалось ни разу пройти по "золотому пути" и попасть в "рай" Шехзаде Селима по той лишь простой причине, молодой человек так трепетно, нежно и преданно любил своих Баш Хасеки Нурбану Султан и Мейлимах Хатун, что не хотел никого, кроме них принимать у себя в покоях, что очень сильно злило Хюррем Султан, "связанную по пукам и ногам" всевозможными запретами старшего сына, которыми он обложил её, пригрозив, в случае очередного неповиновения, незамедлительно заключить её в Девичью башню, но, не смотря на это, она всё равно присылала к нему самых красивых и умных наложниц, но все они так и отправлялись парнем обратно в гарем, даже так и не зайдя в главные покои. Но, а, что же касается вечерних встреч Шехзаде Селима с Мейлимах Хатун, то во время них, пара душевно разговаривала до самой поздней ночи и засыпала, прижавшись друг к другу, словно родные брат с сестрой. Так и в этот раз, после долгого душевного разговора о "Титанике", а именно о том, можно ли было каким-либо образом избежать столкновения с айсбергом, пара сама того не заметила, как забылась крепким сном, который у очаровательной юной девушки продлилось не долго. И вот она, успев уже привести себя в благопристойный вид в хаммаме, теперь удобно сидела на краю широкого ложа у самого изголовья Шехзаде Селима, одетая в изящное простенькое мятного оттенка парчовое платье с рукавами и сборёным лифом из тончайшего полупрозрачного шёлка и, не обращая никакого внимания на, закрывающую ей обзор на просторную комнату, плотную стену газового и парчового балдахина, была погружена в глубокую мрачную задумчивость об их с Шехзаде Селимом, весьма тяжёлом для неё душевном разговоре, благодаря чему, из её ясных голубых глаз по румяным бархатистым щекам тонкими прозрачными ручьями текли горькие слёзы, даже не догадываясь о том, что погода за пределами великолепного дворца, словно подстроившись под её душевную подавленность, занесло ясное голубое небо хмурыми тучами, из которых хлынул проливной дождь, затем засверкала яркая молния и загремел раскатистый гром, невольно приведя это к тому, что проснулся Шехзаде Селим, который лениво потянулся в постели и, нехотя разомкнув ещё сонные голубые глаза и заметив то, в каком расстроенном состоянии находится его дражайшая возлюбленная, понимающе печально вздохнул и виновато произнёс: --Прости меня, Мейлимах, ибо в моих мыслях совсем не было того, чтобы причинить тебе душевную боль!--невольно приведя это к тому, что юная девушка вздрогнула от неожиданности, но, постепенно собравшись с мыслями, инстинктивно залилась румянцем смущения и, застенчиво улыбнувшись, доброжелательно проговорила: --Доброе утро вам, Шехзаде!--чем вызвала у него добродушную улыбку со звонким смехом, с которым Шехзаде ласково погладил дражайшую возлюбленную по румяным бархатистым щекам, что вызвало в девушке приятный лёгкий трепет, благодаря чему, Мейлимах застенчиво отвела взгляд от парня и, меняя тему разговора на более приятную, кокетливо проговорила.--Думаю, нам пора с Вами поесть, Шехзаде. Если Вы не против, то я немедленно пойду распоряжусь о том, чтобы стражники сходили на кухню и принесли нам завтрак. Но, а, затем, не говоря больше ни единого слова, Мейлимах Хатун с плавной грациозностью встала с постели и, расправив складки на юбке платья, почтительно поклонилась Шехзаде Селиму и с его молчаливого одобрения мягко подошла к тяжёлым дубовым створкам широкой двери и, взявшись за серебряные ручки, слегка поднатужилась и, открыв одну из створок, вышла вон, провожаемая заворожённым взглядом, вальяжно восседающего на бархатном покрывале и одетого в шёлковую свободного покроя чернильного синего оттенка пижаму, Шехзаде Селима, из мужественной мускулистой груди которого вырвался мечтательный вздох: --Когда же ты меня уже полюбишь, Мейлимах, так пламенно и неистово, как я тебя уже люблю на протяжении этих, практически трёх месяцев! Только в ответ ему стояла угнетающая тишина, смешанная со звуками грозы, доходящими до него со стороны дворцового сада, что заставляло разгорячённое и полное огромной пламенной любви сердце учащённо биться от понимания того, что, совершенно не готов, да и не желает отпускать от себя дражайшую возлюбленную и возвращать её истинному избраннику, что вызвало у парня новый, но, в этот раз измождённый вздох. Но, а, что же касается очаровательной Мейлимах Хатун, то не успела она, погружённая в глубокую мрачную задумчивость и в скорбные воспоминания, выйти из главных покоев в мраморный дворцовый коридор, как оказалась встречена, находящейся у самого входа в них и терпеливо ожидающей позволения войти во внутрь, Хюррем Султан, от внимания которой не укрылось то, что любимая наложница старшего сына чем-то очень сильно расстроена и даже недавно горько плакала, о чём свидетельствовали её, покрасневшие и ещё полные слёз, глаза, что не на шутку встревожило достопочтенную Хасеки Султана Сулеймана Хюррем Султан, которая сдержано вздохнула и, приблизившись к юной наложнице и пристально всмотревшись в заплаканные глаза и принялась расспрашивать: --Что с тобой, Хатун? Неужели ты с моим сыном уже успела поссориться, и он выгнал тебя из покоев?--чем мгновенно привела Мейлимах в чувства, заставив, мгновенно успокоиться и, собравшись с мыслями, почтительно поклониться и незамедлительно объясниться: --Что Вы, Валиде?! Между мной с Шехзаде Селимом по-прежнему "правят балом" полное душевное доверие и взаимопонимание.--во что мудрая Хюррем Султан верила с большим трудом, в связи с чем, испытывающе принялась смотреть на наложницу, от чего та почувствовала себя немного скованно, до чего Хюррем Султан не было никакого дела, а всё из-за того, что она продолжила допытываться у девушки о причине её расстроенного душевного состояния: --Ну, раз между тобой с моим сыном по-прежнему всё хорошо, почему же ты тогда вышла из главных покоев вся в слезах, Хатун?--что прозвучало крайне высокомерно с её стороны, но хорошо понятно очаровательной юной наложницей, которая печально вздохнула и попыталась осторожно, ничего не скрывая и смутно надеясь на взаимопонимание Хюррем Султан: --Мы, просто душевно беседовали с Шехзаде о "Титанике", что вызвало у меня массу, очень болезненных воспоминаний, Валиде, вот я и расплакалась, ведь душа у меня ещё продолжает болеть.--к чему Хюррем Султан, на удивление, отнеслась с душевным пониманием, благодаря чему, она печально вздохнула и мудро рассудила: --Ничего, Хатун! Все раны постепенно заживут, а, понесённые утраты, лишь закаляют характер.--и для большей убедительности похлопала немного растерянную наложницу по изящным плечам, смутно надеясь на то, чтобы, хоть немного её утешить, из-за чего Мейлимах Хатун благодарственно печально, вновь вздохнула: --Спасибо за моральную поддержку, Валиде!--невольно приведя это к тому, что между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого Хюррем Султан совершенно забыла о том, для чего пришла к сыну и о чём собиралась с ним, чрезвычайно серьёзно поговорить, что продлилось лишь до тех пор, пока из главных покоев ни вышел один из стражников и с почтительным поклоном доложил: --Шехзаде Селим уже ждёт вас внутри, госпожа.--благодаря чему, Хюррем Султан незамедлительно вошла вовнутрь, провожаемая доброжелательным взглядом Мейлимах Хатун, которая, наконец, опомнившись, обратилась к одному из стражников: --Шехзаде Селим желает завтракать вместе со мной у себя в покоях, поэтому отправляйтесь немедленно на дворцовую кухню и принесите нам завтрак! Стражник всё понял и, переглянувшись со своим сослуживцем, отправился выполнять распоряжение добросердечной юной фаворитки Шехзаде-регента, вчём стражника сопровождали два молодых слуги Шехзаде Селима, благодаря чему, потянулись минуты ожидания, которые Мейлимах Хатун выдержала с честью, за что и была вознаграждена тем, что вскоре стражник со слугами вернулись с кухни и, контролируемые Мейлимах Хатун, прошли в главные покои. Там внимательному взору, потрясённой до глубины души, очаровательной юной Мейлимах предстала очень странная картина в виде, стоявших на мраморном балконе у самого ограждения, Шехзаде Селима, едва успевшего привести себя в благопристойный вид, и достопочтенной Хюррем Султан, очаровательные лица которых выражали глубокий мрак, с которым они вдумчиво смотрели друг на друга, не обращая никакого внимания на, окутывающую их, приятную лёгкую послегрозовую прохладу, сквозь хмурое небо коевого проглядывали золотые яркие солнечные лучи, заботливо окутывающие мать с сыном, словно шёлковое покрывало. --Раз наш Достопочтенный Повелитель героически погиб в персидском походе, а мой, чудом уцелевший после ваших коварных интриг, старший брат Шехзаде Мустафа едет в столицу со всем своим войском и гаремом для того, чтобы занять, предназначенный ему по праву престолонаследования трон Великих Османов, я не стану чинить ему препятствий, а присягну на верность, Валиде.--тоном, не терпящим никаких возражений, уверенно и с тяжёлым вздохом заключил Шехзаде Селим, смутно надеясь на благоразумие матери, которая даже и не собиралась уступать его вразумительным речам, о чём поспешила воинственно заявить ему незамедлительно: --Селим, неужели ты не понимаешь то, что, если Шехзаде Мустафа взойдёт на трон, тебя вместе с твоими братьями, детьми и племянниками казнят, а меня с твоим гаремом сошлют в вечное забвение во дворец слёз!--что напоминало крик невыносимого отчаяния, встретившийся с горькой ироничной усмешкой Шехзаде Селима: --Валиде, ну тогда, какая разница: выступлю я с войском на встречу брату для того, чтобы оказать ему сопротивление, либо трусливо останусь во дворце ждать прибытия брата в столицу, смутно надеясь на его милосердие для нас всех, всё равно исход один--смерть от удавки безмолвных палачей!--невольно приведя это к тому, что между ним с матерью, вновь воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они принялись отрешённо смотреть на дворцовый сад, чем и воспользовалась, стоявшая немного в стороне и внимательно вслушивающаяся в их душевный разговор, Мейлимах Хатун, которая почтительно им поклонилась и с решительной воинственностью вразумительно произнесла: --Шехзаде, а зачем Вам ждать приезда старшего брата, ведь Вы уже регент Государства, а значит являетесь приемником Государя?! Займите трон, и станьте новым Падишахом, тем-самым, исполнив последнюю волю своего дражайшего отца-Повелителя.--чем мгновенно привлекла к себе внимание венценосных матери с сыном, оказавшимися потрясёнными до глубины души воинственностью с благоразумием юной девушки, благодаря чему, ошалело переглянулись между собой, не зная того, что и сказать ей, хотя Шехзаде Селим воспринял её слова как за долгожданное признание в любви, чему был несказанно счастлив, не говоря уже об их дражайшей Валиде Хюррем Султан, которые мгновенно воспряли духом и оживились, мысленно признаваясь себе в том, что находчивая Мейлимах Хатун подсказала им самый идеальный выход из, возникшей проблемы, благодаря чему, Хюррем Султан почтительно откланялась сыну и со словами: --Пойду заниматься приготовлениями к твоему восшествию на трон, Селим!--и, не говоря больше ни единого слова, ушла, провожаемая одобрительными взглядами, оставшихся наедине друг с другом, молодых людей, которые были ей за это искренне благодарны. Ведь теперь никто не мог помешать поговорить по душам, чем молодые люди занялись немедленно, стоя и с огромной нежностью обнимая друг друга, а их ясные светлые глаза излучали душевное тепло. --А ведь ты абсолютно права, Мейлимах. И почему я не подумал о том, чтобы самому занять Престол моих великих предков?!--вновь добродушно ухмыльнулся Шехзаде Селим, что невольно вогнало очаровательную юную девушку в краску застенчивости, с которой она скромно ему улыбнулась и доброжелательно объяснила: --Просто я исхожу из народной поговорки: "Кто вперёд--того и тапки".--чем, вновь вызвала в собеседнике заразительный звонкий смех: --Уж это сказано абсолютно верно!--с которым он ласково принялся гладить возлюбленную по бархатистым румяным щекам, добровольно утопая в приятной голубой бездне её глаз, что вызвало в юной девушке лёгкий трепет, заставивший её доброе справедливое сердце учащённо колотиться в соблазнительной упругой груди, благодаря чему, Мейлимах на мгновение закрыла глаза и чуть слышно выдохнула искреннее признание: --Я люблю вас, Шехзаде!--невольно приведя это к тому, что между ней с избранником воцарилось новое молчание, во время которого Шехзаде Селим не мог поверить в то, что сейчас услышал от неё, чему оказался несказанно рад, хорошо ощущая то, как его всего переполняет необычайная лёгкость, из-за чего выдохнул с огромным облегчением: --Моя милая Мейлимах, знала бы ты о том, как долго я ждал этого признания!--и, не говоря больше ни единого слова, плавно дотянулся до чувственных сладких, как спелые ягоды садовой земляники, губ дражайшей возлюбленной и поцеловал очень нежно и осторожно, словно боясь напугать её своей безудержной пламенностью. Напрасно, ведь Мейлимах Хатун даже и не помышляла отталкивать от себя возлюбленного. Наоборот, она сама с огромной нежностью обвила его мужественную мускулистую шею изящными руками и самозабвенно принялась отвечать на каждый поцелуй Шехзаде с решительной взаимной пламенностью, от чего у обоих возлюбленных пошла голова кругом и ощущалась лёгкая слабость в ногах, на которые пара не обращала никакого внимания, что продлилось лишь до тех пор, пока парочка, наконец-то, ни отстранившись друг от друга, продолжила вести свою душевную беседу. --Я, просто поняла, что хочу, снова быть счастливой и любимой, но уже рядом с Вами, мой Повелитель!--измождённо вздыхая, откровенно поделилась с новоиспечённым Султаном юная Мейлимах, что прозвучало для него, подобно исцеляющей и возвращающей жизненные с душевными силами музыке, побудившему юного Падишаха на то, чтобы ответить любимой девушке взаимным откровением: --Сразу после того, как моя Баш Хасеки Нурбану Султан окончательно оправится после родов, она отправится вместе с моим Престолонаследником Шехзаде Мурадом и своими тремя сестрицами в Конью, где ему предстоит стать санджак-беем, в чём моему Шехзаде поможет Нурбану с многочисленными мудрыми наставниками.--умолчав лишь об одном, что одним из наставников Шехзаде Мурада назначается ещё и почтенный капитан Эдвард Смит, считая, что ему уже хватит истязать себя одиночеством, а пора занять своё законное место при дворе нового Падишаха, либо его наследника, от чего юная девушка, хотя и пришла в несказанный восторг, ведь, отныне она становится единственной женщиной в сердце нового молодого одиннадцатого Султана Османской Империи, что заставило Мейлимах загадочно улыбнуться возлюбленному и поддержать его мудрое решение услужливыми словами: --Вы всё правильно решили, Повелитель.--благодаря чему, между возлюбленной парой воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они сами того не заметили, как, вновь поцеловались. Но, а чуть позже, когда возлюбленная юная пара уже, удобно разместившись на мягких подушках с бархатными наволочками тёмного оттенка, сидела за низким круглым столом и, не обращая никакого внимания на тихое потрескивание дров в мраморном камине, окутывающим пару приятным теплом, завтракали в мрачном молчании, что продлилось лишь до тех пор, пока его ни нарушила сама Мейлимах Хатун, вовремя спохватившись: --Повелитель, вы уж великодушно простите свою самую преданную рабыню за дерзость, только Шехзаде Мурад ещё слишком маленький для самостоятельного управления санджаком, не говоря уже о том, что ему для этого ещё надо пройти обряд обрезания и принесения клятвы в янычарский корпус, после чего для Шехзаде Мурада подберут гарем и уж тогда... Девушка не договорила из-за того, что от её внимания ни укрылось то, как дражайший возлюбленный, вновь погрузился в глубокую мрачную задумчивость, во время которой мысленно признался себе в том, что милая Мейлимах права, ведь Шехзаде Мурад действительно ещё малолетний ребёнок, благодаря чему, Султан Селим понимающе тяжело вздохнул и благоразумно заключил: --И то верно, Мейлимах! Лучше моего наследника оставить вместе с его Валиде и сестрицами здесь в главной резиденции и под нашим с Валиде Хюррем Султан присмотром. Торопиться не стоит, да и всему своё время. Между молодыми людьми, вновь воцарилось мрачное молчание, во время которого они принялись думать над тем, как им сохранить братский мир с Шехзаде Мустафой, который несомненно придёт в ошеломление вместе с праведной яростью, что будет вполне себе справедливо, но, дай то, аллах, постепенно поймёт среднего брата и простит, ведь никому из них совсем не хочется применять Закон Фатиха, проливая братскую кровь. --Повелитель, но ведь у вас есть ещё достаточно времени до торжественной церемонии восшествия на трон, которую вы проведёте сразу на следующий день после того, как ваши братья привезут в столицу тело вашего новопреставленного великого батюшки для погребения в мечети Сулеймание, а значит, вы с братьями постепенно сумеете договориться.--мудро рассудила Мейлимах Хатун, изящно подперев рукой голову и с мечтательной задумчивостью посматривая на завораживающий танец пламени в камине, что отразилось в её ясных голубых глазах и выразилось в виде, очень тихого нежного вздоха, заставившего молодого Падишаха ненадолго призадуматься над благоразумными словами дражайшей возлюбленной, вернувшейся к употреблению их лёгкого завтрака. Только это их долгое молчание продлилось лишь до тех пор, пока вниманием юной девушки, вновь ни завладел Султан Селим тем, что доброжелательно ей улыбнулся и, ласково гладя по бархатистым румяным щекам, вздохнул с огромным облегчением: --Ну, раз так, то не будем думать о плохом, Мейлимах, да и чему быть--того не миновать!--и, не говоря больше ни единого слова, очень нежно заключил избранницу в заботливые объятия, во время чего, она трепетно вздохнула и на мгновение закрыла глаза.