Остаёмся зимовать

Капитан попросил Бридженса заварить ему его любимый дарджиллинг. Вроде бы не стоило делать такого на ночь. Но этот чай обладал деликатным мягким вкусом и не возбуждал, а всегда успокаивал нервы, это было знакомо по опыту. А после чрезвычайно бурного дня нужно было осознать, осмыслить его и хотя бы попытаться подвести некий общий знаменатель. Это лучше всего удавалось, когда в тиши каюты, когда никто не смел беспокоить, можно было делать неспешно глоток за глотком. Следить за тем, как чаинки кружатся в янтарном озере чашки. Блуждать взглядом или по древесным узорам стола, или по глади чистого листа писчей бумаги, всё-таки испещрённой почти невидимыми на первый взгляд неровностями и шероховатостями. Ловить отблески света в тёмной глади чернил в чернильнице или следить, как блики от лампы чуть заметно колеблются на стене – другие могли бы не заметить, точнее, не обратить внимания, а он видел, как они исполняют робкий танец на стене каюты. При этом Джон ни предавался воспоминаниям, ни думал о текущих делах, ни читал молитвы. Казалось бы, его голова была пуста. Это парадоксальным образом помогало сдержать запалённый, бешеный бег мыслей, стремившихся угнаться за событиями - что уму Джона удавалось всегда с огромным трудом и потерями. У него были свои отношения с временем. И именно после таких промежутков замирания и замедления вместе с успокоением приходили зачастую верные осознания и решения. Ему хотелось в это верить. Не всегда, конечно, эти прозрения дарили умиротворение. Так же, как и и сегодня. Разум подсказывал Джону, что он был справедлив, и это делало ему честь как командиру. Зато сердце коварно смущало и заставляло усомниться в себе: не потому ли он был так гибок с Френсисом и так суров с Джеймсом, что душа его принадлежала первому? «И всё же нет», - говорила совесть. Он поступил в соответствии со служебным долгом. Хотя ему по-прежнему было жаль Джеймса и неизбежно оставались ещё некоторые разногласия с Френсисом. Но, во что бы то ни стало, сейчас он должен был выступить мудрым парламентёром. «И насколько мудрым я смогу быть?» - с тоской вопрошал Джон самого себя. Он питал симпатию к обоим подчинённым, но пока что понятия не имел, как их помирить. Их невозможно, да и просто нельзя было отделять друг от друга и держать на расстоянии. В конце концов, смиренно рассуждал Джон, всякое может произойти, и в случае чего Френсису предназначено занять его место. Тогда им с Джеймсом всё равно придётся руководить сообща – а чтобы не погубить всю экспедицию, между командирами должно быть согласие. С другой стороны, думал Джон, нельзя ведь просто устроить символическую торжественную встречу, с благодушной улыбкой встать между ними и велеть: «Ну, а теперь троекратно расцелуйтесь в знак примирения!». Экая нелепица... Тем не менее, иного выхода не виделось: оставалось сделать сначала одно, а потом – разумеется, не так топорно – второе. «Сначала пускай остынут, а потом всё равно ведь придётся их свести». Подобная политика до сих пор представлялась Джону наивной, но он лишь дал зарок, что очень постарается не слишком испортить то, что изначально было далеко от идеала. Он изо всех сил старался гнать от себя мысли о том, что в хитросплетениях человеческих отношениях и дипломатии он очень плох – ведь разве не эта неловкость и отсутствие интуиции испортили ему губернаторство? «Ты не виноват, - твердили попеременно Джейн и София, - здесь, на Земле Ван-Димена, мы просто попали в самое настоящее змеиное гнездо, а разве мы с младых ногтей учились жить с ядовитыми гадами?..» Нет уж, долой такие мысли, нахмурился Джон. Прошлое не должно было никоим образом соприкасаться с настоящим. Его как раз и хотелось отсечь. Тем более, разве могло быть хоть какое-то сравнение? Ведь ни Френсис, ни Джеймс уж кем-кем, а «ядовитыми гадами» не являлись. Тем более, задумался Джон, наивности его действий было довольно-таки неплохое оправдание. Он переговорил с обоими и выразительно намекнул, что скандал ни в коем случае не должен получить огласки. Это означало лишь одно: и Френсис, и Джеймс просто обязаны делать вид, что ничего не происходит. То есть – следовать правилам игры, которые устанавливает он и только он. С тех пор прошло несколько более недели. За это время, полагал Джон, раны должны хоть частично затянуться. По крайней мере, телесно это так и происходило: лицо Джеймса снова выглядело прилично, лишь бледные желтоватые разводы с одной стороны выдавали недавно полученное повреждение. Надо думать, и у Френсиса дела шли на лад, особенно учитывая его крепкое здоровье и способность к быстрому восстановлению. Что касалось состояния духа, здесь было сложнее. Фицджеймс ходил как в воду опущенный, особенно поначалу, и держался несмело и официально. Крозье с прежней частотой и регулярностью присылал письма и служебные записки, но тон их также был более сдержанным, чем обычно, хотя он всё-таки осмеливался найти для Джона ласковые слова. Но теперь они не источали безудержную нежность, а ограничивались вполне нейтральными обращениями вроде «любимый» и «дорогой мой». Рисунки на полях также встречались заметно реже. Однако в один прекрасный день Джон всё-таки пригласил Френсиса на обед. Это носило характер несколько иной, чем во время зимовки у острова Бичи – этому уже нельзя было не придавать значения, и Френсис ответил тёплым согласием, тем более что, очевидно, соскучился. Джон предупредил Джеймса о визите. Тот отреагировал вежливо, но без энтузиазма. «Терпите», - подумал Франклин, тем самым успокаивая сам себя. Для разрядки обстановки он решил устроить всеобщий сбор и пригласил также лейтенантов, врачей и лоцманов обоих кораблей. Такое случалось нечасто и воспринималось как нечто из ряда вон выходящее, поэтому на борту «Эребуса» царила атмосфера не то, чтобы действительно торжественная, но значительная, а настроение было приподнятым. Тому старался способствовать и сам Джон, обращаясь то к тому, то к другому, стремясь никого особенно не выделять. Поначалу речь зашла о текущих делах, пусть и поверхностно, так что это напоминало краткие, в пару строк, доклады. Это была, своего рода, официальная часть. Потом Джону вздумалось обратиться к теме природы, и он обратился сначала к лоцманам, чтобы они развлекли присутствующих своими рассказами и наблюдениями. Вступил Блэнки и начал с предметов неодушевлённых: он рассказал о таком любопытнейшем явлении, как ледяные цветы. - Они образуются на спокойной поверхности океана, когда очень сухой воздух имеет температуру намного меньше температуры воды, - сообщил он. – Ледяные кристаллы щетинятся во все стороны наподобие лепестков. Такие образования напоминают белые водяные лилии, быть может, хризантемы... Я уж, простите, не силён в цветоводстве, – со смешком заметил он. - А можно ли такое наблюдать в здешних широтах? – с улыбкой осведомился Джон. - Да, сэр, пожалуй, но исключительно редко, - задумчиво отозвался Блэнки, - потому что такая красота образуется только на молодом, очень тонком льду. - Иными словами, это должна быть открытая вода, - подытожил Франклин и многозначительно поднял свой бокал с вином, который собирался лишь символически пригубить: - Тогда, джентльмены, давайте надеяться, что летом мы увидим такое чудо! Офицеры, издавая приглушённые одобрительные возгласы, от души приветствовали завуалированный тост и пожелание. Обращение к Блэнки, ледовому лоцману «Террора», было своеобразным реверансом, затем Джон попросил рассказать нечто любопытное мистера Рида. Тот, бывалый гренландский китобой родом из Абердина, предпочёл повести речь о морских животных. Он поначалу немного смущался своего сильного северного акцента, но вскоре разговорился и рассказал прелюбопытнейшие вещи о разновидностях китов и дельфинов. Когда он упомянул о морских свиньях, то оживился мистер Гудсир – видно, они и на него произвели в своё время большое впечатление. Джон на протяжении всего своеобразного раута старался смотреть не в тарелку, а на лица собравшихся, поэтому заметил это воодушевление и осведомился, как идёт дело с систематизацией всех сведений, которые были получены Гудсиром в качестве натуралиста, будь то записи или рисунки. Так же, как мистер Рид, тот несколько смутился вниманием высокого начальства, но отрапортовал, что работа движется исправно – благо он имеет возможность уделять внимание и научным изысканиям, а не только пациентам, с чем превосходно в случае чего справляется доктор Стэнли, учитывая его богатейший опыт и сноровку. Стэнли беззвучно хмыкнул. С одной стороны, он несколько пренебрежительно относился к посторонним поручениям и занятиям своего подчинённого, с другой стороны, порой чувствовал смутные уколы зависти: ведь Гарри, этому робкому чудаку Гарри, предоставлен шанс подарить науке новые знания даже путём наблюдений и отражений в записях, тогда как ему оставалось лишь выполнять свою работу как можно лучше, со всем мастерством, которым он втайне гордился. Вместе с тем – хотя Стэнли давно замечал, что чувства его будто онемели и он только старается вызвать в себе свет былой искры – он отметил, что Гарри упомянул его и нашёл для него добрые слова. А тут и Франклин обратился к нему и спросил, как обстоят дела у экипажа в плане здоровья. Стэнли пожал плечами так, что тихонько колыхнулись эполеты, и без особых прикрас, но и без мрачных прогнозов, доложил, что моряки страдают от вполне характерных для арктических плаваний недомоганий, но пока что ситуация не является критической. Благо офицеры, видимо, хотя бы достаточно хорошо инструктируют экипаж, как можно избежать обморожений на пустом месте, да и лимонным соком никто не брезгует, так что о цинге пока что говорить не приходится. Доктора Макдональд и Педди с «Террора», к которым Джон обратился следом, подтвердили его слова. Было видно, как Крозье при этом несколько просветлел лицом: навряд ли он пренебрегал отчётами врачей, но ему было приятно в очередной раз ещё и прилюдно убедиться, что на его корабле дела идут в целом не хуже, чем на флагмане. Но Джону всё-таки не хотелось заострять внимание на вопросах болезней и невзгод, он посчитал, что лучше было бы вернуться к занимательному обсуждению фауны. Это вполне могло развлечь людей; разговоры о животных в ледяной пустыне, где не наблюдалось, в сущности, никого – что не могло не вызывать довольно мрачные чувства и опасения – должны были развлечь и утешить. И он довольно прямолинейно заметил, что они ушли в сторону от первоначального разговора: - Однако, может, всё-таки вернёмся к теме братьев наших меньших? Здесь у нас только пёс Нептун, кот Феджин да моя обезьянка Джако – уверен, и про неё могут поведать немало забавных историй – младшие офицеры, конечно, потому что она весьма неугомонна и постоянно от меня сбегает. Все заулыбались. Левеконт и Фицджеймс переглянулись, в том числе с лейтенантом Ирвингом – они заметили: несмотря на то, что его визиты на «Эребус» были очень редки, мартышка почему-то очень любила к нему приставать: вбиралась на него, как на дерево, негромко, но без умолку верещала и щебетала, да ещё вечно щипала за бороду. - Но меня уж очень впечатлил живой рассказ мистера Рида, - продолжал Джон, - любопытно было бы послушать нечто ещё о животных, обитающих в суровых условиях на самых немыслимых широтах. Возможно, здесь бы нечто занятное поведал нам капитан Крозье, побывавший в Антарктике? Френсис обернулся к начальнику экспедиции, польщённый вниманием. - Может быть, ты бы рассказал нам о птицах и... диковинных островах, которые они населяют? Присутствующие вполне могли приписать выразительную мину Франклина его всегдашней живой, странноватой, но обаятельной мимике – и только Крозье, сидящий по правую руку от командира, уловил в его взгляде особый иронический оттенок и дружескую подначку. «Надо же, что вспомнил, - про себя хмыкнул Френсис, - «остров птичьего дерьма»... Ну, Джонни!..» - Да тамошние острова не более диковинны, чем здешние... – пробурчал он. - Допустим, - беспечно продолжал Джон, не моргнув и глазом, - но ведь и в достаточно обыкновенных вещах порой кроется нечто интересное. Да! Расскажи-ка нам о пингвинах. Я слышал, у тебя приключались довольно забавные происшествия с участием этих птиц. Френсис хмыкнул уже вслух и принялся рассказывать о повадках пингвинов. В том числе подчеркнул, что они только кажутся неуклюжими и милыми, словно плюшевые игрушки – на самом же деле это твари достаточно злобные и задиристые по своей природе, особенно в стае и особенно когда кто-то нарушает их покой. И он с усмешкой поделился историей о том, как они с Россом однажды решили исследовать небольшой островок, чтобы потом нанести его на карты, и он просто кишел пингвинами. И двое друзей не подозревали, какой приём им будет оказан. Галдёж поднялся страшнейший, и птицы ринулись на них со всех сторон, напоминая шевелящийся чёрный ковёр – по словам Френсиса, дай им волю, они бы сбили их обоих с ног и заклевали, так же, как грабители в подворотне скопом избивают несчастного прохожего. Кто-то из бывалых офицеров согласно закивал, кто-то из молодых лишь удивлённо переглянулся и покачал головой. - В общем, держитесь от пингвинов подальше, - проворчал Крозье, - да притом ещё, что и мясо у них на вкус просто отвратительное. С этими словами он сделал мелкий глоток из бокала, словно ставя точку в повествовании. - Ну что ж, - отозвался Джон, - значит, когда наши люди будут охотиться, надо обязательно дать им указание, чтоб не тратили на пингвинов свои силы и, может быть, даже пули и порох попусту! За этими словами, равно как за замечанием о ледяных цветах, также звучало ободрение: в этих местах никаких пингвинов не было и в помине – но капитан подразумевал, что в один прекрасный момент все они возобновят плавание и окажутся там, где эти птицы водятся. - А теперь, может, перенесёмся из наших широт в более жаркие? Вот ты, Джеймс, - обратился он к Фицджеймсу, - уверен, что тебе довелось наблюдать самых необычных существ, возможно, способных выжить в условиях не арктической, но самой знойной пустыни, например, ливийской? Коммандер несколько смешался, но, немного подумав, описал пустынных лис – фенеков, очаровательных зверьков с огромными ушами, напоминающими лопухи. А в целом, как он уверял, они довольно похожи на лис, встречающихся в Англии, разве что они песочного оттенка и очень мелкие, даже поменьше домашней кошки. Возможно, даже поменьше Феджина, уточнил Джеймс, приметив, что у капитанского стула опять вертится полосатый кот, который так полюбился сэру Джону, а вот Джеймса до сих пор недолюбливал и норовил поворчать или пошипеть на него. Всеобщие взгляды невольно устремились туда, куда смотрел Джеймс, да и капитан глянул под стол и увидел просительно мурчащего кота – и тут же принялся увещевать его: - Ну, и что ты пришёл? На лицах собравшихся снова заиграли улыбки: надо же, у начальника экспедиции даже для кота нашлось слово. А Джон ласково продолжал: - Неужели ты мне не доверяешь и думаешь, что тебя не покормят? Небось, проскользнул даже мимо бдительного мистера Бридженса? Тот маячил поодаль и невольно вытянулся в струнку, но угадав, что его слова могут задеть вестового, Джон поднял на него шутливый взгляд и объявил: - Не беспокойтесь, мистер Бридженс, это не ваше упущение – пушистый наглец кого угодно обведёт вокруг пальца! Бридженс благодарно усмехнулся себе в бороду, всё так же скромно стоя навытяжку, готовый исполнить любое поручение. - А может, - вдруг засмеялся Джон, - этот кот тоже мнит себя офицером, поэтому и считает себя вправе присоединиться к нам в кают-компании? Раздались смешки. Джон настолько развеселился, что велел: - Мистер Бридженс, пожалуйста, покажите публике это очаровательное создание. Он знал, что с вестовым кот также ведёт себя смирно и дружелюбно, хоть к ране прикладывай – у этого животного был более тихий нрав, чем у Джако, пусть и очень избирательные симпатии. И вот, неслыханное дело, Феджин был извлечён из-под стола и теперь уже покоился на руках вестового, изумлённо взирая на честное общество, словно с непривычки, что перед ним лица, а не сапоги. Прокатился весёлый ропот – со стороны капитана такой жест был довольно необычным, но он изрядно всех позабавил, равно как его следующий причудливый комментарий: - Интересно, какое звание вы ему дадите! Ну, у кого какие предложения? Джон обвёл взглядом собравшихся, и в глазах у него мерцали озорные огоньки. - Левеконт? - О нет, сэр, я пас, - отвечал лейтенант, засияв улыбкой извиняющейся, но как обычно, ослепительной. – Даже не могу предположить! - Ладно, - не расстроился Джон. – А допустим... допустим, вы, Ходжсон, как считаете? Лейтенант с «Террора» чуть не выронил вилку от неожиданности и тоже расцвёл, но его улыбка излучала стеснительность. И всё-таки он постарался поддержать игру: - О, сэр, я... предполагаю, что раз он в нашем обществе, звание у него не ниже моего! - Разумное предположение! А что скажет ваш товарищ Ирвинг? – подначивал Джон. Его тёзка-лейтенант тоже усмехнулся очень смущённо, но раздумчиво отозвался: - Я могу предположить, что он бывает и в вашей каюте, сэр? - Верно! - Тогда у него звание не ниже коммандера, - осмелился предположить Ирвинг. Фицджеймс изо всех сил постарался, чтобы его внезапное покашливание осталось незамеченным. - Чудесно! Вы логично мыслите, Ирвинг, я тоже так думаю, - добродушно отвечал капитан и с комичной торжественностью провозгласил: - Поэтому всем, кто ещё не был знаком с моим любимцем, представляю коммандера Феджина! Ладно, дорогой Бридженс, спасибо вам за помощь в этом представлении. Можете отпустить его, а то подобные светские мероприятия для него, наверняка, с непривычки утомительны! За столом уже царило всеобщее веселье. Выходка Франклина показалась всем неожиданной, но остроумной и согревающей душу. Фицджеймс так и прыскал со смеху, переглядываясь с Левеконтом совсем как по старинке. Крозье ухмылялся во весь рот, обнажая щербинку между зубами – ему казалось невероятным, что Джон когда-либо решится в открытую демонстрировать своё чувство юмора, но в этой его проделке виделся отзвук всех его очаровательных дурацких шуток, устных и письменных. Затем Джон предложил каждому, кто пожелает, поделиться какими-нибудь милыми сердцу воспоминаниями о любимых питомцах, и офицеры принялись по очереди кратко, но душевно рассказывать: кто о собаке, кто о кошке, кто о попугае. Встречались и более экзотические животные – так, оказалось, что когда Крозье было четырнадцать и он только начинал службу во флоте, то во время плавания приручил черепаху. - Вот видите, - подытожил Джон, - у каждой божьей твари свои особенности и нрав, но почти со всеми человек может поладить, даже с самыми необычными. Но уж по этой части, полагаю, никто не перещеголяет наших славных коммандера и лейтенанта! - С этими словами он с заговорщицкой улыбкой чуть подался в сторону Фицджеймса и Левеконта. – Расскажите-ка о вашем ручном гепарде! - Разве я не рассказывал прежде? – тактично осведомился Джеймс. - Только мельком упоминал, по крайней мере, на моей памяти – хотя я мог и чего-то недослышать, - мягко улыбнулся Джон. Джеймс, последние дни невесёлый, улыбнулся в ответ – в том числе оценив самоиронию начальника. Очень немногие знали, что за его замечанием стоит реальная военная травма и недуг, а не извинение за беспечность и рассеянность. Трогало, что он имеет силы смеяться даже над этим. Впрочем, даже и раньше случались у него несмелые попытки шутить: так, иногда он не просто переспрашивал Фицджеймса, но ещё и озвучивал невольно расслышанные нелепицы – и это было забавно, но случалось редко. Даже слишком, вдруг подумал Джеймс. А сейчас он по просьбе командира начал довольно обстоятельный рассказ о том, как на борт судна «Клио» попала молодая самочка гепарда и как они вместе с Анри приручали её и пытались разгадать её характер, чтобы найти общий язык – да заодно и иметь возможность похвастаться своим диковинным питомцем. Уже второй раз за вечер Джеймс начинал разговор, ведущий к кошкам. Он и Левеконт вступили на два голоса, то и дело что-то уточняя друг у друга, а офицеры наблюдали это как театральную зарисовку. Но, пожалуй, это было даже симпатично. Такое про себя мог отметить даже обычно то скованный, то ехидный Крозье – по крайней мере, были уже два действующих лица, а не один лишь самодовольный коммандер, читающий приукрашенный книжными красотами монолог. О гепардах создалось довольно любопытное впечатление: то, что это нечто среднее между кошкой и собакой, что сказывалось как в облике, так и в поведении. По словам Левеконта, этот зверь своей расцветкой напоминал леопарда, но был чрезвычайно тонок, длинен и худ, с выпуклой грудью и впалым животом – и тем самым напоминал привычных всем борзых псов. К тому же, прибавлял Фицджеймс, арабы до сих пор использовали этих кошек в охоте, натаскивая на дичь. А ещё они не рычали и фыркали, как те же тигры или львы, а мяукали. Далее последовал увлекательный рассказ о традицинной охоте с гепардами. На вопрос сэра Джона, уж не была ли их любимица обучена таким же образом и так же привыкла повиноваться человеку, пришлось ответить отрицательно. К счастью, удалось избежать упоминания о том, какие столкновения довелось пережить: однажды их с Анри любимица принялась карабкаться по вантам, как по дереву в саванне, и Джеймс закономерно решил пресечь такое своеволие – вот только не нашёл ничего лучше, чем поймать и потянуть хищную кошку за хвост, за что расплатился жестокими царапинами. Уж их-то он не хотел упоминать в числе почётных ранений, как пулю китайского снайпера. То-то было бы поводов для злорадства капитану «Террора». Впрочем, Джеймс и сейчас понимал, что получил поделом: нечего было приставать к несчастному – а может, в тот момент вполне счастливому? – опасному животному. Эта трапеза на борту «Эребуса» произвела изрядное впечатление. Беседа была удивительно легковесной, сентиментальной, в каком-то смысле дурашливой, чего уж точно ранее не приходилось ожидать от начальника экспедиции. Уже когда лейтенанты «Террора» направлялись к своему кораблю, Ходжсон негромко обратился к Ирвингу и Литтлу: - Не ожидал я, признаться. Наш командир всегда казался мне славным малым, вроде бы добрым и заботливым, но уж очень чопорным – а он, оказывается, тоже умеет шутить. С этими словами лейтенант Ходжсон издал смешок, застывшим в воздухе белым клубом пара изо рта. - Ему, наверное, просто, как и нам, стало очень скучно в конце-то концов, - добродушно отозвался Ирвинг, мимоходом отмечая, как его выдохи колышут студёный воздух и оседают инеем на аккуратно подстриженной бороде. – А как тебе нынешний вечер, Нед? Он обращался к лейтенанту Литтлу, с лица которого уже долгое время не сходило выражение тревоги и озабоченности, словно став его второй натурой. Впрочем, знали ли они пресловутую первую?.. И во время нынешнего светского раута он только слушал, а не говорил. Тем не менее, уже некоторое время его правильные черты казались расслабленными, и товарищи радовались за него. - Мне всё очень понравилось, - с готовностью отозвался Эдвард Литтл. – Мы наконец-то все увиделись, послушали рассказы друг друга... Быть может, узнали друг друга чуточку лучше. А сэр Джон очень обаятельный человек и очень непосредственный, несмотря на возраст и звание. - Пожалуй, верно, - согласился Ирвинг, словно ставя галочку. Ему-то уж точно этот обед понравился, тем более что он так точно и умно сумел ответить в спонтанной игре, которую внезапно затеял Франклин. Тем более, пусть лейтенант Джон Ирвинг и был больше восприимчив к проникновенным проповедям, произносимым командиром, но ему в душу запали его последние слова: - А теперь, дорогие соратники, нам придётся расстаться, но относительно ненадолго. Помните, что грядёт светлый праздник Рождества. - С этими словами Франклин обвёл многозначительным взглядом всех собравшихся. - Так что считайте эту нашу встречу своеобразной репетицией. Мне бы очень хотелось, чтобы вскоре вы также выказывали эту радость, доброту и силу духа, сколько бы малые и незначительные вещи вас ни радовали и ни дарили вам улыбку. Странное подспудное чувство настигало офицеров. На самом деле, до Рождества оставалось не так уж и много, с другой стороны, праздничным настроением не мог похвастаться никто. Но после нынешнего обеда весы качнулись в другую сторону: даже без особой причины каждый из присутствовавших ощутил веяние пресловутого рождественского духа. И если ещё не давал клятвы быть прилежнее в исполнении своих обязанностей и быть внимательнее к ближнему своему, то уж, по крайней мере, намеревался – и это витало в воздухе.