Остаёмся зимовать

Ещё несколько секунд молчания показались часами. - Твои бы слова да Богу в уши, - покачал головой Френсис. – Я надеюсь, ты не случайно всё это сказал? - Ни в коем разе, да разве можно в нашем положении легкомысленно относиться к вопросам боевого духа и дисциплины, и... Крозье перебил суетливые возражения Франклина: - ...и к тому, что в первую очередь капитаны должны ладить между собой, чтобы достойно выполнять миссию, возложенную Адмиралтейством. И что даже из принципа христианского милосердия, коему ты так привержен, я надеюсь, ты действительно хотя бы изобразишь участие. «Ну вот, началось», - мимолётно подумал Джон, ощущая, как сердце начинает трепыхаться в груди раненой чайкой. - Я не хочу ничего изображать, - медленно проговорил он. – Я хочу понять. Тебя, Френсис. Больше, чем понимал до сих пор. - И что далее? Потухший взор Крозье на миг блеснул надеждой, и Франклин ощутил, как этот огонёк стрелой кольнул его в грудь – стало физически больно. В тот же миг охватил и схлынул страх, в котором так стыдно было признаваться: не доставало ещё свалиться от этих непрошенных переживаний. Незаметно восстанавливая дыхание, Джон лишь ощутил, как по щекам расползается предательский румянец, как будто он полмили пробежал по морозу. Зря он так храбрился: стоило ещё хотя бы пару дней повременить с решительными действиями. Но отступать было некуда. Джон тяжело поднялся и прошагал к Френсису, отодвинул стул и сел рядом. Тот наблюдал за его движениями со смесью настороженности и ожидания. - Что далее? – повторил Франклин. – Это будет зависеть от того, что я услышу. Ради Бога, Френсис, обещай, что будешь во всём честен и открыт передо мной. Крозье ухмыльнулся: - Если угодно, могу послать вестового за уставом или за Библией и, возложа руку на священное писание, поклясться, что буду говорить правду и только правду. Капитан «Террора» ёрничал из-за того, что и сам пребывал в тоске и растерянности. - В этом нет нужды. Я хочу спросить тебя о прошлом, поскольку оно имеет отношение к настоящему и... – сэр Джон запнулся и еле удержался от слов: «если оно только существует», - ... к будущему. - Насколько далёкому прошлому? – с видимой бесстрастностью осведомился Крозье. - Например, о миссии в Антарктике. О твоих отношениях с Джеймсом Россом. - Тебе эти отношения прекрасно известны, Джон, и я о них сам рассказывал. Я глубоко уважаю и ценю Росса-младшего как мореплавателя. Мы провели в экспедиции пять лет, и нас навсегда связали узы братства, хотя товарищами мы стали ещё ранее . Мы во всём друг друга поддерживали, делились знаниями и душевными чаяниями. Также Джеймс ободрял меня во время болезни, и каждое его послание было мне как бальзам на душу... так же, как письма другого дорогого мне человека, хорошо тебе известного. Голос Крозье дрогнул. Сэр Джон сторожко подобрался и нахмурился: намёк был ясен. В далёком сорок первом он сам заставал племянницу за письменным столом, когда профиль её выдавал волнение, мечтательность и растроганность, и рука неверно зависала над бумагой, и чернила иногда срывались с кончика пера, и она медлила перед тем, как сменить лист. Тогда сэр Джон не упрекал её. Он не верил в истинную серьёзность её чувства и надеялся, что через какое-то время она исчерпает запас романтических переживаний и прислушается к голосу рассудка, потому что уж в уме и рассудительности своей любимой Софии Франклин отказать не мог. Он считал, что до поры до времени не стоит лишать молодую женщину сладости эмоций и возможности проявить сострадание, потому что всё это было чрезвычайно благородно и невинно и напоминало его собственные отношения с леди Джейн. Странным образом, увлечение Софии пробудило в её душе и новую теплоту к нему самому. Она стала чаще расспрашивать его о всех перипетиях полярных исследований и во время подробных рассказов смотрела на него с уважительным участием, иногда почти восхищением. Франклин с прискорбием мог отметить, что годы и опыт так и не подарили ему уверенности в себе. Ему важны были любые знаки внимания и поддержки, и не могло не согревать сердце то, как племянница внимает ему, пусть он и сознавал, что это – лишь отражённый свет, подобный свету луны. Сэр Джон надеялся, что София в будущем сможет избрать себе иной, более достойный предмет обожания и привязанности. Крозье не подходил по некоторым формальным признакам наподобие происхождения и отношения к религии, но и это, при желании, можно было бы уладить. Он отталкивал совсем другими чертами, и приходилось признать, что в основе отторжения и неприятия – страх перед его сильной, но тёмной натурой... Между тем, Френсис продолжал после краткой паузы: - Джеймс стал для меня настоящим товарищем, почти родным человеком. Мы очень сблизились в том плавании и на суше также всегда могли рассчитывать друг на друга во всём. «Я бы и сейчас хотел быть с ним», - напрашивалось следом. Франклин сморгнул и дёрнул головой, отгоняя наваждение. - И это всё? - А что же более? - Между вами что-нибудь было? Джон чувствовал, что сам себя унижает подобными расспросами, и щёки всё так же пылали. - Что, кроме мной описанного? – ожесточённо насупился капитан «Террора». В горле пересохло, и всё-таки сэр Джон отчеканил: - То же, что между нами в двадцатые. И... недавно, после совета. - Ох, Джон, какое тебе дело... Он закрыл лицо руками и издал нечто вроде шипения. Это можно было трактовать весьма красноречиво. - Так было ли что-то между тобой и Россом? - Нет. - Ты же сам обещал не лгать мне, Френсис. Сэр Джон пристально посмотрел на злосчастного подчинённого со всей возможной строгостью и требовательностью. - Я держался из последних сил и направлял все свои чувства в платоническое русло. - И всё же? - И всё же... да. Капитан «Террора» бессильно сжал кулаки и шумно вздохнул. На него было почти жалко смотреть. Но сэр Джон был убеждён, что здесь не должно быть места жалости. - Так вот как, я отнюдь не был таким уж исключительным. - Нет, был. - Я могу понять поиск лучшего объекта симпатий, - сардонически усмехнулся Франклин, - однако... - Молчи, Джон, Бога ради. - Так вот когда ты вспоминаешь о Боге. - Уж как получается. Пойми же. В таких суровых условиях всем нужно утешение и отрада. Я не знаю, каким бесчувственным нужно быть, чтобы совсем не нуждаться в тепле и участии, какое омертвение нужно испытать, чтобы хранить равнодушие и лишь механически выполнять некие действия, путь и служащие великой цели. Джон, все мы, если только есть у нас сердце, движимы одной целью и желанием: любить и быть любимыми. - Господи боже, Френсис. Кажется, подобная реплика у Франклина уже однажды вырвалась ранее. По ощущениям, это могло повториться ещё не раз. Крозье замер с мрачным видом, словно ожидая казни. Но сэр Джон лишь сокрушённо покачал головой: - Ты сам утверждаешь, что боролся с искушением. И притом всё равно не удержался, несмотря на ошибки молодости... жертвой которых мы пали оба, - с усилием договорил он. Крозье оживился и красноречиво вздёрнул бровь – но преждевременно, потому что его начальник старательно, размеренно продолжал: - Однако мне хватило душевных сил встать на путь истинный и смыть с себя стыд. И такая же возможность имелась у тебя, поверь мне. Человек действительно нуждается в любви и светлых чувствах. Но черпать их можно не только из отношений с некой конкретной особой и, уж тем более, не из плотских утех – это ты и сам осознаёшь, - но найти любовь, радость, душевное равновесие и свет во Христе.   Френсис обречённо выдохнул. Зная Франклина, он вполне мог ожидать подобного. Конечно, тот был искренен и не думал издеваться, и всё равно от его слов сводило скулы. - По твоей логике, Джон, мне давно стоило бросить флот и уйти в монастырь, – фыркнул Крозье. - Вовсе нет, - терпеливо отозвался Франклин, подавляя секундное раздражение. – Я веду речь лишь о том, что у каждого на Земле своя судьба, одинаковых нет. И это может показаться прискорбным, но некоторым и в самом деле уготовано провести жизнь в уединении либо встретить родственную душу позже, чем остальным. Но это время можно посвятить служению – людям, Отчизне, науке, всему разумному, доброму и вечному. И именно этим ты, Френсис, как раз и занимаешься всю жизнь вместе со мной и с прочими собратьями по морскому делу. Но поддержать в этой миссии, не позволяя пасть духом, может только вера. И даже не настолько важно, на каком языке ты молишься и каковы мелкие детали обрядов.. Теперь уже брови Крозье симметрично взлетели. Настолько эти слова противоречили тому, что София тогда лепетала в гостиной. Она один за другим бросала ему в лицо аргументы против брака, в том числе и касательно религии. Но что должно было служить отрезвляющими пощёчинами, казалось слабыми, беспомощными шлепками на грани поглаживания. Слишком многое говорили глаза Софии. И Френсис понимал, насколько на самом деле хрупка стоящая перед ним женщина. Её ломали. Целенаправленно. И у него не хватало сил по-настоящему возненавидеть Джона, но нутро переполнялось кипучей болью и безысходностью. «А теперь вот как ты заговорил», - подумал Френсис, с изрядным злорадством, но без торжества. До победы было ох как далеко. Франклин слишком истово оборонялся. Он самоотверженно продолжал: - ...и некоторые вещи всё-таки вторичны, это оболочка того же самого, великого и единого. Главное – это глубинная вера во Христа, и любовь, что превосходит мирские проявления, и лишь она – твой маяк и компас. А одиночество – это также испытание, посланное Господом, и его нужно выдерживать достойно. Никогда не поздно это постичь и принять, Френсис. Джон характерно подчеркнул последнюю фразу и красноречиво склонил голову, опершись на спину стула и сложив руки на животе. И, как всегда, слишком сложной была смесь эмоций на его выразительном лице. Их взгляды скрестились. - Никогда не поздно, говоришь? – медленно, с деланной бесстрастностью повторил Крозье. - Именно. - Ни для чего? - Ни для чего, - простодушно отозвался Джон. Он цеплялся за какую-то лишь ему видимую соломинку, как утопающий. Насколько же типично, подумал Крозье. - Так вот что я скажу, - так же мерно проговорил он. – Судьба и наш собственный выбор раз за разом забрасывают нас в ледяную пустыню. Но мы не отшельники по сути своей и не дикие полярные звери. Человеку нужен человек. И даже здешним зверям, таким, как медведи и тюлени, нужны крупицы тепла, чтобы поддерживать жизнь. Вероятно, я чего-то не понимаю и не способен понять. Возможно, я не обладаю достаточно возвышенной душой. Но мне всегда хотелось самого простого, тех самых мирских проявлений, с которыми у тебя всё в порядке. Семьи или хотя бы просто близости. Хотя бы надежд на то, что я имею право на счастье. Хотя бы подобия того, что имеют столь многие, а мне почему-то не повезло обрести, несмотря на попытки. Сэр Джон ощущал, как рушатся спешно воздвигнутые баррикады. Нет, он из рук вон плохо продумал оборону, отправляясь на «Террор». Ему было нечего сказать. В кают-компании повисло гробовое молчание. Оно нарушалось лишь протяжным, приглушённым треском и скрипом судна, мучительно теснимого льдинами. От речи Френсиса Джон ощутил, что ему точно так же сдавило грудь. Он долгое время не смел посмотреть на собеседника, а когда всё-таки сделал это, то второй раз чуть не охнул от боли, настолько глаза Френсиса снова стали пронзительны. Однако была в них не злость или обида. В них было отчаяние, и казалось, что нечто у него внутри точно так же надламывается, давно уже, медленно и неумолимо. Джону стало не по себе, насколько ярки и ощутительны оказались для него переживания того, до кого долгие годы не было дела. По крайней мере, он старался так думать. И всё-таки нужно было выяснить кое-что ещё. Старательно придавая голосу ровность - хоть и тише, и мягче, чем хотелось бы – сэр Джон проговорил: - Я как раз хотел бы услышать о попытках, Френсис. На лице Крозье вспыхнули пятна, а костяшки сцепленных пальцев, напротив, побелели. Он знал, что здесь может иметься в виду лишь одно. Точнее – одна.