Остаёмся зимовать

Погода заметно испортилась. Ветер бил по щекам наотмашь, вгрызался, почти ощутимо протачивая тонкие борозды и неровности на и так потрёпанном лице капитана Крозье, который, невольно пригнувшись вперёд, навстречу метели, шагал к «Эребусу». Он делал это в гордом и несколько безрассудном одиночестве – хотя путь предстоял всего лишь в пару миль, и угрозой была только стихия. Злая позёмка в промежутках между порывами тотчас перерастала в вихри, взмётывалась облаками и норовила то насыпаться в сапоги, то за воротник, то пролезть под вязаный уэльский парик, кусая уши, а в конце концов, сорвать водружённую поверх него фуражку. На борт флагмана Крозье поднимался со столь же агрессивной решительностью, как если бы шёл на абордаж. Но тут же оказался обезоружен. В отличие от «Террора», на «Эребусе» не так рьяно экономили топливо. И тёплый, жилой дух этой странной арктической обители ударил в лицо и грудь, обдал уютной волной. Стоило даже некоторого труда отвечать на приветствия и дежурные реплики. В первые минуты хотелось осесть и обмякнуть, и лишь только суровая боль в промёрзших конечностях, то кусачая, то тянущая, не давала Крозье забыться. Впрочем, кое-что быстро привело в чувство. Он с мрачноватым, щекочущим азартом ощущал, как его бросает то в жар, то в холод от того, что он лицезрит за ужином и Франклина, и Фицджеймса. Не обсуждалось никаких судьбоносных решений, только мелкие подробности касательно зимовки. Вообще, разговор напоминал светскую болтовню. Коммандер на сей раз принялся развлекать честную компанию рассказами уже не о Китае, а о Евфратской экспедиции. И Френсис вежливо поддакивал и даже расспрашивал – и не без удовольствия наблюдал, как в карих глазах Фицджеймса мелькает лёгкое смятение: тот явно ждал от Крозье открытой гадости или грубости, а теперь – отложенной. И капитану «Террора» нравилось наблюдать, как злосчастный коммандер каждую минуту ожидает удара, а сэр Джон простодушно и светло улыбается, видя, как Френсис якобы подобрел и образумился – это ощущалось весьма комично. Впрочем, в планы Крозье вовсе не входило устраивать провокации, как в приснопамятный вечер на «Терроре». Он злорадствовал от иного: Фицджеймс ещё долго будет недоумевать, почему он так мил и скромен. ...Притом Джеймса повергало в растерянность и ещё одно несоответствие: речи обоих командиров казались едва ли не медоточивыми по контрасту со взглядами, которыми они то и дело обменивались через стол – напряжёнными, едва ли не враждебными. Притом оба почти не прикасались к еде. По крайней мере, учитывая их обыкновения. «Только бы они опять не затеяли некое конфиденциальное объяснение», - озабоченно подумал Джеймс. Он, конечно, рад был приподнятому настрою своего наставника после его визита на «Террор», но всё равно казалось, что нечто здесь нечисто и что Крозье неискренен. Он явно что-то задумал. Впрочем, он оставался всё так же непривычно вежлив и сдержан. После ужина офицеры разошлись, и сэр Джон как гостеприимный хозяин провожал Френсиса до выделенной ему каюты. Они чинно беседовали, время от времени немного возвышая голос при обсуждении текущих дел, преимущественно приземлённых, таких, как рацион и отопление. Джеймс только хмыкнул. Он сам был донельзя озабочен подобными вопросами, и всё-таки ему больше нравилось, когда его наставник вёл речи о поддержании боевого духа во время непростой миссии, когда его лицо светилось вдохновением – и подобные уроки самообладания и веры ничуть не помешали бы Крозье, который... «Который у всех способен отбить волю к жизни своей кислой рожей и своим занудным бубнежом с этим отвратным ирландским акцентом». Фицджеймс ничуть не каялся за мысленную грубость и злословие. Он тайно радовался сцене, что наблюдал краем глаза: Франклин тяжело водрузил руку на эполет Крозье и склонился к нему, явно увещевая, тот застыл столбом и, наверное, отвечал сквозь зубы. «Правильно, небольшая лекция не помешает», - усмехнулся Джеймс. ...Мрак корабельных переходов придавал смелости. - Ну, вот и уединение. Весьма призрачное, конечно. На корабле сложно что-либо скрыть, однако... Бархат голоса Франклина вторил зрительному бархату полутьмы. Крозье рассеянно приглядывался к месту, где ему вроде бы предстояло провести ночь – опрятно, однако так же ничем не примечательно, как и его собственное обиталище на «Терроре» - интересно, кто тут жил? Или эта каюта пустовала? Сэр Джон перехватил его задумчивый и несколько озадаченный взгляд. - Может, всё-таки заночуешь у меня? Не только ты, Френсис, я тоже ждал этой встречи. Крозье покосился на дверь. Он явно был в растерянности и в нетерпении. - Я закрою. Щёлкнул замок. Франклин мягко, смущённо оттеснил Френсиса в глубь каюты. - Хорошо, дорогой, я всё понимаю, – прошептал он. – Поцелуй меня. Крозье замер на несколько мгновений, вглядываясь в волнующие черты в смутном, неверном свете. И в молодости он считал Джона красивым. Годы лишь добавляли ему благородства и обаяния. Франклин мягко взял его под руки, мелкий шаг, ещё шаг – и пуговицы и сукно их мундиров соприкоснулись, и через грубую ткань начинало пробиваться тепло тел, а лица сблизились и веки смежились под влиянием трепетного момента. Френсис не смел противиться, и почёл это за честь, когда сэр Джон робко прильнул к его губам. Но стоило значительных усилий, чтобы не ответить слишком яростно, не спугнуть нарождающееся влечение. Всего за миг пронеслась целая череда мыслей, и довольно неудобных. Но касались они не столько чувственности, сколько того, что на момент их первой связи Френсис также был младше по званию и по возрасту и тешил себя тем, что соблазнил старшего. Теперь эта разница ощущалась не столь заметно. Они оба уже были заслуженными исследователями, и не стоило мериться достижениями, к тому же, в их нынешние годы десять лет разницы не ощущались так же остро, как прежде. Более того, сейчас Френсис чувствовал себя более сильным из них двоих. Не то в припадке страсти, не то благодаря крамольным мыслям и оценкам, что уже очень долгое время владели его умом и тихо кипели, муча и не находя выхода и избавления. Обида и мстительность смешалась с возвышенной тоской и жаждой покровительства – хотя это предполагало смену ролей, а сие напоминало мятеж... Так и пускай бы он остался в тесных стенах этой каюты, но Крозье всё-таки осмелел беспощадно. ...Лицо Джона всегда и раздражало его, и влекло живостью мимики, на которую он сам был вряд ли способен, всё читалось, как открытая книга, вот только иногда строки были путанными, с множеством правок и зачёркиваний. Это злило, но и влекло Френсиса. Этот рот, широко, размашисто прочерченный на аристократически аккуратном лице, всегда вызывал в нём вожделение – бесстыдно раздвинуть губы, а затем делать то, что делал он сейчас: его язык скользил то по ровному ряду зубов, то нырял в глубину и ласкал щёки с внутренней стороны. Джон был в смятении. Иногда на такие эксперименты шла его дорогая Джейни, но он покорялся её самозабвенной нежности, тем более, что она предупреждала о подобных начинаниях. А теперь Крозье будто вознамерился овладеть им, ещё не доводя до действительно компрометирующих действий. Франклин был ошеломлён, но не смел даже вздохом изобразить протест. Фицджеймс рассказывал о крайне непристойных восточных гравюрах, где изображалось соитие женщины с осьминогом – об этом Франклин узнал случайно: тогда Джеймс сидел в кают-компании со своим старым товарищем, лейтенантом Левеконтом, а он лишь проходил мимо и услышал хулиганский мальчишеский смех и невольно прислушался... И тогда он сильно о том пожалел, но теперь эти образы волновали и манили, а морским чудищем казался Крозье – он не давал ни охнуть, ни вздохнуть, даже если бы Джон вознамерился это сделать против своего молчаливого обыкновения, - тугой, скользкий язык действительно казался не то жалом, не то щупальцем, и от ошеломления бросало в дрожь, и чудилось, что Френсис готов достать даже до горла и задушить его этим неистовым поцелуем. Но Крозье всё-таки был человеком. Пока что. Хотя бы в том, что ему тоже потребовался глоток воздуха. Он отстранился и глубоко вдохнул – и, несмотря на сумрак, ярко взблеснули его жадные глаза и влажные губы. Франклин смежил веки с беспомощным шёпотом: - О, Френсис... Крозье возобновил атаку – не давая возможности издать хоть какой-то иной звук, он снова впился в рот Джона, и тот дрогнул всем телом, как от удара: Френсис укусил его. В панике – до крови или нет?! – Франклин отшатнулся, но тщетно: его мучитель только теснее сомкнул объятия, и новый влажный укус настиг чуть пониже уха. - Боже, да что ты творишь? Френсис, наконец, ослабил хватку и смотрел на него долгих несколько секунд. Его взгляд казался туманным, опьянённым. - Я люблю и желаю тебя, мой командир, - горячо выдохнул Крозье, - будь сегодня моим... «Я и так уже...» - хотел, было, пробормотать Джон, но дыхание занялось, а Френсис опять прижался к нему, но уже гораздо нежнее, и теперь осыпал поцелуями его лицо, и в краткие мгновения между ними обжигал кожу шёпотом: - Люблю... люблю... люблю... Казалось, всё тело сводит жаркой, блаженной судорогой, и всё кругом расплывалось, Джон обессилено закрыл глаза, но губы оставались разомкнуты, и Крозье снова прильнул к ним, но теперь уже аккуратно, и этот контраст сводил с ума. Конечно же, давно позабылся вкус Френсиса, и он мог измениться, но сейчас Джон находил его восхитительным: солоноватый с оттенком лёгкой горечи, но на удивление свежий и мягкий, как разведённая морская вода – и казалось, иное невозможно, настолько гармонично это ощущалось. В свою очередь, Френсис не мог оторваться от Джона: он чувствовал странную, непередаваемую чистоту, через которую всё-таки пробивалась немного терпкая сладость, как пыльца цветов и сок луговых трав, что особенно необычно воспринималось тут, в этом ледяном аду. Ещё изумляло, насколько Франклин горяч, и это притом, что теперь-то уж он был здоров и не страдал от лихорадки, но от него будто бы нежными волнами исходило тепло, тогда как Крозье до сих пор, даже после ужина, чувствовал на коже озноб. И в какой-то момент Джон теснее обнял его, словно стремясь отогреть. «Я обещал ничего не делать против воли», - мимолётно подумал Френсис, не уверенный, что до сей минуты в самом деле поступал правильно, ведь молчание – которым был так примечателен Франклин в моменты страсти – не всегда знак согласия. «Но если даже всё окончится сейчас, я буду счастлив». Тихо прервав поцелуй, он бережно провёл тыльной стороной пальцев по губам Джона и склонил голову ему на плечо. - Френни... Крозье чуть не дёрнулся. За всю жизнь его так называл всего один человек. Нет, пожалуй, два. Кроме Софии – ещё и мать в детские годы. - Спасибо тебе. Крозье мгновенно разозлился на себя, чувствуя, как глаза начинает предательски жечь: «Этого ещё не хватало...» Тем временем, Франклин говорил, то и дело сбиваясь, и гладил Френсиса по спине, непонятно, то ли для его, то ли для собственного успокоения: - Это очень необычно и... пускай это будет наименьшим моим грехом, когда я стану держать ответ за всё, что когда-либо делал. Ведь разве любовь – преступление? А я люблю тебя, дорогой мой... мне было сложно принять это, но я так рад сейчас... - Ни слова больше. Крозье уткнулся лбом в висок Джона, а затем прошептал на ухо: - Одно мне скажи – готов ли продолжить? Несколько мучительных секунд прошло, казалось, даже темнота сгустилась от напряжения, но в конце концов Франклин выговорил дрогнувшим голосом: - Да. Мои намерения неизменны. Не веря своему счастью, Крозье воспрянул и от волнения сжал запястья Джона так, что он чуть не охнул. Однако, сдержавшись, тот прибавил: - Я всех отослал, и Бридженса, и Хора, никто не должен помешать. Пойдём же ко мне. Скорее. Без лишних слов Крозье метнулся к двери, медленно, беззвучно отпер её, приотворил и выглянул в щель, словно вор или лазутчик. - Пошли, - хрипло прошептал он через плечо. Френсис выскользнул в коридор, самой спиной своей до дрожи чувствуя, как доносится лёгкое дуновение, и после потухания лампы полог тьмы сзади падает, затопляя всё вокруг, а затем вслед ему раздаются тяжёлые, но осторожные, мягкие шаги...