ЖИЗНЬ С ЧИСТОГО ЛИСТА.

Вот только никто из них даже не догадывался о том, что, в эту самую минуту, уже находящаяся в просторной общей комнате для гаремных обитателей, Мейлимах Хатун отрешённо сидела на бархатном тюфяке, не обращая никакого внимания на рабынь, помогающих Гюльбеяз Хатун, которая была облачена в яркое алое шёлковое платье, завершить приготовления к хальвету с Шехзаде Баязидом, о чём наложнице сообщила Валиде Хюррем Султан через кизляра-агу Сюмбуля. И вот теперь, залившись румянцем смущения, Гюльбеяз с трепетным волнением ожидала момента, когда калфы, возглавляемые кизляром-агой, отведут её в главные покои, занимаемые, отныне Шехзаде, то есть Султаном Баязидом, не понимающего одного, что за щедрость напала на Селима, раз он уступил ему Престол, но до этого Мейлимах не было никакого дела, а всё из-за того, что она погрузилась в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей вместе с Эдвардом и с Шехзаде Селимом пережить, оставшиеся до возвращения на «Титаник», дни, прекрасно понимая одно, что жизнь для них с восхождением на трон Баязида превращается в настоящий ад, невольно приведя это к тому, что из её соблазнительной груди вырвался тяжёлый вздох, не укрывшийся от внимания Гюльбеяз Хатун. Она грациозно поднялась с, обитой парчой, банкетки, которая была выполнена из слоновой кости и украшенной сусальным золотом, и мягко подойдя к Мейлимах Хатун, с наигранным почтением поклонилась любимице Шехзаде Селима и с притворной любезностью произнесла: --Кто бы мог подумать, что мне так повезёт, госпожа. Ещё вчера, я прислуживала Нурбану Султан, а уже сегодня становлюсь фавориткой новоиспечённого Султана Баязид хана. Вот, ведь повезло! Не правда ли?!—чем вызвала в собеседнице презрительную ухмылку: --Верно, Гюльбеяз!—и, выдержав короткую паузу лишь для того, чтобы внимательно проследить за тем, как внезапно стушевалась её оппонентка, благодаря чему, продолжила более отрезвляющим тоном.—Только не обольщайся и никогда не забывай о том, что ты, всего лишь бесправная рабыня-наложница, каковых тут в гареме много. Пусть сегодня ты самая любимая и желанная, но завтра можешь оказаться всеми брошенной и забытой, хотя всё, конечно, зависит от тебя самой и твоего ума с хитростью. Попасть в постель не сложно, главное удержаться в сердце избранника на долгие годы. Гюльбеяз восприняла мудрые слова Мейлимах Хатун, как за болезненную отрезвляющую пощёчину, которую её наглая глупая оппонентка восприняла никак иначе, как за самую, что ни на есть, унизительную пощёчину вместе с завистью, благодаря чему, с взаимной иронией легкомысленно произнесла: --Ты говоришь это из-за того, что просто-напрасто завидуешь мне, Хатун, ведь тебе никогда не стать Баш Хасеки правящего Султана, а потом и Валиде, да и… Гюльбеяз не договорила из-за того, что, в эту самую минуту, получила от Мейлимах Хатун звонкую пощёчину вместе с вразумительными словами: --Да, как ты, простая рабыня смеешь разговаривать со мной—свободной девушкой, являющейся двоюродной племянницей Российского Государя Императора Великой княжной Ольгой Фёдоровной Романовой и преданной любящей женой отважного морского офицера, весь мА высокого ранга! Такого Гюльбеяз совершенно не ожидала, благодаря чему, окончательно растерялась и ошарашено смотря на оппонентку, не смогла произнести ни единого слова себе в защиту, чем воспользовались, мгновенно спохватившиеся калфы с кизляром-агой, тем, что немедленно подошли к наложнице и повели её в главные покои, во время чего Сюмбуль-ага продолжал наставлять Гюльбеяз о том, как ей полагается вести себя в момент, когда она уже окажется в главных покоях. Что, же касается Гюльбеяз Хатун, то она уже несколько минут, как стояла в почтительном поклоне на пороге главных покоев, смиренно ожидая момента, когда юный Султан, наконец-то, соизволит обратить на неё своё царственное внимание, испытывая, при этом, огромное волнение, лёгкий страх и нескрываемое смущение перед их предстоящим самым первым трепетным сближением, от чего её хорошенькое личико залилось румянцем, а сердце учащённо колотилось в упругой соблазнительной полуобнажённой груди, каждый тихий стук которого, эхом отдавался в её голове, но, погружённый в глубокую мрачную задумчивость, юноша не торопился этого сделать по той лишь простой причине, что до сих пор никак не мог понять одного, что это, вдруг его дражайший брат Шехзаде Селим так легко отказался от трона, тем-самым спасая себе жизнь и жизнь единственному сыну, что, разумеется, делало ему честь и вызывало уважение, из-за чего Султан Баязид, в данную минуту, стоял и нервно сжимал в сильных руках серебряный кубок с успокаивающим шербетом, что продлилось ровно до тех пор, пока он, случайно ни глянув на кубок, увидел в нём отражение, смиренно ожидающей его внимания, хорошенькой наложницы, не смеющей сдвинуться с места без его высочайшего позволения вместе с огромным волнением, что заставило парня, невольно добродушно ухмыльнувшись, вернуться мыслями в эти просторные покои: --Ладно, Хатун! Подойди, раз уж пришла!—в миг отбросив все мрачные мысли и страхи, благодаря чему, он медленно обернулся и приманил её к себе, что позволило Нурбахар чуть слышно выдохнуть с облегчением и, вовремя собравшись с мыслями, робко приблизиться к юному Повелителю, но, помня все наставления кизляра-аги с ункяр-калфой, плавно опустилась перед Властелином на одно колено и, взяв в дрожащие руки, подол его парчового тёмно-зелёного халата, медленно поднесла к чувственным губам и поцеловала в знак искреннего почтения с покорностью, при этом, не смея даже дышать, благодаря чему, не желая её больше мучить, Баязид, вновь понимающе вздохнул и, осторожно взяв наложницу за, аккуратно очерченный, подбородок двумя пальцами, бережно поднял её с колен и, отведя к широкому ложу, сел вместе с ней на самый его край, вдумчиво принялся всматриваться в её бездонные карие глаза, хорошо ощущая то, как она вся дрожит, из-за чего приветливо ей улыбнулся и, чуть слышно, словно усыпляя в ней бдительность, заключив: --Расслабься, Хатун! Я не причиню тебе боль!—и, не говоря больше ни единого слова, впился ей в губы яростным, очень пламенным поцелуем, во время которого, безжалостно раздел её и без предварительных подготовительных ласк, принялся овладевать ею со всей той грубостью и жестокостью, при этом испытывая то, как вся нервозность с напряжённостью этого, невыносимо тяжёлого для него дня, постепенно сходит на «нет», сменяясь огромным облегчением, после чего, в последний раз яростно поцеловал ошеломлённую рабыню и приказал ей, немедленно уйти. Девушка всё поняла и, всё также молчаливо, собрала с пола всю свою одежду и, в почтительном поклоне пятясь задом, спешно ушла, оставляя юного Падишаха одного, крепко спать на своей постели с умиротворённой чувственной улыбкой на красивом мужественном лице. И вот, глубоко погружённая в мрачные мысли, Гюльбеяз Хатун сама того не заметила, как уже вошла в общую комнату, где, как ей казалось, спала вся гаремная челядь, ощущая себя полностью раздавленной, ведь не зависимо от того, что девушка заверила хранителя покоев в том, что, всё поняла и совсем не держит зла на юного Султана, на самом же деле, это было далеко не так. Гюльбеяз испытывала огромное разочарование в нём, ведь Султан Баязид жестоко надругался над ней, а значит, должен понести за это суровое наказание от главного столичного кадия, но как ей, простой бесправной рабыне из главного султанского гарема, написать и отправить к нему жалобу, да и, кто станет её слушать. Никто. От понимания чего, девушка поникла ещё больше, с чем и бесшумно подошла к своему лежаку и, опустившись на него, легла на спину так, словно мёртвая, но уснуть не смогла из-за, обуревающих хрупкую растерзанную душу, эмоций, не говоря уже о, нестерпимо саднящей внизу живота, боли, не дающей ей, никакого покоя, из-за чего её глаза, вновь наполнились горькими слезами, готовыми в любую минуту, скатиться прозрачными тонкими ручьями по бледным бархатистым щекам, которые она не смогла сдерживать и дала им волю, невольным свидетелем чего стала, неожиданно проснувшаяся, Мейлимах Хатун, которая не смогла отнестись с ледяным равнодушием к душевным терзаниям подруги по гаремной жизни и, тяжело вздохнув, участливо произнесла: --Я же говорила тебе о том, что на чужом счастье—счастья не построишь, а за предательство надо платить!—чем заставила Гюльбеяз, ошалело уставиться на мудрую собеседницу и, признавшись себе в том, что она полностью права, печально вздохнуть: --Ты абсолютно права, Мейлимах, а я, размечтавшаяся о возможности стать Султаншей, дура!—невольно приведя это к тому, что обе девушки внезапно замолчали и, всю, оставшуюся до утра, добрую вторую половину ночи, пролежали без сна до тех пор, пока первые солнечные лучи ни озарили всё вокруг ярким ослепительным золотисто-медным светом, благодаря которым, внезапно с грохотом распахнулись деревянные створки арочных ворот, и в общую комнату стремительно вошли, возглавляемые кизляром-агой, молодые калфы с евнухами, которые постепенно разбудили всех наложниц и, терпеливо дождавшись момента, когда они все проснулись и, приведя себя в благопристойный вид, позавтракали и после утреннего намаза отправились: кто на учёбу, а кто занялся выполнением повседневными обычными обязанностями, но, а, что же касается, новоиспечённой гёзде юного Султана, она, сопровождаемая калфами и кизляром-агой Сюмбюлем, отправилась в покои к Валиде Султан за отчётом о прошедшем хальвете. Но, а, в это же самое время, Шехзаде Селим и капитан Эдвард Смит, вальяжно устроившись на, разбросанных по полу на дорогом персидском ковре, подушках с бархатной наволочкой баклажанового оттенка, ужинали, ведя между собой тихий, едва уловимый слухом, душевный разговор, во время которого, Шехзаде Селим искренне признался внимательному собеседнику в том, что очень хочет заручиться его покровительством и помощью в сближении с Российской Императорской семьёй, чем заставил собеседника понимающе тяжело вздохнуть и мудро рассудить: --Ну, во мне вы можете не сомневаться, Шехзаде! Я, конечно, приложу все усилия, что в моей власти. Только Вам необходимо узнать о том, что Его Императорское Величество, далеко не всех подпускает к себе, читая людей, словно закрытую книгу и отсеивая от себя и семьи тех, кого посчитает лицемерным и лживым, что очень даже правильно. Лучше иметь дело с теми людьми, кому доверяешь и с теми, с кем чувствуешь себя комфортно.—он сделал небольшую паузу, но лишь для того, чтобы слегка пригубить ягодного шербета из медного кубка, внимательно проследив за тем, как его юный собеседник погрузился в глубокую мрачную задумчивость, не обращая никакого внимания на, заботливо окутывающее их обоих, словно шёлковому покрывалу, мягкое медное мерцание, исходящее от горящих, камина и свечей в золотых канделябрах, после чего с той же душевностью, что и прежде рассудительно продолжил.—Шехзаде, Вы уж великодушно простите меня, но Вам здесь оставаться становится, очень опасно. Промедление с возвращением на «Титаник» может стоить Вам жизни. Поэтому, я настоятельно рекомендую Вам немедленно отправить кого-нибудь из верных слуг за моими офицерами и за Её Императорским Высочеством Великой княжной Ольгой Фёдоровнеой Романовой. Пора отправляться домой. Это оказалось хорошо понятно Шехзаде Селимом, благодаря чему, он приманил к себе, бесшумно пришедшего к ним, Газанфера-агу с младшими стражниками и, терпеливо дождавшись момента, когда они подошли ближе и почтительно поклонились, распорядился: --Немедленно отправляйтесь в порт и приведите в башню дворцового часодея наших гостей с «Титаника», а ты, Газанфер отправляйся в гарем за Мейлимах Хатун и приведи её туда же! Те всё поняли и, почтительно откланявшись обоим мужчинам, ушли выполнять Высочайшее распоряжение юного Шехзаде, который продолжил ужинать в приятном обществе почтенного капитана, возобновив с ним их душевную беседу. --Чтобы в последствии стать зятем Российскому Государю Императору, Вам, Шехзаде, необходимо принять православие и стать по-настоящему русским. Конечно, я Вас совсем не тороплю, а, наоборот, даю время за эти две недели вояжа «Титаника» до Нью-Йорка и обратно в Саутгемптон, хорошо обдумать все «за» и «против».—по-отечески наставлял парня капитан Смит, завершая их совместный ужин и переодеваясь в свою капитанскую форму судоходной компании «Белая звезда», в чём мужчине помогали слуги, что происходило под бдительным присмотром Шехзаде Селима, погружённого в глубокую мрачную задумчивость над его мудрыми словами, постепенно завершившего все сборы, что позволило им вместе с, присоединившимися к ним позднее, верными офицерами капитана Смита, наконец-то пройти в башню к дворцовому часодею, где их уже терпеливо ждали Мейлимах Хатун вместе с верными придворными дамами Нурбахар и Добромирой Хатун. Они все обмолвились друг с другом добродушными шутками в тот самый момент, пока путём некоторых манипуляций часодей переносил всех на «Титаник» за полчаса до столкновения с айсбергом, что позволило капитану Смиту незамедлительно отправиться в штурманскую рубку и вовремя предотвратить столкновение тем, что остановив лайнер на ночь и проведя с вахтенными офицерами инструктаж, ушёл к себе в каюту для того чтобы лечь спать, решив утром сходить в судовой лазарет и справиться о здоровье юного Шехзаде Селима, который оказался ранен в мужественную грудь из-за, вовравшихся в башню, стражников, которых отправил за братом Султан Баязид, приказавший им схватить Селима и бросить в темницу. «Титаник». Глубокая ночь. 15 апреля 1912 года. Там капитан Смит принял ванну и, переодевшись в шёлковую пижаму грязного зелёного оттенка вышел в гостиную в тот самый момент, когда крайне бесшумно открылись створки дубовой двери, и в его просторную, выполненную из красного дерева в классическом английском деловом стиле, каюту вошла, облачённая в изящное шёлковое нежного розовато-персикового оттенка и обшитое золотистым гипюром платье, Великая княжна Ольга Фёдоровна Романова, которая, с огромной нежностью смотря на возлюбленного, закрыла входную дверь на задвижку. --Надо будет утром отправить благодарственную радиограмму на «Калифорниец», ведь если бы ни их своевременная телеграмма с предупреждением об айсберге, мы опять бы его прокараулили!—словно на выдохе, автоматически проговорил капитан Смит, не в силах поверить в то, что судьба дала им второй шанс на то, чтобы всё исправить. Ольга поняла дражайшего избранника и, сияя доброжелательной улыбкой, одобрительно кивнула и чуть слышно выдохнула: --Поступайте так, как считаете нужным, мой капитан!—чем ввела собеседника в состояние лёгкого смущения, с которым он, погружённый в глубокую мрачную задумчивость уже о, взятом им под своё покровительство, несчастном Шехзаде Селиме, которого уже, наверное, прооперировал главный судовой врач, оставивший парня под своим наблюдением, из-за чего, вновь тяжело вздохнул и заинтересованно спросил: --Как состояние здоровья у нашего несчастного Шехзаде, Ольга? Он пришёл в себя? --Бедняга потерял много крови при ранении, но его жизни больше ничего не грозит. Сейчас он крепко спит под действиями антибиотиков и обезболивающих лекарственных средств.—понимающе вздыхая, доложила возлюбленному Великая княжна Ольга, тоже искренне жалея несчастного османского душевного друга, что отразилось в её ясных, полных огромной страстной любви светлых голубых глазах в виде невыносимой душевной печали, что ни укрылось от внимания капитана Смита. --Дай, Господь Бог, чтобы Шехзаде Селим как можно скорее поправился и начал, вновь радовать нас всех своим приятным обществом!—превознёс искренние молитвы к Всевышнему, заключил он, ласково поглаживая возлюбленную по бархатистым румяным щекам, что вызвало в ней новый взаимный печальный вздох: --Аминь!—и, не говоря больше ни единого слова, пара воссоединилась друг с другом в долгом, очень пламенном поцелуе, который, казалось, должен продлиться вечность, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы голова девушки пошла кругом, а изящные стройные ноги подкосились. К счастью, вовремя заметивший это, капитан заботливо подхватил её себе на руки и отнёс к постели. Затем, он крайне бережно опустил юную девушку на мягкие перину с подушками и шёлковые простыни под газовый балдахин, напоминающий воздушное облако, либо водопад, искрящийся на ярких солнечных лучах. Сам, же удобно лёг рядом, и не выпуская любимую из нежных объятий, осторожно спустил декольте роскошного платья с изящного плеча и, обнажив упругую девичью грудь, припал к ней тёплыми мягкими губами. Девушка инстинктивно легла на подушки и закрыла глаза, пытаясь расслабиться под заботливыми руками опытного возлюбленного. Она хорошо ощущала, с какой искренней осторожностью он, уже легонько, мял упругие полушария груди и пощипывал пальцами брусничного цвета соски, которые напряглись и затвердели от сладостного возбуждения. --О-о-о, Эдвард!—млея от наслаждения, простонала юная девушка, чувствуя, постепенно растущее и поднимающееся откуда-то из самых глубин её естества, приятное томление. Оно напоминало собой вулканическую лаву, готовую в любую минуту, начать вытекать из кратера и спускаться по склонам, беспощадно уничтожая всё живое на своём пути. Трепетное сердце билось чаще и, казалось, ещё немного, выскочит из груди. В эту самую минуту, возлюбленный, снова самозабвенно припав к её алым губам, поцеловал страстно и жадно, подобно заблудившемуся в знойной пустыне, путнику под палящим солнцем. Ольга, хотя и ощущала то, как у неё голова идёт кругом от, переполнявших её бурных чувств, ответила на его поцелуй, не менее страстно, при этом, изящные руки юной девушки уверенно расстёгивали золотые пуговицы пижамной рубахи любимого мужчины, получающего неописуемое удовольствие от, исходящего от её золотистого шёлка роскошных волос и атласной кожи, приятного аромата роз. Почувствовав робкое прикосновение изящных пальчиков рук юной Великой княжны, капитан вздрогнул от неожиданности. У него голова пошла кругом от их сладости. Он даже задрожал, испытывая приятное возбуждение, но собравшись с мыслями, заботливо накрыл своими руками её руки и поднял их над головой девушки, из-за чего она потрясённо посмотрела на него и, желая, узнать причину такого его внезапного действия, спросила: --Эдвард, не уже ли, я сделала что-то не так? Девушка была сбита с толку и испытывала вину перед ним. Видя такое её душевное состояние по бирюзовым глазам, капитан Эдвард Смит добродушно ей улыбнулся и успокоил, ласково сказав одно: --Всё в порядке, Ольга! Просто, ты слишком торопишься. Я, конечно хорошо понимаю, что за эти три месяцы нашей вынужденной разлуки, ты переполнена головокружительной страстью ко мне, но лучше мы перейдём ко всему постепенно для того, чтобы эта ночь доставила нам обоим огромное наслаждение. Затем его мягкие губы, лишь слегка касаясь атласной кожи юной девушки, быстро пробежались по её упругой груди с, ноющими от головокружительных ласк, сосками и по плоскому подтянутому животу плавно спустились к венериному холму, надёжно скрытому в шелковистых зарослях золотистых волос. Девушку словно пронзило током. Она замерла в неподдельном испуге и с немой мольбой в бирюзовом взгляде посмотрела на избранника, хотя и прекрасно знала о том, что он собирается с ней делать дальше. Её это смущало и, тем-самым, заставляло трепетать от приятного изнеможения. Эдвард заботливым сердцем почувствовал, неизвестно, откуда взявшуюся, скованность возлюбленной и, ласково ей улыбнувшись, пылко поцеловал в алые, немного припухшие от его жарких поцелуев, нежные губы. --Расслабься, любимая, а то ты слишком напряжена. Сюда никто не войдёт без моего позволения. Мы не во дворце Топкапы, где в любой момент может кто-нибудь ворваться из его обитателей.—с оттенком лёгкой добродушной шутливости убедительно заверил он девушку и, не говоря больше ни единого слова, нырнул в её влажный тёплый и, жаждущий близости, грот своим бархатистым языком. Ольга чуть не задохнулась от, переполнявших трепетную душу, бурных чувств и эмоций. Они захлёстывали её на столько, что она начала извиваться под любовником, сминать руками шёлковую простыню и жадно глотать ртом воздух, подобно выброшенной из прохладной воды на раскалённый песок, рыбе. --О, Боже, Эдвард, пощади!—сладострастно молила возлюбленного юная девушка. Ощущения от его уверенных движений в ней были такими острыми, что напоминали раскалённое добела остриё кинжала, которое соприкоснулось с телом. У девушки голова шла кругом, и сердце в трепетной груди билось как сумасшедшее. Чувства и эмоции достигли апогея. Казалось, ещё немного и девушка потеряет сознание. Эдвард почувствовал это и, решив дать любимой девушке передышку, легонько высвободил её из своих сильных, внушающих уверенность и душевный покой, заботливых рук, но лишь для того, чтобы раздеться самому. Для этого ему, нехотя пришлось отодвинуться от юной княжны. Она постепенно пришла в себя от его головокружительных ласк и теперь, просто, лежала на постели и заворожено наблюдала за каждым его плавным действием. Сознание прояснилось в её златокудрой шелковистой голове. В мыслях наступил порядок. Теперь девушка могла свободно оценивать и анализировать, из-за чего она, словно загипнотизированная, внимательно проследила за тем, как избранник полностью разделся и вернулся к ней в постель. Он снова заключил прекрасную, очень нежную юную возлюбленную в свои крепкие мужские объятия, и, пылко целуя её сладкие, как спелая клубника, трепетные алые губы, осторожно, плавно и постепенно стал входить в тёплые глубины естества девушки. Она благоговейно приняла и, обхватив его подтянутую фигуру стройными ногами, принялась подстраиваться под медленные, но постепенно ускоряющиеся, движения избранника. Ей хотелось, вобрать его в себя как можно глубже. Изящные руки девушки возбуждённо и ласково поглаживали шею, широкие плечи, сильные руки и мужественную спину любимого мужчины, лихорадочно снова и снова, как в забытьи повторяя его имя. Она молила любимого то, ли о новых ласках, то ли пощаде. Трепетные алые губы девушки жарко целовали миловидное доброе лицо избранника, блуждая по его серым глазам, бархатистым щекам и мягким губам. Чувствуя, что юная девушка уже полностью готова к их нежному трепетному воссоединению, капитан Эдвард Смит осторожно, плавно и медленно начал прокладывать себе путь в тёплые влажные упругие глубины её ласкового лона. Она замерла в волнительном ожидании. Девушка даже затаила дыхание от, переполнявших её, бурных чувств, кружащих голову. И вот их трепетное воссоединение, наконец-то, случилось, что, в последствии, приобрело характер любовной битвы, так как никто из возлюбленных не хотел уступать друг другу в страсти, невольно приведя это к тому, что просторная капитанская каюта постепенно заполнилась единогласными стонами огромного наслаждения парочки, что продлилось лишь до тех пор, пока они, запыхавшиеся, приятно измождённые и разрумяненные ни забылись крепким, восстанавливающим силы, сном, с огромной нежностью обнимая друг друга. Только проснулась Ольга от ощущения того, что корабль, вновь движется, а её всю окутали ярким золотым покрывалом солнечные лучи, согревающие ещё полусонную обнажённую юную девушку приятным теплом, благодаря чему, она лениво открыла глаза и с оттенком лёгкого разочарования, обнаружила себя, лежащей в постели в гордом одиночестве, что натолкнуло юную девушку на мысль о том, что скорее всего, милый Эдвард проснулся и, не желая её будить, осторожно поднялся с постели, оделся и, приведя себя в благопристойный вид, ушёл в штурманскую рубку, где внимательно выслушав доклад о ночной вахте у, отправляющихся на отдых, офицеров и, проведя инструктаж с, заступившими на вахту, другими своими офицерами, тщательно убедился в том, что «Титанику» больше ничего не грозит, приказал кочегарам начать постепенно запускать двигатели. И вот шикарный океанский лайнер пробудился от крепкого ночного сна, о чём свидетельствовала, хорошо ощутимая под ногами, вибрация и плавное, практически незаметное движение и, доносящаяся от, слегка приоткрытой форточки большого арочного окна, приятная морская прохлада, что вызвало у очаровательной, уже полностью проснувшейся и даже успевшей надеть на стройное нагое тело шёлковую сиреневую сорочку на кружевных бретельках, юной девушки добродушную улыбку, с которой она мечтательно вздохнула и, сладко потянувшись, решила ещё немного поспать. Только у неё ничего не получилось из-за того, что, в эту самую минуту, крайне бесшумно открылась дверь, и в просторную капитанскую каюту уверенно вошла верная фрейлина Великой княжны Нурбахар, одетая в изящное атласное светлое платье с рукавами-фонариками, плавно переходящими в плотную манжету с жемчужными пуговицами и юбкой-полуколоколом длиной в пол. Фрейлина почтительно поклонилась своей мудрой добросердечной госпоже и с нескрываемым восторгом в светлых глазах, радушно произнесла: --Ах, госпожа, какой же у нас красивый корабль! А какие шикарные наряды на знатных дамах! Просто глаз не отвести!—что вызвало в княжне Ольге, очень искреннюю добродушную улыбку, с которой она понимающе вздохнула и с доброжелательностью принялась объяснять: --Запомни, Нурбахар, здесь на «Титанике» нет рабов или господ. Тут всё иначе. Есть лишь три класса людей: офицеры, обслуживающий персонал и пассажиры, но самый главный над нами всеми, конечно капитан Смит, то есть мой дражайший и горячо любимый муж, пусть мы и не обвенчаны, что является лишь формальностью и вопросом времени, да и, наверное, уже сегодня будет обсуждено им и Российским Государем Императором, моим двоюродным дядей при первой же их встрече. Так вот, все эти три класса, выше перечисленных мною людей, ещё делятся на подклассы, но это уже другая история, хотя все они абсолютно свободны и разделены лишь социально и профессионально.—что можно легко воспринять за мини лекцию, оказавшейся хорошо понятной внимательной Нурбахар, поспешившей незамедлительно заключить: --Значит, нашего многоуважаемого капитана можно смело назвать «Падишахом», а вас его «Баш Хасеки»?—благодаря чему, Ольга добродушно звонко рассмеялась и, снова внесла небольшую поправочку: --Можно сказать и так, но тут есть одно, очень весомое «но», Нурбахар, а именно—я у нашего многоуважаемого капитана Смита являюсь единственной и самой любимейшей женой, да и в Европе, а именно в христианстве, мужчина женется лишь однажды и навсегда, что в идеале и лишь в том случае, когда встречает истинную любовь, данную ему по судьбе, а это случается крайне редко. Зачастую, мужчине приходится разводиться несколько раз прежде, чем он встретит такую «истинную и единственную любовь», что в обществе, хотя и встречается «в штыки», но постепенно принимается. Так и у нас с капитаном. Я у него вторая жена. Первый союз распался из-за того, что он встретил и полюбил меня. У нас в феврале родилась первая дочь, которую мы назвали Анна, в честь, не справедливо обвинённой и казнённой по коварному распоряжению похотливого тирана и омерзительного жирного борова Британского короля ГенрихаVIII-го, Королевы-мученницы Анны Болейн, а теперь, скорее всего к прибытию в Санкт-Петербург, я буду носить под сердцем нашего с милым Эдвардом второго малыша. Между юными девушками воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого, Ольга, наконец, выбралась из постели и, сопровождаемая верной фрейлиной, отправилась в ванную комнату, где для неё горничной уже была приготовлена ванна с приятной тёплой водой и разбросанными в ней, лепестками алых и белых роз, куда Ольга шагнула сразу после того, как вновь полностью разделась. --А позвольте узнать, вот ещё одну вещь, Ваше Императорское Высочество, а какие обязанности здесь на лайнере вы исполняете?—вновь задала очередной вопрос Нурбахар в тот самый момент, когда юная Великая княжна уже вальяжно полулежала в мраморной ванне, полностью расслабившись и, утонув в золотых солнечных лучах, мечтательно вздохнула и чуть слышно ответила с доброжелательной улыбкой: --Представительскую, Нурбахар, а именно сопровождаю на все великосветские мероприятия моего горячо любимого мужа. Между девушками воцарилось долгое молчание, во время которого Ольга погрузилась в глубокую мрачную задумчивость о том, что неплохо было бы вернуть верной компаньонке её христианское имя для удобства, что оказалось ею предугадано и даже озвучено. --Ваше Высочество, если Вам действительно интересно узнать о том, какая жизнь у меня была до попадания в главный османский гарем, то я была любимейшей дочерью боснийского, очень знатного феодала по имени Борис. Моё настоящее имя—Заряна. Наша жизнь носила тихий и мирный характер, но лишь до тех пор, пока на наш, ничем не примечательный городок ни напали пираты под командованием Хайереддина Барбароссы, убившие многих, в том числе и всю мою семью, а меня похитили и продали в старый османский дворец, где я проходила всё то обучение, необходимое для наложницы, что я завершила успешно, сдав все экзамены кизляру-аге Сюмбюлю, который и забрал меня во дворец Топкапы, сделав служанкой Хюррем Султан, которая, в последствии приблизила меня к вам.—тяжело вздыхая, Нурбахар поделилась с, внимательно вслушивающейся в её печальную историю, Великой княжной, невольно приведя это к тому, что между ними воцарилось новое долгое, очень мрачное молчание, во время которого Ольга оказалась глубоко потрясена откровением собеседницы, из-за чего она нарушила их, уже чрезмерно затянувшееся молчание: --Прими мои искренние соболезнования, Заряна!—и, заметив, направленный на неё, изумлённый взгляд внимательной собеседницы, с прежней любезностью объяснила.—Ты не ослышалась, Заряна. Отныне и впредь, к тебе, вновь будут обращаться именно так. Залившаяся румянцем лёгкого смущения, Заряна вздохнула с облегчением: --Как вам будет угодно, Ваше Императорское Высочество!—и сделала грациозный почтительный реверанс, что позволило Великой княжне Ольге Фёдоровне постепенно завершить своё омовение и, с царственной грацией плавно встав в ванной, обтёрлась, развёрнутым Заряной, широким махровым однотонным полотенцем и принялась приводить себя в благопристойный вид, в чём ей помогали верные Заряна с Добромирой, на которых Ольга уже не обращала никакого внимания, а всё из-за того, что погрузилась в романтическую задумчивость о предстоящем обручении с милым Эдвардом, который, уже, наверное, душевно беседует об этом с Российским Государем Императором в каком-нибудь летнем кафе на палубе для пассажиров первого класса.