Остаёмся зимовать

Джеймс постарался сохранить воспоминания о приятных моментах беседы с сэром Джоном на протяжении всего дня и всё равно был сам не свой. Он делал всё механически, пусть и прилежно, а мысли были заняты совсем другим. Наконец, ему показалось довольно неплохой идеей провести вечер в компании лейтенанта Левеконта. Тот всегда умел разрядить атмосферу, да ещё на него просто даже приятно было посмотреть: они с Фицджеймсом порой будто соревновались в щёгольстве и безупречности. Кроме того... им явно было, что вспомнить. Сегодня же лейтенант пустился в воспоминания о былых боевых подвигах и отмечал не без задиристости, что, пусть их истории иногда пестрели чрезмерно живописными деталями, которым место на страницах приключенческих романов, но почти ничего не было приукрашено, всё было правдиво – и нынешняя экспедиция для них обоих достойное испытание, которое действительно может стать «приключением всей жизни», по словам сэра Джона. И даже стоянка у острова Бичи и нынешняя зимовка, по словам лейтенанта, должны были закалить их, как сталь. В общем, Левеконт сейчас являл собой Франклина в миниатюре, и Джеймс лишь усмехнулся от этого ненарочитого подобия, ведь каждый по-настоящему преданный офицер перенимает лучшие черты своего командира, а в преданности Анри не стоило сомневаться, уж в его искренности тем более. Его правильные черты казались будто подсвеченными изнутри – возможно, блеску глаз и мягкому румянцу на щеках способствовал и виски из запасов Фицджеймса. На самом деле, «Эребус» не стоило уподоблять монастырю во льдах: сэр Джон был строг в отношении всего, что касалось традиционных морских пороков вроде сквернословия, выпивки и мужеложства, но по крайней мере на некоторое снисхождение к себе и радости жизни милостиво закрывал глаза, коль скоро он знал, что тот или иной моряк исправен в службе, исполнителен, ответствен и не позволяет себе ничего лишнего. Поэтому офицерам, которые постоянно были на виду у начальника экспедиции, иногда позволялось немного больше вольностей, чем простым служакам и мастерам, за которым нужен глаз да глаз – но за которыми всё равно не уследить высокому начальству, особенно учитывая многочисленность состава обоих экипажей. Именно поэтому они сейчас сидели в тесноватой, но уютно обставленной каюте Левеконта, и потягивали ячменный напиток из хрустальных стаканов. «Интересно, а не такой же и у Френсиса?» - с внезапной неприязнью вдруг подумал Джеймс, учитывая, что вся обстановка и принадлежности на кораблях были укомплектованы единообразно, хотя почти каждому члену экспедиции разрешалось в разумных пределах взять с собой личные вещи, которые напоминали бы о доме и создавали бы уют. Но капитан «Террора» был слишком прост и явно не заботился о таких вопросах, ведь даже сэр Джон когда-то поведал Джеймсу со смешком, в чём именно упрекала Френсиса София – что он совершенно не заботится о быте и словно бы каждый день только и думает о том, что завтра снова выйдет в море, и из всех ящиков в своём солидном добротном шкафу использует только два, да и приличных гражданских костюмов у него только два, пусть оба и щепетильно подобраны по моде. «Значит, такой же», - хмыкнул Джеймс, отстранённо глянув на стакан с изысканными насечками, и осушил его до дна, вбирая последние капли жгучей приятной жидкости. - Раз ты так преисполнен боевого духа, друг, значит, и мне стоит следовать твоему примеру, - тепло усмехнулся Джеймс. - Вот именно! А то что ты, словно в воду опущенный? – рассмеялся Анри. – Всё ведь идёт по плану. Огонь из полуоткрытой дверцы печи, стоящей в углу каюты, наряду с лампами бросал блики на его преждевременно испещрённую сединой пышную волнистую шевелюру. Её лейтенант ничуть не стыдился и даже сделал своей изюминкой и элементом интересности. И один раз даже, как тщеславная кокетливая барышня, намекнул на то, что таким же путём идёт и Джеймс Кларк Росс, и недаром он пользуется таким авторитетом в Адмиралтействе: он ещё молодой красавец, но выглядит на редкость солидно. С этими словами Джеймс бросил на друга смутный взгляд и уловил странное желание, скорее, фантазию: ему бы хотелось видеть побольше седины в волосах сэра Джона, чтобы окончательно отдаться обаянию его образа, и... «Господи, как тебе не стыдно», - одёрнул себя Джеймс и тяжело вздохнул. Левеконт истолковал это по-своему. - А ведь я не считаю нас недостойными через какое-то время иметь там репутацию вроде той, что обладает Росс, Джимми, как считаешь? – заговорщицки скосил на него взгляд Левеконт и тоже допил свой виски. И сказал: - Пожалуй, ещё совсем по чуть-чуть. Чтобы произнести тост за наше будущее. - Давай. Анри налил на полтора пальца. - И всё-таки пока, - вздохнул Фицджеймс, - сомневаюсь, что кто-то из нас сможет проявить себя выдающимся образом. Что нам остаётся? Только повседневные хлопоты. - Ну, не без этого. Но даже по возвращении повышение не за горами. Вот ты явно станешь капитаном, а я бы хотел занять твоё место, то есть, заполучить звание коммандера, - поддразнил Левеконт. - Уверен, ты сможешь добиться желаемого. - И ты тоже. Так что выше нос. Не хватало нам ещё зарыться этим самым носом во льды! - Уж скорее, мы можем упасть на бок. - Ну, и это так себе сюжет. Будем веселы, пока мы молоды, - провозгласил Анри. Они чокнулись, затем скупо отпив из стаканов. - В конце концов, - продолжал он, - вдруг произойдёт некое чрезвычайное происшествие из числа тех, которые мы так, кхм, любим, и на которые нам так везёт по жизни. Я уж и не знаю, - распространялся лейтенант, - вдруг объявится какое-то полярное чудище, и ты доблестно с ним сразишься и застрелишь? - Анри, да перекрестись три раза! - Но это же веселее, чем сражаться просто с холодом и болезнями! - Да оставь, дружище, мне уже не до шуток! - Прости, Джеймс, я немного пьян. С непривычки. Мы пивали и побольше, чем позволяет теперь сэр Джон. С этим Левеконт накрыл его руку своей, и Джеймс припомнил их отчаянные эскапады и забавы, когда они служили вместе. - Я надеюсь, ты не дашь мне по физиономии и позволишь мне и более дерзкие шутки, Джимми. Насчёт твоего любимого наставника... - Ну-ка, ну-ка, - напрягся Фицджеймс. Но его суровое выражение лица только больше рассмешило и раззадорило Левеконта. - Как тебе перспектива карьеры через постель, Джимми? - Да что ты себе позволяешь, Анри?! - Ах-ха-ха, ровно столько, пока ты действительно не дашь мне пару тумаков, - расплылся в улыбке лейтенант и развалился на койке, щурясь, как гепард. Изо всех сил сдерживаясь, Джеймс прорычал: - Да ты и вправду нализался. - А я что сказал только что? Я разве отрицаю? - Ты мне сейчас противен. - Ой, брось. Не помнишь, как сам орал заунывные китайские песни на палубе, когда тебе в руки угодила местная настойка на змеях? - Анри! Ты переходишь все границы! - А разве мы их вместе с тобой иногда не переходили? – задушевно осведомился Левеконт и только снова заухмылялся, когда Фицджеймс оттолкнул его. - Что б тебе ни взбрело в голову, сэр Джон не из таких, - процедил коммандер. - А кто его знает? В плавании любая причуда может стрельнуть в голову, и иногда этим надо пользоваться. Ой, всё, ты сейчас меня растерзаешь. Успокойся. Но почему бы хоть не пошутить и не подумать, что бы делал каждый из нас, молодых офицеров? Ну же, Джеймс, взбодрись, ты в самом деле как будто сам не свой! Фицджеймс, скрепя сердце, решил позволить другу дурачиться в своё удовольствие, и, когда тот коснулся обшлага его рукава примирительным жестом, вздохнул: - Ладно, Анри, какую там глупость ты себе надумал? - Да только то, как иной из нас отвечал бы на пристальное внимание высокого начальства, - хихикнул Левеконт. - Ну, и?.. По словам лейтенанта, Гор, самое большее, позволил бы себе думать о том, как его повышают в звании, награждают за заслуги, пожимают ему руку, обнимают. И отреагировал бы точно так же невинно, как до некоторых пор Джеймс. Фейерхольм думал бы примерно то же, может, рассчитывал бы, что его потреплют по волосам, когда никто не видит. Фицджеймсу становилось всё неприятнее всё это слушать, и он хмыкнул: - Ну, а ты бы что сделал? - Нет, а ты? Черти плясали в глазах Левеконта. Джеймс ощущал, как кровь уже готова броситься в лицо – ладно, это было можно списать на выпитый виски и атмосферу тепло натопленной каюты. Но он как можно более бесстрастно пожал плечами и покачал головой: - Ничего особенного по сравнению с другими лейтенантами. - Ну, это ты зря! У тебя ж самое выгодное положение! Эх ты, такие шансы упускаешь, - расхохотался Анри. – А вот я бы на твоём месте... Он мечтательно вздохнул, и Джеймс напрягся – зря он вообще попытался переводить инициативу. - Ну, я бы использовал все возможности остаться наедине, прямо как мы сейчас с тобой... – Лейтенант сделал игривое движение бровью. – Да-да, и посмотрел бы этак загадочно! И присел бы рядом... а, ну, или сначала присел, а потом посмотрел. «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке», - досадливо подумал Джеймс. - Да, и начал бы как-то издалека, но многозначительно, мол, знаете, сэр, вы всегда восхищали меня как личность, как в прошлом храбрый солдат, а затем достойный исследователь и замечательнейший губернатор, и вот мы вместе... Левеконт взял Джеймса за руку. Тот вздрогнул, и Анри с удивительной для его разгульного состояния чуткостью переспросил: - Эй, детка, что-то не так? - Ага, ты б и у начальника экспедиции так бы и спросил, небось?! – воскликнул Джеймс. - Ну, спросил бы, если б он состроил такую же недовольную мину, как ты сейчас, а он это, признаться, умеет!.. - У тебя ни малейшего уважения к вышестоящим, - поморщился Джеймс. Невольно вышло, что он говорил и о себе: лейтенант совершенно не улавливал меры и не собирался щадить его чувства. Вместо этого он отмахнулся от коммандера: - Да право слово, успокойся, в тебе прямо переизбыток чопорности! Какая муха тебя укусила? Тем более, что тут в Арктике их нет, в отличие от тропических широт, но раньше ты действительно был как-то спокойнее и легче! Говорят, печаль заразна, и кто же на тебя надышал парами отъявленной меланхолии? Если даже брать винные пары, то мы здесь собрались ради веселья, а не ради этих кислых мин! Признавайся, неужели у тебя роман с капитаном Крозье и ты заразился унынием от него?! Левеконт расхохотался шутке, которую счёл удачной из-за её очевидной абсурдности, как школьник. - Тебе не надоело пороть лютую дичь? – проворчал Фицджеймс. - Нисколечки, - беспечно отозвался лейтенант и взъерошил свою пышную блестящую шевелюру. Казалось, этот жест – красноречивейшая аллегория того, что седина в волосах сама по себе не может являться залогом серьёзности. Раньше любая чушь из уст товарища Джеймса веселила, а сейчас была откровенно в тягость. Равно как общество товарища, которого раньше он считал потрясающе обаятельным – и который сейчас казался ему беспричинно самовлюблённым недалёким пошляком. Когда-то Джеймсу нравилось вспоминать об их совместных амурных похождениях и смелых экспериментах – но, пожалуй, не сейчас, пусть и когда-то всё было в радость и дарило усладу под жаркими небесами. ...Фицджеймсу подумалось, что, вероятно, Левеконт никогда не испытывал к нему достаточно глубокой привязанности. И, пожалуй, самое большее, что мог бы сделать в ответ на его самое проникновенное признание в любви, так это удивлённо, деланно-невинно, посмеяться, обратить всё в очередную шутку и предложить всё продолжить в том же ключе «оздоровительных упражнений». Джеймс понимал, что в этот момент мог быть совершенно несправедлив к Левеконту, но тут не испытал угрызений совести. Уж слишком разительно не совпадало их настроение в этот вечер: Анри вовсю веселился, а у Джеймса на душе кошки скребли. От огорчения он уже даже всего лишь вполуха слушал то, как Левеконта отчаянно несёт дальше: - Хорошо, значит, Крозье всё-таки не в твоём вкусе, да к нему и ходить далеко! Что, возвращаемся к первоначальной идее и плану? Давай-ка я преподам тебе парочку уроков соблазнения! Смотри, допустим, ты обнимешь нашего обожаемого начальника за плечи, вот как я тебя сейчас... Левеконт игриво забросил руку Фицджеймсу на плечо и привлёк к себе. Тот сидел застыв и словно не веря в реальность происходящего. - ...а он этак отшатнётся и скажет что-то типа: «Господи помилуй!» - а тогда ты притянешь его к себе и запечатлеешь на его щеке поцелуй... Анри и это проделал с Джеймсом. Тот совсем окаменел. - А потом вот этак обними за шею... Лейтенант продолжал сопровождать все свои слова подкрепляющими примерами: - И можешь ещё вот так скользнуть рукой по бедру или обнять за талию – хотя где там талия, чёрт подери... - Нет, ну это уже слишком! – вскипел Джеймс и попытался отстраниться, но тем только раздразнил Анри, который опять расхохотался: - Ахаха, нет, не пущу! Ну чего ты так нервничаешь? Вон как задёргался! Значит, дело уже завертелось, а? Не переживай, я никому не скажу! Тем более, сэр Джон и правда мужчина очень видный, я вполне искренне. И тебе повезло, что ты к нему приближен! Бери пример с девиц: для них же ничего позорного нету в том, чтоб выходить замуж за джентльменов гораздо старше себя и ещё и с состоянием – чего тебе в таком случае стыдиться? Подумаешь!.. Давай, давай вперёд, на всех парусах, задай старику жару! - Заткнись сейчас же! – рявкнул Фицджеймс, вырвался и вскочил с места: - Я найду на тебя управу и доложу о твоём поведении! Вот тогда лично тебе никакого повышения точно не видать! Ошарашенный такой бурной тирадой и частично протрезвевший Левеконт посмотрел на Джеймса снизу вверх и проговорил присмиревшим тоном: - Нет, приятель, да ты явно не в себе. И... кхм, да, видно, произошло что-то из ряда вон... Коммандер смотрел на него молча и неподвижно, словно бы сам потрясённый своей вспышкой. Тем временем, лейтенант продолжал уже не в пример деликатнее: - Прости, Джеймс, я не хотел всерьёз никого обидеть. Ни тебя, ни... капитана. И... ты позволишь мне сделать предположение? Джеймс по-прежнему молча склонил голову на бок, и трактовать это можно было как угодно. Анри решил продолжить: - Скажи, может, твои чувства к сэру Джону действительно серьёзнее, чем кажется?  То, как ты только что взбесился... Повторяю, прости, я свинья, но я не хотел никого оскорбить. Фицджеймс постоял, всё так же замерев, со сжатыми кулаками – затем развернулся на каблуках и без слов зашагал прочь. Выходя из каюты, он хлопнул дверью. Когда он шёл по кораблю, все только расступались и козыряли, отскакивая с дороги: уж очень грозной казалась могучая стремительная фигура коммандера и уж очень угрюмым и пронзительным его потемневший прищуренный, как у снайпера, взгляд. Ему хотелось выть от того, что даже с близким другом он не может поделиться своими сокровенными переживаниями. Точнее, вероятнее всего, мог – и даже нашёл бы понимание. Левеконт совершенно самостоятельно, со свойственной ему проницательностью и намётанным глазом, оказался в опасной близости от открытия. Но подвёл он к нему так грубо и гадко, что у коммандера отпало всякое желание делиться с лейтенантом своей сердечной тайной, подтверждать, что рискованные догадки верны – и уж тем более, советоваться. Джеймс ложился спать в расстроенных чувствах. И перед тем, как сон всё-таки накрыл его чёрной волной, в голове у него снова, как когда-то, вспыхнула молнией шальная идея...