Следи за своей головой

В первый раз его история закончилась в возрасте четырех лет на пороге приюта, в который его привезла Служба защиты детей. Эту историю не особо освещали, она была лишь одной из сотен аналогичных для общества, но для одного конкретного человека она изменила всю жизнь. В их доме ночью случился пожар. То ли проводку закоротило, то ли еще что, Дин не особо вдавался в подробности, ему сначала было не до того, а потом пропала возможность что-либо разузнать. Но факт оставался фактом: Дин спасся, отец его буквально вытолкал из полыхавшего дома, крича, чтобы малец спасался, а сам поспешил на второй этаж, чтобы попытаться спасти жену, бросившуюся за младенцем, младшим братом Дина. Никто из них так и не вышел в ту ночь из дома. Не на своих ногах. Дин помнил, как пожарные, потушив почерневший дом, вынесли из него три закрытых наглухо больших пакета. Он тогда не сразу понял, думал, что его семья просто в больнице и скоро они встретятся, но этого не случилось. Зато случился «Кукольный Домик». Милое название приюта для защиты детей, верно? Дину оно не понравилось сразу же. Конечно, можно сказать, что ему повезло, он попал не в самый плохой дом, где его не обижали другие дети, где над ним не издевались воспитатели, где их кормили, одевали, обучали. Но внутри Домика царила атмосфера равнодушия, отстраненности и усталости. И Дин тоже вскоре начал чувствовать равнодушие, отстраненность и усталость. Может из-за того, что учился этому у старших ребят и кураторов. Возможно потому, что он трижды покидал Домик, определенный в фостерную семью, и дважды через год возвращался обратно без особых на то причин: просто не сошлись характерами, не смогли ужиться, не смогли найти взаимопонимания. Хотя в первый раз пятилетний Дин искренне старался, соблюдал правила, тянулся к теплу чужих рук в надежде, что те заменят ему материнские. Но руки не были даже на каплю похожи на руки его матери, они пахли не так, они были не той температуры и не настолько мягкими. В них не было добра. Ко вторым «родителям» Дин, которому успело стукнуть семь лет, уже не тянулся, просто был послушным и тихим, насколько мог. Но снова – год. И снова – возврат. Причина? Да, не сошлись характерами, ребенок оказался для семьи неестественно тихим и неконтактным, что сочли дурным знаком, предвестием грядущего бунта и разбоя, с которым потенциальные приемные родители мириться и справляться в будущем не хотели, ведь их родные дети были совершенно иными: общительными, дружелюбными, воспитанными, не имевшими никаких психологических предпосылок. Вот вам и реабилитация в «понимающей семье, которая должна помочь ребенку с тяжелой судьбой пройти курс психологической адаптации, результатом которой может стать последующее усыновление в эту семью». Дину было всего восемь, но он отчетливо ощущал горечь и отвращение, словно он – бракованный товар, испорченная или некачественно сделанная игрушка. Воспитатели смотрели бесстрастно, их «утешительные» слова звучали холодно и дежурно, как заученная и отрепетированная заранее речь. Другие дети или молча обнимали вернувшегося собрата (те, кто был помладше и был более открытым в силу возраста), или просто отворачивались, слишком хорошо понимая, что их всех может ждать в будущем. На этом моменте, разумеется, могло возникнуть чувство, что жизнь Дина была серой, скучной, одинокой и похожей на затянувшийся кошмар, который даже злейшему врагу никогда никто не пожелал бы. Но – нет, это не совсем так. Ведь дети – есть дети. Они способны адаптироваться и привыкнуть к любым условиям, они способны видеть в однотонных буднях волшебство и краски, они способны придумывать себе развлечения и игры, они, в половине случаев, достаточно любопытны и склонны к разного рода экспериментам. И Дин не был исключением, особенно, когда стал постарше. Когда его вернули во второй раз. Вот, например, книги, к которым он начал проявлять интерес, особенно полюбив различные сказки. А еще он зачитывался Алисой в Стране Чудес (как знал). Он любил ходить по всяким мероприятиям, на которые его водили, смотрел телевизор. Он всегда внимательно слушал, отлично запоминал каждое произнесенное слово. Сначала – просто так, потому что было интересно. Потом – чтобы собирать личную базу данных в собственной голове, чтобы уметь цитировать и оперировать словами, чтобы манипулировать для достижения своих желаний и целей. А в те месяцы, когда он жил не в семьях, он находил среди временных постояльцев Домика себе друзей, с которыми отлично проводил время за настольными играми, за ребячеством, за фантазиями, играми в войну и прочая, и прочая, и прочая. Ну, чем там дети обычно развлекаются. И у него были истории, которые он вспоминал с теплом и улыбкой, как лучшие моменты своей жизни. Они правда частенько шли в комплекте с неприятностями в виде жалоб и полиции. Помните, он рассказывал, что однажды удирал от соседа и его швабры после того, как влез в его огород и своровал яблоки? Это действительно было. Там, в мире Устриц, в Зазеркалье и прошлой жизни. Он неоднократно на спор залезал в чужие сады за теми самыми яблоками, выбирал участки посытнее, побогаче на урожай, и всегда только те, где призы были самыми сочными и самыми сладкими, самыми яркими и ароматными, такими, чтобы нельзя было найти аналоги где-то на прилавках в магазинах. Ведь каждая такая вылазка была делом чести, там нельзя было жульничать, чтобы не растерять репутацию и не упасть в глазах пусть временных, но все же друзей! Или, если помните, история про кнопки на учительских стульях. Тоже было, тоже в той прошлой и нереальной жизни, только стулья принадлежали воспитателям, а подкладывались на них, в основном, разжеванные жвачки, коих было в избытке в Домике, или пропитанные чернилами или краской салфетки. И да, Дин не раз бывал выдран и оттянут за уши за те шутки. А та чудесная байка про лес и Бармаглота?! Да об этом похождении можно было бы целый рассказ написать, если бы было желание! К слову, Дин тогда действительно ходил в лес, в поход, который случился на стыке очередного прощания с Домиком и приема в третью семью (новые родители взяли Дина с ними и их дочкой в небольшой поход в национальный лес, а Дин сообщил об этом своим друзьям в Домике, которые умудрились как-то сбежать и добраться до этого кемпинга за компанию). Тот кемпинг был из тех, которые называли полудикими, а сам факт того, что они прибыли в лес – распалял фантазию и зудел под кожей жаждой приключений, вот после отбоя Дин и поперся со своими дружками в этот самый лес, чтобы найти там какого-нибудь завалящего дикого зверя. Интересно же! Девочку брать с собой не стали во избежание возможных проблем. Проблемы, правда, все равно были: они реально заблудились в этом лесу и чуть не нарвались на медведя, и если бы не местный рейнджер, которому вовремя проснувшиеся приемные родители сообщили о пропаже ребенка, то не было бы Дина в Стране Чудес. И таких историй у него было еще в запасе, если все рассказывать, то получится упитанная книжка на приличное количество страниц. Кстати, он с удовольствием иногда травил байки о своем детстве, если были слушатели (как правило, находившиеся в нужной кондиции и не способные запомнить хотя бы слово из всего рассказанного), но всегда его рассказы были пятьдесят на пятьдесят – полуправда-полуложь – настоящие истории, которые он перекладывал на реалии Страны Чудес. И это всегда работало. Как работало издавна принятое решение никогда не врать, но всегда недоговаривать, ведь ложь – очень опасная штука, ее надо всегда отлично помнить с учетом всех нюансов (кому наврал, когда наврал, что именно наврал и для чего), а это очень сложно, особенно, если есть необходимость скрывать львиную долю собственной истории. А говорить правду, пусть и не до конца, намного проще и приятнее, ее никогда не забудешь, кому бы и когда бы ни рассказал. Удобно. В общем, да, лет после восьми он стал проявлять себя, как достаточно любопытного, непоседливого и озорного ребенка, чем и привлек внимание третьей семьи. Дину тогда шел одиннадцатый год. Та семья Дину очень нравилась, он чувствовал, что с теми людьми налаживался тот особенный контакт, который смог бы стать чем-то большим, чем просто временное пристанище или помощь в адаптации, но-но-но. Всегда было это маленькое, но очень веское «но», что обычно портило всю идиллию. Его «но» было таким: Дин взрослел, из ребенка быстро вытягивался в вертлявого, сложно управляемого, чрезмерно любопытного до всяких шалостей и тайн подростка, способного мечтать настолько красочно и ярко, что он нередко видел то, что не видели другие: знаки, волшебство, «порталы». Именно это и подпортило жизнь Дину, то самое любопытство, которое, как говорилось в древней пословице, кошку сгубило. Он всего лишь был подростком, который повелся на загадку, поддался любопытству, проявил излишний интерес. Во второй раз его история закончилась падением в самую настоящую кроличью нору. Падением, которое радикально изменило его пришедшую было в равновесие жизнь. Он тогда всего лишь увидел странно одетого и жутко привлекательного своими занятными повадками молодого человека с белыми, как снег волосами, что спускались чуть ли не до колен и были забраны в два толстых и непонятных хвоста, что до боли напоминали длинные кроличьи уши. Дин даже вообразил тогда, что встретил самого настоящего Белого Кролика, что для него, фаната Страны Чудес, было настоящим чудом, о котором и мечтать было нельзя. Но Кролик как будто чего-то испугался, буквально поскакав в темную и неприглядную подворотню, а Дин… Дин последовал за ним, успел заметить, как Кролик прыгнул в зарябившее зеркало, и не придумал ничего лучше, как прыгнуть за ним. Полет был недолгим; полянка, послужившая местом посадки – сочной и шелковистой; мир, принявший к себе двенадцатилетнего попаданца – суровым и неприветливым. Полянка, собственно, находилась в комнате, что уже показалось Дину странным, но еще страннее было то, что не успел он открыть дверь из этой комнаты и сделать шаг наружу, как свалился в воду. К счастью, канал, в котором Дин успешно барахтался добрых минут десять, был узким и выбраться из него не составило труда, а день, оказавшийся тогда достаточно теплым и солнечным, располагал к тому, чтобы позагорать прямо на краю этого же канала. А заодно и вещи просушить. Ему не повезло. И повезло. Не повезло потому, что не успел он раздеться и растянуться на горячей бетонной плите, пригреваясь под жарким солнышком, как над ним загрохотало нечто, напомнившее по виду огромного механического жука. Жук, пролетая мимо Дина, скользнул по нагому телу лучом какого-то света, от которого прямо на бедре парня осталась большая черная татуировка в форме завивающегося непонятно чего. Повезло ему потому, что ему хватило ума и скорости, чтобы тут же похватать свою одежду и нырнуть в темноту ближайшего здания. Дин сбежал. Ему повезло дважды, ведь Скарабей тогда был не сильно прокачан, а люди в нем не были готовы к любым ситуациям, что дало подростку шанс скрыться, уйти в трущобы и затеряться, пусть он и не знал тогда наверняка, что скрываться действительно надо. Но, как бы там ни было, он схоронился, а заодно успел изучить некоторые местные «достопримечательности» и «красоты», побродил по разным уровням, с удивлением отметив, что дверь здесь могла вывести на этаж там, а лестница вверх спокойно приводила вниз. В итоге, он оказался где-то, нос к носу столкнувшись с видавшим виды мужчиной, явно уставшим и пережившим много горя, да и взгляд у него был крайне печальный и, кажется, немного испуганный. Он смотрел на Дина, как будто увидел призрак сына (позже Дин узнал, что именно сына в нем и увидели, уж больно Дин был похож на погибшего мальчишку). Так Дин познакомился с Джоном, больше известным, как Крысолов. Ну, то есть он натурально занимался отловом крыс, и почему-то Дину тогда совсем не захотелось узнать, что с крысами случается потом. Джон попытался вызнать, кто парень такой и откуда, но Дин заупрямился, отказавшись что-то о себе рассказывать, и вообще ссылаясь на то, что ему пора, приятно было познакомиться, но дальше – он сам. Но Джон использовал хитрый прием, за который Дин до сих пор был ему бесконечно благодарен. Джон сказал тогда: «Парень, я вижу, что ты одиночка и можешь за себя постоять, но ты не на курорте, если ты один, то долго не протянешь. И ты наверняка хочешь есть.». И Дин, чей растущий организм очень некстати начал испытывать голод и требовал немедленно снабдить его топливом, просто не смог отказаться, но на всякий случай сообщил этому Крысолову, что он и в одиночестве способен горы свернуть, и что никто ему не нужен, чтобы выжить. Это, конечно, было враньем чистой воды, и они оба это понимали. Наверное, именно потому Джон привел парня к тем, кто называли себя Сопротивлением, передав с рук на руки своему другу – Бобби. - Да где ты их находишь, Джон?! – проворчал тогда Бобби, рассматривая Дина со всех сторон, - Ты крыс научился в детей превращать или что? - Не я их нахожу, а они меня. Я бы сам пацана забрал, но ты знаешь, что не с моей жизнью кого-то воспитывать и о ком-то заботиться… - Знаю я, знаю. Иди с миром, парень в надежных руках, не пропадет, - Бобби отмахнулся, отправляя Крысолова восвояси, - Ну что, малец, давай знакомиться? Познакомиться Дин был не против, тем более, что к тому времени его уже снабдили внушительной порцией супа и куском хлеба, и пообещали, что после всего этого напоят чаем с каким-то там пирогом. Какой именно пирог планировался – было не так важно, важнее было пирог получить, так что Дин не привередничал. К тому же, Бобби ему понравился, он напомнил Дину почти забытого родного отца: в меру суровый, в меру строгий, смешно ругался, но глаза у него были очень теплые и добрые. Так тогда показалось Дину, что, разумеется, в будущем было безжалостно исправлено суровой реальностью, в которой Бобби оказался не таким уж добряком и простаком, каким хотелось бы, чтобы он был. Но в те времена Дин был еще немного наивен и склонен к доверию, так что на вопрос «Кем будешь, парень?» честно ответил, что он вообще-то не отсюда, что он упал в зеркало, оказался непонятно где, еще и странную хрень на бедро успел получить непонятно за что. Бобби сразу же затребовал показать «странную хрень». Снимать штаны перед незнакомым мужчиной было странно и страшно, но Дин послушался, почему-то решив, что от этого зависит его судьба. В целом, так и оказалось. Бобби рассматривал татуировку с выражением, которое Дин мог перевести как «Ну за что мне все эти беды?», ну или как «Срань господня, вот это мы попали…», что было равносильно. Думал мужчина так долго, что Дин начал нервничать, переминаясь с ноги на ногу, и уже подумывал спросить, может ли он натянуть штаны обратно, потому что все это смахивает на не очень крутой сюжет не очень качественного порно, но не успел: его мысль была перебита сначала громким детским и жизнерадостным «Бобби, я поймал бабочку, смотри какая!», а сразу после – выразительной отборной на выражения речью старого сапожника, в которой Дин почерпнул немало интересного и новенького. В той же витиеватой речи Дин выяснил, что не вовремя появившийся мальчишка – Сэм, тоже сирота и тоже воспитанник Бобби. - Значит так, парни, мотайте на ус, - мужчина смотрел на мальчишек так строго, что по спине мурашки бегали. - Это, - он указал на татуировку Дина, - огромная тайна, о которой никто не должен знать. Вы поняли? Никто! Никогда. Иначе всем нам – крышка. - Но почему, Бобо? – Сэм казался озадаченным, видимо, он тоже не знал еще, что это за метка такая и что она означает. - Да, Бобби, расскажи, – Дин подхватил один из стульев, ставя его спинкой к столу Бобби и седлая. - Расскажи, что это за метка, что это за место? Что это всё такое? - Оу… Что это? – с шумным саркастичным выдохом мужчина упал в свое кресло и развел руками: - Это Страна Чудес, парень. - Но… - Дин неуверенно замялся, косо глядя на довольного Сэма, усевшегося компактной кучкой на соседнем стуле. - Это детская сказка. - Разве это похоже на детскую сказку? – Бобби недоуменно выгнул бровь. - Нет…- Дин задумался, ведь это действительно не походило на известную ему сказку. - С тех пор многое изменилось. А твоя метка, Дин, это знак Устрицы, и, поверь, лучше никому не знать о ее существовании, иначе твои дни будут сочтены. Две пары испуганных и заинтересованных глаз, уставившихся на Бобби, ясно дали понять, что этими сжатыми объяснениями мужчина не отделается, и потому он рассказал. И про то, что раньше в Стране было почти как в сказке, но потом всё стало меняться, потому что появился Эмоциональный бизнес, и про Карточный домик Казино, и про Устриц из Зазеркалья, из которых выжимали все соки на благо Страны. И даже про то, что люди из Зазеркалья обычно зеленели под светом Страны Чудес, а метки были своего рода защитой и обозначением для быстрого и легкого отлова таких, как Дин. А Устрицами их звали за то, что внутри каждого человека из Зазеркалья скрывалась маленькая сияющая жемчужинка. Что за жемчужинка – Бобби пояснять не стал, но еще раз повторил о том, что Дину, если он хочет сохранить голову на плечах, следует молчать о своем статусе, как и Сэму, если он не хочет проблем для всего Сопротивления. Заодно Бобби поведал и про само Сопротивление, и про себя и свой статус лидера этого пропащего движения, и немного про Сэма, из которого он намеревался вырастить своего преемника. Так Дин остался жить при Сопротивлении, постепенно узнавая все особенности Страны, вызнавая тонкости взаимодействий, изучая историю, местные сказки и легенды, налаживая контакт со всеми, с кем только мог наладить. Конечно же он быстро адаптировался, прикинулся своим и тут, и там, начал обрастать социальными связями и знакомствами, ведь у него был богатый опыт общения с разными людьми, спасибо приемным семьям и воспитателям. Дин быстро понял, что здесь, как и в его любимой сказке, были определенные роли, которые из раза в раз кем-то занимались, отыгрывались, а потом освобождались, и что некоторые из этих ролей на данный момент до сих пор были свободными. Тогда Дин впервые задумался о том, что лучшим раскладом, какой он только сможет разыграть, будет тот, в котором он, Дин, займет не последнюю роль, в котором он сможет стать важной Мастью, незаменимым человеком, важным для всех. Тогда он будет в безопасности настолько, насколько может позволить эта странная и извращенная Страна Чудес. Тогда же он задумался и о ролях Бобби и Сэма. - Бобби, почему Сэм зовет тебя Бобо? – они тогда с Сэмми возились в кабинете мужчины, дурачась и шутливо дерясь, мешая последнему работать. - Глупый потому что, - Бобби привычно ворчал. - Я не глупый! - Глупый! – подхватил Дин, сгребая мелкого в охапку и устраивая ему кулаком «головомойку», взлохмачивая волосы, - Бобо рифмуется с Додо, а ты, Бобби, похож на важного дронта, такой же большой и смешной. Я буду звать тебя Додо и всем расскажу об этом! - А я? Я кем буду? – Сэм перешел в активное наступление, пытаясь завалить «старшего брата» и защекотать, но силенок не хватило и Дин снова скрутил его в баранку. - А ты… Гусеница! – Дин захохотал, довольный своей сообразительностью. - Это еще почему-у?! - Потому что ты длинный, тощий и питаешься одной зеленью. - Это здоровая еда, - важно заявил тогда Сэмми. – Это лучше, чем есть непонятно что и запивать эмоциями. - Ну а ты, парень, - Бобби добродушно усмехнулся, глянув задумчиво на Дина, который от неожиданного, но ожидаемого вопроса даже замер. - Я… - подросток бегло оглядел комнату, словно искал ответ, искал и нашел, тут же подскочив и метнувшись в угол комнаты к вешалке, чтобы снять с ее и нахлобучить себе на голову нелепую шляпу. - Я буду Шляпником! - Ну-ну, - Додо покачал головой. - Только будь осторожен, Дин, голова прошлого Шляпника долго украшала собой дворцовые ворота. Таким образом Дин определил свое место в Стране Чудес, начав долгую и кропотливую работу по выстраиванию собственного образа и репутации: местами хитрый, немного понимающий, крайне болтливый, но мелящий чепуху без смысла и сути, от части взбалмошный, всегда легкий на подъем, с улыбкой до ушей и озорным блеском в зеленых глазах. Он всегда свой, всегда ваш, всегда наш, всегда тут был и всегда тут будет. Он – простой парень из низов Страны Чудес. Он – странноватый, чудаковатый, совсем малость безумный. Он – любитель яркой и несочетаемой одежды. Он тот, кому доверяли тайны и секреты, кто бережно собирал сплетни и факты, кто знал всё и про всех, потому что умел слушать, хорошо запоминал и вовремя наливал кому мог и что мог. Он – известно вертляв, умело прогибался, качественно чесал спинки. Он – выдумщик с неограниченным запасом идей, живой фантазией и умелыми руками, которые однажды добрались до тех цветных жидкостей, которые здесь называли эмоциями. Он тот, из-под чьих рук однажды вышел первый нелегальный состав. Вскоре после этого Дин пропал. Его история закончилась в третий раз. Пропал Дин надолго и одновременно не очень. Для Страны прошла всего пара дней, а вот для молодого Шляпника – пара месяцев. Всё дело в том, что Дин, которому тогда уже стукнуло пятнадцать, быстро сообразил, что чистые эмоции Казино добывает и без помощи Дина, а просто смешивать эмоцию А и эмоцию Б – скучно, так как вариантов будет не много, они быстро начнут надоедать, да и Казино тоже вскоре начнет делать комбинации, а их оборудование было явно помощнее, чем пара свободных колбочек у Дина. Вывод из этого следовал один: ему необходимо было найти что-то, что он смог бы вплести в эмоции, добавив уникальности, насыщенности, яркости. Чтобы ярость была не просто яростью, а ослепляла до беспамятства и приносила удовольствие. Чтобы скука была не просто серой и унылой, а с толикой самоедства. Чтобы любовь и похоть были не прямолинейными и тупыми, а с искрами восторга и безумия, с привкусом ванили и шоколада, с особенным послевкусием, которое привело бы покупателя обратно к Шляпнику за добавкой. Поиск особых ингредиентов Дин решил вести там, куда никто не совался: в самых низах города, настолько глубоко, насколько вообще возможно было. Он шел, шел, шел, шел, шел… Пока не понял, что ходит кругами, что он запутался, что под ногами стали появляться ямы, падение в которые длилось очень долго и больше походило на парение, а место приземления всегда было настолько неожиданным, непредсказуемым и пугающим, что Дин даже поставил на своей жизни жирный крест, решив, что он никогда уже отсюда не выберется. Однако, запасы его удачи оказались чертовски большими, а одно из таких падений завершилось прямо под ногами весьма привлекательной женщины, смотревшей на растянувшегося плашмя подростка со смехом и лукавством. Памела, а именно так звали женщину, оказалась одной из тех, кто когда-то, подобно Дину, спустился в низы в поисках драгоценностей, в итоге оставшись там навсегда (сначала – не сумев выбраться, потом – по собственному желанию). Именно от Памелы (тогда она не была еще слепой) Дин узнал о том, как правильно ходить по здешним коридорам, именно от нее он узнал про знаки и то, что здесь, внизу, целый огромный Город, полный своих жителей. Она же указала Дину на нужные ингредиенты, а в будущем согласилась стать подельником Шляпника, оказав помощь и содействие в открытии собственной лаборатории – аналога той, что была обустроена в Казино. Собственно, на долгие годы именно Пэм стала учителем Дина, от которого он перенял многие тонкости своего мастерства, многие нюансы в составлении различных комбинаций, порции и дозировки, лучшие способы хранения и многое, многое другое. А потом Памела познакомила Шляпника с Чеширским Котом, или, если быть точнее, Кошкой, хоть Мэг предпочитала первый вариант, невзирая на то, что ее человеческий облик был вполне себе женским со всеми полагающимися изгибами, формами и даже с шикарной шевелюрой, находившейся в творческом упорядоченном беспорядке. От Чешира у Дина по спине бегали мурашки. В первые несколько встреч так точно. У Чешира были коготки, которыми она умело пользовалась, и речь не о реальных кошачьих когтях или длинных и любимых женщинами ногтях, нет, речь о… Сложно. У Мэг были острые зубки, были длинные и загнутые коготки, был цепкий и проницательный взгляд почти черных глаз, глядевших нахально и с озорной насмешкой. В ней было что-то пугающее и леденящее кровь, что-то непонятно-заманчивое и влекущее, обещающее, что-то, что хотелось попробовать и узнать. А еще она умела говорить так, что можно было заслушаться, и однажды Дин заслушался, пока они брели к тому самому озеру, заслушался и расплатился за это тем, что снова наглотался воды под низкий и отрывистый смех Чешира, отражавшийся от стен и высокого пещерного свода. В итоге, конечно же, она вытащила его из воды, вытащила буквально за шкирку, как маленького котенка, а потом рассказала занимательную байку про прошлое, про Шахматы и про поле на дне. Дин тогда не поверил. Особенно не поверил он в ту часть, в которой говорилось про Зеркало, аналог Всевидящего Ока, использовавшегося Королевой, через которое можно было покинуть Страну Чудес и выйти… куда-то. Куда именно получится выбраться, Мэг не уточнила, сказав, что для каждого конечный пункт свой, и никогда нельзя предугадать, каким он будет для прошедшего через зеркальную гладь. И что вообще давно уже никто не видел это Зеркало, так что оно, вероятно, уже и не существует вовсе. Ну или погребено где-то в самых недрах, куда человеку не забраться. Но всё же Шляпник был заинтригован этой историей настолько, что из чистого любопытства, упрямства и желания докопаться до правды надолго пропал в недрах Библиотеки. Он разобрал невероятное количество книжных завалов, найдя такие древние фолианты, что удивительно было, как они еще не развалились в труху. А спустя некоторое время Дин обнаружил, что всё, что рассказала ему Чешир, было правдой, зафиксированной в уцелевших легендах Страны Чудес. В следующие несколько месяцев те редкие составы, что выходили из-под рук Шляпника, были особенно насыщенными и задумчивыми, особенно располагающими к глубокомысленным переживаниям и рассуждениям. После этого заказов стало больше. Значительно больше, а ресурсов, которые получалось время от времени добыть «левыми» путями из Казино, катастрофически перестало хватать. Пора было озадачиться вопросами официальной торговли, но официальный бизнес требовал идеальной истории, к которой невозможно было бы подкопаться, случись что. Дин такой историей явно не обладал, не с его прошлым и не с его тайной. И даже будь он сто раз признанным гением, считайся он хоть тысячу раз своим там и своим здесь, если вдруг всплывет новость о том, что до двенадцати лет не было никакого Дина в помине в Стране Чудес, то обязательно найдутся те, кто докопается до правды, подсмотрит, послушает, вызнает и доложит. И будет беда. Дин не мог себе позволить такой роскоши, он не хотел заканчивать жизнь в Казино, становясь частью общего цветастого месива, которое выпьет кто-нибудь из придворных дам или господ. Дину требовалась помощь кого-то сильного, кого-то, кто смог бы придумать что-то дельное, как-то вписать Шляпника в историю Страны так, словно он действительно тут был всегда: родился, учился, шкодил, дружил, ругался и так далее, и далее по тексту. Увы, социальные связи у него хоть и имелись, но в таком щепетильном и остром вопросе он не нашел никого, кому мог бы довериться. Никого, кроме Бобби, которому Дин и озвучил все свои пожелания, сомнения и тревоги, неожиданно получив не просто моральную поддержку, но и самую настоящую руку помощи, что направила навыки Дина в нужное русло, подсластив жизнь одному, подстелив соломки другому, игриво подмигнув третьему. И вот, спустя несколько лет хитрых манипуляций, думки и выдумки, спустя килограммы исписанных листов и откопанных книг по переписи населений, через нервы, страх и «случайно» пропавших людей, Дин имел чистую и красивую биографию полноценного жителя Страны с самого, так сказать, появления на сей скучный свет и до текущего момента. Придраться, на его вкус, было не к чему, но Бобби честно предупредил, что хоть городские архивы полностью перелопачены и исправлены от и до, есть вероятность, что где-то в Казино или архивах в старом королевском дворце хранятся королевские летописи и переписи, в которые внести информацию о Дине просто нет возможности из-за отсутствия необходимых связей. Впрочем, он также добавил, что при любви нынешней Королевы изничтожать все, что так или иначе относится к истории, такая вероятность невероятно мала, почти что ничтожна и стремится к нулю, так что волноваться не о чем. И Дин поверил. На свое двадцатилетие Шляпник в законном порядке открыл свой чайный магазин, существовавший на тот момент уже два года, но так… не совсем тайно, но без особой огласки, чтобы о нем знали те, кому надо знать, и не знали те, кому знать не обязательно. А что такого? Дину же надо было где-то и как-то нарабатывать базу постоянных покупателей! Тем более, что за те два года нелегальной деятельности Дин умудрился заслужить доверие одного придворного из числа высокопоставленных Мастей, что заведовал каким-то там десятым бизнесом в Зазеркалье, то бишь в родном мире Дина, и занимался поставкой ко двору уникальных деликатесов, достать которые ни в Стране, ни в соседних государствах было нельзя. И, что самое главное, этот типчик уже пару раз предлагал Дину более тесное и плодотворное сотрудничество. Признаться, изначально Дин особо подобным не интересовался, может, в силу возраста, может, еще по каким причинам. Он не видел особой выгоды для себя в таком тандеме, только одни проблемы. Но чем ближе было официальное открытие, тем серьезнее Дин размышлял о прежнем желании стать незаменимым. А что, если это был его шанс? Деликатесы и простая еда, товары первой необходимости и одежда, иные бытовые принадлежности и… чай. И все это за смешную, по сути своей, плату в виде изысканных и мудреных заказов, исполнять которые надлежало бы в первую очередь в обход остальных. Не так уж и много, если подумать, зато Дин действительно мог бы стать незаменимым для Сопротивления, испытывавшего нужду все сильнее. А еще он смог бы руками этой Масти добраться до двора Ее Величества и закрепиться среди той публики, получив себе дополнительные заказы и особых клиентов, которые бы не скупились на деньги. Конечно, Эмоциональный бизнес, в который так играючи влез Шляпник, не мог стать предметом для гордости, ведь Дин слишком хорошо понимал, до чего доводят эти жидкости народ Страны. Впрочем, ему совсем не было жаль тех, кто злоупотреблял, в итоге попадая в Больницу Грез. В конечном итоге, всех и всегда предупреждали: читайте этикетки и следуйте инструкции! Но Дин не мог не восхищаться Королевой, честное шляпниковское! Это же было так гениально: народ хотел развлечений и праздности, народ жаждал быть счастливым и пребывать в радости, и Королева, невзирая на все трудности, дала людям то, что они просили, пусть и в извращенной форме, подсадив, фактически, все население на иглу. Н-да. Многое изменилось в Стране, даже за то короткое время, что провел здесь Дин: Королева теперь правила не диковинными существами, а наркоманами, Сопротивление всё больше занималось спасением культурного наследия и лечением тех, кто перебрал эмоций, Шляпник понятия не имел, как шить и чинить шляпы. Постепенно Дин стал отходить от дел Сопротивления, превращаясь в самостоятельную единицу и Масть, чего он и добивался изначально. Со временем он стал своим не только среди трущоб, но и при дворе, легко вклинившись в разодетые ряды Мастей, зарекомендовав себя, как надежного исполнителя, заботящегося о клиентах, как того, кому можно доверить самый страшный секрет и не быть раскрытым. Со стороны же Дин наблюдал, как на смену Додо пришел знатно выросший Гусеница (подумать только, это глупое травоядное смог стать лидером! Вот это Сэмми, вот это молодец!), быстро прибрав к рукам всё, что только смог, и начав новую вялотекущую войну с Королевой за право освобождения Страны от эмоциональной отравы. В какой-то степени это даже было забавно, напоминало чем-то детские игры в песочнице, где два малыша не поделили между собой лопатку. Хотя эта возня в некоторой степени разбавляла растущую день за днем всё сильнее скуку и усталость. Шляпник был частью этой истории, частью Страны Чудес. Дин не принадлежал этому миру. Шляпник был личиной, костюмом, который Дин надевал всякий раз, когда оказывался на публике, и который спешно стягивал, оставаясь наедине с самим собой. Он ходил по грани, вальсировал по минному полю с чашкой чая в руках. Он делал вид, что он за Королеву, но тайком продолжал помогать Сопротивлению. Он делал вид, что он с Сопротивлением, но снова и снова сбегал к придворным Мастям. Да, это ему нравилось, он привык балансировать, играть, улыбаться, но… эта жизнь начинала ему приедаться, она становилась слишком однообразной и предсказуемой. Дина переставали радовать книги, чай почти потерял свой вкус, оставаясь просто подкрашенной золотом горячей водичкой, повторяющиеся заказы делались на автомате. И даже Отражение, бывшее раньше его отдушиной, теперь все больше угнетало: найти Зеркало никак не удавалось, а знаки всё чаще путали плутавшего без надежды Дина. Но в миг, когда двадцатидевятилетний Шляпник уже откровенно начал зеленеть и чахнуть от однообразного круговорота серых будней, как от болезни, понимая, что ему нужно что-то менять, нужно срочно что-то придумать для развлечения, его история закончилась в четвертый раз. В тот день на пороге Чайного Дома появился Безумный Мартовский Заяц, едва ли не с налета заявив свои права на Шляпника и продолжив заявлять их дальше. С приходом этого растрепанного синеглазки всё неожиданно изменилось для Дина: мир извращенной детской сказки открылся с неизведанной стороны, страна, напоминавшая ночной кошмар с ее наркоторговлей и прочей грязью, стала казаться чище и светлее, приевшаяся и мертвая маска Шляпника снова показалась живой и настоящей, а придуманное безумие вдруг сделалось всамделишным. Даже руины разрушенного наполовину города снова заиграли таинственными красками, а Отражение, как в первый раз, поманило Дина в свои глубины. Чертов Кастиэль вдохнул надежду в отчаявшегося и потерявшегося Шляпника. И вот теперь весь мир Шляпника, заботливо выстроенный из радужного стекла на песчаном морском берегу, со звоном разбился вдребезги, рассыпался на сотни тысяч сверкающих осколков, укрывая толстой коркой льда всё то, что еще недавно полыхало ярким пламенем. Он сам был виноват от и до: перечитал сказок, предположил, что всё может закончиться хорошо, наивно поверил, что даже у самого лютого и бездушного убийцы вдруг окажется душа, понадеялся, что сможет растопить и раскрошить стену подчинения, докопавшись до истины. Дин сам отринул в сторону свое происхождение, сам убедил себя в том, что его страшная тайна будет принята с пониманием, сам создал себе иллюзию того, что он, Шляпник, стал кому-то нужным, кому-то важным. Чем-то большим, чем просто функция, Масть, одна карта из целой колоды. Именно Дин принял опрометчивое решение сыграть с самым настоящим живым огнем, рискнул прикоснуться к нему, совсем позабыв, что бывает с мотыльками, угодившими в пламя факела. Так глупо было с его стороны полагать, что он, невзирая на все свои регалии и достоинства, сумел стать по-настоящему важным, действительно незаменимым, совершенно самостоятельным и отдельным. Но… Увы, нет. Прости, Дин, но ты ошибся, ошибся во всем с самого начала. Ты – всего лишь беглая Устрица, которой немножко повезло попасть к нужным людям и выторговать себе пару лишних лет жизни, предложив в качестве оплаты свое лицо и тело, в каком-то смысле, свои навыки и способности, которые всего лишь на йоту превышают навыки среднестатистического жителя Страны. Ты – всего лишь искусно созданная маска, созданная не тобой, уж прости, ты ее лишь подправил под новые реалии и свои предпочтения, не более. Ты именно что функция, пешка, разменная карта даже не козырной масти, подставить которую не будет жалко никому. Сэм прав: всем нужны деньги, которые зарабатывает Шляпник, всем нужны вежливые улыбки и вовремя подброшенные комплименты вперемешку с едой. Устрица. Всего лишь Устрица. Даже для него. В особенности для него. Кастиэль ушел, стремительно покинул Чайный Дом, не сказав ни слова сверху короткого и колкого приговора: Устрица. А Дин остался лежать на газоне, потускневшим и пустым взглядом упираясь в идеально белый потолок своей личной тюрьмы, осознавая, что его уже не спасти, теперь – точно, что его время, которого, как оказалось, было совсем немного, и которое он так бездарно растратил на чаи и сны, закончилось. Дин позволил себе довериться, позволил открыться тому, кто должен был быть последним человеком Страны Чудес, какому вообще можно было что-то доверять личное. Но Дин упал с головой в свои мечты и желания, оступился всего раз, но зато как, а теперь был обречен захлебнуться собственными слезами и кровью. Собственным чаем и эмоциями. Что ж, он получил по заслугам, ведь Кастиэль был и оставался слугой Ее Величества, которому вряд ли вообще кто-то был нужен. Уж точно не предатель. Становилось все труднее дышать. Дину казалось, что всё внутри него изломалось, измялось и смешалось в непонятное неприглядное месиво, в топкое болото, из которого не выбраться без сторонней руки, протянуть которую, увы, было совершенно некому. Дину казалось, что его сердце перестало стучать, просто замерев, словно бы срок уже пришел, словно бы он был настоящим живым мертвецом, одним из тех смертников, среди которых он был во сне. Сон… Господи, зачем он предложил Зайцу этот сон? На что он только рассчитывал? Неужели он надеялся, что иллюзорное и навязанное видение иной жизни, возможно, счастливой жизни, что-то изменит? Какая глупость. Какая ошибка. Дин застегнулся, поднялся на ноги, на автомате дошел до двери, запирая ее: довольно на сегодня посетителей, заказов и прочей посредственной херни. По его телу пробежал озноб, заставляя ссутулиться, сжаться внутри и снаружи, обнимая себя руками и до пронизывающей боли впиваясь пальцами в плечи. Ноги с трудом слушались, неся его обратно к столу, к прозрачной чашке с остатками чая. Чего же ты ждал, безумец? И правда, чего. Но… Стоп. Чай растекся холодным потоком по легким, принося странное успокоение. Вдох. Выдох. Свет ярких ламп ярко вспыхнул, ослепив вспышкой озарения. Дин, еще минуту назад дрожавший, как осенний листок, распрямился и расправил плечи. Мысль, такая обыденная и привычная, затопила собой всё разворошенное случившимся сознание: Дин – владелец гребаного Чайного Дома, Дин – не последняя фигура на доске, не последняя карта в раскладе, у Дина есть собственные козыри. Пришло время разыграть свой маленький пасьянс в череде этих великосветских карточных раутов. Действуя, словно робот, выполняющий чёткие команды компьютера, Шляпник прошелся по кабинету, поднял и поставил на места кресла, поднял и повесил на край одного кресла упавшие наушники, бережно слил остатки его особенного сонного зелья в стеклянную тару, тщательно вымыл посуду, как делал каждый раз в конце рабочего дня, переоделся в нарочито пеструю рубашку и чистые яркие штаны совершенно не в тон, нахлобучил лихо на голову шляпу и вышел из Дома в очередную ночь. Он подвел черту и принял единственное верное решение. Кастиэля нужно было убить. Скоро история Дина закончится в пятый раз. Но больше он никому не будет доверять. Никогда.