***
- Эй, безумный, - голос говорившего был низким и грубым, и в нем отчетливо звучала веселая насмешка, - вставай, прибыл твой последний заказ. - Последний? Неужели, - слабо выдохнув, Мартовский Заяц открыл глаза, впрочем, всё равно ничего не видя в темноте за решеткой, не желая особо видеть. – Оставь там и вали. - Не груби, ушастик, а скажи спасибо. Наслаждайся последней ночью, помолись там, если ты вообще умеешь, или попытайся сбежать, пока еще есть шанс, ха! – мужчина загоготал своей «удачной» шутке. – Завтра в полдень тебя казнят на глазах у всего Сопротивления, вот это будет шоу, прикинь! Ты не представляешь, как давно мы этого ждали… а потом мы тебя, так и быть, доставим в Казино, свалим под дверью кучей на радость твоей Королеве. - Ты слишком много болтаешь… - Кастиэль, хоть физических сил у него почти уже не было, на чистом автомате поднялся, звякая цепью, и сделал несколько порывистых шагов к решетке, желая посильнее напугать и заставить уйти того, кто посмел нарушить покой его ночи. И он достиг успеха, его посетитель предпочел оставить воду и хлеб, поскорее растворяясь в темноте. Боится. Они все боялись. И правильно делали. А Кастиэль безропотно и без особых надежд выпил свой последний стакан воды.***
Спи и забывай всё, что было сделано. Спи и забывай всё, что не сбылось. Памяти ладья цвета чёрно-белого - Отпускай её вдаль по водам грёз. Вдаль по водам слёз. Ясвена "Спи и забывай"
Утро начинается не с кофе. Утро – это удивительная пора. Короткий и таинственный промежуток времени, следующий за ночью и предшествующий дню. Утро наполнено особой тонкой магией. Она хрустально звенит, дрожа на каждом тонком лучике солнца, она ласково поет в каждой капле холодного после ночи дождя, она проникает с каждой крупицей света в спальню, прокрадывается тихо по полу и забирается на кровать, чтобы прижаться к руке или плечу, скользнуть по щеке и шее, ласково поцеловать закрытые глаза и осесть на ресницах, заставляя и их тоже трепетно дрожать за миг до пробуждения. Утро – особенное время, неподвластное никому, многими нелюбимое, многими воспеваемое. Утро каждый раз новое, всегда неожиданное, всегда такое удивительное и прекрасное. Утро у каждого своё собственное и уникальное. Утра бывают разными: ясными и добрыми, когда на душе после чудесного светлого сна поют птицы, плохими и пасмурными, когда даже просто поставить закипать чайник – уже большая проблема, и всё валится из рук, и ничто не радует. Некоторые утра наполнены нервозностью из-за звонка нетерпеливого начальника или недовольного коллеги, решившего, что кое-кто слишком много спит и мало работает. Иные утра раздражают и злят, потому что ночью кот слишком громко орал, уронил цветок и испачкал любимый ковер, и всё это надо убрать до работы. Какие-то утра бывают неопределенными и непонятными, их сложно разгадать, как сложно предсказать и то, каким будет последующий день. Чьё-то утро позднее, чьё-то слишком раннее, чьё-то начинается вечером – вот такое оно, это волшебное и мистическое утро. Это утро не относилось ни к одному из вышеперечисленных. Это утро было наполнено тягучим и терпким ароматом ленивого возбуждения. Это утро пряталось во взъерошенных темных прядях волос, щекотавших слишком чувствительную после сна кожу. Оно скрывалось в горячих сухих губах, скользивших легкими и едва различимыми поцелуями по шее и вниз. Оно таилось в приятной тяжести на животе, к которой лениво перетекала и щекота, и поцелуи. Дин тихо и с придыханием шептал короткое и такое яркое имя, заполнившее в один момент всю его пустую жизнь, выгибался навстречу изучающим его тело рукам, вздрагивая и изнемогая от желания испытать больше, приглашающе разводил ноги, хотя знал, что приглашение не нужно, приглашение было дано один раз и на всю жизнь много лет назад. Но повторять снова и снова было всё равно приятно, и Дин повторял, словно молитву сбивчивое «Кас, Кас-Кас-Кас…!», вплетая пальцы в эти вечно взъерошенные вихры и толкая ниже: ну же, приятель, не томи, хочу. А Кастиэль без слов и даже без просящих подсказок понимал, чего желает его любовник, спускался быстрее по животу, едва отмечал тремя поцелуями до паха, терся колючей щетиной по внутренней стороне бедра парня и короткими жадными касаниями языка на пробу лизал член. «Вкусно», - утробное рычание из его груди приятно рассыпалось тысячей мурашек по телу Дина, вынуждало выгибаться сильнее и закусывать губу в попытке сдержать очередной молящий стон. Но стон всё равно срывался, вырванный из груди жарким ртом, идеально растянутыми вокруг ствола губами и влажным языком, прижимавшим член к нёбу. Утро начинается не с кофе.***
Кастиэль работал в этом баре всего несколько месяцев, но уже успел безнадежно влюбиться и пропасть. Изначально он не планировал задерживаться надолго - его жизнь была сплошной дорогой без цели и какого-либо плана. Он просто кочевал из штата в штат, подрабатывал, когда нужны были деньги, осматривался на новом месте и срывался обратно в дорогу, понимая, что соскучился по бескрайнему небу и миллиардам звёзд, увидеть которые можно исключительно в пустыне или в саванне, но только не в городе, каким бы маленьким он ни был. И этот город, чье название Кастиэль даже не потрудился узнать и запомнить, сначала был одним из множества: Кастиэлю просто не хватало немного денег на какую-то минутную хотелку, всенепременно нужную, по сути своей не особо полезную, но ставшую причиной, по которой он постучал в двери «Убежища грёз» с единственным вопросом: - Вам нужны работники? - Работники нам всегда нужны, - от открывшего дверь парня будто исходило поразительное сияние, от его улыбки ноги Кастиэля словно приросли к полу, а под взглядом зеленых глаз хотелось плакать от счастья и благословлять всех известных богов за дар познакомиться с этим человеком. - Заходи, красавчик. Я Дин, работаю барменом. Рад знакомству. В манере Дина было флиртовать, это Кастиэль заметил сразу, и это немного огорчало, ведь с тех первых слов он понадеялся, что внезапная симпатия – взаимна. Но Дин флиртовал со всеми, потому что таким был стиль его общения. Честно говоря, Кастиэль, как просёк это, собирался сразу же уехать, попросту сбежать и забыть, но что-то его остановило. Может, короткие заинтересованные взгляды Дина, которые Кас ловил на себе время от времени. Может, особые смешливые и лукавые морщинки в уголках зеленых глаз, когда Дин во время их бесед смотрел на Кастиэля каким-то особенным взглядом, каким не смотрел больше ни на кого. Может быть, случайные прикосновения, которые со временем перестали казаться такими уж случайными. Так или иначе, но Кастиэль решил остаться, набраться мужества и сообщить бармену о своих чувствах.***
Зал надрывно гудел, забитый до отказа желающими расслабиться в пятничный глубокий вечер. Ни одного свободного столика, ни одного табурета у барной стойки, целые толпы желающих получить «тот самый охрененный коктейль от зеленоглазого», не соглашающихся на точно такой же коктейль, но от более грубого по природе своей бармена Бенни. А зеленоглазый исчез. Растворился в толпе, слился с нею так, словно и не было его никогда, но Кастиэль знал, что Дин здесь, что он крадется среди клиентов, пробирается к заветному пьедесталу, настраивает еще не слышимую в настоящем гуле гитару и… О, я буду всем, чем ты захочешь. Помимо необходимости скрывать свою вину, я здесь ради тебя. Сейчас я здесь ради тебя… Кастиэль и прежде слышал выступления певцов-самоучек, надеявшихся вырваться в люди через выступления в таких же в точности барах, или на улице, или в каком-то другом людном месте. Но Дин отличался от них: он не хотел вырваться, ему не нужна была слава и грандиозные концерты. Кастиэль видел это в искренней счастливой улыбке Дина после каждого выступления, видел в благоговейном трепете перед каждым его выходом на сцену, слышал в низком, но крайне мелодичном и приятном голосе, что проникал Кастиэлю под кожу, в душу, что покорял сердце и навсегда впитывался в кровь. И я буду притворяться, что всё это ново. Гитарные переборы, совершенно волшебные пальцы, ласкавшие струны так, что по телу пробегала дрожь, а все мысли сводились лишь к одной: вот бы эти пальцы так же ласкали и меня! Кастиэль пропадал снова и снова. Но сегодня был какой-то особенный вечер, особенные слова особенной песни, особенный взгляд Дина, направленный сквозь толпу прямиком к нему, к Кастиэлю. В любом случае, спрячь правду о том, что ты хочешь меня; займи место всего, за что я держался. Зачарованный песней, Кастиэль застыл столбом, так и не донеся заказ до нужного столика. Он просто стоял, просто смотрел, просто не мог отвести взгляда, осознавая, как много времени они потеряли и каким дураком он был, что тянул так долго со своим признанием, вынуждая Дина стать первым. Я все равно ускользну вместе с тобой, потому что ты хочешь меня. И все стеклянные ажурные замки, которые так долго строил внутри себя Кастиэль, в миг рухнули, разлетаясь на осколки, превращаясь в радужную пыль, несущую в себе только счастье и бесконечную любовь. О, пришло время найти способ сбежать. Никогда не говори, что меня не было здесь прежде. Дин, этот желанный многими красавец, эта ходячая сексуальность и мощный заряд солнца, давал свое согласие на не озвученный вопрос. Я здесь ради тебя. Сейчас я здесь для тебя… Когда мы задаемся вопросом, где же мы свернули не туда, совсем не туда, то в этом нет ничего плохого. Нет. И ты хочешь, чтобы я пришел и выпустил наружу всё то, о чем ты пытаешься забыть, но… Я здесь ради тебя.***
- Кто на этот раз, Лис? – протерев длинную стойку из цельного куска дерева, Дин подхватил с нее свою шляпу, залихватски подбросив ее вверх и поймав сразу на голову. - Ты выглядишь злобной, - перехватив с полки бутылку виски и вытащив из-под стойки пару стаканов, бармен налил в каждый напиток. - Коннор, - стекло, наполненное на два пальца, легло в ее ладонь, как родное, что должно было бы напрягать. - Подонок. Знаешь, такой… Племенная татушка, мотоцикл, рукастый. - Рукастый? – Дин низко зарычал, сердито глянув на Алису, а Кастиэль, невольно подслушивавший этот разговор, потому что стоял рядом и протирал те самые стаканы, напрягся. - Дин, - но она лишь расплылась в лукавой улыбке, да с заигрыванием бросила на парня хитрый взгляд, произнося слова особенно мягко, - я большая девочка, - и еще один более ласковый взгляд достался смутившемуся Кастиэлю. - Справилась. Вообще, ее звали не Алисой, ее имя было Клэр, но Дин упрямо продолжал называть ее вторым именем, которое сам ей и присвоил. Кастиэль знал эту историю, и она была до ужаса нелепой и смешной. События эти случились пару лет назад, как рассказывал Дин, когда сам бармен, помимо основной работы в баре, успевал еще подрабатывать на детских праздниках: веселил малышей, наряжаясь в разные костюмы, устраивал фотосессии и дарил всякие сладости. И вот в один день, когда Дин, по случаю Пасхи разряженный в Белого Кролика, неловко ковылял с праздника в сторону офиса, чтобы получить расчет, ему на голову свалилась грозно ругающаяся блондиночка. Дин ее, разумеется, поймал, но отбил себе пятую точку и получил с десяток синяков, за что спасибо острым локтям и крепким кулакам дамы, активно сопротивлявшейся спасению. Оказалось, что дама выпрыгнула из окна второго этажа, спасаясь бегством от мудака-партнера, который решил указать строптивой девчонке на ее место. А она не согласилась, влезла в драку, в которой, конечно же, проиграла из-за неопытности, плохо поставленных ударов и просто маленького роста на фоне того громилы. Это всё Дин понял из длинного матерного монолога, излившегося на него, и подразумевавшего, что все мужики – козлы. Без исключений. И Дину пришлось подниматься наверх, чтобы доказать девчонке обратное. После он отпаивал ее в баре, где у него как раз началась вечерняя смена, там же они и познакомились ближе, выяснили друг о друге необходимый минимум информации и даже чуть больше. Дин вот узнал, что ее имя - Клэр, что она сирота, что в детстве ее удочерила женщина по имени Джоди, но и она вскоре пропала без вести, так что девочка вернулась в детский дом, а потом пошла по не совсем прямой дорожке. После того знакомства Клэр часто приходила на работу к Дину, а теперь вот и к Кастиэлю тоже, получается, и делилась своими новостями. Кастиэль иногда слушал смешные короткие зарисовки из жизни этих двоих, и иногда ревновал к теплому и какому-то даже интимно-родному общению между ними. Напрасно, конечно. А в особо хорошие дни Дин рассказывал и о себе тоже. Как оказалось, биография бармена была во многом похожа на историю Клэр, только у Дина был еще младший брат. Но трагедия жизни и детский дом разлучили братьев, а спустя много лет они встретились снова в очень занятном месте – в этом самом баре. Дин со светлой нежностью вспоминал, как они тогда подрались из-за бутылки пива, потому что Дин считал, что клиенту уже хватит пить, а клиент, он же Сэм, был уверен, что он трезв, как стеклышко, и способен держаться на ногах, и даже драться. В той схватке Сэм бездарно проиграл, а Дин по доброте душевной притащил парня к себе домой отсыпаться, где на утро выяснил шокирующую правду. И с тех пор братья жили вместе в этом городе, в одном доме, наверстывая упущенные годы. Иногда Сэм тоже заглядывал в «Убежище грёз», чтобы поддержать морально, помочь по работе, если были большие завалы и много клиентов, но чаще – просто расслабиться и пообщаться. Дин тогда шутил, что как-нибудь устроит этим двоим – Сэму и Клэр – настоящее свидание вместо обычных запойных вечеров, чтобы и брат не шатался один неприкаянный, и у Клэр чтобы был адекватный нормальный парень, а не вот эти вот, которых девчонка себе выбирала. Но, насколько успел понять Кастиэль, ничего из этой затеи не вышло, потому что между Сэмом и Клэр установились если не брато-сестринские, то как минимум дружеские отношения, а не романтические. У Кастиэля за Клэр тоже болела душа. - Я пытался ее вразумить, Кас, чесслово, - оправдывался однажды Дин. – Учил ее парней выбирать грамотно, рассказывал, как себя правильно вести, но она забила! Освоила разве что рукопашку, да огнестрел. И на том спасибо! И вот теперь – Коннор. С племенной татушкой. - В общем, Лис, не парься, - Дин подлил девушке виски, дослушивая ее краткий рассказ, сюжет которого он итак знал наизусть, - Если он сюда заявится – ткни в него пальчиком, а я поговорю с этим ушлепком по-мужски, идет? - Идет. - Тебе лишь бы подраться, Дин, - тихо хмыкнул Кастиэль, цокая языком и слишком громко ставя последний стакан на его законное место. - Не только, попрошу, - гордо вскинув голову, бармен надвинул шляпу пониже, почти на брови. – Я еще потрахаться люблю! – и, задорно свистнув, он перемахнул прямо через барную стойку, уносясь к новоприбывшим клиентам. - Эй, - замешкавшемуся от такой откровенности Кастиэлю прилетел легкий шлепок по руке, - когда ты ему уже скажешь? - Что скажу? – недоуменно уставившись на блондинку, он постарался сделать свое самое наивное лицо. - О, боги, Кастиэль, - Клэр картинно закатила глаза, - о своих чувствах ты ему когда скажешь? Весь бар уже о вас твердит, народ ставки делает, а вы даже не целовались еще. - Клэр! – вспыхнув, Кастиэль попытался найти кого-то, на кого он смог бы отвлечься, но единственные клиенты в это дневное время уже обслуживались Дином, чей привлекательный зад слишком притягивал взгляд.***
- Опять вы милой херней страдаете? - Кастиэль буквально ввалился в бар весь красный, как рак. На улице царило адское пекло, и даже спустя полчаса «прогулки» из любого можно было выжимать все соки. Кастиэль не стал исключением. И теперь, оказавшись в прохладном помещении, где только вчера установили новый шикарный кондиционер, он благостно шипел и исходил паром. Бар еще пока был закрыт, здесь пока присутствовали только свои: хозяин заведения Бобби, Дин, как почти что его заместитель, Клэр с ее новым бойфрендом Джесси, который Кастиэлю совершенно не нравился, потому что выглядел слишком смазливым и порядочным, и теперь сам Кастиэль, подоспевший на работу почти что с опозданием. Хотя… Одна минута ведь не считается? Да и если быть совсем дотошным, то Кастиэль открыл дверь ровно в три часа дня. То есть теоретически он уже присутствовал на рабочем месте в момент начала официального рабочего дня. Придираться было не к чему, но Бобби не упустил своего шанса. Кто бы сомневался. - Ты бы лучше на работу вовремя являлся, а не страдал бы… милой херней, прости господи, - ворча дальше, Бобби скрылся в своем офисе, оставляя молодняк весело хохотать ему в спину. - Да ну его, я не опоздал, - отмахнувшись, Кастиэль упал на свободный табурет, ловя в руку стакан с безалкогольным освежающим коктейлем. – Так что тут у вас. Карты? Вы что, погадать решили? На удачную смену? Кастиэль уже и без карт мог предсказать, что в выходной день народу будет много, прибыль будет большая, да и чаевые вполне смогут покрыть парочку рабочих смен для каждого работающего сегодня, потому что люди любили Убежище, любили здешнюю атмосферу и любили местный персонал. И Кастиэль прекрасно понимал постоянных и новых клиентов, он и сам был влюблен. Не только в Дина, но и в само заведение со всеми его правилами и условиями. И даже карты, к которым он вообще относился слегка подозрительно, от части потому что не понимал их и не умел просчитывать, как это делали другие, но даже их он мог принять и полюбить, как часть их общего дома, их общей семьи. Семьи, которой Кастиэлю всегда так не хватало и о которой он всегда мечтал, а теперь получил. И все благодаря ему, Дину, зеленоглазому чудовищу, что однажды открыл дверь и впустил нуждающегося. - Ну же, поведайте мне эту занимательную историю, - коктейль немного кислил цитрусовыми, от чего по коже Кастиэля разбежались мурашки. – Хочу всё знать. - Вы работать вообще собираетесь? Кас, поганец, тряпку в руки и марш полировать столы! Стулья тут и без тебя протрут! - Пять минут, Бобби… - Ни одной! Рабочий день начался, открываемся скоро. - Бо, - видимо Кастиэль выглядел настолько несчастным, что за него вступился Дин, - до открытия еще два часа, в баре порядок, а мы сегодня умотаемся так, что уснем прямо здесь. Будь снисходительнее. - Ну вас к черту, лодыри. - Я ему не нравлюсь, - трагично заключил Кастиэль. - Брось, Кас, никто, кто не занят работой в его баре, ему не нравится, - отвлекая от печальных размышлений, Клэр придвинула ближе к Кастиэлю разложенные карты. – Вот, лучше смотри сюда. Послушный, Кастиэль перевел взгляд на карты, изучая их и внимательно слушая рассказ, в котором Дин и Клэр друг друга активно перебивали, соревнуясь, кто первым расскажет тот или иной факт. А рассказывали они много: и известную любому человеку информацию про обычные игральные карты, их количество и масти, и про неизвестные самому Кастиэлю Таро, на которых, оказывается, люди гадали, предсказывали что-то, прогнозировали, и про значения отдельных карт, про их ранги и зависимость друг от друга. И где-то на подкорке сознания Кастиэля свербела мысль, что он давно уже знаком с этими раскладами, что он знает, как играть, хотя ни разу не играл, что он лично сталкивался со многими мастями и мог определить каждого из своих друзей по титулу. Он знал, какие титулы занимали они с Дином. Ведь это было так просто, так легко. Кастиэль переводил взгляд с Клэр на Дина, а с Дина на Джесси, вспоминал закрывшегося у себя в кабинете Бобби, и размышлял, совсем уже не слушая веселый щебет рядом с собой. Пожалуй, в каком-то смысле все эти догадки и теории были верны. Вот, например, Бобби – жуткий материалист, привыкший к работе с бумагой, знавший цену деньгам и умевший их зарабатывать, он был хозяином положения, он умел управлять, умел торговать и получал удовольствие от этого всего – чем не Бубны? Не Король, конечно, но на Валета вполне тянул, ведь младшие карты не смогли бы так подняться и развернуться. Королем же был Сэм (Кастиэль не мог вспомнить, почему именно Сэм Бубновый Король, но казалось, что тот всенепременно управляет чем-то масштабным). А Джесси был чистым Валетом Червей, благородным рыцарем, обаятельным, восхваляющим и витающим в любовных грезах. Клэр – Лиса Алиса – казалась Кастиэлю Дамой Червей, а может не Дамой и не совсем Червей. Она была легкомысленной местами, легко кружила головы, всегда выбирала не тех парней, не знала границ и жила на максимуме, иногда рискуя собой очень безрассудно. Она – эмоции, пожар, взрыв, буря, романтик. Но было в ней что-то и приземленное, что-то материальное, словно она, несмотря на всю свою воздушную легкость, всегда помнила, что ее ждет нечто простое, мирское. И вот уже не Черви, а снова Бубны. Может, девочка была еще слишком юной, чтобы определиться и понять? Или в ней играла кровь двух разных каст. Что ж, всё возможно. А Кастиэль уже смотрел на Дина и думал о нем: он тоже был жарким, словно пламя, у него всегда был нестандартный подход к делу, но всегда, всегда он старался создать вокруг себя уют, комфорт, чтобы всем было хорошо – очень похоже на Трефы. Возможно, Король? До слуха Кастиэля донеслось слово «Вины», вырвавшее его из одних размышлений и погрузившее в другие. В те, в которых когда-то давно ему кто-то очень родной рассказывал, что эта масть – его любимая, что Кастиэлю на роду написано служить, жить войной. Что Вины, которые на самом деле Пики, по природе своей несут окружающим проблемы и неприятности. И когда-то давно его, Кастиэля, хотели насильно связать с чем-то военным. Наверное, его хотели отдать в армию или что-то вроде того. Но эта конкретика ускользала, терялась в ворохе мыслей. Ему никогда не нравилась война, ему никогда не хотелось служить и быть кому-то покорным. Он не представлял себя на чьей-то цепи, а ошейник ему всегда претил. Но… кажется, он всё же сидел на поводке. На очень дорогом и драгоценном поводке. Только разве Королю должно носить на шее ярмо?***
Новый мотив, живой и дерзкий, куда более напористый и рваный на фоне предыдущей песни, накрыл зал, и люди затихли, готовые еще к одному глотку эмоций, которыми щедро делился уже не только одинокий солист, но и молодая группа из числа работников бара. Всего на миг Дин поднял взгляд, бросая его в толпу и снова отыскивая среди прочих людей всего одного конкретного человека: Снова вижу тебя в переполненном зале… Кастиэль опять почувствовал себя разобранным на кусочки этим голосом, этой песней, чей выбор был, очевидно, совершенно не случайным. И тогда Кастиэль сделал то, что должен был сделать уже давно, то, что он мог сделать конкретно сейчас – он вернул пустой поднос на барную стойку, коротко бросив Бенни и Сэму, вызванному сегодня на подмогу, что он временно ушел на перерыв, а сам в одно мгновение оказался на возвышении сцены, перехватывая один из микрофонов. У тебя был такой глубокий и задумчивый взгляд, словно ты хотел сказать мне (Ты запал на меня!), что мне нужна любовь того, кого бы я полюбил. И если этот способ был выбран Дином для долгожданного признания в любви, в светлых чувствах, которые они оба давно испытывали друг к другу, то Кастиэль не имел права отказывать этому выбору. Ему нужна была любовь этого человека, любовь того, кого он сам полюбил с первого взгляда и с первого слова. Любовь единственного в целом свете, кого Кастиэль хотел бы до конца своих дней видеть рядом, рука об руку. Все остальные сбежали (Но ты не спускаешь с меня глаз), а тебе нужна любовь… Возможно, что для всего остального зала это выступление было обычным и ничем непримечательным, но для них оно было важным, оно было началом чего-то нового и чего-то большего. Яркие и горячие эмоции захлестывали с головой, адреналин стучал в ушах едва ли не так же громко, как музыка. Мы с тобой знаем дорогу, а ты не спускаешь с меня глаз. Кастиэль смотрел в родные зеленые глаза и не помнил, как дышать, не осознавал, как вообще двигаются его губы, как из легких вырывается воздух, выталкивая откровенные и правдивые слова обычной песни, что сегодня стала способной выразить так много. Музыка осталась на совести других. Дин отложил гитару, обнимая одной рукой свой микрофон, позволяя ему усиливать его раскатистый и хрипловатый голос, звучащий идеальным унисоном с чуть дрожащим от волнения голосом Кастиэля. Под кожей мерцало наслаждение, оно притягивало, словно магнит, и Кастиэль протянул руку, чтобы коснуться горячей щеки бармена. Твое тело болит: я чувствую, как оно снова зовет... Кончиками пальцев он чертил по скуле, оглаживал ухо с наушником, касался шеи и плеча, чувствуя ответные ласки ладонью по собственной руке. …Как оно дрожит при каждом прикосновении к коже. Откровение и признание Кастиэля дарило странное успокоение, словно с его плеч падал и раскалывался в мелкое крошево тяжелый груз, что был с ним всю его жизнь, словно целые горы опускались под его взглядом, словно все ветра мира сплетались в крылья и возносили его в высь. Я наблюдаю за тобой иногда… Время, такое долгое время он чувствовал себя совершенно одиноким, погрязшим в собственных проблемах и мыслях, а теперь он обретал свободу, которой мог и хотел поделиться с другим человеком, сделать ее их общей свободой. И то, что казалось еще вчера невозможным, теперь становилось реальностью. Но реальностью ли? Обернись и увидишь, что я всегда рядом. Теперь просто всё заканчивалось, подходило к своему логическому завершению, к закономерной развязке, к которой все шло с самого начала, и Кастиэль чувствовал себя спокойно. Больше не надо было бежать, не надо было выслеживать, не надо было искать. Теперь он мог отдохнуть, ему не было больше нужды быть плохим, не нужно было быть злым, не требовалось больше вселять ужас во всех вокруг. Он мог быть просто таким, каким ему всегда хотелось. Просто быть собой. И плевать на толпу зрителей, плевать на все ставки, на персонал их бара, на глупые законы и правила, установленные непонятно кем: Кастиэль просто целовал его, сминал губы под затихающую и тоже подходящую к своему завершению песню, мягко кусал и толкался в теплый рот языком, не чувствуя сопротивления, но ощущая встречный порыв. Наконец-то желанные и сильные руки обнимали за талию, прижимали тело к телу и гладили, гладили, гладили. Гладили так настойчиво и трепетно, что Кастиэль не мог не отзываться, что он прогибался навстречу теплу.***
Я без тебя уже не могу, ты слышишь? Я без тебя не хочу. Совсем-совсем не хочу. Никогда больше. Ты понимаешь, я без тебя – всего лишь половина, жалкий кусочек той огромной вселенной, которой мы стали вместе. Прошу, прости меня. Не отпускай, ладно? Кас, я… не смогу один.***
Очередная смена подошла к концу. Опустевший бар сверкал чистотой, насколько это было возможно, и рябил задранными вверх ножками стульев, поднятых на столы. Здесь было больше нечего делать. Впереди – целые выходные, в которые они планировали отсыпаться как не в себя, наедаться вредными вкусностями и не делать ровным счетом ничего. Их ждали впереди два прекрасных жарких дня, а Кастиэль надеялся, что сумеет вытащить Дина к воде, поплескаться и немного позагорать, тем более, что он нашел уединенный и почти дикий пляж, которым почему-то никто не пользовался. Эта мысль грела. Только от чего-то внутри копошилось странное, болезненное чувство предательства, скрывавшее под собой все светлое и нежное, что теплилось в душе Кастиэля. Черный пробивался внутрь крапинками, смешивался с солнечными лучами, растягивался полосками и обтягивал всё тонким контуром, ограничивая доступ свету. Что-то шло не так. Но Кастиэль отринул это назойливое чувство, борясь со взявшимися из пустоты мрачными мыслями и стремительно падающим настроением. Всё было хорошо. Он просто устал за этот день. Было много работы, а теперь организм требовал отдыха и разрядки, вот и подкидывал уныние и тяжесть. Как всё могло быть плохо, если всё было отлично? У Кастиэля был процветающий и популярный в городе бар. У Кастиэля был живой и здоровый Дин. Сам Кастиэль был счастлив на интересной работе, рядом с любимым человеком, в их уютном мире, в их общем доме. И сейчас они садились в любимую Кастиэлем черную Импалу, в которой Дин тоже души не чаял, заставляя иногда Кастиэля откровенно ревновать. Они совсем скоро будут дома, где уснут, обнявшись теплым клубком, и просто будут счастливы. Разве нет? Всё же хорошо. Нет. Не хорошо. Что-то происходило. Кастиэль чувствовал, как внутри сворачивался тугой клубок из ядовитых змей, чувствовал, как они медленно шевелились и шипели, раскрывая свои пасти с длинными и источающими отраву зубами, как они распускали свои хвосты по всему телу, по каждой вене, по всей душе. Кастиэль ощущал всем своим существом, как внутри всё сильнее росло опустошение, тревога и дикая тоска по любви, любви, которую он уже никогда не получит. Это поглощало его, выжимало досуха, словно он жалкий и измученный в соковыжималке лимон. И это совсем не сходилось с тем, что Кастиэль видел прямо перед собой, не клеилось с картиной того мира, в котором он жил. Впрочем… Быть может, он не жил сейчас? Сон? Наваждение? Бред. Самый настоящий бред. С этой мыслью он выходил из машины и шел к их квартире. С этой мыслью он открывал дверь и пропускал вперед себя такого же уставшего, но сверкавшего лукавым взглядом любовника, почти что мужа. С этой мыслью он стягивал прямо в коридоре с себя всю одежду, лишь бы только оказаться как можно ближе и теснее к чужому теплу и чужим жадным рукам. Кастиэль убеждал себя, что всё это настоящий бред, растягиваясь с глухим стоном вдоль по захлопнутой входной двери, запрокидывая голову и открываясь навстречу жалящим поцелуям самого родного человека в мире. Дин, кажется, собирался покрыть Кастиэля полностью своими метками, не оставляя ни единого живого места на коже, но Кастиэль не был против, он желал этого так же сильно и страстно. Но было что-то еще, что-то печальное в сбитом и торопливом «Прости. Прости меня, прости-прости…». - За что? – его голос звучал глухо и с нотками жажды, в нем не было злости или обиды, ему не за что было прощать своего мальчика, потому что тот ни в чем не был виноват. – Не надо, - или виноват? – Всё хорошо, Дин. Всё будет хорошо. Мир потихоньку гас, расплывался и отступал вдаль. Светлый и уютный дом, наполненный теплом и любовью, растворялся вместе с проходящими остатками сна, оставляя за собой кислую горечь и сырой холод земли под щекой. Всё тело, недавно налитое жизнью и силой, теперь тяжелело, с каждой секундой превращаясь в настолько неподъемный камень, что даже сделать банальный вдох или сглотнуть было невероятно тяжело и больно. Будто свинцовые веки с трудом подчинялись бессловесному приказу открыться, остро нуждаясь в помощи со стороны, но… помощи не было и не могло быть. Притупленная и изнуренная пытками интуиция шептала, что рядом был кто-то еще. Кто-то кроме истощенного пленника. Это нервировало настолько, насколько могло нервировать в его ситуации. И это же побуждало быть сильнее, собирать остатки воли, отталкиваться слабыми руками от земли. А стоило ему только поднять голову и открыть глаза… - Дин…?