***
Автор искренне кается за долгое отсутствие проды. Знаете ли вы, что за всю свою жизнь я еще ни разу со скуки не считала соломинки на импровизированной кровати. Не знали? Вот и я в шоке от своих действий. Я даже несколько раз сбивалась, а потом вновь принималась считать. И так бы длилось еще не весть сколько времени, если бы я не услышала голос того, кто в последнее время слишком часто ворошит мои мысли. Я тотчас вскочила на ноги, подлетев к решетке. Картина отсюда открывалась не шибко живописная, но заключенным жаловаться не полагается. Мне стало немного дурно, ведь моя камера находилась, скажем так, над пропастью. Что там, внизу, разглядеть не удалось. Да и не хотелось. Взором я жадно искала в одной из клеток темноволосого гнома. И — ну наконец-то, вашу мать! — вскоре я его заметила. Клетка Кили находилась на целый ярус выше моей. Я бы, наверное, смогла увидеть даже его лицо, но, увы, весь обзор мне загораживал какой-то рыжий эльф. Так вот, с кем он разговаривал! Наверняка стражник какой-нибудь. Но в ту же секунду мое поспешное убеждение, что незнакомая особь внизу — мужского пола, отправилась в царство к Аиду. Эльф повернулся, огляделся и уселся на ступеньку. И оказался не мужчиной, а женщиной. Я не поняла, это что? С бабой любезничаем? Как я и говорила ранее, мне удалось разглядеть улыбающуюся рожу гнома. — А, так тебе принципиально рыжие нравятся? — злобно прошипела я, сжимая прутья решетки, как если бы гном стоял прямо передо мной. — Волосы-то у нее вон, какие длинные да?! Ну, Кили! Я резко отошла и с развороту долбанула по решетке ногой. В щиколотке кольнула боль. Я закрыла рот рукой. Кили и эльфийка оборвали разговор. Через несколько минут он вновь возобновился. Его обрывки еле-еле долетали до меня и суть я уловить не могла. Немного успокоившись, я умастилась на лежанку, развороченную непосредственно из-за счета треклятых соломинок. Через мгновение я уже дико хохотала, свалившись на пол. Не знаю, что со мной. Пришлось напрячься, чтобы заткнуться. Разговор снова прервался на несколько минут, я тихо подползла к противоположной стене камеры. Собрав в ладонь несколько камушков, закусила язык, чтобы ненароком не заржать. И кинула один камень в решетку. Прокатился тихий звон. Разговор вновь смолк. Вслед за камнем отправилась вся горсть. Я спрятала лицо в коленях, позволяя себе рассмеяться. И делала это тихо, но… — Это ты шумишь? Я и не заметила, как вышеупомянутая эльфийка оказалась около моей клетки. Я подняла на нее взгляд, вновь закусывая язык. Она строго смотрела на меня, ожидая ответа. Как бы ответила Алекс? — Нет, господин начальник! Девушка оглядела меня с ног до головы: грязное в одном месте уже порванное платье, растрепанные волосы, пыльное лицо. А я че? А я ниче. — Не делай так больше. Или тебе что-нибудь нужно? — любезно поинтересовалась она. — Ага, не трогайте, пожалуйста, моего Кили. По лицу рыжей сразу стало ясно — она не поняла, кто такой Кили. Но быстро догадалась. — Надо же, я не знала, что он твой, — в ее голосе прозвучала усмешка. — Видите ли, — я заметно повысила голос, чтобы услышали «высшие камеры» — Он тоже не знает, вот и вяжется, с кем попало. — Извини, но кто ты? Эльфийка тоном своего голоса ясно дала понять — я ей заметно подпортила настроение. Ух, чует жопа — дело дрянь. Но, опять же я не знаю, что на меня нашло, зато настроение заметно улучшилось у меня. Я вплотную подошла к решетке. Эльфийка была выше меня на целую голову — она два метра?! — и это заметно подкосило мой боевой настрой. Но, во всяком случае, я постаралась не показывать этого. — Я — Рассеянный с улицы Бассейной! — хохотнула я. — У меня есть собака, папа и огромный медведь, набитый конфетами! Обзавидуйся и убейся! — Очень остроумно, — хмыкнула девушка, круто разворачиваясь и покидая меня. Одна я одинешенька в этом мире. Спаси бог душу мою грешную. А, хрен с ней, с душой! Будем веселиться! Вновь усевшись на лежанку, я заорала детскую песенку, слов которой практически не помнила, и поэтому пришлось импровизировать.— Пусть мама услышит, пусть мама придет! Пусть папа меня непременно найдет! А ты не сыпь мне соль на ра-а-а-ану-у! Она еще боли-и-и-т! Все могут короли-и-и! Все могут короли-и-и! И судьбы всей земли-и-и вершат они поро-о-ой! Но сволочь Трандуле-ет, но сволочь Трандуле-ет Гномов в клетки посади-и-и-ил!
Я выразительно прокашлялась, поняв, что в подземелье царит гробовая тишина. Держу пари — меня слушают сейчас все! Надрывать глотку у меня, по-моему, получалось, вот только как на зло из головы вылетели все песни. Дав себе на отдых несколько минут, я вновь погнала шарманку:— А он такой холо-о-одный, Как айсберг в океа-а-ане, А я такой голо-о-одный, Словно год я-а не жра-а-ал!
Не знаю, затыкают ли сейчас гномы уши или нет. Я не знала это так же, как не знала, что сверху за мной очень внимательно следит пара карих глаз.— Опа ган гнам стайл! Оп-оп-оп!
Подумав ещё немного я выдала: — Танцуй Россия-а-а! И плачь Европа-а-а! А у меня самая, самая, самая красивая попа-а-а! Я вновь закашлялась, а потом меня прорвал дикий ржач. Я не знаю, что было в том кувшине с водой, который нам в комнату приносили еще утром, но явно что-то непозволительное. Мне нет восемнадцати! — Этот куплет тебе, рыжа-я-а! Я стала прыгать на одном месте, крича, что есть мочи:— Не пугайся, не пугайся, де-е-етка-а-а! Заходи в мою большую клее-е-етку-у-у! Косы оборву, Воплощу мечту-у-у! Ух-ух-ух!
Очередной раз неудачно подпрыгнув, я на что-то наступила и с громким визгом приземлилась на твердый пол. Да, конечно, и копчик отбила. Вот тебе и «самая красивая попа». Со стоном боли и разочарования я улеглась в позе звезды, проклиная жизнь. Все мое веселье улетучилось. Стало до ужаса грустно. На глазах навернулись слезы, мне казалось, что все в моем мире шло против меня, как и в этом. Я думала, что после смерти мамы уже не будет как прежде, что весь мир издевается надо мной, испытывает меня… Я уже смирилась со своими однотонными буднями, привыкла к вечным подколкам Саманты, приняла издевательства Анабелль. И надо было вновь лишать меня всего этого? Всего, к чему я стала относиться, как к части моего существования. Как к отдельной странице из книги жизни. Надо было вновь забирать часть меня? По щекам уже покатились слезы, и у меня вырвался то ли стон, то ли писк. А теперь этот мир… Здесь все точно так же: преданность, любовь, настоящая дружба, предательство… Элронд, по-моему, намекнул, что если мы с Алекс одновременно пожелали другой жизни и попали сюда, значит, нам нужно просто пожелать вернуться обратно. В одно и то же время. Ведь так? Но Алекс уже не хочет домой, я вижу это. Точнее, хочет, но колеблется. Так же, как и я. Что там ждет меня в моем мире? Отец, верный английский бульдог, и парочка ненадежных дружков. Ничего больше. И стоило ли мне попадать сюда, чтобы потом ощущать в груди противное непонятное чувство и быть между двух огней? Нет, не хочу. Не хочу выбирать. Я остервенело утерла слезы. И плакать не хочу! Алекс же не ревет! Чем я хуже?