***
Вокруг пролетает вихрь из ярких изумрудных искр, которые режут глаза своим светом. Он видит живые картины. Лишь размытые силуэты изображены на них, они двигаются, перемещаются, искривляются, создавая всё больше и больше причудливых поз. Он видит. Он видит всё. Он видит всегда. Он может видеть в любой момент — всё, что захочет. Видеть — это его вторая позиция. Видеть — это его дар. Видеть — это его проклятие.***
Никто не разговаривает с Бруно. С ним стараются не сталкиваться. Его боятся. Если он проходит мимо домов, все люди, которые смотрят в окна, тут же испуганно отшатываются и задёргивают шторы. Боязнь других доставляет ему дикое удовольствие, которое в будущем, возможно, будет граничить с сексуальным. Однажды он отходит от поселения, и направляется прямиком к лесу. Там, совсем близко, но совсем незаметно, настаивается большое, топкое и липкое болото. Рядом — высокие ели возвышаются друг над другом, напоминая ряд восковых свечей, а под ними сидит маленький мальчик. Бруно слышал краем уха, что ему только недавно исполнилось шесть лет. Мальчишка замечает его, и его глаза загораются тем, что обычно называют огоньком — но это не тот красных огонь восторга, который все обычно описывают с таким рвением. Этот огонёк желтоват, и он подозрительно напоминает трепет в перемешку с интересом и страхом. Бруно даже не собирается останавливать себя, не собирается контролировать позывы души — всё происходит само собой. «…Хочешь расскажу тебе то, о чём больше никто не узнает, кроме нас с тобой, Адан?» Мальчик кивает, опасливо приближаясь к четырнадцатилетнему Бруно, глаза которого отливают изумрудным светом, заглядывая в самую душу. «…Я могу рассказать тебе, когда ты умрёшь. Хочешь?» Мальчик в страхе мотает головой, отпрянувши. «Ты умрёшь тринадцатого сентября…» Черты лица Бруно искажаются, а губы кривятся в нездоровой, жуткой ухмылке. «…в двенадцать часов…» Он смотрит на свои наручные часы. «…и две минуты». Мальчик кричит, но кроме Бруно никто этого не слышит. Сегодня, тринадцатого сентября, в двенадцать часов полполудни и одну минуту, все в городе заняты своими делами. Никто не заметил тихую пропажу маленького мальчика Адана, даже родители: они думают, что он играет с другими ребятами. Малыш пятится, видя, как Бруно надвигается на него, с каждой секундой становясь, кажется, на несколько дюймов выше. «Не надо!» Мальчик пытается крикнуть, но из его уст выходит лишь тихий лепет, а деревья вокруг, будто прислушиваясь к нему, склоняются всё ниже. Ветер стал в разы холоднее, а Бруно всё ближе… В один момент, нога Адана соскальзывает на кочке, он быстро оборачивается, и без того бледное лицо его бледнеет ещё сильнее, а глаза расширяются в новом приступе паники. Мальчик с приглушённым всплеском падает в липкую болотную воду. «П-помогите!» Бруно смеётся, отходя от топкого места. Он смотрит, как мальчик, пытаясь что-либо сказать, с удивительной быстротой утопает в болоте, будто бы снизу его кто-то тащит. И вот, в момент, когда на воздухе остаётся лишь маленькая ручка с растопыренными пальцами, похожая на морскую звёздочку, наручные часы пробивают две минуты первого. Через пару мгновений морская звёздочка исчезает. Бруно уходит, тихонько насвистывая себе под нос веселый ритм. Через несколько часов люди замечают, что мальчик пропал. «Бруно, ты видел его?..» «Нет.» Он молчит. Снова. Молчание — это его третья позиция. Молчание — это его дар. Молчание — это его проклятие.***
Тот день являлся по счёту сто сорок третьим с того момента, как Камило появился на свет. Бруно хорошо помнит его вид: миниатюрный малыш с кожей, отливающей медовым цветом, и кудрявыми волосами цвета тёмной охры, которые всегда были взъерошены. Его племянник совсем как кукла. Хотя точнее было бы сказать, как маленький плюшевый мишка. Бруно тогда приспичило узнать, что за будущее ждёт Камило. Впрочем, со всеми новыми членами семьи он поступает именно так. Не узнаешь будущего — значит, не узнаешь, чего следует ожидать. …Изумрудные искры, вихрь, силуэты, а затем… Затем Бруно видит то, от чего его сердце бьётся, как сумасшедшее, а та всезнающая ухмылка вмиг спадает. Он видит то, что ещё много раз будет снится ему если не в кошмарах, то в самых наитревожнейших снах уж точно. Бруно не знает, как это происходит — он одновременно помнит видение, кажется, в каждой мельчайшей детали — а уже через секунду может уловить в воспоминаниях лишь короткие обрывки, но тем не менее такие же волнующие и нагоняющие ужас. Была кровь. Кровь, кровь, кровь. Очень много крови, очень много гигантских теней, очень много горящих глаз, очень много нечеловеческих воплей и магнитического шума. Это было похоже на войну в другом мире. Бруно старается не вспоминать об Элегидо. Он лишь пытается понять, какое отношение ко всему этому имеет Камило. Бруно долго думает, и никто не знает, о чём именно, порой даже он сам. Однако, он прекрасно понимает, что Камило должен сыграть роль в каком-то огромном конфликте, и она будет отрицательной. Из-за него, скорее всего, погибнет всё семейство Мадригаль… В том числе и Бруно. Нет, только не смерть. Только. Не. Смерть. Он хочет притвориться перед самим собой, что ему плевать, и что он совсем не боится смерти. Так ведь?.. И всё же, злополучная ночь наступает. Бруно не понимает, что им движет. Тише, чем самая маленькая крыса, он встаёт со своей постели, и бесшумно продвигается в комнату Феликса, Пеппы и Камило. Те спят в своей кровати, наверное, обнявшись — Бруно не видит, свет выключен, да и собственно, ему плевать на это. Он подходит к маленькой, белой колыбельке, в которой мирно посапывает «плюшевый» мишка. И тут он понимает, что контроль над его руками словно бы перешёл к кому-то другому…наверное. Он, словно во сне, наклоняется. И, убедившись, что его сестра и её муж все ещё спят, медленно берёт в руки голову младенца, сжимает, и поворачивает её так, что лицо Камило оказывается придавленным к подушке. Три секунды. Пять. Десять. Ему начинает нехватать воздуха. Он шевелится под твёрдой хваткой Бруно, и пытается выбраться, начиная приглушенно хныкать даже во сне. Бруно одёргивает руку. Малыш поворачивает головку, и вновь начинает тихо сопеть. Бруно вновь сжимает её, и переворачивает. Так продолжается ещё три раза — и каждый раз он одергивает руку. Он думает: «Не надо!» Он думает: «П-помогите!» Камило кажется Бруно тем мальчиком из прошлого. Он уходит в свою комнату, так и не доведя дело до конца, и внутренне надеясь, что Долорес в это время спит и ничего не слышит.***
Сейчас, смотря на почти что взослого Камило, Бруно понимает, что не убив его тогда, убил его сейчас. Убил его будущее. Вместо будущего Камило будет лишь топкая болотная трясина. И он, подобно тому маленькому мальчику, пропавшему безвести, будет из последних сил пытаться. Пытаться спастись. Но в конце концов, от него останется лишь рука с растопыренными пальцами, напоминающая морскую звезду. А затем и вовсе ничего. Бруно думает о том, что будет смотреть. Думает о том, что будет наблюдать. Наблюдать за всем тем, что будет происходить…и за всем тем, что ещё не произошло. Наблюдать — это его четвёртая позиция. Наблюдать — это его дар. Наблюдать — это его проклятие.