Остаёмся зимовать

Тусклые красноватые отблески ползущего над самым горизонтом солнца скользили по дереву стен, потолка, скамей и стульев, по лицам многочисленных моряков. Сэр Джон собрал всех на рождественскую проповедь. С самого утра всеми умами и душами владело одно – предвкушение. И, наверное, всем присутствующим казалось, что они запомнят этот день на всю жизнь. Конечно же, хотелось надеяться, что она будет долгой, что все вернутся из ледяного плена домой, в Англию, а до этого переживут ещё немало приключений, повидают Китай и другие дивные страны на пути... Фигура Франклина выглядела монументальной, как статуя святого в соборе, а его голос, казалось, проникал во все закутки: при понижении тона он казался бархатным, а на подъёме раздавался звонко и почти молодо. Темой проповеди сэр Джон избрал любовь, явленную во Христе. Это было отнюдь не новым, но у Франклина получалось придать оригинальное звучание даже тому, что казалось избитым или наскучившим. И сегодня он рассуждал о личности Иисуса, о том, что Бог стал человеком, похожим на каждого из нас, приблизился к нам, и точно так же страдал и физически, и духовно, точно так же подвергался искушениям – не об этом ли стоило помнить сейчас, во время тяжких испытаний? Уже не раз звучала тема того, что нужно укрепиться духом, помня о тяготах, выпавших на долю Христа, и всё-таки сегодня, быть может, из-за праздничного настроения, всё воспринималось по-другому. Однако некоторые моменты проповеди казались достаточно мрачными – уж по крайней мере, Крозье это чувствовал и даже корил себя: а не заразил ли он Джона чувством обречённости?.. Ведь сейчас тот описывал, как Иисус горевал в Гефсиманском саду, уже зная о своей участи, и вопрошал: «Отец, почему ты оставил меня?». И моряки тоже могут сейчас поддаться унынию и подумать, что Господь их оставил в этой ледяной пустыне. Но сейчас стоит подумать о значении того, что с ними происходит, подчёркивал Джон. Если думать о худшем, то всё равно жертва не останется напрасной. А если всё-таки о лучшем, то нужно помнить: они останутся живы, пусть и претерпят лишения, а в итоге воскреснут к новой жизни и новой славе и, когда лёд вскроется, продолжат путь и возвестят людям о существовании Северо-Западного прохода, и их усилия послужат всем последующим поколениям. Но взгляд Франклина смягчился, и он подчеркнул: то, что им поможет продержаться в этих условиях – любовь. Всем стоит более терпимо относиться друг к другу, зная, что не только ты страдаешь, но также и твой ближний, мало ли какая причина может быть для плохого настроения – стоит не лезть сразу в ссору, а быть сдержаннее и терпимее. Обо всём стоит договариваться, всё обсуждать вслух, а не таить камень за пазухой. От сотрудничества каждого с каждым сейчас зависит сама жизнь, и глупо будет подвергать себя и других риску. При этих словах двое переглядывались незаметно для прочих. Джеймс Фицджеймс и Френсис Крозье. Их взгляды встретились и скрестились, как сабли. Но сегодня они оба были готовы убрать оружие в ножны. Френсис даже приветливо ухмыльнулся, пусть и зная, что его изогнутый кошачий рот любую улыбку готов превратить в издёвку, точно так же и Джеймс подозревал, что раскосый разрез его глаз может даже дружелюбный взгляд сделать высокомерным и подозрительным. Однако они всё-таки улыбнулись друг другу. Их объединяла святость праздника и его воплощение – воодушевлённый, величественный сэр Джон, который в эту минуту, однако, был далёк от обоих, обращаясь к самому Богу, воздевая глаза к небу, словно оно разверзалось перед ним прямо сейчас, сияя призрачными огнями, чего стоило ещё подождать немного – когда они наконец-то отправятся на лёд для того, чтобы покрасоваться карнавальными нарядами. ...Вечером Френсис всё равно чувствовал себя неловко, в сопровождении Джопсона шагая по направлению к праздничным шатрам, ярко подсвеченным факелами. Чего стоило хотя бы вынужденное ограничение поля зрения – но на повязке настаивал даже Джон, утверждая, что без неё образ будет неполным. Ну тогда, думал Френсис, для полного соответствия не хватает попугая на плече! По словам Джопсона, его вполне могла бы заменить пресловутая Джако, но её тащить на лёд всё-таки было бы жалко. Ранее Френсису даже без связи с недавним дерзким нападением уже приходило в голову, что леди Джейн руководствовалась довольно странной логикой, когда подбирала такого питомца, зная, в какие широты отправляется её муж. Он даже не удержался от замечания когда-то за обедом. На это Джеймс непринуждённо возразил: - Но ведь обезьяны живут не только в тропиках, но в том же Китае или Японии, а там тоже бывают снежные зимы. - Однако не такие суровые, как здесь, - усмехнулся Френсис. – Живи она не на «Эребусе», а у меня на «Терроре», небось, давно бы уже околела от холода. Это замечание было удивительно самокритично, и Джеймс только усмехнулся и пожал плечами. «Сам ты китайская мартышка», - про себя подумал Френсис, но до странного беззлобно, как он сам отметил. Ему – а может, и коммандеру? – пришла в голову спорная мысль о том, что недаром так повелось у мужчин: стоит выпустить пар столь низменным образом, как физическое противостояние, как накал страстей снижается, если уж речь не идёт о вопросах жизни и смерти и о подлинной ненависти. А таковой никто из них двоих не испытывал, да и не имел оснований испытывать. - А может, и не околела бы, - с усмешкой вмешался сэр Джон. - Только посмотрите, какую одёжку для неё соорудил мистер Бридженс буквально из того, что Бог послал. Все взоры сначала обратились к лейтенанту Ирвингу, и тот смущённо улыбнулся: именно у него на плече опять устроилась любопытная обезьянка и с задумчивым бормотанием искала у него в аккуратно подстриженных волосах и бороде, хоть и искать там было нечего. На неё было надето некое подобие кителя из плотной шерстяной ткани синего цвета и такие же штанишки. Затем все посмотрели на стоящего в тени Бридженса, и тот также ответил тёплым взглядом на всеобщее внимание. А потом уже мимолётно переглянулись все трое тёзок – начальник экспедиции, лейтенант и вестовой. Определённо, тема братьев наших меньших очень сближала. А Ирвинг так и светился. Возможно, он чувствовал себя сродни святому Франциску Ассизскому и не постеснялся бы назвать Джако «сестрицей» - хотя и явно не одобрял идеи Дарвина, изложенные в «Происхождении видов», если когда-либо читал сей научный труд. А Джако словно бы окончательно избрала Ирвинга предметом симпатии, не простив ни Френсису вероломного нападения на хозяина, ни Джону столь же вероломного отсутствия желания её защищать. Пока же Френсис шагал к месту общего сбора, вглядываясь вдаль и отмечая, что всё ярче выступает из тьмы свет факелов и всё ближе слышатся оживлённые голоса. Он успокаивал себя: сейчас все они те же ряженые мартышки в своих поддёвках и неклюже напяленных костюмах. Они ожидаемо топорщились и не сидели, как надо, хотя сейчас это не имело никакого значения. Разумеется, кто-то нарядился, кто-то нет, но все наслаждались моментом. Крозье гадал, что наденут его коллеги-командиры. Их выбор впечатлил. Сэр Джон вызвал у всех приглушённые восхищённые возгласы. Ему очень шёл костюм короля – он щеголял в короне и пурпурной мантии с горностаевым подбоем, казалось, не было для него роли лучше. А Джеймс поначалу показался римским воином, но Френсис пригляделся внимательнее, и понял, что его образ – это аллегорическая Британия. - Как чудесно! – воскликнул Франклин. – Мне кажется, у нас подобралось неплохое трио. И он был прав. Монарх, страна под его властью и пират... точнее, верный капер. Символизм складывался сам собой. «Ну и ну. Правь, Британия, морями...» - с ухмылкой подумал Френсис и покачал головой. - Ну как? Джон поправил корону. В этом его движении почудилось почти что кокетство, а во взгляде озорство. - Прекрасно. Тебе очень к лицу, - сдержанно улыбнулся Френсис и залюбовался, хоть и видеть мог сейчас только одним глазом. - Не меньше, чем епископское облачение? – переспросил Франклин и спохватился: - Ах да, точно, Френсис. Тебе ведь не повезло, ты тогда как раз свалился с инфлюэнцей – ведь так? – и не смог с нами отпраздновать... При этом замечании в глазах Джеймса в смутных отблесках пламени почудилась тщательно затаённая насмешка, а в глазах Джона невысказанная фраза: «Вообще-то, мне, как всегда, было обидно, но на самом деле я за тебя беспокоился». Крозье ощутил отчаянное раскаяние. На прошлое Рождество он озлился и замкнулся – и попросту выдумал уважительную причину, чтобы не являться. Своих людей он, разумеется, отпустил на гуляния, а сам остался на «Терроре». И помнил так называемый праздник довольно смутно. Он даже на проповеди не присутствовал. Совесть говорила, что прошлая зима прошла безобразно. Он лишь днями и часами жалел себя, погружался в пучины переживаний и в праздничную ночь просто напился, как свинья. Ему было стыдно, пусть даже он тогда себя оправдывал и мог бы оправдаться сейчас – это было время первых болезней и смертей. И эти случаи – когда умерли Торрингтон, Брейн и Хартнелл – были показательны, ясно уже стало, что это неслучайно, что это повторится и что это следствие упущений в организации экспедиции. Между тем, Джон вырвал его из безрадостных размышлений: - Однако, Френсис, тебе идёт предложенный костюм. С твоим суровым обликом весьма сочетается этот образ. Капитан «Террора» усмехнулся. Он отнюдь не блистал красотой, так что действительно мог сойти за свирепого пирата – какими бы ласковыми, медовыми словами ни называл его Джон при случае, любовно проводя пальцами по волосам или целуя в щёку. Тем более, он сейчас не меньше, казалось бы, заглядывался и на Джеймса, правильные черты которого так выгодно подчёркивал образ геральдической Британии. Но, с другой стороны, в этот вечер Франклин вообще пытливо и восхищённо любовался всеми вокруг, радуясь, насколько удался праздник и насколько искренне предаются забавам суровые моряки, резвясь, будто дети. Так, Блэнки не ошибся: его затея с горкой оказалась как нельзя кстати, и действительно люди толпились на подступах к вырубленной из льда и снега лестнице – все и правда взялись вспоминать мальчишеские годы, съезжая с зеркально-гладкой ледяной поверхности с гиканьем и криками, подхватываясь, отряхиваясь и затем азартно труся к концу очереди. Конечно, бросалось в глаза, что среди этой весёлой ребяческой толпы почти сплошь юные, молодые лица и низшие чины – для них-то вся забава и затевалась. Хотя Френсис опять с усмешкой заметил в гуще народу Блэнки, который повторно испытывал своё изобретение, да ещё подначивал смущающихся матросов. Из-за пара, вырывающегося изо рта и оседающего серебристым инеем на бороде, он напоминал дружелюбного сказочного дракона – который не «чах над златом», а предлагал любому отвлечься и вспомнить детские годы и даже сам подавал пример. И тут к Фицджеймсу подлетел раскрасневшийся Левеконт, наряженный Дионисом – его фуражку оплетал плющ, по-праздничному нелепо, но изумительно украшавший его образ. Видно было, что он уже успел оправдать своё амплуа и глотнул не одну кружку пунша. Впрочем, пусть он и был когда-то типичным молодым солдатом-повесой, с учётом постоянного воздержания на «Эребусе» ему теперь и не требовалось многого, чтобы приятно и задорно захмелеть. Френсис ему даже позавидовал отчасти. Заодно отметил, что не зря и сам стал сдержаннее и вознамерился далее сокращать свою привычную дозу виски, которая стала некоторое время назад уже выходить за рамки приличия. Пока что он не добился такого же эффекта, как лейтенант, и о том жалел: плавание предстояло долгое, и выпивку надо было экономить. Совсем без неё Френсис пока не представлял своей жизни. Пусть ему не нужно уже было глушить себя, чтобы такой недостойной анестезией купировать чувство тревожности и подавленности, но привычки в человеке весьма сильны, что уж поделать, и он за них пока держался. Только с некоторым стеснением отмечал, как же Джону ещё не противны его губы, к которым он с такой охотой приникал своими, такими чистыми и невинно сладкими... Между тем, намерения Левеконта были весьма прозрачны. Он отдал честь командирам и затем произнёс: - Сэр Джон, мистер Крозье... Коммандер Фицджеймс... Позвольте, я украду у вас Джеймса на несколько минут? С этими словами он подхватил Фицджеймса под локоть прежде, чем тот успел даже пикнуть, а командиры переглянуться. В следующую минуту они могли созерцать то, как Анри, невероятно цепкий, а может, выпивший всё-таки меньше нервного и настороженного Джеймса, с изумительным проворством заталкивает отбивающегося коммандера на верх ледяного эшафота, а затем спускает его оттуда с азартными возгласами. Джеймс опрокинулся на спину и стремительно пронёсся по блестящей ледяной глади. У него невольно захватило дух, и в один момент он перестал тормозить движение растопыренными руками, а сцепил их на груди – так что ему удалось проехать дальше, чем остальным, за чем последовал взрыв аплодисментов. Хлопали также и сэр Джон, и Френсис. Не подавая виду об испытанном унижении, Джеймс подскочил со сверкающей улыбкой и комично раскланялся. «Я тебе ещё набью морду, Анри», - размягчённо подумал Фицджеймс, выхватывая из толпы ухмыляющееся лицо друга. - А что же ты, Френсис? – вдруг раздался голос сэра Джона. - То есть, «что же я»? – растерянно переспросил Крозье. - Разве ты не присоединишься к Джеймсу? Тот лишь направлялся к ним и не мог слышать этого разговора, и слава Богу, подумал капитан «Террора», хотя коммандер шагал очень широко, но ходу оправляя складки алого плаща и поудобнее нахлобучивая слегка перекошенный шлем. - Я... - Дорогой мой капитан, неужели вы смеете противиться монаршим указаниям? –укоризненно осведомился Франклин. Он игриво вздёрнул густую бровь. Это было бы очень потешно, и Крозье бы рассмеялся в другой ситуации, но теперь попал впросак. И тут его чуть не сбили с ног. - Это что, бунт на корабле?! – взревел налетевший Блэнки, дыша парами виски и норовя зажать шею Френсиса в захват. - Ты же королевский капер, а не никчёмная водоплавающая крыса! Полезай-ка куда приказано! Сэр Джон разразился хохотом – впервые, может, не стесняясь своего тюленьего фырканья и хрипов, когда от души смеялся. Найдя в себе силы хоть нечто произнести, он выкрикнул: - Мистер Блэнки! У вас острый слух! И истинно верноподданические чувства! Так проследите-ка за порядком, обеспечьте выполнение приказа! Френсис постеснялся прилюдно затевать с Томасом потасовку, хотя в иной ситуации чисто по-дружески сунул бы ему под рёбра. И вот уже ледовый лоцман тащил капитана на горку – откуда он также съехал под удивлённые, но всё же одобрительные возгласы и смех. - Браво, капитан! – крикнул Джопсон, пытаясь хоть как-то подбодрить своего командира. Тот неуклюже поднялся на ноги и, ссутулившись, поспешил затеряться в толпе – тем не менее, пробираясь к Джону и Джеймсу. Франклин сиял: шалость удалась! Фицджеймс также сверкал широкой улыбкой и осведомился у Крозье: - Ну как? Мне лично даже понравилось! - Неплохо, но повторять я не стану, - проворчал капитан «Террора». Он еле удержался от того, чтобы обратиться к Джону: «А ты?..» Тот словно уловил немой вопрос по выражению лица дражайшего заместителя и проговорил с тонкой усмешкой: - Я, пожалуй, также воздержусь. Однако стоит сказать спасибо мистеру Блэнки... «Уж ещё какое спасибо!» - закатил глаза Френсис, снял старинную треуголку и молча сорвал дурацкую повязку, ощутив, как ресницы царапнули по жёсткой чёрной ткани. - ...идея на самом деле превосходная, только посмотрите, как всем весело! Крозье невольно обернулся и посмотрел туда же, куда и Джон – и заметил возле горки собственных лейтенантов в полном составе. Румяный и пышущий детской радостью Ходжсон уговаривал Ирвинга и Литтла, но те не соглашались ни в какую – Ирвинг со стеснительной улыбкой, и Литтл мрачно насупившись из упрямства. В этот миг Френсис ощутил сочувствие к последнему. Тем временем, Джон произнёс: - Ну что ж, а может, приступим уже и к нашей скромной трапезе? С этими словами он указал в сторону шатров и длинных наскоро сколоченных, но добротных столов и скамей. Там уже в некотором нетерпении толпились люди. Начальнику экспедиции оставалось только занять место во главе и произнести тост – постаравшись, чтобы он был покороче давешней проповеди. Френсис и Джеймс переглянулись и согласно ему кивнули. Джон оказался весьма умерен и так и в наступившей почтительной тишине заявил, что не станет всех утомлять долгими речами – ведь всё самое главное было сказано ещё утром. Но он не преминул отметить, что явно есть надежда на продолжение навигации ближе к лету, раз на Рождество Господь явил им всем такое чудо и добрый знак: во-первых, чрезвычайно мягкую погоду, благодаря чему они сейчас могут принять участие в импровизированном пикнике на открытом воздухе, во-вторых, охотничью удачу, благодаря которой застолье будет необычным, но отнюдь не скудным. Действительно, на жаровнях шкворчало, брызгая жиром, тюленье и медвежье мясо, а коки расстарались на славу, сдобрив его приправами. Джеймс осторожно осведомился у командира, как ему нравится такое кушанье, на что тот пожал плечами и с улыбкой заметил: - Ну, уж всяко вкуснее сапог и канадских лишайников! Френсис чуть не поперхнулся. Дивная самокритичность и лёгкость. С некоторых пор он стал трепетно, если не болезненно, воспринимать все моменты, связанные с бедственными моментами и неудачами в жизни Джона. Но тот непринуждённо прибавил: - А, наверное, и вкусней голднеровских консерв. Дай Бог, чтобы нам и далее так везло в охоте. Пожалуй, стоит привыкать к такому рациону и перенимать обычаи местных жителей – пусть даже здесь мы пока никого из них не встретили. Но если что, об их нравах нас проконсультирует Френсис. Тот благодарно и смущённо ухмыльнулся, жуя и в самом деле на удивление вкусную медвежью отбивную. Затем произнёс: - Ну, ведь и ты, вообще-то, тоже можешь это сделать. - По мере сил, - скромно отозвался Джон. Это было всего лишь начало длинного праздничного вечера.